la hora azul

      Для Чонгука главной задачей всегда стояло выживание. По-другому свое существование он не мог обозначить или определить. И сейчас, сидя на собственной постели, он смотрел в чужие глаза напротив: они люди из разных миров, непохожие друг на друга. Чонгук — представитель низшего класса общества, живущий в старой комнате общежития, за которую отдает практически все заработанные деньги, достающиеся ему с таким трудом. Напротив Чонгука стоит человек, от каждого его напряжённого вздоха пакеты в руках зазывающе шуршат. Он из противоположного мира — хорошо одетый, образованный, живущий при свете дня. Как до всего этого за несколько часов докатился он, спросите вы? А вот чем обращается доброта к окружающим, которую хладнокровному Чону так и не удалось в себе задавить. Сейчас, когда пробиваются сквозь старые пыльные шторы лучи солнца, доставляющие глазам Чонгука откровенную боль, он, может, и жалеет о том, что вытащил Ким Тэхëна из бара, в котором работает.       — Я… эм, — Тэхён чешет голову, пакет снова противно шуршит. Для уставшего сознания Чонгука это — словно иглы в открытый мозг.       — Лекарств тебе принес.       — Я не просил, — отрезает грубо Чонгук, глядя на него. Перед глазами синеватая подсветка бара, почти бессознательное тело, повисшее грузом на исхудавшем от недоедания Чонгуке. Тэхëн в той же одежде, в которой Чонгук бросил его на своей постели. Стоит, неловко перешагивает с одной ноги на другую, глядя на незнакомого ему Чона, недовольно глядящего тяжёлым взглядом из-за лохматой челки.

