Воспитание чувств

Когда наступило время начала занятий и было необходимо приехать в Итон, Тэхёна терзали различные чувства. С одной стороны, было до дрожи приятно вырваться из замкнутого мира Уилтон-Хауса в жизнь, наполненную чем-то кроме удушающего чувства одиночества, а с другой — в душе помимо восторга царствовал знакомый абсолютно всем страх перед неизвестностью. Родовое поместье со всеми его обитателями было знакомо Киму как собственные пальцы, а вот Итон — загадочное место вдали от дома с толпой незнакомцев, чья реакция совершенно не предсказуема. Господин Шехтель дал Тэхёну весьма обширное представление о человеческой жестокости, а потому мальчик не ожидал всеобщего понимания и любви от нового окружения. Более того, он был скорее склонен думать о плохом, нежели о хорошем, и это лишь подпитывало страх перед неизвестностью. Впрочем, решение родителями уже было принято, Тэхёна зачислили, а потому отступать было некуда. У Кима, кажется, всю жизнь отсутствовали пути к отступлению, а потому и здесь было не так трудно смириться. Смирение, однако, отсутствие страха совершенно не подразумевало. Начало сентября тысяча девятьсот одиннадцатого года выдалось на редкость дождливым и ветреным, тем не менее Тэхён на уличную прохладу обращал мало внимания, благо закалка от господина Шехтеля хоть где-то ему пригодилась. С куда большим интересом мальчик рассматривал тех, с кем ему предстояло жить и учиться. Все новопоступившие в своих одинаковых чёрных фраках собрались на просторной лужайке во внутреннем дворе колледжа, получая последние наставления от родителей. Граф Пембрук ограничился словами о том, что Тэхён прекрасно знает, что делать и как себя вести, его супруга же и вовсе не стала ничего говорить, лишь с гордостью смотрела на сына, а потому мальчик, будучи не занятый разговором с родителями, принялся осматривать всех остальных присутствующих. Ни сами мальчики, ни тем более их родители не были Тэхёну знакомы, пускай в Итоне и собирались самые известные фамилии империи, которые неизменно принадлежали одному кругу общения. Ким был ещё слишком юн, чтобы всех узнавать, однако ему предстояло как можно скорее этому научиться. Точнее было бы даже сказать, что именно в нахождении правильных связей и состояла главная цель его итонского образования. Но пока никто не привлекал внимание Тэхёна. Практически все мальчики на лужайке были точно такими же, как он сам, лишь с незначительными отличиями. Кто-то заметно волновался и всё тянулся обнять отца и мать, кто-то строил из себя взрослого и старался изображать равнодушие к моменту прощания с родителями, однако никто из этих мальчишек не выделялся. Так Тэхён думал, пока его взгляд не упал на мальчика, стоящего в некотором отдалении от всех остальных. Особенно в глаза бросался тот факт, что стоял он совершенно один, рядом не было видно ни одного из родителей. Возможно, именно это обстоятельство заставило Кима начать куда более внимательно рассматривать незнакомца. Первое, что Тэхён подмечает — удивительно сильный загар этого ученика. И более заметен он становился на контрасте с белоснежным накрахмаленным воротником рубашки. Словно незнакомец только что вернулся из экзотических и невероятно жарких мест. Об этом же свидетельствовало и то, что мальчик едва заметно дрожал, явно замерзая на улице, в то время как Тэхён и большая часть собравшихся совершенно не испытывали дискомфорт. Вскоре настал момент, когда всем родителям стоило покинуть территорию колледжа, а новых учеников старшие должны были проводить до общежития и объяснить все местные порядки. Никто из собравшихся ещё не успел познакомиться друг с другом, однако начать это делать стоило. Пускай было ужасно волнительно, а щёки обжигало из-за смущения, Тэхён всё же делает несколько неуверенных шагов в сторону привлекшего его внимание незнакомца, при этом незаметно сжав ладони в кулаки и запрятав их под длинные рукава фрака. И вот расстояние между ним и незнакомцем