la hora azul

      Тэхён знал: в какую опасность потянул за собой двоих парней, что тенью теперь следуют по пятам. Он, осознавая, что должен достать информацию ценой всего, что у него при себе было, а это ни много, ни мало его собственная жизнь. Чувствует, что сегодняшний рассвет увидит уже не из окна квартиры Чонгука, а в месте абсолютно далёком от людей, с которыми провёл последние недели.        Мороз щиплет кожу, приближается зима, своей тяжёлой поступью возвещая о сне окружающей природы, и Тэхён хочет уснуть вместе с деревьями, опасаясь, что может его ждать, когда попадёт в руки к людям отца. Теплились ещё угольки надежды на благоприятный исход их вылазки, но Тэхён особо себя не обнадеживает: чтобы потом не было так тяжело привыкать к суровой реальности, что с таза выльется на него ледяной водой.        Даже в синий час декабрьские морозы давали о себе знать, Тэхён мёрзнет так сильно, что зубы стучат друг о друга, пока Кюхо ломает ржавые прутья забора под живой изгородью. Они окоченели, дожидаясь ослабления караула на территории, Тэхён хочет в тепло, даже влага на ресницах леденеет, застывала белёсым инеем на веках. Тэхён лезет в показавшийся проход первым, руки обжигает холодный металл, снег едва слышно скрипит под подошвой ботинок.       Они без особых приключений добираютая до коттеджа, проскальзывают в двери, ведущие в кухню с заднего двора, бесшумно исчезли в темноте дома. Тэхен ведёт их по коридорам, намереваясь для начала осмотреть родительскую спальню, по идее, пустующую во время командировки отца, на время которой мать оставалась за пределами дома. Чувство возрастающей тревоги Тэхёна не покидает, за рёбрами ноет и стонет, так что грудную клетку хочется потереть, облегчить неприятные ощущения хоть немного.        За дверью тишина, шторы закрывают окна, создавая полумрак, в котором Тэхён видит только воспоминания. О детстве, о тёплых родительских руках и перьях мягких подушек. Будучи маленьким мальчиком, он любил поутру забираться на огромную постель, пока отец и мама всё ещё спали, будить их задорным смехом, когда папа щекотал детские пятки. Это время прошло. Теперь Тэхён стоит на пороге пустующей комнаты, считая, что людей, живших здесь и дарящих ему любовь, не существует. Они есть только в памяти Тэхёна, там останутся навечно такими, какими видел их в то время Тэ. Но люди, с которыми ему теперь предстоит столкнуться, являются для него незнакомцами. Теми, с кем Тэхён намерен вести открытую борьбу, отстаивать права не только свои, да вообще человеческие! И они для Тэхёна не то чтобы чужие, но уж теперь степень кровного родства тут роли не играет. Ему необходимо чем-то жертвовать, чтобы добиться цели, ради которой страдают другие, даже если на алтарь лягут его связи с родителями.       Тэхён морщится, ему холодно, кончики пальцев дрожат. Он знает о тайнике в основании родительской кровати, отец даже не догадывается, что сын мог пронюхать о том, какие тайны хранит их изголовье.       — Ты ведь взломщик? — обращается Тэхен к стоящему рядом Кюхо. — Нужно взломать старинный замок.        Парень коротко кивает, достаёт крошечные инструменты из кармана. Тэ показывает, как открывать тайник, ведущий к сейфу, лет ему больше, чем им всем тут.        Кюхо склоняется ближе к изголовью, подсвечивая в замочную скважину маленьким фонариком: резной замок с золотистыми отблесками отражает свет, показывая витиеватые узоры на дверце с крохотной ручкой. Кюхо орудует в замке специальной отмычкой, представляющей собой универсальный ключ, поддевает щупом снизу, пока не раздается желанный щелчок. Тэхён едва не вздрагивает, когда дверца сейфа открывается с тихим шуршанием: показываются две полочки, несколько пачек наличных, какие-то папки и старенький компьютер, Тэхён такие видел, ещё будучи ребенком. Он вручает папки с документами Хосоку, чтобы тот незамедлительно начал листать бумаги, бегло читая некоторые строчки. Сам же старается запустить древнее устройство; ноутбук с гудением включается, отображается значок загрузки на экране монитора. Тэхёну нужно немного времени, ведь на рабочем столе всего одна папка с названием «la hora azul». Открыв её, он замирает, привлекая к себе внимание.       — Что там? Что? — нетерпеливо шипит не нашедший ничего Хосок, вертясь за плечом, шокировано читающего Тэ.        Несколько рваных движений и Тэхен достает переходник для карты памяти, вставляющейся в телефон. Ещё немного времени занимает загрузка файла на носитель, Тэхён выдирает флешку из ноутбука, даже не выключив, пихает обратно в сейф. Кюхо закрывает замок, в скважине снова щелкает, а на лице Тэхёна ужас вперемешку со злостью, и никто не может добиться от него ответов.        Они так же без проблем крадутся по коридору, держась стены без окон, всё идёт нормально, и Тэхён даже расслабляется. Пока они не выходят на улицу.       Кюхо убивают мгновенно. Пуля попадает практически между глаз, заставляя парня скончаться в ту же секунду, когда плоть оказалась опалена порохом. Тело падает гулко на дорожку, ведущую в сторону беседки. Хосок хватает Тэхёна за шиворот, уволакивая за угол дома, но и там виднеются наступающие люди отца. Глаза Тэ горят в приближающемся восходе солнца, он обязан помочь выбраться Хосоку из западни. Пока они прячутся за углом коттеджа, Тэхён дёргает сообщника за рукав.       — Ты должен выбраться живым! — шипит он в лицо Хосока, тот его в эту минуту не узнаёт. — Ты обязан! Пообещай мне!       Хосок кивает, поражённый неожиданной переменой и взрывами солнца, отражающиеся в испуганных глазах. В руку ложится крошечная карта памяти, Тэ сжимает его кулак, пряча самое дорогое знание за всю их жизнь.       — Позаботься о Чимине, — просит напоследок Тэ, в кармане пальто в руку легко ложится прохладный металл пистолета, пальцы огибают форму рукоятки, ему нужны секунды, чтобы перезарядить оружие.       — Эй! — кричит из-за угла Тэхён. — Я сдаюсь!        Хосок хочет что-то сказать, остеречь Тэхёна, но видит в его глазах нечто, с чем спорить не хотелось бы. Хосок впервые пугается чьей-то решимости, похожей на выражение лица смертника перед взрывом. Тэхён кивает в сторону живой изгороди, возле которой нет мужчин в форме, Хосок дрожит от ужаса, но старается взять разум в железные клещи, рассуждать холодно и здраво. Тэ, пряча пистолет в широком рукаве, выходит из-за угла с поднятыми руками.        Когда Хосок слышит первый выстрел, не дожидается начала перестрелки, а мчит со всех ног в сторону слабого участка забора. Ему перекрывают путь двое, но Хоби достает собственное оружие — Кольт — и ранит мужчину справа в плечо. Он не успеет проникнуть за иссохшие от холода лианы, остаётся только молиться и лезть наверх.        Руки цепляются за холодный металл забора, режут пики-верхушки ноги через ткань брюк, но Хосок лезет, забирается на высокие прутья ограды. Оглядывается лишь на мгновение, чтобы мельком увидеть, как Тэхёна валят наземь, скручивая руки за спиной. В этот миг Хосоку становится понятно: Тэхён не рассчитывал на то, что они выберутся вместе. Он пожертвовал собой, своей свободой и связью с теми, кто остался за оградой, чтобы достать чёртову флешку.       Хоби спрыгивает с забора, времени слезать осторожно нет, неудачно приземляется на бок и руки, бьётся лицом о землю, теряя возможность дышать от удара. Приближающиеся голоса и топот ног заставляют его через боль подняться и побежать прочь, прячась в лесополосе пригорода, скрыться вместе с тонкой струйкой крови и облаком надежды на успех.        Ему больно от того, что выбраться он смог один. Ему страшно от воспоминаний, как пуля угодила в череп Кюхо. Волки в лёгких воют от картины перед глазами склоненного Тэхёна, валяющегося на земле и с печалью глядящего ему вслед. Но Хосок обещание, данное ему, выполнит. Голову сложит, сам себя сгрызет, но не даст усилиям Ким Тэхёна пропасть зря.

