Шёпот цветущей магнолии

      Глубокий вдох.       — У-т-а-х-и-м-е!       Глубокий выдох.       — Что? — сухо спрашивает она, едва взглянув на идущего за ней по пятам мужчину. В его руках бумажный пакет, доверху забитый сладостями, от одного вида которых начинают болеть зубы. Утахиме и вспомнить не может, когда он успел зайти в магазин и купить их во время прогулки.       — Хочешь? У меня есть моти, тайяки, ёкан, ёгаси и… Так, сейчас… — Он суматошно копается в пакете, на удивление ничего не роняя. На его губах поблёскивает остаток сахарной пудры, и Утахиме сглатывает, стараясь смотреть в пакет. Уголок её губ невольно дёргается, пока она наблюдает за нелепыми телодвижениями Годжо. Совсем как ребёнок, честное слово. И даже непонятно, нравится ей это или раздражает. — Мармеладки кислые! — победно восклицает он, подходя к ней ближе и протягивая круглое розовое лакомство с посыпкой. — Так что? Хочешь? Бери, пока я добрый, Утахиме. Ну же!       Девушка вовремя успевает сжать губы, когда он настойчиво протягивает десерт в попытке затолкать ей его в рот, который оказывается весь в пудре; приторный запах бьёт по и без того чувствительным рецепторам.       Утахиме шлёпает его по руке, облизываясь. Сладость сахарной пудры вперемешку с малиной на языке заставляет поморщиться.       — Я терпеть не могу сладкое, кретин.       — Зато я люблю, Годжо-сенсей! — Итадори подбегает к Сатору и протягивает руки к бумажному пакету. Успевает схватить несколько цветных мармеладок, но тут же получает по рукам так сильно, что у бедолаги тотчас краснеют пальцы.       — За что?!       — Я тебе не предлагал, да и лезть к моим вкусняшкам — верх наглости, Итадори! Шуруй к остальным, — пренебрежительно цедит Годжо и ближе притягивает к себе пакет, будто самую ценную вещь на свете, а потом настолько жадно и с беспощадной прожорливостью, как настоящий садист, запихивает несколько сладостей себе за щёки прямо на глазах Юджи, что ей даже становится его жалко.       — Вы ужасны, Годжо-сенсей!       Остальные ребята смеются, попутно стараясь отлепить вцепившегося в руку Сатору Итадори, и идут вперёд, совсем не замечая, как Утахиме начинает постепенно отставать.       Взгляд ее прикован к океану. Сегодня безветренно: солнце только поднялось из-за горизонта, и океан слишком спокоен. Вода завораживает взор, ласкает слух. Усыпляет. Веки неизбежно тяжелеют, а тело, по ощущениям, набито ватой.       Слишком расслабляющее чувство. Возможно, из-за недосыпа. Иори проболтала с Сёко по поводу совета учителей с директорами, а ночью не переставая смотрела бейсбол. Когда она успела уснуть — не помнит, но поспала явно мало. В девять её разбудил Годжо с оповещением, что дети хотят прогуляться в городке рядом с коттеджем, а он хочет с ними и берет её за компанию. Мол, одному среди молодёжи ему не по себе. От этого Утахиме спросонья не удержалась от колкого замечания, что сам он не так уж и далёк от них, как думает.       В любом случае, она согласилась. И на данный момент не сожалеет о прогулке. Это было куда лучшей идеей, чем просиживать день в комнате наедине со своими мыслями, проползающими в её голову, как черви в яблоко. Хотя, Иори готова признать, что всё не так уж и плохо. Разговор с Сёко пошёл на пользу, и за всё это время — ни одной плохой мысли. Блаженный покой для изнурённых за вчерашний приезд нервов.       — Утахиме-семпай!       Сердце чуть не уходит в пятки.       Утахиме дёргается, резко поворачиваясь в сторону говорящего. К ней торопливо идёт часть учеников, пока другая смирно застыла вместе с Годжо на другом конце улицы. Она кожей ощущает даже с такого расстояния, что он смотрит на неё — нет, как он на нее смотрит, — от этого волосы на руках встают дыбом.       — Утахиме-семпай, вы нас напугали! Мы думали, что потеряли вас! — Нобара хмурится, скрещивая руки на груди.       Мива подскакивает к ней, оглядывает со всех сторон и даже не замечает, что у неё от беготни расплелись ее голубые волосы, до этого завязанные в хвост.       — С вами всё хорошо? Мы очень беспокоились. Может, вам дать воды? Или провести до коттеджа? Я могу позвать Годжо-сенсея!       — Лосось, — кивнув, произносит стоящий неподалёку Тоге. Его, кстати, Утахиме вообще не заметила.       Утахиме только продолжительно смотрит. Полуласково, полулениво оглядывает каждого вставшего рядом с ней ученика и улыбается. Открыто, без ощущения тяжести в груди. Под рёбрами тепло.       — Всё хорошо, ребята. Просто стало… немного душно.       — Годжо-сенсей сказал то же самое, поэтому предложил сходить в кафе на соседней улице, если вы не против. Да и кое-кто ноет, что есть хочет, — ученица недовольно косится в сторону Итадори и Тодо, но сразу же смягчается, переходя на снисходительный тон. — Всё-таки мы не позавтракали.       Улыбка медленно расплывается.       Кафе на соседней улице?       В животе тяжело, будто она проглотила камень.       Оглядывается с намерением только теперь понять, где они стоят и что это за улица, и начинает нервничать. По-настоящему. Холодный пот проступает на спине.       Рядом маленький магазинчик сувениров, где, как она помнит, продавали корзинку с ракушками, дальше — цветочный и продуктовые магазины. А раз за углом улицы находится маленькое кафе, то она не ошибается.       Перед глазами мутнеет.       Они были здесь. Тот же пляж, та же улица. То же кафе.       Почему сейчас?       Господи Боже…       Ноги немного подкашиваются, и когда Иори собирается опереться на ограждение рядом с ней, на плечи по-хозяйски ложатся большие тяжёлые руки, а её спина оказывается прижатой к мужской груди. Невольный вдох. Глубокий, долгий.       Хвоя.       Похоже, что на крохотный миг у неё упало давление, а вместе с ним — сердце. Она прикрывает глаза. Жадно, глубоко, до обжигающего ощущения и сухости в горле вдыхает запах хвои. Он приводит в чувства. Щёки горят. Так неловко и страшно, что голова совсем не хочет соображать.       «Бояться уже нет смысла, да и он другой, не думаешь?» — всплывают слова Сёко в памяти.       Она с радостью. Она готова отпустить и простить, готова наконец зажить спокойной жизнью — только вот блуждающие мысли и воспоминания совсем не дают покоя.       — Давай-ка мы тебя домой отведём, Утахиме, а то совсем ведь ноги не держат.       Она не хочет оставаться с ним наедине. Тем более в отеле и на такой знакомой улице.       — Нет. Всё нормально, не трогай меня. — Резкий выброс адреналина и упрямства.       Она принимает попытку вырваться, оттолкнуть его подальше, лишь бы не ощущать огненные импульсы через рубашку от его касаний, от мягких поглаживаний большого пальца на её плечах, от которых голова идет кругом, от его едва уловимого дыхания.       Уши, скрытые под кепкой, вспыхивают красным. Разве можно сходить с ума от таких невинных, ничего не значащих движений, действий?       — Утахиме-семпай, вам правда плохо. Мы и сами прогуляться можем, а вам лучше отдохнуть, — вмешивается Кугисаки, подзывая к себе оставшихся ребят. — Годжо-сенсей, приглядите за ней, пожалуйста. И не смейте ничего лишнего! Знаю я вас.       Руки на её плечах сжались сильнее.       — Эй-эй, какого чёрта? Ничё я не собирался с ней делать, совета от первокурсницы по уходу за девушками мне ещё не хватало! — возмущённо огрызается Сатору.       Голова трещит.       — Всё, хватит! Говорю же, немедленно отпусти меня! — рявкает, вырвавшись из крепкой хватки. Плечи на том месте, где были его руки, мёрзнут.       Утахиме поправляет сползшую с плеча лямку джинсового комбинезона, синюю кепку и смотрит на столпившихся школьников, что окружают её.       Глубокий вдох обжигает лёгкие.       Нужно приходить в себя. Отпустить, сжечь фотографии прошлого и больше никогда не думать о них.       По крайней мере, она постарается.       — Что стоим? Идём в кафе, вы же есть хотели.       Ученики смиренно следуют за подругой, озадаченно и с маленькой долей беспокойства разглядывая учителя.       Годжо не идёт за ними. Остаётся позади, снимая очки. Взгляд небесно-голубых глаз медленно проходится по улице, каждому зданию и дереву рядом с ним. Всё такое знакомое. Незабытое.       В груди ноет.       Он тоже помнит.