оказывается преодолено, и Ким, надеясь привлечь внимание, здоровается: — Здравствуй, я Ким Тэхён, барон Герберт, — сказав это, Ким протягивает собеседнику руку, надеясь в то же мгновение получить ответное рукопожатие, однако незнакомец медлит некоторое время, молчит и лишь смотрит на протянутую ладонь, а Тэхён тем временем начинает проклинать себя за подобную инициативность и всё пытается побороть желание опустить руку. — Так ты сын графа Пембрука из Уилтшира? — неожиданно говорить с Кимом начинает стоящий впереди мальчик — весёлый и задорный блондин с несколько забавными веснушками. — Да, — руку Ким всё же опускает, так и не дождавшись ответа. — Наши родители соседи, мой отец маркиз Бат, наше поместье Лонглит в двадцати одной миле от Уилтон-Хауса, — и тут же наследник маркиза Бата протягивает Тэхёну ладонь для рукопожатия. — Генри Тинн, виконт Уэймут. — Очень приятно, — Ким пожимает протянутую ему ладонь и надеется, что хотя бы это позволит ему чувствовать себя хотя бы немного не так неловко, как после игнорирования со стороны другого мальчика. — Так, а ты кто такой? — Генри, у которого, похоже, отсутствовало всякое чувство такта, пожав руку своему соседу, тот час обращает внимание на незнакомца, идущего рядом с Тэхёном. — Чон Хосок, — наконец мальчик прерывает затянувшееся молчание, а после добавляет с некоторой надменностью: — Сын индийского раджи и его английской наложницы. Тэхёну остаётся лишь замереть от удивления. Теперь становился объясним бронзовый оттенок кожи незнакомца, но сын раджи? Даже Киму, не страдавшему излишним скептицизмом, подобное казалось чем-то невероятным. Впрочем, жизнь порой бывает настолько удивительна, что в ней происходит даже то, чего нет и в книгах Киплинга, так что Тэхён старается подавить удивление. А вот Генри Тинн, похоже, был настроен совершенно иначе. Он смеряет Хосока пренебрежительным и полным недоверия взглядом, а после, вздёрнув нос, произносит: — Что-то имя у тебя совсем не индийское. Да и что ты тут тогда делаешь? В Индии наверняка намного приятнее. — Просто моё индийское имя вы, болваны, едва ли сможете произнести, — Чон, впрочем, уступать Генри не желал и тут же занимает оборонительную позицию. — А сюда меня послал учиться отец, хотя и не знаю зачем. В моём дворце в Калькутте столько золота и драгоценностей, наверняка, он просто хотел, чтобы я посмотрел, как живут нищие вроде вас. — Ты кого посмел назвать нищим? Возмущению Генри не было предела, и он, кажется, был готов вот-вот наброситься на собеседника, дабы кулаками ему доказать, насколько семейство Батов состоятельное. И неосмотрительный раджа наверняка получил бы в глаз, вот только Тинну приходится замереть на месте, когда всех собравшихся окликает старшеклассник, который и должен был проводить их к общежитию. — Ребята, позвольте представиться, — все оборачиваются в сторону рослого, широкоплечего и весьма изящного юноши семнадцати лет, который своей расслабленностью и красотой напоминал скорее греческого бога, сошедшего с Олимпа, нежели английского аристократа, — Ким Сокджин, маркиз Блэндфорд, — на этих словах многие начинают шептаться, ведь всем было понятно, что подобный титул может носить лишь сын герцога Мальборо, пожалуй, одного из известнейших людей страны, — я капитан вашего дома и отвечаю за всех вас. Сейчас я расскажу вам подробнее о правилах школы, а после мы с другими старшеклассниками проводим вас в ваши комнаты. Подъём в шесть утра, после него завтрак и уже в семь тридцать вы должны быть на утренней службе, в восемь начинается первый урок, и длятся занятия до двух. Затем обед, и далее наступает время для различных мероприятий, будь то спортивные игры, в которых каждый из вас обязан участвовать, ведь иначе вам не воспитать в себе силу и выносливость. Однако вы также можете принять участие, и это желательно, в различных клубах и кружках, организованных нашими учащимися, особенной популярностью пользуется театр, и даже некоторые