la hora azul

Дисклеймер!

      В данной главе содержатся упоминания насильственных действий и подробное описание жестокости! Не советуется к прочтению людям со слабой психикой! Только для читателей, достигших возраста совершеннолетия!        Ответа на заданный вопрос, где находится грань справедливости, возмездия и жестокости, не существовало никогда единого. Для кого-то справеделивость сродни жестокости, для другого возмездие — есть справедливость. И к кому с этим вопросом не подойди, ты получишь столько ответов, сколько вообще способно быть в этом мире.        Мы заблуждаемся, утверждая, что в любви нет ничего жестокого. Разве не есть жестокость — желание обладать душой человеческой? Не становимся ли мы эгоистами в отношении людей, которых любим? Мы желаем обладать вниманием, чувствами — всем, что способен нам дать любимый человек. Желание это растёт, когда нам начинают давать больше, требования удваиваются, становятся всё алчнее, всё ненасытнее. Любовь — воплощение обратной стороны жесткости, её отражение. Любовь — хуже жестокости, ради любви человек способен решиться как на невероятно прекрасные поступки, так и на самые ужасные, какие могут только существовать.        И порой любовь сводит с ума не в романтичном выражении, не в цитате из романа. Любовь замыливает рассудок, а если к любви примешивается жестокость и испытания, она может стать катализатором сумасшествия, зависимости.        Как стало в его случае.        Любовь свела Тэхёна с ума, совратила его рассудок, заставляя объект симпатии ненавидеть, желать, находить успокоение в его руках и желание уничтожить всё, что может быть связано. Тэхён от непонимания, что ему со всем этим спектром делать, едет не спеша крышей. В его памяти мелькают картины нежности Чонгука, его глубоких глаз, что заметил Тэ, когда они только повстречались. А потом прожигают зрачками в ужасающих видениях, которыми наградили его одурманивающие лекарства, наркотики, когда их использовали, чтобы выведать у Тэ информацию.        Почему его мозг решил использовать образ Чонгука, Тэхён не имеет понятия, честно говоря. Если глубже погрузиться в тему, предполагает, что Чонгук выступил защитником его рассудка, защищая его, уберегая от потери разума, а потом сам этот образ, влекомый в иное направление, стал палачом.        Тэхён не может нормально спать по ночам, не может не думать, а когда особенно сильно погружается в мысли, образ Чонгука из пыточных видений приходит к нему, начинает извращать реальность. Тут уже Тэхён ищет Чонгука настоящего. Убедиться в реальности худощавой фигуры, в теплоте его плоти. Почему он выбрал именно этот метод? Как появилась зависимость от власти над ним?        Чонгук не может отказать, так же болезненно привязанный к Тэхёну, не оттолкнёт, даже если будет против. Словно за что-то ощущает вину, она обгладывает ему кости, так старательно, как и Тэ мысли, не позволяет погрузиться в сон. Чонгук мечтал оказался на месте Тэхёна, и тому не пришлось бы переживать эти недели в плену, пусть бы лучше мучился Чон, а не то солнце, которое уже погасло. И потому не отказывает. Никогда, ни при каких обстоятельствах. А Тэхён этим успешно пользуется.        Дыхание спирает от напора, чужие руки упираются в грудь, не позволяя подняться с кровати. Впервые за долгое время они остались наедине, и Тэхён решил ни минуты не упускать. Чонгук смотрит затравленно, оттого у Тэ в голове сумятица: он получает садистское удовольствие от того, что Чонгуку тоже может быть плохо от Тэхёна, а ещё остатки чувства вины, живущие в человеке, умершем в той палате. Тэхён больше не тот, каким его Чон встретил.        Он находит губы, кусается. Всё хуже, чем в прошлый раз, Тэхён слишком напорист, даже жесток. Сминает руками бока, обхватывает затылок, не позволяя отстраниться. С каждым разом Гук чувствует, что погибает от его действий, но не откреститься, не убежать, ведь ему кажется, что это он сделал такое с Тэхёном, когда не смог вытащить из палаты-тюрьмы вовремя и снять невидимые кандалы. До сих пор звук призрачного звона отдаёт в ушах. Тэхёна не спасли, душой он всё ещё там — на койке под наркотиками.        