***

       Хосок прижимает к опухшему лицу замороженную половинку курицы, сидя за столом Чонгука. Последний остекленело глядит перед собой, пугая и самого Хосока, и опустошëнного в данный миг Чимина. Чонгук держит в руках томик с потёртой обложкой, прижимает к своему животу, глядя в пространство и никак не реагируя на вопросы двоих людей, находящихся в его квартире.        — Что мы будем делать? — спрашивает у воздуха Чимин, трёт ушибленную руку с содранными костяшками, Хосок кидает на него безразличный взгляд.       — Для начала просмотрим то, что нам доверил Тэхён, — язык у Хоби едва ворочается из-за разбитых щёк и губ. — Из этого исходим в дальнейшем.       — Плевать мне на данные! — снова взрывается Чимин, глядя со злобой на него. — Как мы Тэхёна вызволять будем?        Хосок отвечает тому уставшим взглядом, тянется к включенному компьютеру на обеденном столе.       — Я не собираюсь нарушать данное Тэхёну слово: вы двое не сунетесь в сторону коттеджа.       — Тебя не спросили, отрыжка природы, — Чимин, снова настроенный враждебно, встаёт со стула, нависая над уставшим и избитым Хосоком.       — Чимин, — раздаётся голос сзади, со стороны кровати. Тот оборачивается на Чонгука. — Что с ним там могут сделать?        Глаза у Чонгука стеклянные, наполненные водой от того, что творится в мозгу, от перебираемых мыслей и избытка чувств. Чимин молчит, опуская взгляд на свои тёмные носки.       — Самое мягкое из того, что с ним может сделать Хваниль — упечь в дурку за городом.        Чонгук вздрагивает, плечи его опускаются, вся фигура становится меньше и несчастнее. Чимин и не знал, что потеря Тэхёна может так ударить по вечно безразличному Чону, уничтожить его за один щелчок, сделав таким. Подходит ближе, присаживаясь на край кровати, касается чужого предплечья.       — Эй, мы вытащим его. Я обещаю, — Чонгук поднимает голову, глядя в глаза Чимину с такой верой, что у последнего в груди щемит. Он видит во взгляде всё: злость, ужас от происходящего, безысходность, много несказанных слов. А ещё целую реку надежды. Чимин понимает: Чонгук хочет найти и вернуть Тэхёна обратно не меньше, чем он сам; в нём пламя горит от того, сколько он Тэхёну сказать не смог, не посмел и не успел. Чимин сжимает руку Чонгука, поддерживая, позволяет спрятать взгляд за тёмной чëлкой, отворачиваясь.       — Ебануться, — слышат они глухой голос Хосока. Глаза его, словно два блюдца, пальцы порхают над клавиатурой, листая документы в папке. — Блять, я просто…        Чимин подходит ближе, вглядываясь в слова, напечатанные стандартным шрифтом, и его тянет блевать. Картины неудавшихся экспериментов над людьми, изувеченные трупы сгоревших и замёрзших, комментарии к каждому фото.       — Эти выблядки двадцать лет издевались над невинными, чтобы создать это, — указывает пальцем на экран Хосок, пока Чимин быстро читает, листая дальше.       — Боже, — Чимин прикрывает рот, сдерживая тошноту, когда видит маленькое обугленное тельце младенца — отмеченное, как первый успешный результат.        Чонгук начинает приходить в себя, откладывает книгу на плед. Он тоже вчитывается в информацию, подойдя ближе, лицо с каждым словом становится все бледнее.       — Мы должны об этом рассказать. Но только после того, как Тэхён будет в безопасности, — выдает Чон, закрывая ноутбук; Чимин пытается не вывернуть наизнанку собственный желудок, Хосок слепо смотрит туда, где был экран ноутбука.       — Но он просил меня…       — Заткнись, Хосок, — Чонгук кажется ему чудовищем, скрытым в складках штор по ночам. Его глаза горят, глядя на Хоби, чёлка свисает, касается влажных ресниц. Желваки на скулах ходят ходуном, показывая, насколько на самом деле велика лавина эмоций внутри худощавого тела. — Я верну его домой, даже если мне потребуется для этого тебя застрелить. И ты либо помогаешь, либо не мешаешься под ногами.       И пыл Хосока резко испаряется. Вместо него приходит мысль: есть ли человек, готовый ради него взорвать окружающий мир, землю носом изрыть, русло рек изменить и заставить течь в обратном направлении? Этот человек сейчас не захочет его видеть, пошлёт на север пахать лёд, и Хосок в этом сам виновен.       Он кивает, заставляя Чонгука расслабить руки со вздувшимися под кожей венами.       — Я поеду к Юнги, — хрипит белый, как мел, Чимин. Чонгук на это кивает, указывая на дверь. Им необходимо время, чтобы распланировать всё, узнать, где держат Тэхёна, и найти способы его вытащить.        Хосок с безмолвного разрешения Чонгука скрывается в крохотной ванной, чтобы смыть с лица кровь, а сам он валится на кровать. Под пальцами корешок «Маленького принца». Он, как и сам герой книги, потерял самое ценное, что было у него в руках. Чонгук думает, что понимает Принца, горевавшего о своей особенной розе, окружённый обычными цветами в садах. Чонгук бы что угодно отдал, лишь бы слышать шумные шаги босых ног Тэхёна по кухне, терпел бы гремение кастрюль и его извечную энергию.        Чонгук хочет заглянуть в глаза, чтобы увидеть что-то, позволяющее ему рассказать о собственных мыслях. Их много. Так много, что места в голове не осталось, а прутья в груди раскалены докрасна, жгут плоть, с шипением испаряя кровь. Ким Тэхён — главная заноза в его заднице, глупый, наивный мальчишка, желающий справедливости и мира во всём мире. Он пожертвовал собой, чтобы найти способ поведать людям правду. Чонгук не понимал его, не понимает и сейчас: он бы лучше закрыл Тэхёна в этой комнате, закутал в одеяло и спрятал от всего зла, что есть у них за стенами старого дома.        Он до сих пор помнит запах волос на подушке, завитушки у ушей и грудной смех, когда сонный Чонгук снова возмущается копошению Тэхёна по дому, пока он спит. Чонгук стерпел бы всё, что угодно, только отдайте, верните, отпустите.        Птица внутри бьётся крыльями о клетку из горячих прутьев, жжёт белоснежную шкуру, пытаясь выбраться. Чонгук же может уткнуться в подушку Тэхёна и выть, пока никто не слышит. Его пальцы дрожат от напряжения, с которым он сжимает ткань наволочки, ноги подкашиваются от переизбытка эмоций. Чонгуку мира не надо. Ему покой теперь не сдался ни за какие деньги, он ничего не хочет, никого не желает. Только выть, окропляя солёными брызгами из глаз чёртову подушку рядом. Она выглядит так, словно Тэхён ещё недавно тут спал, она видела его сны и слышала его шёпот. Чонгуку хочется окно распахнуть, чтобы солнце ринулось своим светом в комнату. Даже если больно, даже учитывая смертельную опасность. Чонгуку солнца мало, ему не светят звёзды. Ему дышать нечем от заглушенного крика. Чонгук не видел рассвета, но Тэхён ему днём и ночью светил, глядел на него, говорил с ним, а он принимал, как должное, раздражался. Тэхён, чтобы Чонгук смог жить, как нормальный человек, свободу отдал пленителям, запер сам себя в камере и неизвестно, жив ли, цел ли. И Чонгуку света мало, воздух в дефиците без его присутствия.        Он поднимает голову от подушки, за ним к губам тянется нитка слюны, вытекшая от истошного вопля. Слёзы капают на ткань, образуя уродливые пятна. Хосок смотрит на всё это уцелевшим глазом, вытирает влажную кожу на лице воротом свитера. Чонгук глядит в ответ измучено, веки красные и опухшие, взмокшая челка не скрывает болезненного взгляда.       — Это худшая зависимость из тех, что могли придумать, — шепотом комментирует Хосок; Чонгук внутри него ту же боль видит, те же всполохи к человеку, который не рядом. Он у них разный, но чувства похожие, Чонгук даже орать на Хосока не хочет, бить его смысла нет. Чонгук хочет Тэхёна. Сильно хочет, в купол желает запереть, чтобы он был его единственным цветком на всю оставшуюся жизнь.