местные жители приходят посмотреть на наши постановки. В десять отбой и после этого времени всем строжайше запрещено покидать свои спальни, это будет сурово наказываться. Также сурово наказываются дисциплинарные нарушения, будь то драка с другим учеником или же неподобающее для джентльмена поведение. Когда мы пройдём в дом, вы собственными глазами сможете увидеть специальное место для порки, пускай оно наводит на вас должный ужас. Наказания зачастую провожу я, и можете поверить, моя рука ещё ни разу не дрогнула. Но подробнее обо всех правилах вы постепенно узнаете, а сейчас следуйте за мной, джентльмены. Вся толпа мальчишек покорно следует за Сокджином, внимательно слушает увлекательный рассказ о предстоящих занятиях, о разнообразии спортивных команд, а Тэхён всё не может выбросить из головы слова о порке. Неужели и здесь физические страдания продолжатся? Хотя вернее было бы сказать, что это не продолжение прежних мучений, а начало кардинально новых. Ведь раньше, когда господин Шехтель его наказывал, этого не видел никто. Здесь же за наказанием наверняка наблюдает весь курс, добавляя к и без того сильной физической боли ещё и сжирающий саму душу стыд. Ужасающее унижение, которое не могло не вызывать леденящий страх. И наконец, в главном зале дома, где ему предстояло жить на протяжении шести лет, Тэхён видит это ужасающее сооружение. Деревянная колода с двумя ступеньками возвышалась, словно эшафот. Не трудно было представить, как проходил весь процесс: на нижнюю ступень стоило встать коленями, а на верхнюю часть колоды лечь животом, и тогда можно было без особых неудобств наносить удары по спине и ягодицам. Не так далеко от эшафота Ким замечает второй необходимый инструмент для порки. Розги, которые не шли ни в какое сравнение с теми, что так любил использовать господин Шехтель. В Итоне в ходу была метла с длинной ручкой и пучком толстых прутьев на конце. Настоящие орудие пыток из самой преисподней. — Боишься что ли? — Тэхён оборачивается на окликнувший его голос и видит за спиной того самого сына индийского раджи, а также только сейчас Ким понимает, что они с Хосоком заметно отстали от остальных. Но если будущий граф был занят рассматриванием местного орудия пыток, то что Чон здесь забыл? — С чего ты взял? — Тэхён старается звучать уверенно, вот только на последнем слове голос всё равно предательски дрогнул, выдавая его истинные мысли. — Перепуганно смотришь, не пороли что ли ни разу? — А тебя будто в Индии пороли, никогда не поверю, — дабы не выдать всю величину своего страха, Ким решает, что уж лучше словесно нападать на собеседника, нежели дать ему прощупать все слабые места. — Порол отвратительный английский учитель, но потом его скормили львам моего отца, — и вновь в голосе слышится столько бравады и бахвальства, что у Тэхёна, который не имел привычки впадать в агрессию, возникает желание как у Генри — дать этому радже хорошую затрещину, однако мальчик всё же силится подавить этот соблазн, ведь джентльмены кулаками не машут. — Надо отправить к твоему отцу моего немецкого гувернёра, я бы не отказался, чтобы и его кто-то съел. Тэхён всё же перебарывает себя и отходит от ужасающего эшафота, стараясь нагнать всех остальных мальчишек, которым уже показывали их комнаты. Ким поспевает как раз к сроку, когда Сокджин называет его имя и указывает на комнату, которая была практически последней в длинном коридоре. Генри определили в середину, и это несколько огорчало, всё же хотелось бы быть соседом с мальчиком, с которым уже успел познакомиться. Однако долго по этому поводу Тэхёну переживать не приходится, ведь приятный голос будущего герцога Мальборо сообщает, что комната по соседству будет отдана Чон Хосоку. Ким не знал, радоваться ему подобному стечению обстоятельств или же нет. С одной стороны, этот сын раджи вызывал раздражение своей надменностью, а с другой — возможно это даже лучше незнакомца. Он хотя бы был предсказуемым в собственном поведении.