Чонгук позволяет ему снять с себя тёплую кофту, провести руками по телу: он впервые раздевается полностью. Живот вздрагивает, Чон лежит на кровати, придавленный усевшимся сверху Тэ — тот обнажён, что позволяет видеть худобу выступающих рёбер, тазовые косточки и бёдра, которыми Тэхён его сжимает.       — Дотронься до меня, — Тэхёна не трясёт, его разум чист в моменты, когда он близок с Гуком, а это практически эйфория.        Чонгук послушно тянет руку, обхватывает талию, чтобы сесть, поравнявшись с ним. Смотрит в глаза, а взгляд этот Тэхёна раздражает: виноватый, покорный. Будто Чонгук участь свою уже признал, принял и согласен на всё, что Тэ ни захочет с ним сотворить.        Он тоже хочет его, отрицать никак не выйдет, об этом красноречиво говорит стояк, плотным бугром упирающийся в задницу Тэхёна. Трётся о него, вынуждая Чона сдерживать голос. Это скорее привычка, потому что никого, кроме них, в квартире нет. Тэ обвивает шею руками, притягивает к себе, кусая губы почти до крови в жёсткой ласке.        Чонгука ведёт, перед глазами помехи, его тело само начинает решать, как ему себя вести, заставляя бёдра вздрогнуть, поддаться на виляния Тэхёна по его паху. Он толкается в ответ, грызёт себя изнутри за несдержанность, за желание подчиниться чужой воле. Он готов. Потому что это Тэхён, только для него. Ради этого человека Чонгук влез во всю эту херь с восстанием, ради него терпел, всё только из-за него. Их повело с первой встречи, прилипли друг к другу, теперь не могут оторваться. Оба осознают, что отношения эти обречены скатиться в ужас, дискомфорт и превратиться в травму.        Выдыхает в издевательский поцелуй, хватаясь сначала за ноги, потом стискивая ягодицы. От возбуждения уже тяжело дышать, Чон никогда никого так не хотел. Тэхён сам решает, что пора начать, грубо сдёргивает с него джинсы с бельём. Разглядывает, пока не принимается покрывать поцелуями живот, Чон с придыханием стонет от одного только вида, обнажённого Тэ, пока тот прокладывает губами пути к желанному.        Тэхён готовился. Он выискивает в тумбочке у кровати бутылёк с чем-то вязким, ставит ноги по бокам от Гука, бросает тот ему на грудь, не говоря ни слова.       — Хочешь, чтобы я был снизу? — взволнованно спрашивает, сглатывая. Тэхён видит — Гук готов даже на это ради него.       — Боги, нет, — стонет Тэ, схватив руку Гука и положив на свой живот. — Растяни меня, давай же.        Чонгук зависает на долю секунды, снова судорожно сглатывает, откупоривая бутылочку. Жидкость вязкая, масляная, Чонгук обильно набирает её на пальцы, глядя на подрагивающие ноги Тэ. Тот не сопротивляется, не шипит. До этого они обходились дрочкой и минетом, а теперь Тэхён оказался готов к более тесному, более серьёзному. На моменте, когда второй палец свободно входит в него, Тэ стонет. Протяжно, грудным звуком, что заставляет Чонгука едва ли не кончить от голоса. Тэ падает ему на грудь, позволяя продолжить растяжку, когда в него проникает третий палец. Сдувает чёлку с глаз, совершая первое движение бёдрами, трётся о член Гука своим. Тот готов помереть в эту же секунду.        На лбу бисеринки пота, Гук еле сдерживается от того, чтобы завалить Тэхёна спиной на кровать и сделать с ним всё то, что крутится прямо сейчас в голове.       — Давай, Чонгук, — в довершение добивает Тэхён, простанывая каждую гласную в ухо, сам уже насаживается на пальцы, умоляя о большем.        Чонгуку не нужно повторять, его уже ведёт во все стороны, а Тэ нетерпелив до ужаса: сам обхватывает член, направляя в себя. Гук хочет притормозить, но задыхается, когда тот опускается почти до упора, игнорируя боль. Он вскрикивает, зрачки закрывают радужку, и Чонгуку остаётся только вцепиться в талию Тэхёна, глотая воздух и постанывая от накативших ощущений.        