***

      Юнги вздрагивает, когда щёлкает входная дверь, оборачивается, держась за край стола. Чимин бледный, выглядит так, словно его машина недавно сбила. Юнги хочет спросить, но, видя пугающий взгляд, молчит. Смотрит, как Чимин присаживается на край постели, сцепляя руки в замок.       — Тэхён в руках правительства, — тихо начинает Чимин отвечать на немые вопросы. — Он передал Хосоку информацию о нашем деле, но остался там. Чонгук сказал: никакой публикации и обнародования, пока не вернём Тэхёна.        Юнги закусывает губу, глядя на Чимина исподлобья, он знает, к чему это идёт.       — Ты пойдешь за ним, — не спрашивает, потому что тут нужно утверждение, а не вопрос. Чимин кивает, глядя на Юнги уставшим взглядом. — Ты ввязываешься в нашу игру на всех своих правах.       Чимин долго смотрит на Юнги, а последний не хочет смотреть в ответ. Его устраивало положение вещей, когда Чимин был тенью, невидимым человеком, непричастным ко всем их делам. После ранения он ещё больше осознал, какую цену они могут заплатить за желаемое, и ему не хочется, чтобы Чимин принимал участие, как полноправный член группы, а не просто друг Тэхёна, хвостиком следующий за ними. Игра выходит за пределы безобразия, развращается, становясь опасным капканом, что захлопнется и убьёт их всех от любого неосторожного движения.        Юнги едва стоит, но не хочет садиться рядом с Чимином. Ему кажется, он сдастся и примется отговаривать того от мести и попытки вытащить друга, а это Чимина оскорбит, и они поругаются.       — Но я всё равно хочу, чтобы ты начал подготовку к обнародованию информации, — Чимин сам к нему подходит, видя, насколько тяжело стоять, подхватывает под руку и ведёт к постели. Чимин уставший, у него и жизни в глазах почти нет, а Юнги хочется сделать хоть что-то для того, чтобы это исправить.       — Мне жаль, — вырывается против воли, пусть Юнги и не виноват в том, на что пошли ребята ради добычи сведений.       — Мне тоже. Очень жаль, что я не убил Хосока, — лицо Чимина каменеет, темнеют серые глаза, становясь похожими на грозовые тучи. Юнги ждёт ливня, смотря в зрачки, касается пояса Чимина рукой, неосознанно привлекая его внимание.        Чимин смотрит за тем, как Юнги его рассматривает. И снова деревья внутри цветут, вишня распускается, заставляя его нервничать. Чимин хочет плакать от усталости, кричать от злости и целовать Юнги, пока голова не закружится от недостатка кислорода. За его внимательным взглядом Чимин не может понять, о чём тот думает, чего желает. А сам Чимин свои потребности знает, потому и тянется вперёд, да вовремя себя одергивает, останавливается в миллиметрах от чужих губ.        Юнги на него странно глядит: туманно, словно опьянел, губы приоткрыты, Чимин отскакивает от него, будто обжёгся. Вытирает вспотевшие ладони о кофту, взгляд прячет, пока Юнги пьяно смотрит из-за ресниц.       — Почему остановился? — вдруг спрашивает он, вводя Чимина в ступор.       — Неважно. Не до этого сейчас, — качает головой он, словно стряхивает наваждение, да только взгляд Юнги его пугает: голодный, недовольный тем, чего не случилось. Чимин говорит, что устал и валится на кровать.        Когда он просыпается, то думает, что Юнги его испытывает: просит помочь помыться, ведь ему все ещё трудно стоять. Чимин едва сдерживается, придерживая Юнги за плечи, пока тот намыливает тело пеной. Он не видит лица, но перед носом изгиб широких плечей, на коже копятся капельки. А внутри Чимина нетерпение, слишком много эмоций, которые некуда выбросить. Юнги оборачивается:       — Подашь полотенце? — Чимин оставляет его на доли секунды, хватает пальцами ткань с крючка в душевой, а когда поворачивается, у него сердце не выдерживает. Обнаженный Юнги вызывал реакцию и тогда, когда был совсем болен. Чимин стыдил себя за интерес к раненому человеку, но сейчас, когда Юнги стоит перед ним, покрывшись мурашками от прохладного воздуха, даже красноватый шрам внизу живота кажется притягательным.        Юнги поднимает глаза, протягивает руку за полотенцем, а Чимин хочет стоять так ещё немного, наблюдая, как капля воды скользит по едва видимому рельефу живота, скрывается в пупке. Чимин сглатывает, подаёт Юнги полотенце, желая, чтобы его реакция на обнажённое тело не была такой явной. Ему бы сейчас думать о том, как вызволить Тэхёна, а не о белой коже Юнги.        В комнате уже темно, когда они возвращаются из душа; Юнги с трудом, но сам, натягивает нижнее бельё, глядит искоса на Чимина, мнущегося рядом.       — Поможешь обработать шов? — безразлично спрашивает, заставляя Чимина снова стать столбом. Он кивает, роется в тумбе, чтобы отыскать выданную Намджуном мазь. Юнги опирается поясницей о стол, чтобы было не так тяжело стоять, приспускает резинку трусов, Чимин видит только светлую челку, но не глаза.        Потому что Юнги тоже страшно. У него сердце взрывается в груди, когда тёплые пальцы Чимина касаются его кожи. Живот вздрагивает и напрягается, что не укрывается от чужих глаз, Юнги старается дышать ровно, но чувствует — руки Чимина дольше положенного находятся на его коже.        Посмотреть друг другу в глаза было ошибкой. Чимин думает, что тонет, его пальцы, перепачканные в мази, продолжают оставаться на животе Юнги. Грудная клетка последнего часто-часто вздрагивает от быстрого дыхания, он смотрит на Чимина так, будто умоляет. И Чимин не может отказать, внутри буря лепестки срывает, когда он, уткнувшись в лоб Юнги своим, опускает пальцы ниже, заставляет тело вздрагивать от прикосновений.        Дыхание Юнги становится сорванным, когда рука Чимина скользит за резинку, как только, путаясь в ткани, впервые к нему прикасаются. Он протягивает кисти, обхватывая Чимина за плечи, в глаза смотрит, не отрываясь. Чимин не хочет там погибать, боится Юнги, словно огня. Но тот не отпускает, зовёт дальше, когда первый стон срывается с губ.       — Поцелуешь? — шепчет Юнги.       — Я целую только тех, кого люблю, — врёт нагло и грубо. Чимин целовал других людей множество раз, но не может набраться смелости, чтобы поцеловать Юнги, пока тот в здравом сознании и рассудке. Боится того, что увязнет в нем, вырваться больше не сможет, пускай и видит, насколько хочет его Юнги.       Он хмыкает, прерываясь на стон, когда Чимин сжимает его ещё сильнее. Юнги кончает быстро, дыхание сбито, он хочет коснуться Чимина, но его оставляют одного, отойдя подальше. Юнги больно настолько же сильно, как и хорошо. Юнги хочет обматерить Чимина за то, что тот только что совершил: показал своё желание, но ближе не подпустил. Поднимает глаза на то, как Чимин вытирает ладонь о полотенце. Им некуда друг от друга в тесной комнате деться, они будут жрать себя живьём в присутствии другого. Юнги хочет ответа, который видит в чиминовых глазах, Чимин же хочет позорно удрать, видя взаимность.        Юнги желает каждый сантиметр кожи его облизать, а Чимин снова стену строит, кирпичик к кирпичику складывает, отгораживаясь от него. И это злит. Обижает, ранит. И при этом оба молчат.