***

Первая ночь в новом месте оказывается для Тэхёна беспокойной. Он бесконечное количество раз ворочается в постели и никак не может подавить внутреннее волнение. В Уилтон-Хаусе пускай все комнаты и были огромными, однако там каждая тень была знакома с рождения и не наводила такого же ужаса, как эта совсем крошечная спальня, выделенная Киму в Итоне. Добавляли определённого ужаса и постоянные шорохи. Кто-то из мальчиков, похоже, в первый же день решил нарушить правила и покинуть спальню после отбоя, однако даже не шаги в коридоре привлекают столько внимания, как звуки копошения прямо за стеной. Как раз за той стеной, где и была спальня Хосока. Похоже, не одному Тэхёну сегодня не спалось. Звуки за стеной постепенно становятся громче, и Ким непременно бы пошёл в спальню злостного нарушителя тишины и потребовал прекратить, однако страх перед наказанием у эшафота куда сильнее. Впрочем, терпеть шум тоже не было сил, и Тэхён решает сделать лучшее, на что он был способен в данных обстоятельствах — призывно постучать несколько раз по стене, надеясь, что его намёк поймут. И действительно за стеной ненадолго всё затихает, однако вскоре раздаётся ответный стук и оставалось только гадать, что Хосок хотел этим сказать. Гадать Ким не хотел, а потому решает спросить напрямую? — Что ты делаешь? Ответа не последовало. Возможно, слова всё же было трудно разобрать, а говорить громче Тэхён опасался. Вдруг шаги в коридоре принадлежат неким проверяющим, и если они услышат, как соседи пытаются переговариваться через стенку, то наверняка не будут в восторге. Через несколько мгновений звучит ещё один стук со стороны спальни Чона, но Тэхён, который так и не разобрался, как трактовать эти послания, решает ничего не отвечать. Ещё через некоторое время игнорирования Хосок затихает, и наконец Ким тоже проваливается в беспокойный, но всё же сон.

***

Утро следующего дня начинается для всего Итона с церковной службы. Церковь при колледже не была слишком роскошной, но и аскетичной её едва ли можно было бы назвать. Совершенно обычная, и этой своей невзрачностью навевающая ещё большую скуку, чем речи священника. Поэтому к службе проявляет должное внимание весьма малое количество учеников, особенно среди только что поступивших. Генри, каким-то невероятным образом, за вечер до отбоя и некоторое время после пробуждения успел обзавестись ещё уймой новых знакомых, и Тэхён стал ему не слишком интересен. Тинн предпочёл встать рядом с новыми друзьями, о чём-то с ними перешёптываясь, вызывая осуждающие взгляды и шипение старших учеников, которые находились в этой же церкви. Рядом с Кимом из знакомых лиц был лишь Хосок, с которым они за всё время после пробуждения так ни разу и не перекинулись даже парой слов. Хотя обсудить определённо было что, но Тэхён не хотел вновь столкнуться с высокомерием раджи и предпочитал помалкивать. Сам Чон тоже не торопился начинать беседу и оставалось только гадать, почему. На ум приходит самый очевидный вариант, что мальчик из Индии точно так же смущается, но Тэхёну почему-то с трудом верилось, что этой персоне знакомо такое понятие как «смущение». Так они и продолжали стоять рядом, периодически друг на друга поглядывая, но стараясь тут же отвести взгляд, когда понимали, что их интерес был замечен. — Прости, что не давал уснуть ночью, — наконец всё же решается заговорить Хосок, когда голоса хористов становятся особенно громкими. — Ничего, — кто-то вроде Генри на его месте непременно бы возмутился, однако Тэхён был удивительно отходчив, и его всепрощение не распространялось разве только на господина Шехтеля. — Но что ты хотел сказать своим стуком? — А ты? — произносит Чон с такой невозмутимостью, будто это Ким ему всю ночь спать не давал. — Просто хотел привлечь внимание. — А я уж было подумал, что это какой-то особый язык родом из Уилтшира, — произнеся это, Хосок издаёт короткий смешок, и был бы Тэхён Генри Тинном, то вскрикнул бы что-то в духе «Что в этом смешного?!», а так ситуация действительно была несколько забавной: они с Чоном общались перестукиваниями, при этом вкладывая в него совершенно разный смысл. — Звучит интересно. Если уж и делать из этого особый язык, то один стук точно будет означать «Заткнись, ты мне мешаешь». — А два «Я не против поперестукиваться часок-другой»? Тэхён хотел было засмеяться, но вовремя замечает стоящего на несколько рядов впереди Сокджина, который определённо смотрел в их с Хосоком сторону. Взгляд этого греческого бога было трудно трактовать однозначно, и запуганный местными порядками Ким решает, что это определённо было предупреждающее возмущение. Мол, если они с Хосоком сейчас же не заткнутся, то рискуют в первый же день своего пребывания в Итоне оказаться на злосчастном эшафоте. Поэтому Ким осторожно стучит по деревянной лавке один раз, и собеседник с удивительным пониманием замолкает. Язык постукиваний действительно был рабочий и весьма полезный.