Тэхён, удерживая Чонгука руками, упирающимися в плечи, двигается, вырывает из горла последнего высокие ноты, насаживается до закатанных глаз. Он уже на пределе возможного, сознание держится на тонкой нитке, ему настолько нравится подчинение и покорность Гука, что даже пальцы поджимаются на ногах.        Толчки интенсивные, влажные, у Чонгука голова кружится от того, как наполняется помещение стонами Тэхёна, так что он не выдерживает, перестаёт лежать безвольной кучей. Откидывает руки и перехватывает инициативу. Икры Тэ на его плечах, они всё в той же позе, но теперь ведёт Чонгук. Он, придерживая ягодицы и спину Тэхёна, проникает в него, заставляет вскрикивать каждый раз, когда достигает самой глубокой точки. Тэхён отдаёт ведущую позицию безропотно, теперь, чувствуя, как во рту скапливается слишком много слюны, а он даже сглотнуть её не может, пропускает тёмные волосы между пальцами, сжимает пряди у корней и держится второй рукой за плечи Гука.        Горячо, мокро, пошло. Его светлое чувство стало выражаться только так. Он только так в состоянии получить покой. Когда грубыми движениями его втрахивают в смятую постель, когда Гук входит в раж, вжимает его голову в одеяло. Внизу, он чувствует, уже всё распухло, но остановиться никто не сможет. У Тэхёна ни одной блуждающей мысли нет в моменты, когда его так берут, ничего не беспокоит, так что даже лёгкую боль можно стерпеть. Да и Гук оказывается хорошим любовником. Таким, что ласково целует плечи, грубо толкаясь в него при этом, заставляет закатывать глаза от очередного хорошего движения по простате.        Чонгук валится на него сверху, прижимает к простыне, покрывая поцелуями угловатые от худобы плечи. Что-то говорит, да только в голове Тэхёна звон стоит, как от колоколов, за ним ничего не расслышать. Кожа горит, внутри саднит от того, что произошло секунду назад. В попытках отдышаться, зажмуривается, ловит головокружение и лёгкую разморённость. Чонгук горячий, и этот жар позволяет уцепиться за реальность, не ускользать, не падать глубже в собственное безумие.        Гук целует его так, словно вернуть хочет с того света. Внутри мешанина из чувств, ему охота прильнуть, но также сильно хочется оттолкнуть. А потому Тэ не двигается.       — Тэхён… — зовёт он его, но не получает ответа, заставляя собраться слёзы в уголках чужих глаз. — Ответь мне.       — Ну что? — недоволен тем, что его тревожат в короткие минуты покоя, хочет остаться в этом ощущении штиля, задержать пустоту в голове.       — Ответь мне, — гулом звучит в ушах, вызывая желание зажать голову руками. Кажется, его трясут за плечи, реальность искажается, вызывая неподдельный ужас от того, что сейчас может случиться.        Тэхёну страшно, у него сердце замедляет ритм от мысли, что он может сейчас очнуться в злосчастной палате, а всё это окажется сном. И его чудесное спасение, его Чонгук, виноватым псом мечущийся рядом, вся их близость, дарящая умиротворение и прекращение бега раздумий. Распахивает глаза, глядя на обеспокоенного Чонгука, сжимающего до синяков плечи. Это он, сидя до сих пор без одежды, пытается привести Тэхёна в чувство, трясёт, как тряпичную куклу.       — Что?.. — кряхтит он, хватаясь за предплечья испуганного Чона.       — Ты отрубился, Боже, я думал… — Чонгук прижимает к себе Тэхёна изо всех сил, душа почти в объятиях, вздрагивает. — Ты не отвечал, глаза стеклянные, Господь, я думал…        Тэхён на прикосновения отвечает слабо. Кладёт руки на лопатки и слегка гладит, чтобы Чонгук успокоился. Отрубился? Ушёл в астрал, когда они закончили? Даже теперь, когда он, вроде бы, нашёл лазейку от ужасов собственного сумасшествия, видения начинают нагонять его и здесь, заставляют терять почву под ногами. Ему становится жутко от осознания: даже та отдушина, найденная им в Чонгуке, не спасает больше от яда в крови, извращающего мозг и путающего мысли. Смотря в потолок, Тэхён иронично делает ставку на то, как долго ещё сможет продержаться и не сойти с ума окончательно, поддавшись собственному умирающему душевному состоянию.

