Шёпот цветущей магнолии

      — Утахиме-сама, давайте помогу?       Она хмурится. Так озадаченно, с лёгким испугом и непониманием смотрит на розоволосого юношу перед ней, что сам Итадори Юджи чувствует некую неловкость от развернувшейся сцены.       Он протягивает руку, и Иори не до конца знает, как стоит поступить. Хаотичные, не связанные между собой мысли путают хлеще карты токийского метро и не хотят складываться воедино для общего вывода. В висках начинает болезненно сдавливать. Мозг совсем не соображает после часового сна в душном салоне.       Нелепые переглядывания ощущаются как тянущаяся жвачка, неспособная порваться. Но только до тех пор, пока она смиренно не протягивает ему свою спортивную сумку, а после и руку, чтоб он помог ей выйти из автобуса и ощутить ногами асфальт. И, судя по его расплывшейся улыбке, всё сделано правильно.       Забавно, сосуд Двуликого Сукуны и такой вежливый. Невольно на лице Иори показывается лёгкая улыбка.       — Спасибо, Итадори-кун.       — Да без проблем! Я помогу вам донести сумку до коттеджа, — усмехается он, показывая большой палец вверх. — Кстати, вам позвать кого-нибудь? Просто, ну, вы кажетесь немного бледной.       Ох.       Поджимая пересохшие губы, она косится на свои подрагивающие пальцы. Их хочется немедленно спрятать в карманы любимого мико, скрыть от взора чужих глаз.       Просто нервы. Укачало в дороге, упало давление, да что угодно…       — Всё нормально, — тяжело вздыхает она, массируя переносицу указательным и большим пальцами. Контроль. Нужно найти ту самую ниточку контроля, что постоянно была в её руках. Была. — Предупреди, пожалуйста, учеников, чтобы проследовали до коттеджа. Там я и выдам вам ключи от номеров. — Есть, мэм.       Торопливо поклонившись, Итадори бежит в сторону столпившихся неподалёку учеников двух школ.       Совсем не удаётся разобрать, о чём они говорят. Такое разнообразие голосов, что слух не способен уловить хотя бы обрывки фраз. Но просто взглянув на них, Утахиме может с уверенностью сказать, что им нравится совместное времяпровождение. По крайней мере, Кугисаки, Панда, Мива и Тодо были рады как никогда.       Какофония продолжается ещё какое-то время, пока Итадори не сообщает ребятам ее приказ и они все не уходят в сторону длинного двухэтажного коттеджа около берега. Ей он всегда напоминал иностранные мотели, хотя, по сути, именно им он и был.       На короткое время Утахиме чувствует себя оглохшей. Все звуки пропадают до звенящей тишины, пока за ним не следует ощущение ваты в ушах.       Так же стремительно звуки и возвращаются. Колыхающиеся волны, тихий свист поднявшегося ветра и смех гуляющих детей неподалёку.       Поворачивая голову в сторону океана, она делает несколько мелких шагов. Носок надоедливых босоножек остается в жалком сантиметре от бордюра, разделяющего асфальт с пляжным песком. Она так давно не была на отдыхе. Совсем забыла, каково это. Сердце трепещет в ожидании.       Нетерпимо, сумбурно, подобно маленькому ребёнку, Утахиме снимает с себя обувь. Ни секунды на размышления.       Ноги окунаются в раскалённый песок.       Жжение появляется на короткие секунды. Это приводит её в чувство; лёгкая боль от жжения уходит на второй план.       Подставляя лицо под ветер, она ощущает его нежные и прохладные поцелуи на шраме и щеках. Слепящие лучи солнца, нагретый песок и запах свежести. Руки смиренно повисли вдоль тела.       Щемяще нежное чувство спокойствия в груди.       Прикрывая глаза, она позволяет себе немного расслабиться. Забыться от терзавших разум мыслей, от бурлящих чувств, от всего.       Этот год в Токио тяжёлый. Все трудности становятся нитями, что заплетаются в один большой запутанный клубок.       В какой момент она потеряла ту нить, что была в её руках? Куда запропастилось умение контролировать ситуацию?       