***

Спортивные игры в Итоне проигнорировать было никак нельзя. Если не участвуешь в соревнованиях или же принимаешь не слишком активное участие, то был огромный риск стать для всего коллектива изгоем. Как назло, спорту уделялось чуть ли не больше внимания, чем учёбе, и это обстоятельство не могло не удручать Тэхёна. Будучи не слишком развитым физически, едва ли он мог бы быть хорошим игроком даже в теннис, что уж говорить об обожаемом в Итоне регби. На втором месте по популярности шла гребля, но она наводила на не умевшего плавать Кима ещё больший ужас. Пускай лучше его побьют и затопчут на поле, чем он наглотается холодной грязной воды. Во время распределения по командам исключительно из-за знакомства с Генри, который ещё и зарекомендовал себя как активный и сильный физически ученик, Тэхёна не выбрали самым последним. Впрочем, он скорее предпочёл бы эту участь, чем ту, при которой на него возложили неоправданные ожидания. Всю свою смехотворность эти самые ожидания продемонстрировали в первой же игре. Регби — ужасающий вид спорта, который по жестокости уступал, пожалуй, только итонскому эшафоту. Благо действие последнего за неделю пребывания в колледже Тэхён успел увидеть во всей красе, когда наказанию подверглась большая часть его одноклассников, которые по наивности думали, что их проступки не будут столь сурово караться. Ким Сокджин не обманул, рука его действительно ни разу не дрогнула. После наглядной демонстрации всей силы будущего герцога Мальборо, Тэхён тем более старался не попадаться главному по дому на глаза, пускай периодически и замечал, как старший пристально смотрит на него во время службы. Ким это всё так же продолжал расценивать как угрозу и молился, чтобы однажды эти предупреждения не достигли пика, и Сокджин не занёс его имя в список злостных нарушителей, достойных розг. Когда толпа полных энергии и злобы мальчишек схлестнулась на поле, толкая друг друга и хватая за различные конечности, лишь бы завладеть тяжёлым мячом, Тэхён ужаснулся от того, куда он попал. Ухудшал ситуацию и пошедший прямо перед игрой дождь, из-за которого трава и грязь под подошвой становились до ужаса скользкими и многие падали на землю, но старались как можно быстрее встать и понестись вперёд, дабы кинуть тяжёлый мяч своему сокоманднику. В какой-то момент очередь доходит до Тэхёна, который старался держаться подальше от эпицентра игры, слабо отличавшегося от драки, однако всё равно Ким слышит крик Генри: «Ким, лови!», а в следующее мгновение в мальчика летит тот самый тяжёлый мяч, который он еле-еле ловит, но всё же подскальзывается на мокрой траве и падает, роняя заодно и мяч. Кажется, Тинн после увиденного что-то раздражённо крикнул, Тэхён уже не слышал. Он лишь лежал и молился Господу, чтобы его не затоптали насмерть. Похоже, молитвы эти были услышаны, или же небесам было просто не выгодно, чтобы обрывалась графская фамилия Пембруков, а потому через несколько мгновений Ким видит протянутую ему руку и возвышающегося над ним Чон Хосока. Он был игроком команды-соперника и должен был бы воспользоваться шансом перехватить мяч, заслужив таким образом хотя бы грану уважения, потому что его и так выбрали самым последним от безысходности. Однако он решил поступить иначе, Тэхён бы даже не побоялся слова «по-джентльменски». — Ты не ушибся? — помогая подняться Киму, спрашивает раджа. — Может, давай я тебя отведу к врачу. — Тоже хочешь отсюда поскорее сбежать? — Я хотел помочь тебе, но, если честно, то не отказался бы. Тут так холодно, что я весь продрог до костей и не удивлюсь, если скоро слягу. Плохую переносимость холода у Хосока Тэхён за эти дни сполна успел заметить. Если господин Шехтель приучил Кима к подобным температурам и даже сейчас, под проливным дождём, мальчику было относительно комфортно, то прибывшему из жаркой страны Чону было совершенно не по себе. Форма от ветра совершенно не спасала, так ещё и учителя едва ли пытались создать для подопечных тепличные условия. Чего хотя бы стоил матч по регби под дождём. Тэхён уже хотел было согласиться, чтобы