***

      Судьба, если она реальна, любит поиздеваться над ней.       Исключено, ошибку она не допустила. Это то самое кафе. Знакомое, пропахшее сквозящей старостью и доверху кружащей пылью, видимой на солнечном свете.       Оно маленькое, без входной двери и стены в принципе, с одной большой барной стойкой в конце комнаты и кучей круглых столов, продолжающихся до самой улицы и огибающих здание вокруг. На них всегда были жёлтые гиацинты.       Как и раньше, по утрам здесь никого не было. Только бармен в компании двух официанток и сидящего на кухне шефа. Их она, слава богу, не узнаёт. Так было и в прошлый раз, но в то время, кроме неё, Сатору, Сугуру, Сёко и Мей Мей совсем не было людей. Тогда это была маленькая ремённая с несколькими столиками возле бара, где работал пожилой мужчина. Как он рассказывал, в молодости он любил делать алкогольные коктейли. Утахиме забавило, что именно это она иногда вспоминала первым делом.       Он всегда ждал их. Пожалуй, потому что они были единственной компанией юнцов, что на самом деле гуляла в те дни, да и посещала его заведение. Другая часть людей была либо на пляже, либо в самом коттедже. А они с ребятами ходили туда каждый день, потому что хозяин готовил им коктейли. Точнее, готовил их именно Утахиме, так как она любила болтать с ним.       Сейчас она как никогда негодует от персонала и молит всех богов, чтобы здесь вновь оказался тот прелестный старик.       Пальцы раздражённо стучат по деревянной поверхности стола. Взгляд сосредоточен на розоволосой официантке, что сейчас бесстыже крутилась около Годжо, так пискляво хихикая, что хочется отрезать уши и впихнуть ей в глотку.       Утахиме не боится своей резко подкатившей в груди злости и раздражения, она вполне обоснованна. Да и то, как Сатору мило беседует с девчонкой, помечая необычность её цвета волос и, дословно, «милых серёжек», подобно тушению огня бензином. Столько недоумения и непонятной ей ярости из-за предельного внимания Годжо к этой бестии. Может, Годжо действительно такой придурок, что клюёт на смешок после каждой его шутки и чуть ли не вываливающуюся из рубашки грудь?       — Сатору, — вырывается сквозь пересохшее горло за столь длительное время молчания. Слишком агрессивно.       Она поджимает губы.       Его заинтересованные голубые глаза встречаются с её напуганными. Недобрый блеск, меркнувший всего на миг, напрягает каждую клеточку её тела.       Карие глаза официантки, наконец, обращают на неё внимание, и для Иори это отличная возможность отвлечься от прожигающего взгляда напротив.       Столько отвращения в глазах Утахиме не доводилось видеть за всю свою работу. Губы официантки, настолько жирно обмазанные блеском, что аж глаз колет, кривятся, но когда Годжо переводит на неё взгляд, девчонка уже мило улыбается, невинно хлопая глазами.       Стерва.       — Прошу прощения, вас что-то беспокоит?       Почему-то всё внутри кипит, как лава в вулкане, и вот-вот готово вырваться наружу. Иори не понимает, что с ней. Злость красной пеленой пестрит перед глазами.       — Да, беспокоит, — сдержанно чеканит, тянет она. — Отсутствие моего заказа. Я заказала всего лишь омлет, но по какой-то причине единственная из всех прибывших не получила свой заказ. Думаю, вместо того, чтобы попусту чесать здесь языком, вам стоило выполнить свои обязанности как обслуживающего персонала?       На её лбу появляется несколько морщинок от того, как сильно она хмурится. Такое молодое личико, а уже такое количество морщин, даже Иори на себе не успела застать.       — А вам сложно подождать?       Иори давится воздухом от такой наглости. Уже готова наброситься, напасть, но не успевает открыть рта, как из-за стола резко вскочила Нобара. За столом нависла густая, тяжёлая атмосфера, от которой даже Утахиме утихомирилась.       — Слышь, коза разукрашенная, мы тут тебе деньги платим не за то, чтобы ты с нашим сенсеем ворковала, — рявкает она, грубо тыкая девице пальцем в бейджик, от чего та даже пискнула, сжавшись. — Немедленно принеси Утахиме-сама заказ, пока я тебе твои же дешёвые самодельные серьги из ушей не вырвала.       — С-с-слушаюсь! П-простите, пожалуйста!       Несчастная официантка, шмыгая носом, поправляет выбившиеся из пучка пряди, застёгивает рубашку на все пуговицы и движется в сторону барной стойки. Там её ждёт бармен и тут же начинает нескромно отчитывать. Нобара что-то ещё кричит ей по поводу стрёмного макияжа и умения краситься, но только до тех пор, пока Мегуми и Юджи не тянут её за локти и не усаживают на место, аки мегеру.       Дальше с ней разберутся и без её помощи.       — Чесслово, Нобара, ты просто монстр! — хохочет Сатору, вытирая воображаемую слезинку с уголка глаза. — В хорошем смысле, конечно!       Ученица хлопает ладонью по столу, оскалившись.       — А вы чё молчите? Видите же, что она чуть ли не из трусов прыгает, чтоб вам понравиться!       — Тише, тут другие люди, кроме нас, — шикает Мегуми и беспокойно озирается.       — Ты вообще молчи, — шипит она в ответ. — Так в чём дело, Годжо-сенсей?       Иори, хранившая молчание, бегает взглядом от ученицы к Сатору, что продолжает верно хранить молчание, поджимая губы. При этом выглядит он так серьёзно, что у Иори в животе кружит и всё тело начинает ныть.       Неужели понравилась?       Во рту металлический привкус и ноющая боль на щеке, что она прокусила.       — Да чё вы все напряглись то, м? Просто девчонка смешная, вот и поболтал с ней. — Улыбаясь, Годжо поправляет чёрные очки, скатившиеся на переносице. — К тому же, такие девушки мне не нравятся.       Она супится.       — Не помню, чтобы тебе хоть какая-то нравилась.       У неё и вправду не получается держать язык за зубами. Иори не смотрит на него, не хочет знать его реакцию и учеников, чей любопытный взгляд она ощущает медленно втыкающимися иголками в кожу. Она слышит этот застывший в воздухе вопрос и сама задаётся им.       Что с ней происходит?       — Какая ты жестокая, Утахиме, — хмыкает Сатору.       Скрежет стула приводит её в реальность. Наблюдая исподлобья, она видит поднявшегося на ноги Сатору, медленно подтянувшимся, как ленивый кот.       — Пойду возьму что-нибудь. Не скучайте без меня! — Он машет, направляясь к барной стойке.       — Можете не торопиться, — фыркает в ответ Нобара.       Какое-то время за столом стоит мёртвая тишина. Но только до той поры, пока Нобара не стукнула вилкой по столу, привлекая внимание всех сидящих за ним.       — Утахиме-сама, а вы почему молчите? Ещё и про этот омлет зачем-то заладили, хотя вообще завтракать не хотели.       — О чём это ты?       Негодующая Нобара и Итадори, что чешет затылок, переглядываются. Мегуми, как листал меню, разглядывая еду и читая содержимое, так и листает, игнорируя начатый разговор и выглядя наигранно незаинтересованным.       Утахиме же теряется. Нет доводов, что от неё хотели и куда может привести данный разговор. Явно будет что-то связанное с…       — О вас с Годжо-сенсеем.       Бинго.       — Не понимаю, что ты имеешь в виду.       — Да всё вы понимаете! — шепчет она, наклоняясь к ней через весь стол. — Я вижу, как вы смотрите друг на друга, и как вы тут чуть от ревности не лопались! Уж от меня такое не скрыть!       Щёки предательски заливаются румянцем, а всё тело горит и одновременно покрывается мурашками от холода.       Ревность.       Ревность к Годжо Сатору.       