Когда мысли опять приходят к этому — хочется забиться в угол. Спрятаться под одеяло и разрыдаться, аки напуганный ребёнок. Ощутить внутреннюю и физическую лёгкость после истерики, погрузиться в очень, очень глубокий сон. Покинуть реальность, хотя бы на время.       Нет, у неё действительно всё НЕ под контролем.       Ещё с того самого момента, как директор Гакуганджи напомнил ей о фестивале обмена между школами Токио и Киото, где она сопровождала учеников. Уже второй год.       Желания возвращаться в шумный, живой и густонаселённый Токио нет нисколько. Это не её город. Больше к себе располагает тихий, размеренный и спокойный Киото, от тоски по которому ноет сердце.       Глубокий, судорожный вдох. Ветер усиливается.       Утахиме пыталась убедить себя, что причина нервозности заключается только в приезде в город. В крайнем случае — в обиде из-за прошлогоднего проигрыша. Сейчас же — из-за резкого предложения директоров обеих школ отправить детей на временные выходные, пока восстанавливается общежитие Токийской школы и территории вокруг неё.       В тот момент Иори даже обрадовалась. Ведь это такая хорошая возможность избавиться от поселившегося на плечах груза.       Только вот проблемой стало место, согласованно выбранное учениками двух школ: маленький пляж недалеко от Токио, где сдавался недорогой коттедж со свободными номерами. Коттедж, где и она отдыхала в свои школьные годы, так же после фестиваля с Токийской школой.       Обычно когда взрослые вспоминают отдых с одноклассниками, ощущается ноющая, но приятная тоска по тому времени. У неё же наоборот — холодок по коже и зародившийся в животе холодный спазм.       Те воспоминания, что хранит это место, — вот то, от чего Утахиме хотелось бы избавиться на всю жизнь.       Вырезать до этого затерянную плёнку воспоминаний из своего разума и поджечь её.       — Утахиме!       Глубоко погрузившись в свои мысли, девушка и не заметила приближение у себя за спиной. Поэтому когда прохладные руки обхватывают её за плечи, а в нос ударяет знакомый ещё со школьных времён запах хвои, её бьёт крупная дрожь.       Годжо выглядит как обычно — совсем не изменился. Белоснежные волосы растрёпаны и лезут в глаза, скрытые за стеклом чёрных очков, нараспашку расстёгнутая толстовка и короткие шорты.       Она чувствует его взгляд. Не видит, но ощущает каждой насторожившейся и отчего-то трепещущей клеточкой тела.       — Так и продолжишь ловить связь с космосом или уже отдашь молодёжи ключи? — Она пропускает подкол мимо ушей.       Неконтролируемый взгляд ее карих глаз невольно прикован к влажным губам блондина, ловит каждое движение рта, пока щёки заливаются краской, начиная чуть ли не полыхать от поднявшейся температуры. Она чувствует запах хвои и мятной жвачки, от которого в душном помещении всегда кружилась голова, а на языке горчило.       Иори ненавидела мяту так же сильно, как и Сатору Годжо.       — Придурок, — удаётся лишь выдавить из себя.       Скидывая со своих плеч руки Годжо, она только сейчас обращает внимание, что он доволен, как сытый до ушей кот. Почему — становится понятно, когда взгляд замечает знакомую для нее вещь, что у него быть не должна.       — Какого чёрта у тебя моя сумка? Я отдала её Итадори.       Так победно скалится. Цокает, запрокидывая её сумку себе на плечо с таким важным и героическим видом, что чешутся кулаки от желания ударить по этой самодовольной роже.       Годжо всегда был таким.       Любит её бесить. А она ведётся. Всегда ведётся и не понимает почему.       Она же не ребёнок.       — Просто я посчитал, что Утахиме-семпаю было бы куда приятнее, если бы её любимый кохай донёс её сумку. Не думаешь?       — Не неси чепухи, ты просто взбесился, что в подростке куда больше галантности, чем в тебе. И не будь о себе слишком высокого мнения, я не перевариваю твоё общество в последние дни.       — А вот и неправда!       Что именно, Утахиме не поняла, да и спрашивать желания нет.       