Хосок проводил его к врачу. И пусть ничего не болело, Ким был готов привлечь весь свой актёрский талант, лишь бы покинуть это ужасающее место, вот только вновь мальчик ловит на себе сосредоточенный взгляд Сокджина, чья команда по гребле совсем недавно закончила с собственной тренировкой и теперь наблюдала за игрой младших. Желание схитрить, чтобы не играть, тут же отпадает. — Думаю, не лучшая идея, нам может достаться. — От кого? — с возмущённым непониманием спрашивает Хосок, словно никаких запретов и наказаний в Итоне и вовсе не существовало, а Тэхён говорил чистейшей воды бред. — Да и что зазорного в том, чтобы не хотеть тут помереть? Ляжем вместе: я от простуды, а ты от сломанной ноги. — Почему ты так уверен, что простудишься? — Я даже ночью ворочаюсь от того, что ужасно холодно. Мне интересно, когда архитектурная мысль всех этих джентльменов из Итона дойдёт до того, чтобы поставить в доме хотя бы одну печку. С одной стороны Тэхён не мог не согласиться, что в классах, что в спальных комнатах действительно было зябко, и это уже в начале сентября, а с другой — он и подумать не мог, что для кого-то это может быть столь мучительным. Остальные ребята, у которых, похоже, был либо воспитатель, либо родитель, похожий на господина Шехтеля, едва ли испытывали дискомфорт. Даже не обладавший крепким здоровьем Ким уже привык, а вот Хосок явно испытывал мучения. В особенности была приятна та лёгкость, с которой он Тэхёну о них говорил, оставив прежнее высокомерие и надменность скорее для остальных учащихся, которые не торопились его принимать в свою компанию с теплотой и нежностью. Как, впрочем, не торопились принимать и Кима. Возможно, в этом и состоял секрет их общения на протяжении всех этих дней. Больше говорить было особо не с кем. — Ты можешь прийти ко мне и взять какие-нибудь тёплые вещи, — в каком-то странном нежном порыве произносит Тэхён, у которого не так-то и много было этих самых тёплых вещей, однако радже явно они были нужнее. — А как же ты? — Мне не холодно, я привык. Всё же Уилтшир далеко не Калькутта. Хосок смеётся после услышанного, а Ким про себя отмечает, насколько же у его нового знакомого заразительный смех. Такой яркий, живой, но одновременно с этим мелодичный, что невольно можно было заслушаться, и внутри возникло настойчивое желание тоже рассмеяться. И Тэхён бы непременно рассмеялся, вот только в этот момент тот самый злополучный мяч прилетает ему прямо в голову, и мальчик падает уже второй раз за этот злосчастный матч. Издалека слышится издевательский смешок, так что о причинах подобного «удара в спину» не нужно было долго гадать. У Кима из-за удара возникает некоторая дезориентация, в глазах даже на мгновение темнеет, и он не сразу может разглядеть протянутую ему руку. Впрочем, это оказывается и не столь необходимым, потому что через несколько секунд Тэхён чувствует, как чьи-то сильные руки поднимают его на ноги. Едва ли это могли быть руки тринадцатилетних мальчишек, а потому Ким тут же оборачивается и с изумлением замечает Сокджина. И зачем ему было нужно помогать? — Вообще-то такие удары не по правилам, — громогласно заявляет капитан дома, всё ещё продолжая удерживать немного пошатывающегося после удара Тэхёна. — Всё в порядке, — Киму из-за подобного внимания со стороны старшеклассника было весьма неловко, а потому он хочет поскорее прекратить эту странноватую сцену, однако Сокджин своих рук с чужих плеч так и не убирает. — Не в порядке, давай я провожу тебя в спальню, хватит с тебя на сегодня, а завтра перепишешься на что-то другое. Гребля весьма достойный вариант, и там минимальный риск получить чем-то по голове. — Он плавать не умеет, — неожиданно встревает в разговор Хосок, и этой фразы от него было бы достаточно, но всё же раджа решает продолжить: — Я могу проводить, мы живём в соседних спальнях. — Что ж, хорошо, провожай. Наконец Сокджин Тэхёна отпускает и удаляется к своей команде по гребле, а младший Ким расслабленно выдыхает. Уж слишком сильно его пугал капитан дома, чтобы воспринимать его присутствие рядом со спокойствием.