***

      Хосок скидывает с себя пыль, кричит что-то, а в ушах нещадно звенит после неудачного приземления, в ходе которого он ударился головой о землю. Вокруг царит вакханалия, бойцы из отрядов не справляются с поставленной задачей. Они по-прежнему разрознены, нет никакой дисциплины, как бы ни старался над этим Сунхи. Чиён воинственно загораживает командира своей хрупкой фигурой. Он не слышит, что за слова доносит её голос, разражающийся громом между присутствующими людьми. Чиён — отличный боец. Она смелая, стойкая и умелая девушка, быть может, это сам Хо слишком многое возложил на собственные плечи и теперь не в состоянии управлять тем, во что превратилась жизнь?        Звон в ушах идёт на спад, он чувствует, как под руку хватают, помогая встать на ноги. Минхёк, раненный в ногу, закидывает руку оглушённого Хоби на своё плечо, помогает не упасть снова после тяжёлого удара об асфальт.       — Прекратить! — слышится громогласный, но отнюдь не голос Чиён. Этот тон Хосок никогда не слышал от данного человека, а только возвращающийся слух увеличивает эффект от того, насколько может быть властным тот.        Люди тушуются и затихают не сразу, для этого Чонгуку приходится выскочить вперёд и поймать за шкирку самого бойкого, припечатывая его к асфальту мощным пинком в живот. Парень сгибается, народ испуганно отходит от Чонгука, теперь прижимающего чужую голову ногой к земле и заставляя кожу на щеке несчастного слезать, пачкать асфальт кровью.       — Я. Сказал. Прекратить, — безэмоциональное выражение лица пугает. Его Чон снимает с себя, словно маску, только с теми, кто за последнее время стал к нему волей-неволей слишком близок.        Толпа ропочет, но не продолжает буйствовать. Хосок, наверное, и сам бы склонил голову, если бы находился в числе бесчинствующих. Не зря, ох, не зря он гнался за Чонгуком, будто ощущал его внутренний стержень и огонь силы воли.       — А теперь ты, — Чон указывает на женщину средних лет с куском арматуры в руках, что ранее накинулась на парня, прижатого теперь к земле, из-за чего получилось побоище между своими. — Выйди вперёд и объясни всем присутствующим, каким таким хреном и по каким причинам вы устроили здесь это дерьмище.        Женщина взволнованно перекладывает арматуру из одной руки в другую. У неё содрана кожа на пальцах, кровоточат костяшки. То и дело утирает юшку из разбитого носа. Она выходит перед затихшей толпой, становится меньше под взглядом Чонгука, ссутулившись. Но тот неумолим: крепко прижимая голову, пыхтящего парня к земле и грозясь размозжить череп точным движением, если вздумает бунтовать.       — Я не могла оставить это так! — слабо вскрикивает женщина, вскидывая руки. — Я увидела под утро, что Хонсу тащит в завалы девочку, хотела пойти за ним, но в темноте потерялась, не смогла их отыскать.        На глазах женщины появляются слёзы, её начинает встряхивать от нарастающей истерики, но взгляд Гука даже на каплю не смягчается, он требует чёткого ответа, решения проблемы, внезапно приземлившегося на его плечи.       — Ей на вид-то было лет четырнадцать, Чонгук-щи… — женщина начинает плакать, пару людей несмело приближаются к ней, обхватывают за плечи в попытке успокоить. — Я вернулась туда через несколько часов, не знаю, что меня потянуло, правда… — всхлип. — И нашла там… тело. Только изуродованную фигурку ребёнка, над которым эта скотина поиздевалась!        Женщина указывает дрожащей рукой на лежащего под чонгуковой ногой Хонсу, девушка помладше сжимает её в объятиях, успокаивая.       — Разве это — справедливость? Да, она была когда-то «жаворонком»! Но кто дал ему право так надругаться над нею? — ревёт женщина, содрогаясь от паники и страха, а ещё от злости. Люди потерянно стоят в глухой тишине, прерываемой только звуками чужого страдания по неизвестному человеку.       — Они издевались над нами и нашими детьми годами! — раздаётся мужской голос из толпы, никто не может найти конца и краю этим размышлениям и тому, какое решение стоит принять.        Взгляд у Чонгука такой же жёсткий, каким был в начале. Бесстрастный Судия, готовый к расплате как за свои, так и за чужие ошибки.       — А чем мы будем лучше них, если будем поступать так же? — голос его заставляет замолкнуть внезапно проснувшуюся и начавшую спорить толпу.       Они разместились на участке частного сектора, где раньше жили элитные «жаворонки». Все вновь смолкают после слов Чонгука. Кто-то смотрит на него с любопытством, кто-то с ненавистью и желанием начать новую драку.       — Чем он лучше ублюдков, что издевался над нами? Человеческая жизнь — святость неприкасаемая. Даже учитывая то, сколько мы перенесли, мы не можем перекладывать вину на тех, кто ещё даже мыслить не способен на нашем уровне или нести ответственность за поступки. Тем более за чужие.        Чонгук склоняется, окидывает Хонсу безразличным взглядом и заставляет встать.       — У нас сейчас и без того жестокость на каждом шагу. И я тоже могу быть жестоким, — Гук смотрит так, что не поймёшь: ударит он тебя сейчас или пощадит. — Я возьму на себя ответственность нести бремя права.        Хонсу складывает пополам от сильного удара в грудь. Он почти падает, но Гук держит его за шкирку, нанося целую череду увечий: по лицу, по шее, по рукам и туловищу. Завершает он всё это резким ударом в пах, отчего Хонсу падает на землю почти без сознания.       — Заприте ублюдка в подвал одного из домов, пока мы не организуем карцер. Хотите правосудия? Я сам им стану.        Чонгук смотрит из-за плеча, что заставляет его выглядеть ещё внушительнее в чужих глазах. Аура, исходящая от него, не позволяет никому даже начать роптать. И с этой минуты Гук становится Судиёй, что решает конфликты, к кому идут за помощью и защитой. Его боятся и им восхищены, так что Хосок слюни пускает на властность его души, ведь самому ему не хватило стойкости и авторитета для подобного: он может подобное выцыганить, отбить, но благоговения у людей не вызывает. Лишь страх за собственную жизнь.

***

       Хоби принимает решение создать отряд полиции. Они будут исполнять обязанности блюстителей, следить за порядком и исполнением правил, что зачитала недавно для всех Чиён. Она также входит в полицейский отряд и находится теперь под командованием Гука. Хосок об ином и мечтать не смел, в его самых глубоких задумках ничего не было организованно. Он сделал, что сделал: разжёг пламя революции, но ума и силы духа играть с огнём и перестраивать государство не хватает. А потому ему нужны такие люди рядом: Чонгук, Чимин, Юнги и Джин с Джуном. Они составляют свиту близких соратников, без которых корона с головы Чон Хосока слетит вместе с ней же.        После устроенного Чонгуком шоу на публику, что ему самому, честно говоря, стоило душевного равновесия, непонимание и беспорядки существенно уменьшились. На внеочередном собрании, созванном Хосоком, должен был появиться особенный гость, из-за которого Чимин не выходил на связь несколько дней, чем ужасно нервировал Юнги, гавкающего на каждого проходящего мимо и с трудом выполняющего свою работу по информационным атакам и обучению новых «хакеров». Юнги нервно кусает ноготь на большом пальце и дёргал ногой, пока главы отрядов повстанцев стекались к месту проведения совещания. Чонгук мрачной тучей ни с кем не разговаривает, Чиён флегматично чешет щеку со шрамом. Сунхи и Минхёк тихонько общаются между собой. Хосока ещё нет на месте.        