***

      Чимин голову ломает над тем, как найти следы пребывания Тэхёна в каком-либо из мест. Он прекрасно осведомлён, что нападение на коттедж не осталось незамеченным, об этом трубили все СМИ, но не оповещали, что из дома чиновника Ким Хваниля пропало нечто крайне важное. Чимин, глядя на телевизор в уголке своего маленького кафе, гадал, как найти лучшего друга и вытащить из западни.        В зале стоит гам: все обсуждают учащающиеся беспорядки в кварталах «жаворонков», о чём постоянно крутят ролики в шестичасовых новостях. Подрыв автозаправки на прошлой неделе, нападение на заведение для дневных несколько дней назад, а теперь это. Чимин их беспокойства не разделяет, потому что пока нет жертв в этих нападках, Хосок и его компания крови не желает. По крайней мере, до тех пор, пока они не раскроют правды обо всём, что удалось выяснить Тэхёну.       Тэхён не позволяет никому из них спать по ночам. Чимин боится того, что с ним могли сделать, чтобы выбить информацию о зачинщиках. Чонгук просто сходит с ума: он буянит больше обычного на подработках, влез в несколько драк в последнюю смену, схлопотав ощутимый выговор от начальства с предупреждением о возможном увольнении. Хосок же затих, как и все его люди, затаился, так что Чимин чувствует, они готовят нечто масштабное и страшное.        Зимнее солнце то и дело прячется за тучами, с неба срываются снежинки, а люди за стеклом укутались в свои пальто и шарфы, перебегая от заведения до машин — близится вечер. Звякнул колокольчик на входной двери, и взгляд Чимина оказывается прикован к фигуре человека, из-за которого он сюда и явился сегодня, хотя совершенно забил на свои обязанности владельца, пока ухаживал за Юнги.        Отец Чимина такой же, как и всегда: ухоженный, чопорный и высокомерный. Чимин, одетый, как кинозвезда, мало чем внешне от него отличается. Только если убийственной аурой и сталью решимости в глазах.       — Здравствуй, Чимин, — Ёнгхо присаживается напротив сына, глядя на сползшую с плеча алую рубашку. — Догадываюсь, зачем ты меня позвал, но предупрежу сразу: ничем помочь не смогу.       — Раз пришел, то на что-то рассчитываешь, — хмыкает Чимин, касаясь полупустой чашки с капучино, по краям некрасиво легли пятна, бывшие когда-то пенкой на поверхности кофе. — Ты рассчитываешь, что я обменяю имена участников действий на Тэхёна. Знай, этого не будет.       Ёнгхо откидывается на спинку мягкого стула, скрестив руки на груди. Его бровь поднимается вверх, оценивающий взгляд цепляется за мелочи, выдающие усталость и напряжённость Чимина.       — Тогда чего ты хочешь? Выведать у меня место, где его держат? Хваниль умён, он никому пока не раскрыл его, даже Лиен.        Чимин обхватывает пальцами ручку изящной фарфоровой чашки, отпивает глоток, незаметно под столом упираясь дулом пистолета в отцовский пах. Ёнгхо напрягается, хочет дëрнуться, но Чимин давит сильнее, заставляя отца замереть.       — В тебе ничего святого не осталось, — хрипит Ёнгхо, старается держать лицо при себе, чтобы не выдать испуга, но Чимин отчётливо видит его расширившиеся зрачки.       — Если не хочешь, чтобы я отстрелил тебе член, и ты умер через несколько минут от потери крови и болевого шока, говори. Всё, что знаешь, предполагаешь, и что вы с Хванилем планируете, — Чимин тянет красивые губы в ухмылке, его глаза горят безумством, пока он давит пистолетом прямо в своего родителя.       — Не скажу, стреляй. Тебя посадят чуть позже, чем я умру, — отец от него не отстаёт, так же держится вальяжно, будто это не ему угрожают отстрелить гениталии.        Чимин щёлкает предохранителем так, чтобы Ёнгхо это слышал, кожа на лице покрывается испариной, Чимин смотрит на него с долей издёвки, показывая, что ему всё равно на закон, как мог бы догадаться Ёнгхо.       — Он увёз его из коттеджа, но не вывозил из города. Я проверил, — выдыхает он, чувствуя, как давление немного ослабевает, но оружие Чимин не убирает, глядя на отца так, как глядят на послушную во время дрессировки псину. — Они собираются устроить рейды на несколько ночных заведений, отлавливая любые группы людей, собирающиеся вместе чаще, чем дважды в неделю. Засылают следящих, блюстителей, будут уничтожать любых подозрительных личностей.       Чимин пистолет убирает, прячет в складках одежды, оставляя след намека на то, что в любой момент снова может достать его.        — Так и надо было с самого начала, папа, — слащаво улыбается Чимин, снова берясь за чашку и допивая кофе одним глотком. — Куда он мог увезти Тэхёна?       — Я не знаю. Они с Лиен имеют множество недвижимости по всему городу и пригороду, он мог отправить его в больницу или одну из квартир. Слышал, люди Хваниля хорошо над ним постарались в тот день, — усмехается Ёнгхо, глядя, как лицо сына сереет от злости. — Помяли Тэхёна, не принеся заметного ущерба здоровью, но причинив ощутимую боль.        У Чимина внутри всё от гнева клокочет, он хочет размозжить голову каждому, кто посмел причинить боль Тэ.       — Неужели ты уверен, что вы потянете борьбу с правительством? — усмехается он, глядя с насмешкой, как Чимин восстанавливает маску невозмутимости на лице.       — Не всегда риск подкреплён доказательствами, но это не про нас, — колет Чим в ответ, едко оглядывая вспотевшего от напряжения отца. — Мы знаем на что идём. Тэхён знал, и я знаю не хуже него. Готовьтесь к удару, он будет фатальным для вас.        Чимин поднимается из-за столика, специально мелькая огнестрельным перед наглым лицом отца, сбивая спесь с плеч Ёнгхо. Накидывает на плечи тёплый пуховик, останавливается в шаге от отца.       — Передай Хванилю и его псам, что я иду к ним. И это явно никому не понравится.        Чимин намекает отцу, что встал в один ряд с главами ночных людей, управляющих восстаниями, зная, что отец ничего с ним сделать не сможет. У него не хватит сил и характера прикончить своего сына, даже если Хваниль отдаст своему псу приказ, этим Чимин отлично научился пользоваться. Он покидает кафе в сумраке синего часа, оставляя отца размышлять над словами, брошенными Чимином на прощание.        Хорошо, что оставил машину Тэхёна за квартал от кафе: по дороге замечает, как за ним плетëтся человек Хваниля, тот уж явно не собирался сдаваться так просто. Они с Юнги уже начали планировать взлом многих информационных систем, чтобы вылить на жителей города и страны информацию о подставе со стороны правительства, ущемлении и жестоком нарушении права неприкосновенности чужого тела и личности.       Чимин заводит машину, включая печку, он знатно замёрз, пока избавлялся от хвоста. Проверяет, есть ли слежка за машиной, и ничего не обнаружив, едет в квартиру Чонгука, где пока они решили спрятать ноутбук с информацией.        Ему приходится бежать к квартире, мало того, что на улице декабрьские морозы, так ещё и ночь опускается на город. Хосок и Чонгук сидят бок о бок, читая один из множества файлов на небольшом мониторе.       — Что успели узнать? — спрашивает Чимин, ему и хочется, и боязно ехать обратно к Юнги, зная, что его там может ждать.       — Они начали эксперименты в две тысячи семнадцатом, когда уровень преступности возрос до критичного, — отвечает Хосок, кидая мимолётный взгляд только начавшим раскрываться глазом. — Около пяти лет пытались разработать вакцину, но ничего не выходило. Люди погибали.       — Потом ещё около трёх лет были опыты с вакциной, также неудачные,— поддакивает Чонгук.       — А ты чего не на работе? — Чимин скидывает на вешалку куртку, трёт замёрзшие ладони друг о друга.       — Взял отгул, — бросает тот.       — Ага. Пизди больше, — издаёт смешок Хосок, листая на тачпаде вниз. — Его уволили из бара.       — Ну, у Тэхёна достаточно денег, чтобы прожить.       — Я не возьму оттуда. У меня всё ещё есть работа в магазине, — начинает закипать Чонгук, глядя в глаза Паку.       — Не ерепенься. На повестке дня гораздо более важные дела, чем твоя работа и гордость, — морщится Чимин, не глядя в ответ на того. — Дальше что?       — У них получилось только через семнадцать лет после начала. Вакцину заменили на капсулу с чем-то вроде детонатора. Я не особо в этом могу разобраться, слишком много терминологии, — хмурится Хо, отрываясь от компьютера. — Если кратко: капсула вводится младенцам спустя не более, чем сутки после рождения, так как по опытам — это самое оптимальное время для её принятия. Три года тестов, и была выведена лучшая капсула по уровню приживания. Было много детских смертей в процессе, но они свалили это на катаклизм.       — Информация по катаклизму в тридцать четвёртом расплывчата, многие источники не совпадают друг с другом, а историки списывают это на утерю точных данных из-за паники и тяжёлого времени, — отвечает Чимин, присаживаясь на стул напротив ребят.       — А ты чего узнал? — с надеждой смотрит Чонгук, закусив нижнюю губу.       — Тэхёна из города не вывозили. И правительство начнёт облавы, так что прикажи своим сидеть пока тише воды, ниже травы. Будут брать любых подозрительных, — жмёт плечами Чимин, видя, как телефон, лежащий экраном вверх, вибрирует от входящего смс. Юнги. Чимин не хочет открывать. Не хочет, не может сейчас думать о Юнги в своих руках, о собственном желании, чтобы тот к нему прикоснулся, и о жестокости к Юнги, проявленной со стороны Пака.       — Мы продолжим читать отчеты. Мы близко к тому, чтобы узнать, куда вводились капсулы последние годы.        С начала эксперимента, то есть с две тысячи семнадцатого года, прошло уже больше века. Многие данные стёрты, люди, жившие в то время, давно лежат в земле прахом, это значит, что опираться они могут лишь на найденные данные и собственный опыт, наподобие того, что устроил Тэхён в акушерстве.       Чимин смотрит в потолок, гадая, как много времени уйдет на поиски Тэхёна, и что за это время изменится, какими будут растущие недовольства. Он не сможет остановить увеличивающуюся злость Хосока, жаждущего расплаты за обман и многолетние издевательства. Он не имеет права, зная, чего их всех лишили.       — Вот, смотри, — указывает Чонгук в экран, — младенцам вводили капсулу в зону под челюстью.       — Зону размещения могли изменить, — жмёт плечом Хосок, читая несколько строчек. Чимин внимательно слушает.        — Мы могли бы подключить Намджуна, он бы поискал ответы в госпитале, — подаёт он голос. — Под линией челюсти, на шее, один палец до уха. Очень близко к артериям. Выросший человек не сможет безопасно извлечь капсулу без грамотного врача под рукой.       — И как хорошо, что он у нас есть, — хмыкает Хосок, глядя на задумчивого Чимина.