Несколько часов назад

      Чонгук зябнет — по дороге на смену изрядно вымок под дождем, лёгкая куртка не спасает от пронизывающего ноябрьского ветра. Форменная рубашка висит на острых, угловатых плечах.       — Возьмёшь на себя ещё две випки? — начальница, госпожа Ан, смотрит на Чонгука с просьбой и надеждой. — Джисон, кажется, снова в загуле.       Чонгук смотрит устало, на нём и без того две вип-комнаты и шесть столиков большого ромбовидного зала бара. Начальница поджимает просяще губы, мол, заплачу дополнительно, только возьми на свои плечи чужую работу. У Чонгука права нет отказываться, ему деньги нужны так же сильно, как и воздух — дома шаром покати, еды нет от слова совсем. Да и за квартиру грозят поднять арендную плату, а третью подработку найти так и не получается.       — Хорошо, — коротко бросает Чонгук, прячет кисти в бордовом фартуке. Начальница благодарно выдыхает, касается его плеча, чтобы через мгновение скрыться в своём кабинете. Так всегда случается: когда Джисон уходит в запои, вся работа падает на плечи Чонгука. Ну, в самом деле, не нагрузят же они и без того уставших Мини и Сохи, бессильно бегающих по залу. А випки вообще для девушек место опасное, уж лучше Чонгук туда пойдёт, чем отправит двух восемнадцатилетних девчонок прямо в объятия богатеньких пройдох, норовящих залезть им под юбки.       Чонгук выдыхает, выравнивает сердцебиение, прежде чем войти в вип-комнату. Там, развалившись на диванах, гогочет компания подвыпивших людей. Чонгук сразу выцепил Тэхёна взглядом, понимая, что он в это общество как-то не вписывается.       — Боже, напугал своей рожей, — вздрагивает мерзковатого вида блондин, хохочет из-за нависающей над глазами челкой Чонгука, оценивающе его разглядывает. Внутри злость слегка клокочет, да только Чон научился её давить, заставлять умолкнуть. Он со своей злостью солидарен — ненавидит детей солнца так же сильно, но ему хочется кушать и спать в помещении, а не на улице. Так что приходится рот затыкать, улыбаться, как положено.       Кудрявая голова оборачивается на Чонгука, внимательными глазами оглядывает.       — Сегодня ночью буду вашим официантом. Готовы сделать заказ? — заученно бубнит Чонгук, смотря не на блондина, а немного сквозь. Такой взгляд вызывает у людей напряжение, у кого-то злость, за что Чонгуку часто попадает от госпожи Ан — та всё твердит: будь более расслабленным, улыбайся, и тебе оставят на чай, а Чонгук… не может. Он этих сволочей на дух не переносит, ненавидит до глубины всей своей уставшей души.       Карие глаза, в лучах искусственного солнца кажущиеся слитками золота, с любопытством разглядывают сгорбленную чонгукову фигуру, пока не отвлекаются на продолжение спора.       Чонгук записывает заказ, повторяет, вызывая серию ядовитых шуточек в свою сторону.       — Неужели дефицит солнца вызывает отупение? — злится клиент; красивый парень рядом раздражённо закатывает глаза. — Не можешь запомнить то, что я сказал?       — Ханни, ты идиот? — парень с внешностью ангела сидит рядом с хамлом. Но Чонгук-то знает — от таких ещё большего зла можно ожидать. — Они обязаны это делать. Отстань от официанта.       Чонгук слегка дёргает бровью, снова замечая на себе пристальный взгляд: кудрявый не прекращает разговор, но и с него глаз не сводит.       Дальше вечер течёт как обычно. Ками потеет за барной стойкой, как раз натирает до блеска стаканы, когда Чонгук падает уставшей тушей на опустевший стул.       — Сокджин тебе перекусить оставил, — кивает бармен в сторону кухни. Чонгук благодарен, она хорошая девушка, пусть и немного грубая. А кто из них не такой? Попробуй не огрубей и не обозлись от такой жизни: всё, что они видят — бесконечная работа. Проснись вечером, скудно поешь и мчи на одну из многочисленных смен, лишь бы выжить, лишь бы лишний кусок хлеба был на ужин. Это ему-то проще, а у Ками на руках маленькая дочь, ей в сотни раз сложнее, крутится, словно белка в колесе.       — Угу, — бурчит Чонгук, краем глаза замечает, как того кудрявого один из компании парней, с кем он сидел, волочит в сторону туалетов. В ушах противный звоночек.       Чонгук упрямо твердит сам себе, что это не его дело. Его чужая жизнь не касается. Перед взором, пока Чон вталкивает в себя первую ложку жареного риса, стоят глаза: слитки золота, в них сверкает любопытство. Такое горячее, как чашка только заваренного чая. Чонгук кладёт ложку на край тарелки, вызывая взволнованный взгляд главного повара.       — Ты чего? Невкусно? — беспокойно трепещет рядом Сокджин. Он натура чувствительная, непонятно, как такой нежный человек выжил в их мире.       — Вкусно. Не лезет.       — Отчего? — не отстаёт Джин, садится рядом с Чонгуком, вытирая влажные руки о край фартука.       — Да забей, — отмахивается Чонгук. Не может же он сказать, мол совесть его грызёт за то, что он глаза отвёл, когда пьяного парня тащили в грязный туалет бара за тем, что понятно даже дураку.       Чонгук срывается с места раньше, чем успевает подумать: тело решает поиграть в спасателей. Опять. Ведь была похожая история, такой же парень, ситуация, словно по шаблону написанная, повторяется. Чонгук, сломя голову, несётся спасать чужую сексуальную неприкосновенность.       Только в прошлый раз ему это дорого обошлось — папаша спасённого парня едва согласился под настоятельством начальницы иск отозвать, обвиняющий его, Чонгука, который дебила пьяного из випки вытащил, спасая от надругательства, рожу набил одному особо прыткому, в попытке тоже над несчастным надругаться.       Да сдался ему этот тощий жаворонок? Чонгук тогда себя корил за то, что кинулся на помощь, а теперь, снова наступая на те же проржавевшие грабли, бежит, воинственно сжимая поднос в руке.       В туалете свет приглушённый, Чонгук слышит мычание, копошение где-то в кабинках. Ему достаточно одного рывка, чтобы хлипкая дверь поддалась и открылась. Перед Чонгуком картина маслом: ублюдок держит крепко зажатые в пальцах кудряшки, голову пьяному парню, что ничего уже не соображает, задирает, злым шепотом приказывает рот раскрыть. Тело на коленях даже удерживается только за волосы в чужом кулаке, глаза пустые, в уголках копятся маленькие бисеринки слёз.       — Чё надо? — пьяный ублюдок оборачивается на Чонгука, смотрящего из-за челки зло, обиженно. Почему таким, как этот, повезло жить в довольстве под солнечными лучами, когда по-настоящему хорошие люди вынуждены работать в сумраке за копейки и надеяться, что на утро от голода не сдохнут?       — Либо ты отпускаешь его и отходишь…       — Либо что? — ядовитая усмешка делает лицо уродливым, парень на полу мычит, слёзы скатываются по щекам: ублюдок слишком сильно сжимает волосы.       — Либо я отдавлю тебе член, — выдает Чонгук, крепче сжимая в руках поднос и надеясь, что его не придётся использовать в качестве оружия. Да только тварь, которую человеком трудно назвать, усмехается, утыкает безвольную тушку лицом в свой пах, вызывая поток всхлипываний и неясного бормотания.       Чонгук зол до опизденения, ему больно на такое смотреть. Он сирота, зарабатывающая на крохи пропитания в таких вот местах, а эта скотина рада издеваться над тем, кто слабее, чьё состояние явно невменяемое. Чонгук ужасно обижен. На жизнь, на другой, совершенно зеркальный от его привычной жизни мир. И обида со злостью смешиваются, помогая удару металлического подноса с большой силой обрушиться на голову скотине.       Парень пошатывается, отпускает чужие волосы, чтобы схватиться за край кабинки грязного туалета. Этой заминки хватает Чонгуку, чтобы пнуть его в бок, так что правой кистью противник попадает прямо в унитаз. Хлюпает вода, Чонгук снова замахивается подносом, парень вскидывает руку, защищаясь.       — Я понял! Понял! — хрипит, хватается мокрой рукой за край унитаза, пока агрессивно настроенный Чонгук стоит над ним. — Забирай его, только оставь меня.       Они все такие грозные, думают, что Чонгук их не тронет, побоится связей и влияния, да только Чонгуку терять в этой жизни нечего. Паршивая работа, клоповник, который домом стыдно-то назвать. Ему собственная жизнь не особо дорога — живёт Чон, словно на автопилоте. Потому подобных скотов не боится. Ну, да. Ещё спасибо начальнице, что иногда его выгораживает и вытаскивает из участка блюстителей.       Чонгук подхватывает завалившегося кудрявого под мышку, вытаскивает из кабинки, пока его несостоявшийся насильник выбирается из унитаза, пошатываясь. Чонгук злобно зыркает на него, заставляя на секунду замереть, и выскальзывает с пьяным телом в руках из уборной.       — Нет, Чонгук, — Ками закатывает глаза, нервно швыряет тряпку на стол. — Я прошу тебя!       — Что я должен был сделать? — шипит тот, обиженно губы изгибает: как будто он мог по другому.       Ками уверена, что с таким лицом Чонгук в детстве родителям бездомных зверят таскал, как сейчас к Ками регулярно приводит пьяных, обиженных и обруганных. Не сможет Чон со всей несправедливостью расправиться, не хватит ему сил каждого защитить. Но отказать она не может. Ищет в карманах фартука ключи от кладовой с алкоголем, шипит что-то ругательное в сторону Чонгука. Так всегда: он спасает, а его потом уничтожают. Так постоянно, у Чонгука не хватает сил оставить слабых и беспомощных. Ангел в обличие демона, честное слово.       Ками видит, как брезгливо кривит губы вышедший из туалета парень, как озирается вокруг, не замечает Чонгука, скрывшегося за служебной дверью.       Чон бросает ношу на пол кладовой, ногой подталкивает ведро половое ближе, если вдруг того будет рвать. Шарит по карманам, но бумажника нет — ни имени не узнать, ни отправить домой на такси. Чешет задумчиво голову, решает оставить ненадолго, чтобы пришел в себя.