Ревность — чуждое ей чувство, состояние. Никогда такого не случалось, чтобы Утахиме ревновала, так как обычно было наоборот с её кавалерами. В такие моменты она совсем не понимала, что они чувствуют и что руководит ими. Злоба и обида? Самолюбие? Желание владеть чем-то? Она не знает и знать не хочет.       — Ничего я не ревновала, Нобара! — Слова с трудом продираются сквозь глотку. — И даже если так, ни тебя, ни какого-либо ученика не касаются наши с Годжо Сатору отношения.       — Простите её, Утахиме-сама! Нобара очень любит покопаться в чужом белье, — извиняется Юджи, за что незамедлительно получает от подруги подзатыльник.       — За что?       — Заслуженно, придурок!       Мегуми, давший о себе знать, тяжело вздыхает:       — На самом деле, сенсей, если вы всё же переживаете, то по вам видно.       Всё тело наливается свинцом.       Иори переводит на него взгляд: всё так же листает меню, не отрывая взгляда.       — То есть?       — То есть, все замечают, что между вами и Годжо-сенсеем… что-то есть. Дружба или что-то большее — точно не знаю, но легко заметить, как вы «выделяете» друг друга. — Захлопнув книжку, Мегуми поднимает взор на преподавателя и прищуривается. — Всё-таки по прибытии в школу, первое, что вы спросили у нас, — это где Годжо-сенсей. Он же, например, только вам не привёз этих идиотских сувениров, словно нарочно собирался поддеть. Аргумент маленький, но всё же.       Прямо перед лицом из ниоткуда возникает рука. Резкий удар по столу пугает всех присутствующих и только отойдя от минутного шока, Иори замечает перед собой руку, что держит стакан с оранжевым напитком, кубиками льда и мятой на ней.       Твою мать…       — Кто маленький, что маленький?       — Что ты принёс? — в лоб спрашивает Утахиме, хмурясь.       — О, это мат тай! Ты ведь обожала его в юности! Вот, решил потратиться ради нашей прекрасной Утахиме-семпай и сделать её печальную мину хоть на чуточку радостной. Ну как, будешь?       Как обухом по голове. Она пялится на стакан и её начинает подташнивать. Похоже, Годжо издевается над ней.       — Я молодец, да? Тебе нравится? Чувствуешь прилив радости? Утахиме, почему молчишь? От радости аж язык проглотила?       — Я терпеть его не могу, — прерывая его, шипит она.       Воцаряется тишина. Ребята за столом нервно переглядываются, обращая внимание на вдруг замолкнувшего Годжо. Его плечи опустились, улыбка медленно стёрлась, и можно заметить морщинку между бровей, что возникает, когда он хмурится.       — В каком это смысле? Ты же любила его, нет? Не обманывай меня, Утахиме! Я точно помню, что он тебе понравился, когда мы тут были, — он протягивает стакан чуть ли не к её носу. Апельсин и мята. — Давай, за маму…       Рука невольно дёргается. Шлепок, тяжёлый удар об пол. Стул падает от резкого движения.       Утахиме стоит на трясущихся ногах. Её босоножки и футболка Годжо измочены в сладко-горьком напитке. Разбитые осколки стекла валяются на полу вместе с жёлтым гиацинтом.       Дыхание спёрывает. Кажется, она сейчас заплачет.       Боже, дай ей сил сдержаться.       — Ладушки, это было очень… неожиданно, но можно было и просто сказать, что не хочешь.       Так спокоен, что бесит.       — Ты знаешь, почему я не люблю ни этот напиток, ни это место, не так ли, Годжо? — через силу хрипит она, выпрямившись. — Так нравится издеваться надо мной, а?       Плевать на напуганных учеников, настороженный персонал. Ей хреново. Так хреново, что она ощущает чуть ли ни гниение в области сердца.       Он стоит мрачный. На лице не осталось ни толики веселья, а всё его тело адски напряжено.       — Кто же знал, что у тебя будет такая реакция, Утахиме?       Она поджимает губу, разворачиваясь. Стекло под ногами хрустит.       — Да пошёл ты, придурок.       И уходит.