***

       Перед глазами светло-серый потолок, веки жжёт горячим оловом, так трудно держать те открытыми, что хочется снова провалиться в тёплую темноту сна, нестерпимо, до зуда под кожей. Что-то держит на поверхности, забивается в ноздри, не позволяя уснуть. Запах резкий, противный, он раздражает слизистую, вызывает острое желание чихнуть, но даже на такую простую вещь не хватает сил. Глаза вновь натыкаются на потолок: ему видятся сказочные узоры, разум мутный и всё тело ощущается свинцовым.       Поворачивая голову, он успел ещё десять раз об этом действии пожалеть: к горлу подкатывает тошнота, кадык начинает дергаться, а выдохи срываются в попытке сдержать скудное содержимое внутри. Видит капельницу, тянущуюся тонкой змейкой к руке, пластырь раздражает кожу, чешется, желание содрать его вдруг становится маниакальным, преследует в мыслях. Тэхён хочет встать, но не может, не ощущает своего тела, подозревает, что у него этой самой капельницей забрали право на действия, подло накачали, отобрав возможность здраво мыслить. К горлу вновь подкатывает, комом встаёт желчь, так близко, что даже горечь ощущается на кончике языка, Тэхён свешивается наполовину с края кровати, его болезненно выворачивает прямо на пол. Слюна, смешиваясь с желчью пустого желудка, горчит, от этого тошнит ещё больше, он чуть не падает на пол, угроза свалиться в лужу под ним не пугает, ведь голова кружится так сильно, глазные яблоки горят от боли, даже нет возможности сомкнуть веки. Тэхён судорожно пытается дышать, его глаза неестественно широко распахнуты, белки краснеют от лопнувших капилляров.        В помещении появляется ещё кто-то, ему не нравится состояние Тэхёна. Тэ слышит голос, но не может разобрать слов, ровно как и лица говорящего. Входят еще люди, его опустошенное тело, словно безвольную куклу, кладут обратно на койку —  Тэхёна от этих манипуляций накрывает волной жуткой головной боли. Он хочет от неё кричать, но язык во рту, будто припухший, шевелиться отказывается. Чувствует укол в плечо, сознание торопливо покидает его тело, уносится легким ветром, несущим в себе пыльцу и мелкие листочки.       — Сколько ещё его в таком состоянии держать? — слышит обрывки голосов, не улавливая сути сказанного, уши только принимают звуковой сигнал, а мозг не в состоянии информацию анализировать.       — Пока господин Ким не приедет. Он велел держать сына в беспамятстве, чтобы тот не сбежал.        Голоса затихают, в черепе Тэхёна остаётся лишь звенящая тишина, а он этому рад: в ней нет боли, тошноты и грохота крови в ушах.