***

      Тэхен склоняется к Тэсону ближе, чтобы его было лучше слышно, и чувствует на талии теплую ладонь. Он хотел бы её скинуть, но ему кажется: это было бы грубо, а ему ну никак нельзя казаться грубым, если он хочет получить желаемое. Тэхену невдомёк, что за собой повлечет его решение не расставлять четких границ: он, вроде, взаимностью не отвечает, но и чужих поползновений не останавливает.       Тэсону только на руку, что Тэхен пьёт, не глядя, насколько часто ему подливают, это помогает таблетке быстро раствориться в коктейле, оставляя на поверхности загадочные пузырьки. Тэсон садится все ближе, Тэхëн на соприкосновение их бёдер не реагирует, продолжая увлеченно рассказывать о системе, разработанной им. Она окажет значительную помощь в развитие первой ночной школы при сиротском приюте. Тэсону на сирот как-то класть, а вот выглядывающая из-за ворота свитера острая ключица и красивые ноги, что обтянули джинсы, его привлекают значительно сильнее.       Дрянь делает Тэхëна более вялым, он всё чаще путается в словах, начинает больше смеяться, даже не показывает вида, что заметил чужие сухие пальцы на пояснице.       Чимин отлучается как раз вовремя: Тэсон готов хлопать от восторга в ладоши! Друг не замечает состояние Тэхена за широкой тэсоновой спиной, а тот становится всё более мягким, как разогретый в руках пластилин. Тэсон победно усмехается, глядя в огромные зрачки Тэ, уже более откровенно гладит его ногу, почти сталкивается носами. Он сразу понял, в чём тот нуждается — в деньгах. И, если хочет их получить, придётся постараться.       — Ты меня слушаешь? — язык у Тэхена совсем уж ватный, он никак не может сфокусироваться на лице Тэсона, тело покачивает от наркотического опьянения. — Ты ничего не сказал. Разве не несправедливо, что дети ночи не могут…       — Да пофиг на них, — усмехается Тэсон, его рука вдруг оказывается на открытой шее, подцепляет кудрявую прядь у ушей. — Ты мне интересен больше.       — Погоди, — Тэхён впервые за ночь берется отстаивать своё личное пространство: цепляется слабыми пальцами за ладонь Тэсона, силится её с себя скинуть. — Постой, мне что-то… дурно.       — Я могу помочь тебе, провожу в туалет. Хочешь? — шепот у Тэсона странный, думается Тэхёну, заигрывающий, но сознание ускользает из его рук, перестает быть контролируемым. Тэхёна ведёт, ему откровенно хреново, складывается ощущение, что его вот-вот накроет обмороком. А он не так много выпил. Так ведь?       Он вяло кивает, на лице Тэсона расцветает улыбка предвкушения. Тэхёна бы это могло напугать, если бы мысли вообще собрались в кучу в его отяжелевшей голове. Он ощущает на себе прикосновения, но нет сил от них избавиться. Ему страшно и тошно от грохочущей музыки; Тэхён, словно испуганный котёнок, мечется, когда его волокут в сторону уборных.       А дальше — настоящая мешанина из образов, звуков и эмоций.