***

      — Чёрт!       Пинок. Нога с трудом проскальзывает по мокрому песку на самом краю берега.       — Чёрт! Чёрт! Чёрт!       Она психует, как ребёнок. Поднимает принесённые берегом камни, кидает их в высоко поднявшиеся волны и так по-глупому, истерично пинает приближающуюся к ней воду, аккуратно поглаживающую холодом ей ступни. Царапина от по неуклюжести впившегося в кожу осколка щиплет. Может, она загноится, но хуже Утахиме себя чувствовать точно не будет.       Стыдно. За всё произошедшее, от ситуации с официанткой до развернувшейся сцены из какого-то дешёвого романа.       — Боже, как по-детски! — продолжает психовать она в слух, прикрывая лицо руками.       Солнце давно село за горизонт. На улице холодно, волны и ветер поднимаются всё сильнее, и её кожа уже покрыта крупными мурашками. Мышцы изредка сокращаются от холода, но Утахиме упрямо игнорирует его.       Никуда не хочется. Ни в отель, ни в чёртово кафе. Хотя бы оно отличалось, но пользы ей это не принесло.       Она будто попала в адский круг. Всё старое режет по зажившей ране так же сильно, как и новое, просто потому, что на нём отпечатки старого. Это больно. Это странно и необъяснимо, чертовски сумбурно и нелогично, да настолько, что Утахиме смахивает всё на обычную истерику. Её мозг совсем неспособен работать.       — Простите?       От хриплого мужского голоса за спиной Утахиме резко разворачивается. И первое, что ей попадается на глаза — проклятие, затянувшееся на шее парня, походившего на школьника. Проклятие отвратительно. Подобно змее в перьях с кучей смотрящих на неё глаз и стекающей субстанцией, похожей на сопли. Утахиме морщится.       — С вами всё хорошо?       Какой уже раз она это слышит? Ей хочется задать встречный вопрос, но она только разглядывает развернувшуюся картину. Парнишка перед ней тянет на лет двадцать, бледный, осунувшийся и с залёгшими под глазами синяками. Ей больно только от взгляда на него, он слишком замученный, слишком уставший, что хотелось по-матерински обнять его и пообещать, что всё будет хорошо.       Вот бы с ней так сделали.       Утахиме не думает, складывает указательный и средний палец вместе, чтоб провести линию у шеи парня. Проклятие шипит, дёргается в агонии прежде, чем взрывается, оставляя за собой напоминание в виде липкой жидкости. Может, так ему станет намного легче.       Парень, всё это время смирно стоявший перед ней, нахмурился. Уголки его губ чуть приподняты.       — Прости, показалось, что у тебя что-то висит на шее. — смеётся она, поправив прядь волос. — Выглядело странно, да?       — Ну… необычно. — усмехается он, прокашлявшись. — Вы… м-м-м, у вас что-то случилось?       Утахиме опускает взгляд к ногам. Обращает внимание на покрасневшую царапину, что до сих пор ноет, и неоднозначно пожимает плечами.       — Честно? Сама не знаю.       Она вздыхает, садясь напротив берега к нему спиной. Мальчишка не теряет времени, тоже садится рядом с ней и снимает обувь.       Очень вовремя, потому что в следующую секунду приближается маленькая волна, окатившая их ноги. Приятно, пусть и очень холодно.       — А ты? Выглядишь замученным.       — Будет звучать очень абсурдно, но как только подошёл к вам — сразу полегчало, — неловко смеётся он, почёсывая затылок. — Уже два месяца было такое ощущение, что меня кто-то душит… понимаете?       Утахиме улыбается, коротко кивая.       — Даже очень. У тебя что-то случилось? До этого?       Верх абсурда. Она сидит холодной ночью на берегу, полная спокойствия с незнакомым ей юнцом, которого она по доброте избавила от проклятия. Иори против воли улыбается. Давно у неё не было спонтанных разговоров с незнакомцами. Даже соскучилась.       — Да, проблемы. Ну, знаете, личного характера… — цокает парень, поправляя каштановые волосы. — Точнее, из-за них я по какой-то причине больше нервничаю, чем из-за всего вокруг меня. Родители развелись, и с учёбой не клеится. А тут появилась одна девушка… Хах, боже, как стыдно.       