***

      Недовольство от того, что ему пришлось в такое время тащиться в кафе за несколько кварталов от квартиры Юнги, увеличивается с каждым шагом, приближающим Чимина к резным дверям. Толкает дверь рукой, в такое время тут должен остаться только персонал, но даже учитывая это, Чимин понимает: в кафе слишком тихо. Его это настораживает, Юнги ждёт в машине, так что пальцы скользят в карман куртки, сжимая рукоять оружия, просто на всякий случай.       — Есть кто? — громко спрашивает, голос отскакивает от стен пустого помещения зала. В ответ лишь тишина. Чимин рад, что в очередной раз оставил машину как можно дальше от кафе, и Юнги ничего не грозит. Дверь за спиной открывается, звон колокольчика разрушает вязкую тишину синего часа.        Чимин оборачивается ужасно медленно, почти пропускает первый удар в лицо: чужой кулак задевает слегка щёку, да только этого недостаточно для того, чтобы обескуражить юркого Чимина. Пригибается, уходя от следующего удара в висок, вытаскивает из кармана пистолет, щелкает предохранителем.       — Кто вас прислал, блять? — направляя дуло прямо в лицо одного из нападавших, Чимин всё же упускает момент появления третьего человека со стороны кухни. На шею с силой обрушивается один из половников поваров, Чимин приглушенно вскрикивает, хватается за место удара, но оружия не опускает. Двое перед ним начинают приближаться, берут Чимина в кольцо, ещё один удар приходится в рëбра; Чимин стреляет, но промахивается, когда ему прилетает по голове.       В глазах становится мутно от сильной травмы головы, он начинает пропускать всё больше ударов, чувствует, как с разбитых губ струится кровь, капая на светлый кафель пола.       Чимин вырывается, умудряется хорошенько врезать одному здоровяку по внутренней стороне бедра, вызывая рычание от боли. Ему тут же впечатывают кулак в солнечное сплетение, воздух выходит из легких с хрипами, не желает возвращаться обратно. Чимин, задыхаясь, падает на колени, на его спину и бока сыпятся новые удары, не позволяя как следует вдохнуть. Взгляд с дрожащими от боли зрачками цепляется за обронëнный пистолет, Чимин тянется к нему, но один из ублюдков наступает на его кисть, вызывая страх от возможного хруста костей. Чимин же времени не теряет, впивается зубами через ткань чужой одежды в незащищенную голень, сжимает челюсть до сведëнных мышц лица, внутри всё торжествует, когда сверху слышится крик.        Вырвав руку из-под чужого ботинка, хватает оружие наугад, находясь под градом злобных ударов и ругательств. Стреляет, чтобы попасть хоть в кого-то —  отогнать сволочей и дать себе несколько секунд перевести дух. Чимин совсем не ожидает, что попадет одному из мужчин под челюстью: на всех присутствующих летят брызги крови и ошметки мозга, вырвавшегося из черепа после выстрела. Тело падает в сантиметрах от него, всё еще стоящего на коленях, Чимин, поражаясь охладевшему вдруг разуму, подскакивает, направляя дуло в двух оставшихся бандитов.       — Ёбанная шваль! — кричит коренастый нападавший, в руках сверкает сталь.       Дверь кафе распахивается, заставляя всех троих обернуться. Юнги начинает палить без разбора, заметив кровь на лице Чимина, попадает одному в бедро, а второму в руку. Мужчины скрываются за дверью кухни, откуда можно удрать через дверь для персонала. Чимин едва не падает в руки Юнги, у него жутко кружится голова, болит под ребрами и саднит разбитые губы.       — Чего им было нужно? — Юнги подхватывает его, сажает на ближайший стул.       — Никаких требований, напали сразу же.       — Значит, прислали запугать тебя. Хотели бы убить — прикончили бы тихо. Это не наши люди, им было строго приказано не приближаться к твоему кафе, — Юнги помогает ему салфетками с ближайшего стола утереть кровь с подбородка, Чимин шипит от боли, благодарит.       — Не факт, что их прислал папаша Тэхёна, это мог быть и мой отец, хотел меня унизить также сильно.       — Ты ведь говорил, что он тебя не тронет, — Юнги выглядит взволнованным, прижимая к уху телефон, где слышатся гудки.       — Я недавно угрожал отстрелить ему яйца, хах, мог и изменить своё мнение после такого.       — Хоби? — Чимин наблюдает за разговором Юнги и Хосока на том конце линии. — Тут проблемы. На Чимина напали. Приставь людей к Чонгуку и Джину. Кажется, на нас началась полноценная охота.       Чимин на слова Юнги хмурит брови с запëкшейся в них кровью. Игра перестала быть игрой, если вообще ею являлась с самого начала.

***

      Было солнечно, декабрь близил их к Рождеству, заставляя людей украшать витрины магазинов яркими светлячками-гирляндами и веточками омелы и пихты. Прогулка в компании подруг подразумевала покупку подарков, которые она оставит под елкой в сочельник, радуя своего маленького ангела и любимого мужчину. Женщины смеялись, разглядывая фигурки рождественских херувимов, их пухлые пальцы держали еловые венки, возвышаясь над остальными ёлочными игрушками. Она хотела выбрать что-то особенное, потому пришлось ехать через половину города в самый большой торговый центр. Ей приглянулся игрушечный щелкунчик, разукрашенный в яркие синие и красные тона. Мундир на фигурке блестит, покрытый лаком, крупные зубы щелкунчика оставались приоткрытыми, демонстрируя покупателям мощную функцию орехокола. Пальцы сами потянулись к щелкунчику, подруги, собравшись кружком возле витрины, усыпанной искусственным снегом, разглядывали прекрасную фарфоровую балерину, застывшую в пируэте с поднятой над головой ногой. Их восторженные вскрики отвлекали её от разглядывания щелкунчика, но ей он гораздо больше нравился, чем пафосная, укрытая шифоном кукла. Щелкунчик подмигивал озорным круглым глазом, кончики женских пальцев прошлись по рисованным пышным усам. В этот момент, стоило коснуться деревянной фигурки, что-то заставило пол содрогнуться. Она потеряла ориентацию в пространстве от резкого толчка, ноги едва держали её на дрожащей плитке, она видела, как на подруг, стоявших у витрины, посыпалась лавина сверкающего стекла. Громыхнуло снова, заставляя множество фигурок с полок начать падать ей на голову. Крик вырвался из горла, когда перед лицом оказалась одна из тех, кого она так долго знала: бездыханная, с изуродованным лицом, в глазнице сверкал крупный кусок стекла, объясняя причину гибели, а кровь пропитывала густые светлые волосы с мелкой россыпью седых волн.       Она закричала, когда снова взорвалось, на этот раз совсем близко, может, на два этажа ниже. Огромное здание торгового центра качалось и скрипело, будто разбуженное чудовище, желающее скинуть с себя мошек-людей, нарушающих его покой. Ей было страшно, колени почти не гнулись, когда поднималась на ноги. Красивые гирлянды в виде снежинок служили единственным источником света в магазине подарков. Люди кричали и плакали рядом с ней, заставляя разум отходить от шока и понимать, что происходит.        Торговый центр подрывали. Уже погибло неизвестно сколько людей, а могут оказаться в этой братской могиле из бетона, железа и стекла и все, кто остался внутри. Снова взрыв. Совсем рядом; он заставил ноги подогнуться, а уши пронзило острой болью. Прижав ладони к раковинам, она почувствовала влагу на своих ладонях. Ей было страшно, слезы катились по лицу, а из горла вырывался судорожный кашель от запаха гари и пыли, наполняющей воздух.        На несколько минут всё затихло, дав многим возможность подняться на ноги. Она цеплялась за полку окровавленными пальцами. Что-то было сильно повреждено в здании, если даже не загорался аварийный свет. Люди роптали, дети плакали на руках у рыдающих и испуганных родителей. Ей тоже было страшно, краем сознания казалось, что им всем не выбраться из ловушки шестиэтажного подорванного здания. Она думала, что осталось немного до последних взрывов. Сердце разрывалось от страха, от ужаса чужих и своих страданий, ноги едва позволяли стоять.        Затишье закончилось оглушающей секундой абсолютной тишины, вслед за которой пришёл последний увиденный ею взрыв. Звук почти не дошёл до повреждённых барабанных перепонок, зато её глаза уловили рождающиеся всполохи огненных цветов. Мозг извращался над ней, позволяя, будто в замедленной съëмке наблюдать за приближающейся погибелью. Кожа ощутила мчащийся навстречу жар, свет и звук стали нестерпимыми, становилось всё горячее. Эффект замедления прошёл, единственное, что ощутила напоследок она, перед тем, как огонь неисчислимого по мощности взрыва поглотил её, сжимая в руках фигурку щелкунчика —  боль. Боль несбывшихся надежд, боль ухода в одиночестве, не имея возможности попрощаться с родными. И боль, несомненно, физическую. Кости в одну долю секунды остались без кожи и мяса на них, воспламенились, будто были бумажными, заставляя душу покинуть умирающее тело.