***

      Он как раз выбивает в системе чек, когда сбоку становится человек. Чонгук смутно узнает в нём красивого парня из компании в випке, тот смотрит понимающе, игриво своим лисьим взглядом.       — Мы друга нашего потеряли. Кудрявый такой, в светлом свитере, — обращается к Чонгуку, отвлекшемуся от работы.       — Не видел, — равнодушно врёт Чон, продолжая тыкать кнопки компьютера.       — Передадите ему это, если встретите? — по взгляду можно прочесть — этот человек прекрасно понимает, кто вытащил кудрявого пьянчужку из передряги. Протягивает Чонгуку маленький кожаный кошелек, поверх которого лежит светлая визитка.       Чон молча кивает, принимает вещь и прячет в многочисленных карманах фартука. На визитке «Пак Чимин», номер телефона и какие-то узоры. Чимин этот Чонгуку понимающе улыбается, во взгляде проскальзывает облегчение.       Чонгуку страшно. Он знает, что дети солнца умирают от ночного холода, что пальцы их замерзают, что волосы обламываются. Увиденная однажды в детстве картина стоит перед глазами: женщина с проседью в волосах на глазах Чонгука обратилась в кусочек льда, сломалась, как куколка из хрусталя. Она была «жаворонком», человеком, приспособленным жить только при свете Солнца, холод ночи для таких — смерть. Чонгук не знает, куда деть до сих пор дремлющего Тэхёна — имя на удостоверении прочёл. Такси вызывать в свой район опасно, блюстители узнают, и проблем Чону не избежать. Бросать в баре тоже нельзя — начальница ему за такое голову открутит. А синий час всё ближе, рассвет после забрезжит, вот тут уже опасность для Чонгука. Тело колотит подступающей простудой, которую уже несколько дней терпит Чонгук, снова поднимается температура. Он получше кутает несчастного в свою тонкую куртку, капюшон на его голове затягивает, шнурки, удерживающие капюшон, в узелок вяжет. Тащит едва ли не на горбу, боится, что пока до метро доползëт — Тэхëн этот насмерть замёрзнет. Но сегодня синий час к нему благосклонен, Чонгук без происшествий добирается до квартирки в дряхлом доме с осыпающейся штукатуркой. Удачное утро — ни одного патруля по дороге. Иначе сидеть бы Чонгуку в участке за то, что вытащил дитя солнца на улицу и потащил в совсем уж неблагополучный район города.       С каждой минутой Чонгуку всё хуже: лицо горит от жара, тело замёрзло оттого, что шëл в ноябрьском холоде в одной толстовке. Буквально бросает свою ношу на пол у стола, старается восстановить дыхание после подъема на четвертый этаж. Потом, уложив Тэхёна на свою кровать прямо в куртке, потому что сил снять её нет, долго греется в душе. Голову ведёт от температуры, в доме нет лекарств, да и Чонгуку так плохо, что он падает на кровать, сворачиваясь беспомощным комком в одеяле.