***

Голова после удара не прекращала болеть вплоть до позднего вечера, и даже в час, когда уже пора было бы уснуть, Тэхён ворочается в постели. Из-за боли и лёгкой тошноты сон совершенно не шёл и оставалось лишь смотреть в потолок, не думая при этом ни о чём, ведь даже осознание мыслей в эту минуту казалось чем-то невероятно мучительным. Ким словно в тумане, однако он развеивается, когда раздаются два стука. Похоже, не только Тэхёну этой ночью не спалось. В ответ мальчик стучит по стене три раза, ведь на одном из занятий они с Хосоком условились, что это будет означать «Да». Ким ожидает и дальше продолжить вслушиваться в постукивание по стене, как неожиданно слышит несколько заглушённое, но всё же разборчивое: — Можно я зайду? Наверняка Чону пришлось сказать это достаточно громко, дабы сосед через стену услышал, и первая реакция Тэхёна — испуг. Что если в коридоре это было лучше слышно, зайдёт кто-то из старших и отправит Хосока на утреннюю порку? Вот только никаких шагов в коридоре не слышно, всё совершенно тихо, да и наверняка большая часть дома уже спит. Бояться нечего, спать не хочется, и, признаться честно, Ким не отказался бы в эту минуту с кем-то поговорить. К тому же, он ведь обещал дать радже свои тёплые вещи, но из-за головной боли совершенно об этом забыл. Хотя бы эту оплошность стоило исправить, и Тэхён вновь стучит три раза. Через несколько минут в коридоре слышатся три осторожных шага, и уже в следующее мгновение дверь в спальню Кима открывается и на пороге показывается подрагивающий Хосок. Вид его был настолько жалостливым, что Тэхён в который раз убеждается в правильности решения, отдать этому мальчику что-то из своей одежды, но первостепенным оказывается не это желание. Чона ведь для начала нужно постараться согреть, и Тэхён знал один способ, про который прочёл в книге про какой-то кочевой народ и их быт: — Забирайся ко мне под одеяло, вдвоём теплее, хотя бы согреешься, — и дабы у Хосока не оставалось сомнений, Ким приподнимает своё одеяло, а сам отодвигается поближе к стене, чтобы друг смог поместиться на этой не слишком широкой кровати, явно рассчитанной лишь на одного. Разумеется, думать здесь было нечего, как было бы и весьма глупо отказаться от столь щедрого предложения. Поэтому, немного потоптавшись у порога, Хосок всё же забирается под одеяло Тэхёна, и когда обнажённые участки кожи их ног соприкасаются, Ким может наглядно почувствовать, как сильно сосед замёрз. Даже сам хозяин кровати начинает немного дрожать, но прогнать Чона даже мысли нет. — Спасибо, даже подумать не мог, что кто-то из числа этих напыщенных аристократов может быть таким добрым, — Хосок поворачивается лицом к Тэхёну, и вблизи Киму кажется, что он даже может почувствовать холод от щёк собеседника. — А ты, можно подумать, не напыщенный сын раджи. — Тэхён, — звучит чуть тише и с не понятным для Кима волнением, которого раньше он в голосе Чона ни разу не слышал, — ты умеешь хранить секреты? — Если учесть, что прямо сейчас мы злостно нарушаем правила, то, пожалуй, умею. К тому же у меня почти нет тут знакомых кроме тебя и Генри, так что даже рассказать секрет будет некому. — Дело в том, что я всем соврал, — после услышанного Тэхён замирает, полностью обращаясь в слух и внимая каждому слову соседа. — Никакой я не сын раджи. Мой отец барон Барнард, который сейчас служит в колониях. У Кима после услышанного словно всё встаёт на свои места. В Хосоке сразу была заметна некая искусственность, словно что-то здесь было не так, но Тэхён никак не мог понять, что именно. Теперь же загадка была разгадана, но оставался ещё один немаловажный вопрос: — Но зачем? — Когда ты подошёл познакомиться, сразу сказал свой титул, позже добавился Генри, и у всех вас роскошные поместья, приличный достаток и высокий ранг в иерархии, а у меня ничего из этого кроме богатой родословной, которая никому не сдалась. Я даже не знаю, откуда отец взял деньги на моё обучение здесь. Я испугался, что сразу же стану изгоем и на ходу придумал такую вот глупость. — Однако мы с тобой всё равно по итогу изгои, особенно после сегодняшней игры. А касательно титула, — Тэхён ненадолго замолкает, задумываясь, но уже через несколько секунд оглашает собеседнику собственную идею: — Да, я наследник графа, а ты барона, но ведь мы оба лорды. Так давай называть друг друга «Лорд Чон» и «Лорд Ким». Это как-то придаёт большее равноправие. — Мне нравится твоя идея, лорд Ким. — Значит, будем знакомы, лорд Чон. После повторного оба мальчика смеются и постепенно сами не замечают, как проваливаются в сон, так и продолжая лежать под одним одеялом.