Не глядя на него, направляется в сторону деревянного здания, к которым ведёт узкая брусчатая дорожка между деревьев. Утахиме тут же распознаёт в них магнолии, на которых остались только листья. Они уже давно отцвели, их время прошло.       Печально. Она любит эти цветы.       Ни тогда, ни сейчас, их цветения застать она не смогла. Закон подлости?       Пока Иори молча разглядывала местность, даже и не заметила, что Сатору всё это время ждёт её, попутно напевая какую-то надоедливую мелодию себе под нос.       Его присутствие раздражает.       В данный момент с ним не хочется ни говорить, ни слушать его надоедливую болтовню. А тем более ощущать этот запах хвои и мяты. Надоедливый, засевший в носу, будто рецепторы атрофировались, и теперь единственный запах, который она может чувствовать, — запах Годжо.       Чёрт.       — О чём думаешь? — Его шёпот мажет по уху. Он прямо за спиной, и кончик его носа проходится ей по ушной раковине, обжигая тёплым дыханием. — Ты покраснела, Утахиме. Неужели какие-то мыслишки?       Густое пространство в сознании вдруг слегка покачивается. От запахов, от слишком непозволительного и постыдного ощущения, затянувшемся внизу живота; от тяжёлого дыхания Сатору.       Ноги готовы вот-вот подкоситься.       — Ничего такого я не думала, идиот. И прекрати лезть в моё личное пространство!       Он тихо хихикает, продолжая стоять рядом. Спиной она ощущает, как его палец рисует между лопаток замысловатые узоры. Судорожный вздох.       Боже…       — Какого «такого», Утахиме-семпай? М?       Кровь отливает от лица. В растерянности открывая и закрывая рот, Утахиме готова провалиться сквозь землю. В голове пусто. Она совсем не в том состоянии, чтобы соображать. Ничего, кроме мысли о непозволительно близком контакте и желании. Убить Сатору прямо на месте или чтоб он помог избавиться от ноющего ощущения между ног — она не знает. Наверное, сразу всё.       И это ужасно. От таких мыслей хочется утопиться, отхлестать себя по щекам.       — Я…       — Вот они!       Её вовремя прерывают. Настолько вовремя, что Утахиме даже не скрывает облегчённого выдоха, на который Годжо только усмехается, отдалившись.       Руки чешутся от резкого желания вернуть его обратно, но Иори вовремя приходит в себя.       «Какого чёрта?»       К ним приближается Нобара, сумбурно расспрашивавшая о распределении учеников по номерам. Ссорится с Годжо, винит его в безответственности и канючит о желании начать плавать уже сейчас.       А Утахиме не слушает.       Щёки горят, ноги совсем не держат и стук сердца громом отдаётся в ушах. Она боится, что, возможно, эту стыдливую реакцию все видят. Включая его.       Нельзя этого допустить.       Какие бы мысли ни обитали в её голове, Иори знает — она реагирует слишком неправильно. И виной тому, как всегда, Годжо.

***

      Ничего не изменилось. Совсем. Тревога плавно ложится на её плечи лёгким покрывалом.       Время будто застыло с того момента. Ощущение, что комната верно и покорно ожидала все эти года её прибытия, чтобы теперь зазывать в пучину таких сильных и ошеломительных воспоминаний, что пространство какое-то время идёт кругом. Тошнота подкатывает к горлу.       Утахиме попала в тот же номер, где была тогда, в юношестве. Пятый. На данный момент самая ненавистная цифра.       Комната маленькая, с нежно-голубыми стенами. На одной такой висит несколько штук гирлянд из поблёскивающих от солнечного света ракушек. Белая тумбочка рядом с кроватью, точно такой же шкаф и журнальный столик в середине комнаты, где ютится завядшая белая астра. Подоконник тоже весь в цветах. На вид ухоженных, но с них не протирают пыль.       Всё на своих местах. И цветы те же.       Безобразно комично и то, что соседняя комната принадлежала Годжо. Снова. Иори понятия не имеет, за что хозяйка коттеджа ей так насолила. Может, она просто узнала их и подумала, что они хорошие друзья? Ведь даже хозяйка здания тогда была той же, просто сейчас она на несколько лет старше и уже имеет внуков. Тоже работающих здесь.       