***

      И всё это привело к тому, что Чонгук сейчас смотрит на спасённого им Тэхëна, неловко стоящего с пакетом из аптеки в руках. Тот бы никогда не подумал, что желание помочь детям, оставшимся без родителей и опекунов, обернётся почти изнасилованием в грязном туалете бара, дурманом от каких-то веществ и пробуждением в квартире незнакомого представителя «сов». Он всегда шёл на риск, предлагая помощь детям ночи, вопреки воле родителей, а тут уж совсем оказался в странной и достаточно страшной ситуации. Если бы не добросердечность Чонгука, вряд ли он проснулся бы таким, хоть и слегка разбитым, но целым.       Воспоминания о том, что пытались с ним сделать, мерзкое ощущение стойки на коленях, когда твоё лицо в сантиметрах от чужой ширинки, похоть в пьяных глазах — Тэхён готов на многое ради своих целей, но уж точно не на такое. Даже от коротких обрывочных образов прошедшей ночи к горлу подступает тошнота.       — Ты должен был проснуться и уйти домой, — Чон в одеяло кутает себя, его морозит. Руки ощутимо дрожат, всё тело болью скованно от болезни.       — Я не мог уйти, не поблагодарив, — невинно растягивает в улыбке губы Тэхён, пока Чонгук его взглядом жжёт. Он «жаворонкам» не доверяет совсем, ничего от них не ждёт, никаких благодарностей. Единственное желание Чонгука — чтобы Тэхён этот ушел, исчез из его жизни, а потом Чонгук благополучно его забудет и будет жить, как жил. Да что-то подсказывает, что всё в скором времени изменится, и встреча эта окажется роковой.       — Мне твоя благодарность не всралась. Иди домой.       Тэхён замирает, вздрагивает от грубости, грустно улыбается. Пакет оказывается в ногах Чонгука, Тэ чужую куртку с плеч стаскивает, вешает аккуратно на покосившийся стул.       — Я взял жаропонижающее и кое-что по мелочи, у тебя совсем аптечка пустая, — закатывает рукава свитера, начинает вытаскивать из второго пакета продукты: овощи, грибы в пищевой пленке, тонкие кусочки мяса.       — Иди домой, — снова повторяет Чонгук, всё больше злясь: ну чего этому блаженному от него нужно? Почему просто не уйдёт, если его просят?       — Не пойду, — тихо отвечает Тэ, замирает с упаковкой яиц в руках, голову на Чонгука не поднимает. — Ты болен. Тебе помощь нужна.       — Ты мать Тереза? — язвительно бурчит Чон, кутается в одеяло, стараясь подняться на ноги. Те предательски его подводят, подгибаются, и Чонгук позорно падает на холодный пол. Тэхён тут же подскакивает, за руки хватает, желая помочь встать.       — Не трогай меня. Иди домой. И пакеты свои забери, — Чонгук взгляд отводит. Он ещё в баре заметил, какие глубокие глаза у Тэхена, прожигающие.       — Не пойду, сказал, — отрезает тот, на корточках перед Чонгуком сидит. Тусклый из-за пыльных штор свет солнца красиво отражается в его глазах, пока Чонгук хмурится, сидя в одеяле на полу.       Каким-то образом Тэхён заставляет Чонгука позвонить на работу и взять отгулы, чтобы подлечиться, видимо, под угрозами, что останется в чонгуковой квартире. У него ровная спина от тяжёлого взгляда хозяина квартиры, рукава закатаны, пока на сковороде жарятся грибы с кусочками мяса. У Чонгука болезненно сводит живот от запаха готовящейся еды, но он себя руками сжимает, пытаясь сдержать урчание желудка.       Тэхён смотрит доверительно, садится за стол, приглашает присесть поесть Чонгука. Тот зверем на него глядит, кутается в свой кокон. Впихнутое в рот лекарство действует, Чонгуку лучше, не так уже сильно озноб бьёт.       — Не надо мне твоих…       — Это не подачка, — перебивает он. — Это моя тебе благодарность. Прими, пожалуйста.       Чонгук злится ещё сильнее, это, наверное, оттого, что его никогда не благодарили. Только камни кидали за добрые, бескорыстные поступки, обвиняли, угрожали, смотрели надменно и брезгливо, но не благодарили. Он всё смотрит и смотрит на Тэхёна, потом на две аппетитно пахнущие тарелки. И думает отказать, хотя живот голодной судорогой сводит. Потому что опасно, потому что не хочет Чонгук кому-то доверять. Ощущает себя дворняжкой, которую добрый прохожий хочет покормить и погладить. Вот только прохожий потом исчезнет, оставив после себя холодный след доброты, а дворняжка-Чонгук снова останется один, опять с дырой в груди. Правильно, что ненавидит он «жаворонков». От них только проблемы.       Тэхëн вздыхает устало, хватает палочки и тарелку, садится рядом на узкой койке.       — Не хочешь сам есть, так и быть, я тебя покормлю. Ты ведь болеешь, — улыбается, будто с маленьким ребёнком говорит. Чонгук опешивает, когда перед лицом палочки появляются с зажатым кусочком мяса в них. Злится сильнее.       — Сам поем, — выдëргивает тарелку из тэхëновых рук, в рот еду запихивает, склонившись посильнее, чтобы челка глаза прикрыла. Тэхён довольно улыбается, идёт за своей тарелкой, чтобы есть рядом с Чонгуком.       Почему он не идёт домой? Здесь, в старой квартире в опасном районе, где жизнь кипит лишь по ночам, а днём дремлет, сидит существо, которое не должно тут находиться. Чонгук его не поймёт никак.       — Спасибо, — тихо сбоку раздаётся, заставляя Чона замереть. — За то, что вытащил. Они, наверное, что-то подсыпали мне в коктейль.       — Нечего ходить с такими людьми, — грубо отвечает Чонгук, гоняя по тарелке последний кусочек гриба. — И пить нечего. Чтобы в такие ситуации попадать.       Тэхён обиженно поджимает губы, на Чонгука глядит своими глазами.       — Мне нужно было пойти. Эти люди могли мне помочь с фондом, ради которого я на себе волосы рву.       — Благотворительность? — усмехается себе в чёлку Чонгук. — Любишь беспомощных и страдающих?       Тэхён обижен, это видно по его напряжённой спине, по обвинению в зрачках. Он со всем сердцем к этому человеку. Как увидел, что еды нет, лекарств нет, так помчал по незнакомому месту искать всё. Тэхён любит людей, любит о них заботиться, а к нему вот так.       — Да. Благотворительность. Я пытаюсь уже полгода собрать средства для своего фонда. И мне с разными людьми приходится общаться для этого. Никто не застрахован от подобного.       Чонгук молчит, ничего не говорит, лишь забирает пустую тарелку из рук Тэхёна, оставляет их в мойке.       — Ты своё волонтёрское дело выполнил, теперь иди домой, — не оборачиваясь, бросает, руками упирается в край раковины.       Тот едва ли не плачет. Да что это за человек такой? Он помочь хочет, просто так, чтобы отблагодарить за спасение, а Чонгук, словно щенок побитый: лает, кусает и прогоняет.        Поднимается на ноги, нижняя губа дрожит — он слишком ранимый для своего возраста, слишком старается. И вот, чем оно ему обходится — грубостью.       — Спасибо ещё раз. Выздоравливай, — тихо бросает в спину ссутулившегося Чонгука, натягивает рукава свитера до самых пальцев и выскальзывает из квартиры, оставляя Чонгука одного со своим чувством вины.       Ну, не готов Чон к себе людей подпускать. Особенно из другого мира. Им Чонгук особенно сильно не доверяет. Вздыхает, медленно перемывает посуду в холодной воде — экономит тёплую — убирает со стола.