***

       Чимин, чьё лицо всё ещё покрыто синяками, смотрит на Чонгука, нервно расхаживающего по комнате. Хосок задумчиво кусает кончик большого пальца, Юнги копается с хмурым видом в собственном компьютере, позволяя Сокджину заглядывать через его плечо.       — Если это сделали не наши люди, то кто? — Чимин давно уже перестал разделять «жаворонков» и «сов», были теперь только друзья и враги. Хосок отрывается от раздумий, в очередной раз натыкаясь за сегодняшний день на ролик новостей о вчерашнем взрыве.       «По данным, предоставленным нам сотрудниками служб спасения, количество жертв, пострадавших во взрыве, случившемся вчера в половине третьего дня, по последним подсчетам составляет шестьсот восемьдесят человек. Из них двести ранены, четыреста шестьдесят четыре погибло, а шестнадцать человек всё ещё не найдены…».       — Это дело рук правительства, — выдаёт Юнги, отрываясь от монитора компьютера и мельком глядя на кадры горящей громадины. — Они валят всю вину на нас, собираясь ополчить народ дневной половины. Вот только это не заставит жителей ночи отступить, эти придурки и сами не понимают, что спровоцируют ещё более быстрое начало гражданской войны.       — Там столько людей погибло, я не могу поверить, что они решили пожертвовать чьими-то жизнями, чтобы устроить козни такой мелкой организации, как мы, — Джин прикрывает рот рукой, в его глазах слёзы, и губы дрожат, когда он смотрит в телевизор.       — У нас в руках информация, способная разрушить так бережно возводимый мир, вещь, несущая в себе разрушение для всех, для них же — в первую очередь, — констатирует факт Чимин, скрестив руки на груди.       Ситуация становится всё напряжённее с момента, когда они достали доказательства и лишились Тэхёна. Сначала нападение на Чимина, теперь взрыв торгового центра с сотнями погибших, в котором обвиняют людей ночи, потерявших над собой контроль.       — Раз они делают из нас монстров, мы покажем, какими чудовищами способны быть, — лицо Хосока жесткое, без капли страха. Да, ему жаль невинных людей, оказавшихся в злосчастный день в подорванном здании, но у их больше нет права на заминку. Изо всех сил продолжая поиски места, куда упекли Тэ, они разрабатывают схему, с помощью которой расскажут людям правду, сокрытую в течение стольких лет. Документы, добытые в коттедже, повергли их всех в ужас. Хосоку самому тревожно от того, насколько озвереют «совы», когда узнают всё.       — Ты не можешь убивать людей! — всполошился Сокджин, тут же поднимаясь на ноги.       — Они запустили машину, которую сами не способны контролировать! — Хосок злится, негодует на то, что происходит в городе. — Я покажу им, что даже без подстав способен развалить весь их чертов благополучный город.       Сокджин ищет поддержку в лицах остальных парней, находящихся в комнате, но не находит. Юнги, всегда оставаясь на стороне названного брата, отводит глаза. Чимин безразлично глядит на Джина с выражением сожаления и безысходности в зрачках, Чонгук же до сих пор погружён в собственные мысли.       — Хватит с меня, я больше в этом не участвую, — взмахивает дрожащими руками Джин, намереваясь покинуть квартиру Юнги.       — Ты обещал, что останешься до конца, — крепкая хватка не позволяет уйти, Джин зло глядит в глаза Хосоку, они долгие мгновения ведут мысленную борьбу.       — А ты обещал не убивать людей, — отрезает он, выплëвывает в лицо Хосоку обидную истину.       — Ты знал, на что шёл, увязавшись за мной.       Сокджин вырывает руку из захвата, гулко хлопает дверьми, но выйти не выходит: Намджун влетает в тесную комнатушку, утаскивая за собой Джина внутрь.       — Вы должны уходить, немедленно!