Он тихо смеётся, прикрывая покрасневшее лицо руками, и она подлавливает его смех, прикрывшись кепкой.       — Нет, нет, продолжай, если хочешь.       — Я вас не обременяю этим?       — Нет, что ты. Выговориться всегда полезно, пусть и порой сложно, а незнакомому человеку, готовому тебя слушать — вообще редкость. Я бы, наверное, на твоём месте всё выплеснула. С потрохами.       Парень кивает, откидывая голову назад.       — Мне всегда очень легко с этой девушкой. Рядом с ней проблемы будто вообще фигнёй кажутся, — мечтательно тянет он, но тяжело вздохнув, продолжает: — Только вот, я кретин.       — В каком смысле?       — Я постоянно несу при ней какой-то бред! Подкалываю на уроках и переменах, даже когда мы со школы оба идём. Она бесится с этого. Сегодня даже сказала, что ненавидит меня… Я придурок.       В груди что-то щёлкает.       — И зачем… ты это делаешь?       — Потому что если я не буду этого делать, она не будет обращать на меня внимание. — Он кряхтит, запуская пятерню в волосы. Смотрит на Утахиме. — По-детски, правда?       — Соглашусь. — Она кивает и поворачивается к нему, встречаясь с ним взглядами.       В зелёных глазах напротив много сожаления и такой детской, чистой влюблённости, что Иори даже завидует. По-доброму. Никогда она ещё не видела такого взгляда.       — Я не могу помочь тебе с твоими проблемами, но могу сказать лишь одно: скажи девочке правду. Думаю, ей это будет куда приятнее услышать, чем издёвки в свою сторону, не думаешь?       — Это страшно.       — Любить всегда страшно. Никогда не знаешь, чем это может обернуться. — Она усмехается.       Ещё какое-то время висит тишина. Ей спокойно. Пальцы погружены в холодный песок, вода по-прежнему омывает их ноги, отрезвляет. Вероятность того, что она может заболеть, нисколько не пугает. Ветер треплет волосы и с её головы слетает кепка, которую она не успевает поймать.       — Чёрт! — Иори поднимается на ноги, уже собираясь начать охоту за убежавшей вещью.       — Сидите, я поймаю!       Парнишка тут же поднимается на ноги, несколько раз поскользнувшись на песке и падая, но он успевает добежать и поймать кепку. Довольный, громко и немного безумно смеётся на весь пляж. Машет ей кепкой, подбегая на встречу.       — Засчитаем это за мою плату вам, — смеётся он, оттряхивая кепку от песка и появившейся на ней откуда-то водоросли. — Наклонитесь немного, пожалуйста.       Утахиме прикрывает глаза, смиренно склоняя голову перед ним. В ожидании того, что кепка вот-вот ляжет ей на голову, но этого не происходит.       — Эй.       Глаза в шоке расширяются. Резко выпрямляясь, первое, что Иори видит, это мальчишку, что испуганно смотрит на сжимавшего его запястье Сатору, бог знает откуда взявшегося здесь.       — Годжо, какого чёрта? — вспыхивает она, отталкивая его от парня. Тот тут же прячется за её спиной. — Тебе надо было лезть?       Он молчит, долго и не моргая вглядываясь в её глаза, от чего Утахиме чувствует бурлящую внутри тревогу. Он зол. По нему не скажешь, но она отчётливо ощущает волны раздражения, исходящие от него.       Но Сатору уже вмиг решает улыбнуться. Так по-настоящему, что аж страшно.       — Пошли, Утахиме. Ученики уже все перепугались твоего отсутствия, даже полицию собрались вызывать. Давай-ка, камон-камон, нам надо спешить.       — Прекрати вести себя как ребёнок!       — Ну же, Утахиме, прощайся со своим… — Годжо переводит на парня тяжёлый взгляд, довольно оскалившись. — …Новым горе-другом, и идём. Не ради меня и своего здоровья, так ради ребятишек! Пожалей их несчастные подростковые сердца, ради бога, ну!       Она рычит, выдёргивая у него из рук свою кепку, и надевает её на себя. Оборачиваясь, обращает внимание на парня, что неловко наблюдал за развернувшейся сценой и всё никак не мог вставить и слова.       — Надеюсь, что у тебя всё получится, — шепчет она с энтузиазмом и улыбается ему, от чего парнишка тут же смущается. — Главное, не впадай в отчаяние. У тебя много проблем, но я уверена: ты с ними справишься. Удачи!       — Спасибо вам… У-Утахиме-сан.