***

      У Тэхёна перед глазами до сих пор стоят покосившиеся домики. В этом районе он впервые оказался, хотя за время своего волонтёрства всё же успел насмотреться на то, как живут дети ночи. Он до сих пор не мог понять, почему главы города ничего не делают, чтобы облегчить жизнь ночных жителей, улучшить условия, в которых они живут. Тэхену пришлось изрядно поплутать между старыми домами, прежде чем он смог выбраться к месту, куда вызвал такси. Чимин в трубке казался сонным, голос его был хриплым.       — Ты в порядке?       — В норме, — отвечает Чимину Тэ, сидя в тёплом салоне автомобиля и глядя на скудные, серые дома и пустые улицы. — Тот парень, официант, привёл меня к себе.       — Он ничего с тобой не делал? — обеспокоенно шепчет Чимин, шумно дыша в трубку, словно резко попытался подняться.       — Нет. В отличие от Тэсона, — Чимин на том конце замолкает, словно чувствует свою вину.       — Тэтэ, я ведь тебя предупреждал, что с ними лучше дела не иметь. Особенно тебе.       — У них есть деньги. А мне они нужны для фонда, — встаёт в защитную позу Тэхён, крепче стискивая телефон пальцами. — Ты ведь знаешь, что отец отказался помогать с благотворительным взносом для школы.       — Я знаю, знаю, Тэ. Но тебе больше лучше с ними не связываться. Я едва ноги унес утром, даже был рад, что тебя куда-то спрятали. Тэсон рвал и метал. Кажется, тот официант огрел его подносом.       Тэхён поражённо хлопает глазами. У этого парня из бара могут быть проблемы с Тэсоном из-за этого, но он всё равно пошёл на такой шаг, чтобы вытащить его из лап насильника. Лицо смягчается в улыбке, Тэ часто моргает, когда в груди расплывается тëплым пятном благодарность к человеку, имени которого он так и не узнал. Значит, это все броня, иглы по периметру от чужих людей. Значит, где-то там внутри сокрыто что-то нежное, доброе и чуткое. Тэхëну приятно знать, что на его пути повстречался такой человек.       — Я еду домой, позвоню позже, — прощается с Чимином, мычащим сонно в ответ; Тэ откидывает голову назад, усталость и алкоголь в крови делают свое дело — Тэхён становится мягким, как масло.