Когда она, Годжо, Гето и Сёко здесь были, эта милая женщина только-только вышла замуж. Постоянно шутила, что Годжо издевается над ней только из-за юношеского максимализма и просто не знает, как её к себе расположить. Юная Утахиме всегда психовала из-за этого. Юная Утахиме хотела бы в это верить.       Нынешняя Утахиме даёт себе неслабую пощёчину. Щека горит, на глаза накатывают слёзы. И правильно.       Мысли о Годжо в этому году более недопустимы, чем когда-либо. Обычно она способна себя держать в руках. Сейчас же просто сходит с ума.       Виной коттедж. Он нехило треплет её и так пошатанные нервы.       Тихая, режущая слух в густой тишине вибрация телефона зовёт её вернуться в реальность. Телефон находится на уже помятой постели, куда она рухнула сразу по прибытии в номер.       Дисплей телефона загорается, и Утахиме ощущает волну радости от одного только имени звонящего.       — Алло?       — Привет? — хрипота голоса раздаётся из динамика, и Утахиме сразу смекает ее причину, от чего начинает недовольно ходить по комнате взад-вперёд.       — Сёко, не говори мне, что ты куришь.       В трубке какое-то время идёт протяжная тишина, пока не слышится хриплый кашель.       — Прости. Тяжёлый день.       — Ты обещала бросить.       — Говорю же — прости. Я постараюсь, но не обещаю… Ты лучше скажи, что с тобой?       Всегда так. Только разговор идёт к курению, как Сёко переводит тему.       — А что со мной?       Слышится какой-то шорох и протяжное хмыканье. Сёко всегда так делала, когда пыталась подбирать слова. Утахиме это настораживает.       — Голос у тебя слишком, знаешь… печальный для человека, который отправился на отдых. Не находишь?       Она прикрывает глаза. Иери слишком хорошо знает её, и Утахиме безумно её за это любит. Иногда и ненавидит.       — Мы в том самом коттедже.       Вздох на телефонной линии раздается настолько тяжёлый, что Иори чувствует его буквально физически.       — Неужели так хреново?       — Не то, чтобы хреново, просто… Просто всё напоминает мне о…       Её прерывают:       — Утахиме, просто расслабься. Я помню и знаю, как тебе тяжело, но… Чёрт. Ты же знаешь, Годжо уже взрослый. А то, что было тогда, — просто ошибка молодости. Не то время и всё прочее. Бояться уже нет смысла, да и он другой, не думаешь?       Утахиме, наконец, останавливается. Позволяет себе беспомощно рухнуть на пол, ударяясь затылком об стену. Возможно, Годжо услышит это, но сейчас ей совсем не до него.       В груди болезненно ноет.       — Я знаю, Сёко, — хрипло шепчет она, прикрыв глаза. — Но как только вижу его… Я даже в том же номере, что и в прошлый раз. И хозяйка дома не поменялась.       Хриплое хихиканье из трубки заражает её. Лучи солнца, проскальзывающие из-за занавески светят прямо в глаза.       — Ты серьёзно? Та же блондинка, у которой Годжо ещё номер просил?       Утахиме не сдерживает смешка.       — Да, она. Только волосы седые и много морщин.       — Жуть. Хорошо, что я не поехала. Не хотела бы увидеть такую парочку.       — У тебя выбора не было, ты нужна школе сейчас, — смеётся она.       — Знаю, знаю. Печально, конечно. Мне бы тоже хотелось на отдых.       Утахиме садится поудобнее и поджимает губы. В ногах лежит раскрытый ярко-красный чемодан, где её вещи сложены в кучу. Там она видит знакомую фотографию. Видимо, выпала из кошелька во время перелёта, как и другие.       На ней молодые Сёко, Гето и Годжо окружают её в попытке сфотографироваться. Она злая, Годжо лезет к ней обниматься, Гето не менее взбешён поведением друга и стоит рядом с ними, показывая большой палец вверх; а Сёко устало улыбается и делает неаккуратный, немного размазанный снимок.       «На память», — как они ей тогда сказали.       До этого он валялся в том кармане кошелька, куда Утахиме никогда не залезала.       Это было правильным решением, потому что сейчас, смотря на ранее затерянное фото, Иори готова расплакаться.       — Да… Когда-нибудь отправимся. Вместе.