***

Рано утром Тэхён просыпается от возмущённых криков, раздающихся из коридора. Глаза сразу распахиваются, от прежней головной боли не остаётся и следа, но не это сейчас главное. Куда важнее то, что Ким не обнаруживает рядом на кровати своего соседа. Возможно, Хосок проспал несколько часов и ушёл посреди ночи в свою комнату, вот только дурное предчувствие подсказывает мальчику, что что-то здесь всё же не так. Не чувствуя никакой усталости, Тэхён подрывается со своей кровати и распахивает дверь в коридор, замечая не самую приятную глазу картину. Хосока, который всё ещё был в одежде для сна, схватили двое старшеклассников и что-то возмущённо ему кричали о недопустимости покидать свою комнату до определённого часа. Значит, Чон только сейчас проснулся, не на много опередив Тэхёна, и решил попробовать незаметно проскочить назад в свою спальню, вот только был пойман прямиком на месте преступления. Не стоило долго гадать о том, что теперь его ждало, и Ким бесконечно себя корит. Это ведь была его идея полежать под одним одеялом, если бы он не предложил, что Чон бы просто забрал какой-нибудь свитер и вернулся к себе. Идиот, идиот, какой же он идиот. Было бы справедливо наказать именно Тэхёна, но никак не Хосока. Совесть не позволяет Киму закрыть дверь спальни и молча вернуться к себе. Он должен сказать, что он виноват, пускай его накажут, он ведь заслужил. И Тэхён действительно уже хочет что-то сказать, однако неожиданно Чон стучит один раз по стене, рядом с которой его и схватили. Очевидно догадался, что Киму хочется погеройствовать и во всём признаться, однако велел молчать, и Тэхён молчит. Стоило бы всё же осуществить задуманное, но отчего-то Хосока слушается. Умывается и одевается Ким с чувством невыносимой тревоги и стыда. Его пугал один только вид итонского эшафота, ещё больший ужас наводили сцены порки, однако как смотреть на издевательства над человеком, который стал для него своеобразным другом, и который теперь должен был страдать по вине Тэхёна? Ни на одной исповеди душу отвести не удастся после подобного греха. Когда все ученики завершают свои сборы, их собирают в главном зале дома, где сегодня утром будут наказывать лишь одного провинившегося — Чон Хосока. Пока все вокруг перешёптываются, а кто-то даже находит в себе смелость посмеяться, Тэхён старается перебороть сильнейшее желание исчезнуть. Испариться и не смотреть в глаза Хосоку, перед которым бесконечно виноват. Вскоре в зал заходит Сокджин, и мальчик в который раз ловит на себе взгляд капитана дома. Только сейчас он вызывает ещё больший страх, чем прежде. Неужели Сокджин о чём-то догадался? Вдруг он какой-то колдун, способный даровать стенам собственные глаза, и знает абсолютно всё о прегрешении Тэхёна? Ким готов, что его вот-вот тоже вызовут на эшафот, однако этого не происходит. Вместо этого на него кладут лишь Хосока, и пока два старшеклассника, те самые, которые и поймали его в коридоре, придавливают своими сильными руками тело Чона к деревянной поверхности, Сокджин наносит первый уверенный удар. Тэхён не может сдержаться и зажмуривается в момент, когда это страшное действие происходит. Он ожидает, что сейчас в его ушах прозвенит полный боли крик друга, однако этого не происходит. Хосок молчит, стоически терпит, и Киму даже в какой-то момент кажется, что мальчик издевательски ухмыляется своим палачам. Это не могло не вызывать восхищение. Тэхён словно заворожённый наблюдает за всем этим действием и не сразу обращает внимание, как его кто-то толкает в плечо. Лишь со второй попытки незнакомцу удаётся привлечь внимание Кима, вот только когда мальчик оборачивается, ему ничего не говорят. Только какой-то ученик лет шестнадцати буквально впихивает ему в руки клочок бумаги. Любопытство тут же охватывает Тэхёна, он разворачивает бумажку и видит следующие строчки, выведенные на редкость аккуратным и красивым почерком: «Каждый человек, кого коснется Эрот, становится поэтом, хотя бы дотоле он и был чужд Музам».