***

      Чонгук охреневает. С каждым мгновением всё больше и больше впадает в ступор, глядя, как фурия носится по его квартире, раскладывая еду по полкам холодильника и приоткрывая окна, чтобы впустить свежий воздух, но оставляя шторы закрытыми.       — Тебе нужно больше воздуха, чтобы скорее выздороветь, — Чонгук на слова Тэхёна морщит нос, отходит от окна подальше. Даже маленький солнечный луч оставит на его теле страшный, незаживающий ожог.       — Иди домой. Или ты решил у меня прописаться? Тогда за аренду плати, — бурчит Чон, сторонится слишком энергичного парня. Все «жаворонки» такие? Слишком яркие и быстрые, в них чрезмерно бьётся целый ключ энергии?       Тэхён смотрит на него с лёгкой улыбкой, по-птичьи голову вбок склоняет, продолжая выкладывать фрукты на стол. Фрукты. Взгляд Чонгука цепляется за яркие кругляшки мандаринов, за спелые зелёные яблоки и тёмные сливы. Он фыркает, отворачивается от Тэхëна, чтобы снова упасть в кровать — вечером ему на смену в круглосуточный магазин.       — В гости обычно не приходят с пустыми руками. Тем более ты заболел, так что я принёс побольше витаминов, — радостно щебечет он, пока Чонгук, отвернувшись, лежит в постели.       — Мне поспать надо. Уходи. И не возвращайся.       — Почему? — Тэхён кусает губы, глядя на очертания тела Чонгука в тёмной комнате. — Почему отталкиваешь? Я ведь хочу отблагодарить.       — Ты уже отблагодарил, — Чонгук резко садится, смотрит на Тэхёна нечитаемо, в его голове лишь желание, чтобы тот ушёл. — Хватит. Поезжай в свой район и занимайся своими делами. Тебе тут делать нечего.       Тэхён заламывает пальцы, стоит возле стола в квартире, где все окна всегда закрыты.       — Скажи хоть, как тебя зовут, — просит Тэ, глядя Чонгуку в глаза.       — Нет.       Тэхён от возмущения задыхается, зубы сжимает. Он хочет знать этого человека, его тянет к этому хмурому грубияну.       — Моё же имя ты знаешь.       — Уже забыл, — врёт Чонгук, сонно хлопает глазами. — Проваливай.       Тэхён собирается уходить, когда Чонгук встаёт, сгребает принесенные гостинцы обратно в крафтовый пакет и всучивает ему в руки.       — Это же… — мямлит Тэ, когда Чонгук подходит слишком близко.       — Мне это не нужно. Мне не нужно твоë присутствие в моей жизни, то, что ты пытаешься мне принести. Занимайся благотворительностью, утешай свою душу, подлечивая котят и детей, а от меня отстань, — Тэхён едва ли не плачет от тихих слов, сжимает в руках пакет, так что тот чуть не рвётся. — Не нужно меня спасать. Пролечи свои психологические травмы и иди дальше. Забудь адрес, не приходи, Ким Тэхён.       Дверь перед носом закрывается, обрывает все связи с таинственным Безымянным. Тэхëн смаргивает слёзы, сжимает пакет пальцами, спускаясь по лестнице. Оставляет фрукты у первой попавшейся на глаза двери, покидая дом.       Ну, отчего так реагирует официант? Тяжело принять помощь? Она ведь ему нужна, Тэхëн видит это. Так что заставляет быть таким холодным и грубым?       — Ну ты и дурак, конечно, — рубит сплеча Чимин, размешивая ложечкой кофе в белоснежной чашке, когда друг заканчивает свой рассказ.       Они в привычном кафе, туда-сюда снуют люди, на небе светит осеннее бледное солнце, проникающее через стёкла в помещение.       — С чего это я дурак? — возмущается тот, даже отрывается от своего стакана.       — Вот представь, — Чимин приподнимает солнцезащитные очки, разглядывая серыми глазами Тэ, — ситуация: ты — человек, который живёт в низшем социальном классе. Тебе приходится много работать, чтобы жить. Тебя постоянно принижают, показывая разницу между твоим уровнем жизни и состоятельностью таких, как мы.       Тэхëн поджимает губы, помешивая содержимое стакана трубочкой.       — А потом появляется некто, из-за кого у тебя намечаются проблемы. Некто из высшего класса общества, — продолжает Чимин, размахивая десертной ложкой. — А тут он ещё твой покой нарушает. Подачки в тебя швыряет, как кость собаке.       — Я ведь не в таком ключе! — выдыхает Тэхён. — Я просто правда хотел помочь. Хотя бы ему.       — Такие, как этот парень, в нашей с тобой помощи не нуждаются, Тэтэ, — вздыхает устало Чимин, глядя на него, словно мать на расшалившееся дитя. — Это больше походит на издевательство. Я вполне могу понять, что чувствовал тот официант.       Тэхён кусает губы, надолго уходит в мысли, понимая, что Чимин прав: слишком всё это было. Эта привычная для Тэхёна навязчивость, это желание дать хоть что-то. Люди, живущие в ночи, привыкли добиваться всего упорным трудом, кровью и потом. Он ведь даже не задумывался, что может вызывать неприязнь у Безымянного, потому что родился под другой звездой, да и ещё и суёт ему еду, будто из жалости.       — Мой тебе совет — оставь парня в покое и занимайся дальше своим фондом, — заканчивает Чимин, отхлебывает крепкий эспрессо и довольно жмурится на солнце. — Вы с ним такие же разные, как Солнце и Луна — вашим мирам не пересечься, как бы ты не хотел.       Тэхён молчит, глядя на солнце. Он никогда не видел луну, быть может, только на картинах и фотографиях. А тот официант никогда не увидит солнца.       Образ этого человека не покидает головы: тёмные, спадающие на лицо волосы, бледная кожа, костлявый и дëрганый немного. Весь он — сплошная загадка, человек, жизнь и привычки которого Тэхёну не понятны, оттого и такие привлекательные.