***

      — И чё за сопляк это был?       — В выражениях посдержаннее, придурок, — выплюнула Иори, скрестив руки на груди. — Тебя это не касается.       Они идут по безлюдной улице, минуя одинаковые здания, при этом совершенно игнорируя большое расстояние между ними.       Утахиме смотрит ему в спину, прямо между лопаток, стараясь прожечь там дыру, лишь бы как-то насолить этому идиоту. Надо было ещё на пляже кинуть в него песок или несколько маленьких — нет, больших — булыжников прямо в голову. Возможно, там что-нибудь встало бы на место. Если там вообще что-то есть, конечно.       — Так и будешь беситься из-за несчастного лимонада? — замирает он, обернувшись к ней.       — Ты знаешь, что у меня с этим местом не сказочные воспоминания. Или от сладкого всё отшибло?       Сатору мнётся, прежде чем сделать несколько шагов в её сторону. Она тут же настораживается, опустив руки вдоль тела.       — Ты до сих пор злишься?       Нервный смех, переходящий в истеричный. Иори прикрывает лицо ладонями, стараясь совладать с бурей эмоций, готовых выйти наружу. И что-то ей подсказывает, что сдерживаться она больше не захочет.       — Боже, ты серьёзно? Совсем придурок?! — кричит она, махая руками. — Конечно же я злюсь! Я безумно злюсь из-за всего, что было тогда, из-за этого проклятого места и тебя в том числе! Да я уже второй день себе места найти не могу, как вспоминаю всё то, что ты сделал со мной!       — Так было нужно.       — Кому было нужно?! Разве только тебе, Сатору Годжо! Только тебе, самовлюблённому!..       Она и не замечает, как он оказывается совсем рядом.       Ей всё равно.       Горло дерёт от криков, голос почти пропал и хрипит, а глаза щиплют от потока слёз, наконец вырвавшихся на свободу за всё это время. Утахиме не пытается сдерживаться. Назойливо ноющие рёбра не дают покоя. Она обязана высказаться, накричать, разреветься, ударить его — что угодно, но нужно вымести этот тяжёлый груз, накопившийся за дни… за года.       — …Напыщенному индюку могло показаться, что это было «нужно». Знаешь что? — Она тянет его за воротник футболки к себе, чтоб он наклонился. Кончики носов соприкасаются. Она ощущает его тяжёлое дыхание, видит голубизну его печальных глаз и плачет. Просто плачет, утыкаясь своим лбом в его. — Я ненавижу тебя, Сатору Годжо. Находясь здесь, я вспомнила, из-за чего ненавижу и буду ненавидеть всегда.       Она громко всхлипывает, кричит и скулит, как побитая собака, крепко вцепившись двумя руками ему в воротник.       Его ладонь аккуратно, медленно ложится ей на затылок. Пальцы пропускают несколько прядей спутавшихся волос и массируют кожу на её голове, отвлекают от истерики.       Утахиме ловит ртом воздух, наблюдая за ним сквозь полуоткрытые тяжёлые веки.       В голове стало пусто и легко. Настолько, что она и не понимает, почему тянется к нему. Или он к ней, она не знает.       Сладко.       Прижимаясь своими губами к губам Годжо, она чувствует, как по телу пробегает волна дрожи, молниеносно спускаясь к низу живота.       Сердце бешено стучит, оставляя внутри тела, под ребрами, страшные гематомы.       Утахиме так давно не чувствовала этой мягкости и надоевшей сладости, что уже забыла, каково это — чувствовать Сатору так непозволительно близко.       И хотеть куда большего.       Она прижимается ближе к нему, ластится, как кошка, испуская судорожный вдох через рот. Тем самым даёт так легко и непринуждённо углубить ему поцелуй, от которого Иори не сдерживает тихого всхлипа. Голова идёт кругом.       Они чуть ли не бьются зубами, от его резкого порыва. Лёгкий укус на её губе, который Годжо зализывает, как бы извиняясь. А она хнычет, изнывает от возникшей похоти и старается куда-то деть руки, блуждая ими по всему его телу, в надежде найти опору. Коснуться. Найти участок голой кожи и убедиться, что он горит так же, как и она.       В то время как сам Годжо надавливает рукой ей на затылок, в попытке прижать её ближе и обнимает за талию, прожигая на её спине дырку. Эти невинные прикосновения сводят с ума, подталкивают к краю, к обрыву.       Внутри — сплошная клокочущая похоть, а на языке эта ненавистная кислая сладость лайма и апельсина. Она вьётся в бурном танце, проникает внутрь, одурманивает.       А потом заставляет резко отрезвиться.       Слабо отталкивая его от себя, Утахиме со стыдом наблюдает растянувшуюся между ними ниточку слюны. Дыхание сбито к чёрту, в ушах слышен стук собственного сердца, а лёгкое — или сильное? — возбуждение никак не хочет уходить.       Только теперь приходит медленное, ленивое понимание того, что она натворила.       Прямо как тогда…