***

      В этот раз после пробуждения тело болит ещё сильнее, Тэхён почти не чувствует ног, а когда пытается дёрнуть руками, понимает, что они скованы по бокам от туловища. Глазам требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к искусственному свету в палате, а он, несомненно, находится именно в больнице, ведь ни с чем не спутать пищание приборов, считывающих его пульс и давление, и колкого ощущения капельницы в вене на левом сгибе локтя. Зрение медленно фокусируется, когда удаётся различить тёмное окно, прикрытое тонкой шторой, Тэхён снова повторяет попытку дëрнуть руками. Ничего не выходит, он крепко прикован к боковым сторонам больничной кровати наручами для буйных пациентов. Тэ злится, это высасывает из него силы, заставляет от усталости рухнуть обратно на подушки.        Впереди начинают копошится: Тэхён переводит взгляд всё ещё слеповатых глаз на находящегося в палате незнакомца. Мозг узнает в нём правую руку отца — человека, обычно руководящего всеми делами в отсутствие Хваниля.       — Как чувствуешь себя, Тэхён? — елейный тон последнего заставляет раздражаться, брови сходятся на переносице, а ноздри раздуваются от частых и злых выдохов.       — Просто замечательно. А тебе как подрабатывать нянькой с твоим-то рабочим статусом? — кажется, Тэхён подхватил каплю язвительности за столько лет общения с Чимином, теперь в стрессовой ситуации из него рвётся несносный агрессор, старающийся защититься.       Кан Хэбом снисходительно улыбается ему, подпирая щеку рукой, будто разговаривает не с вполне взрослым мужчиной, а с непутевым малышом. Тэхёна подобное обращение начинает утомлять, каждый пытается ему напомнить о том, насколько он ещё молод и неопытен, забывая, что Тэхён уже давно вырвался из детского возраста, сепарировался от родителей и способен принимать самостоятельно даже самые тяжёлые решения.       — Такова моя священная обязанность: охранять и следить за важным свидетелем, помогающим бунтовщикам, — Хэбом усмехается, когда лицо Тэ темнеет. — Скажи спасибо своему отцу, что ты не в грязной камере участка блюстителей или еще не перед судьей за свои преступления.       — Смотри, как бы сам в скором времени не предстал перед судом за свои грязные махинации, — выплëвывает Тэхён, снова дëргая руками. Капельница в напряженной конечности причиняет боль, но у Тэхёна её сейчас и без того великое множество. Переживёт маленькое неудобство.       — Вы — глупое сборище малолетних придурков, думаете, что восстанавливаете справедливость, на деле погружая страну с миллионами жителей во тьму, грязь и беззаконие. Считаете себя подобными Робину Гуду, а только ошибаетесь с каждым шагом, загоняете себя в ловушку с зыбучими песками: ваша же упертость и погубит вас.        Тэхен усмехается, откидывает голову, разглядывая невзрачный потолок серого цвета и лампы с искусственным солнечным светом. Глупые? Может быть. Безрассудные? Бесспорно. Но их усилия не напрасны. Каждый из людей, ввязавшихся в это дело, знает, чего им могут стоить усилия, прилагаемые для того, чтобы добиться справедливости. Тэхён не может говорить за всех, но он уж точно не пожалеет о своих поступках даже в ту минуту, когда будет тонуть в зыбучих песках.       — Многие годы обмана, эксперименты над людьми, принижение их, имеющих одинаковые с нами права от рождения. Ты считаешь это идеальной системой? — Хэбом молчит, глядя непроницаемым взглядом в сторону койки. — Вы действительно свято верите, что так решаете проблему? Тогда почему не как в древней Спарте? Почему сразу не убиваете слабых младенцев, не отдаёте крокодилам на съедение, обрекая на годы мучений, ущемлений и скотской жизни без прав на что-либо, что даёте себе?        Хэбом не отвечает; в глазах Тэхёна копятся злые слёзы, но не скатываются по щекам, он их держит, обещая себе быть сильным, что бы не приходилось теперь выносить.       — Вы ошибаетесь. Крупно так просчитались, что люди будут всё время терпеть такое отношение к себе. Мы имеем разум, вот что отличает нас от животных. Как бы вы не пытались скрыть что-то от народа, они всё чувствуют. Создав видимость утопичного и идеального общества, вы забыли, что не бывает только белого или только черного. Мы люди, мы можем мыслить и чувствовать. В этом состоит наш дар, в том же и наше проклятие. Наш собственный разум не дает нам жить без чего-либо, в чём нуждается душа. Без справедливости, без правды, без блага, без алчности.       — Ты такой моралист. Ты стал бы прекрасным протагонистом в романе про приключения и борьбу со злом, — наигранно смеется Хэбом, поднимаясь на ноги. — Да только ты забыл одну вещь. Главное, что делают с моралистами — ломают их.        Хэбом распахивает дверь палаты, привлекая к себе внимание Тэхёна. Лиен впускают в помещение, она вдруг кажется ему такой постаревшей, будто Тэхён не видел её многие годы, а не несчастные недели.       — Мама, — сглатывает ком в горле, когда она подходит ближе, ставит свою сумочку на шаткий стул у кровати. Тёплая мягкая ладонь касается пальцев Тэхёна.       — Милый, как ты себя чувствуешь?       Тэхёну хочется ответить, что плохо, что в нём скопилось столько усталости, целое озеро можно ею наполнить. Хочется уткнуться в родные руки, получить каплю ее игривой энергии, Тэхён смертельно устал, но остановиться не имеет права, а потому говорит:       — Ты пришла не за тем, чтобы узнавать о моём самочувствии.       Грубо, обидно. Тэхён видит по лицу матери, что её слова очень задели, по поджатым губам с блеском на них, по углубившейся морщинке между бровей.       — Ты прежде всего мой ребенок. Я буду волноваться о тебе, несмотря ни на что.       Тэхён искренне хочет верить, правда хочет, но с появлением той информации о классовых распределениях правительством, ему кажется, что все вокруг, приближенные к верхушке — откровенные и наглые лжецы. Даже его мать, прекрасно осведомленная обо всей этой ситуации.       — Спрашивай, что хотела, но не рассчитывай на ответ, — Тэхён отворачивается от Лиен, смотрит в стеклянную дверь палаты, размышляя скорее о том, в какой больнице может находиться, и о своих шансах на побег.       — Я хочу предложить тебе сделку: отец простит тебя, позволит и дальше играть в благородство, если ты скажешь, что успел узнать, выведешь их на глав группировок вандалов. Ты сможешь вернуться домой. Он пообещал, — Лиен прочищает горло, мельком глядя на довольного собой Хэбома, — что не тронет даже того, из-за кого ты всю кашу эту заварил. И Чимина оставят в покое.       — Что вы сделали Чимину? — Тэхён зло оборачивается к матери, прожигая ее худенькую фигурку глазами.       — Ты ведь знаешь, какое давление и на него будет оказываться из-за причастности к делу. У тебя есть шанс спасти жизни и благополучие дорогих тебе людей, прекратить всё это, уничтожить зарождающуюся гражданскую войну на корню.       — Если хотите спасти дорогих мне людей, то вам придется спасти всех «детей ночи», — усмехается в лицо матери Тэхён. Скорее болезненно, чем озлобленно, потому что она всё ещё вызывает в нем тёплые чувства ребенка к своему родителю.       — Тэхён, это глупо, — стискивает Лиен его пальцы. — Вы не можете идти против такой системы. Это всё равно, что переть против танка на велосипеде! — мама не выдерживает, из глаз от напряжения брызгает несколько солёных капель. — Будь благоразумен, мы предлагаем хорошие условия! Ты сможешь быть с тем, кого любишь, Чимин будет в безопасности, беспорядки устранят…       — Посредством очередного масштабного истребления?! — вскрикивает Тэ, старается избавиться от пальцев Лиен на своих. — Или шантажа и угрозы голода для мирного населения? Уходи, мама. Я не приму никаких предложений о сделках, не пойду вам на встречу. До самого конца буду стоять на своём, даже если это будет стоить мне жизни.       Тэхён снова отворачивается от неё, не желая смотреть, как плач безысходный усиливается, как капля за каплей слёзы скатываются по лицу. Он не сдастся, не предаст ни тех, кому обещал помощь, ни собственные принципы и решения. Лиен, прижав клатч к груди и глотая солёные дорожки, скапливающиеся на губах и подбородке, спешит покинуть палату, не желает говорить больше с сыном, упëрто стоящим на своём. Тэхён отчасти рад, когда дверь захлопывается за спиной Лиен, ушел бы ещё прочь сам Хэбом, перестав морально издеваться над ним.       — Дело принимает серьёзный оборот. Твои люди объявлены причастными к взрыву торгового центра, где погибло почти пятьсот человек, — говорит об этом так просто, словно о списке покупок к ужину. — Их не оставят в покое, присудят звание террористов и объявят охоту за головами, так что зря ты отказываешься от такого хорошего предложения. Ты мог бы обезопасить хоть чьи-то жизни.       — Да пошел ты! — кричит Тэхён. В его душе всё больше отчаяния от того, что он заварил такую кашу, а теперь находится здесь, не в силах больше никак помочь тем, кого смог бы теперь назвать друзьями, в этой тяжёлой борьбе. — Пошёл бы ты в задницу, скотина!       В груди так давит, что самому впору плакать: Тэхён чувствует страшную вину, титаническим грузом опустившуюся на него из-за всех событий. Начинают погибать люди, много людей. И Тэхёну страшно от того, что количество может многократно увеличиться в ходе революции. Но он стоит на своей позиции, не собираясь капитулировать, пусть лучше пристрелят, чем он сдастся после того, что делал ради них. Пусть пытают, угрожают, бьют — Тэхён не промолвит ни словечка о Хосоке или ком-то ещё. И он сбежит, чувствует, что обязательно ещё увидит Чонгука, и тогда не побоится сказать ему всё, что горит в груди столбом огня. Тэ откидывается на подушки, он смог удержать слёзы под веками, не расплакаться перед ублюдком Хэбомом, это только начало, он сумеет восстановить свои силы и дать отпор.