***

      Чонгуку охота глаза закатить. Он-то уже обрадовался, что неприятность на ножках его оставила, но, видимо, рано радовался — Ким Тэхëн собственной персоной сидит за угловым столиком бара, нервно озирается и кутается в пальто.       — Это тот птенчик, которого ты спас? — любопытствуют Ками и Сокджин, когда он рассматривает вздрагивающие от каждого движения кудри на шальной голове.       Друзья пытаются разглядеть Тэхёна из-за плеча Чона в стекло кухонной двери.       — Именно он. Наверное, я сильно нагрешил, раз помимо всех моих проблем, на голову упал ещё и невыносимый «жаворонок».       Ками смеётся, глядя на недовольное выражение лица Чонгука, скривившего губы от досады: Тэхён как раз за столиком, который обслуживает Чон.       — Может, ты ему понравился? — Сокджин обнимает Чонгука сзади, на что последний фырчит и скидывает с себя руки.       — Не неси чепухи. Он волонтёр, — брови обоих коллег взлетают в изумлении. — Ему просто доставляет удовольствие помогать убогим.       Ками усмехается Чёрному юмору Чонгука, толкающего дверь из кухни.       Сейчас Чонгуку нужно раз и навсегда отвадить Тэхёна от себя, изгнать из своего личного пространства, чтобы вернуться к привычному выживанию в их гнилом мирке.       — Ты прекратить меня преследовать не хочешь? Я заявление блюстителям напишу, — с непроницаемым лицом стоит над Тэхёном Чонгук, заставляя того вздрогнуть.       — Мне помощь твоя нужна, — тихо мямлит, хватаясь пальцами за край фартука.       — Какая? — закатывает глаза Чонгук.       — Кажется, я узнал очень опасную информацию. Она может стоить множество жизней, — в горле у него сухо, как в пустыне, дерëт слизистую, Тэ сглатывает, когда Чонгук присаживается рядом, обеспокоенный его бледным лицом. — Я догадываюсь, что могу узнать. Мне страшно. Я могу нарыть информацию, почему мы такие разные. И почему ты не можешь жить под солнцем, а я под луной.       Тэхён чуть ли не до крови кусает губу, глядя, как в ужасе и удивлении округляются глаза официанта.       — Ты играешь в опасные игры, — хрипло выдает Чонгук, вцепляясь крепче пальцами в свой блокнот. — И, если ты говоришь правду, мы оба сдохнуть можем от рук правительства. Остановись.       — Не могу, — качает отрицательно головой, — не могу, потому что подозреваю, что нас такими специально делают, а не мы рождаемся.       Чонгук тяжело смотрит на Тэхёна, тот часто моргает. Для него самого до сих пор является шоком подслушанный телефонный разговор, но и держать в себе Тэ все не может. Он не знает, почему выбрал пойти не к Чимину, а к официанту, откровенно его недолюбливающему. Это показалось довольно правильным.       Тэхен внимательно смотрит на мрачное лицо официанта, на тени, кружащие по его силуэту от мелькающей светомузыки.       — Уходи, Тэхён. И секрет свой унеси с собой. Я сделаю вид, что ничего не слышал, — как гром для Тэ эти слова. Он больше не знает, как поступить — лишь протягивает визитку ближе к Чонгуку, молча выскакивает из-за стола.