Дверь с грохотом открывается, бьётся о соседнюю стену стальной ручкой, заставляя некоторых испугаться и вздрогнуть от резкого звука. В помещение вталкивают фигуру с мешком на голове, человек больно приземляется на колени, грузно падает на бетонный пол разорённого дома, в котором они собрались. Чонгук ощутимо напрягается и спускает до этого лежавшие на подлокотнике пыльного кресла ноги, касается подошвами ботинок пола. Чиён выпрямляется вслед за своим командиром, следит за обстановкой в комнате и за тем, как входят следом за пленным Хосок и Чимин. Последний выглядит потрёпанным: от лоска прежней жизни остались светлые кончики волос, словно присыпанные пеплом, основную массу причёски он убрал резинкой, открывая лицо. На нём красуются свежие синяки, которые замечает Юнги и хмурится. Чимин пинает пленённого человека в бок острым носком сапог, что укутывают икру, добираясь до колена. Тот стонет приглушённо из-за мешка, ёрзает и шипит в пустоту. Хосок перешагивает через него, позволяя Чимину самому за шкирку поднять тело с пола. После усаживается на стул, чтобы смотреть тому в глаза, когда мешок пропадает с головы.        Чимин сдёргивает материю, открывая припухшее и избитое лицо Хэбома — главного помощника Ким Хваниля и человека, почти убившего Тэхёна. У Гука ярость вскипает в котле разума, глаза застилает пеленой, так что Сунхи и Чиён силой удерживают его на месте, пригвоздив крепкой хваткой к креслу, где он сидит.       — Пустите, блять! — рычит Чонгук, не прекращая попыток выбраться и удушить тварину собственными руками за то, что он сотворил с Тэ. — Пусти, я сказал! — орёт он на Чиён, впервые показывая окружающим такие спектры боли и злости, отражающиеся на красивом лице.       — Простите, командир, — мямлит ошеломлённая Чиён, но хватку сильных рук не разжимает, а продолжает удерживает взбесившегося Гука на месте, чтобы тот раньше времени глупость не сотворил.       — Эй, Гукки, хорош, — цокает языком Хо, глядя на то, как привыкают к свету глаза Хэбома. — Потом оторвёшь ему всё, что душеньке твоей будет угодно. Но, для начала, давай его допросим. Сперва даже мирным путём.        Хэбом кривит рот, отчего его избитое лицо кажется более уродливым, смотрит на всех заплывшими от ударов глазами так, будто они — мошки под его ступнями.       — Серьёзно думаете, что я вам слово хоть одно скажу? Ха!        И сразу же задыхается от сильного шлепка по лицу. Он больше предназначен для того, чтобы унизить ранее высокопоставленного человека, получающего сейчас оплеухи от какого-то мародёра из низов. Хосок слащаво улыбается, оперевшись подбородком о спинку стула. Наблюдает за сменяющимися негодованием и злостью на лице Хэбома, что тому скрыть не удаётся. Снова пощёчина, даже более сильная, чем первая Она заставляет голову того качнуться, наклонившись влево.       — Уважаемый, мы тут все грязь под вашими ногтями, понимаю. Но если не хотите по-хорошему, мы сделаем так, что вы будете умолять нас выслушать информацию.        Хэбом на провокацию Хо не хочет реагировать, да только тот улавливает нотку страха на дне его зрачков: умом чиновник понимает, чтó с ним могут сотворить, и это его пугает, но пока гордость стоит на первом месте. Плюёт под ноги Хосоку, но не видит на его лице никакой реакции, только всю ту же обманчиво добрую улыбку. Но этот жест, к сожалению Хэбома, незамеченным не остаëтся, Хосок не позволит ему так поступать. Сломит поганую гордость, извратит сознание. Точно так же, как тот поступил с Тэхёном, когда изо дня в день накачивал наркотиками, чтобы тот сходил с ума.       — Минхёк, радость моя, — тянет Хо, обернувшись на насупившегося от данной клички парня. — Не мог бы ты помочь мне?        Эта способность, приобретённая с печальным опытом, выявилась относительно недавно, когда Минхёк предложил помочь выбить информацию из Хонсу, изнасиловавшего и убившего малолетнюю девушку. Минхёк довёл того до такого состояния, что преступник и сам просил прикончить его в эту же минуту. И всё это с крайне незаинтересованным лицом, хотя в других ситуациях был более, чем эмоционален.        Минхёк подходит ближе, смотря на Хосока хмуро. Руки держит в карманах, вид достаточно расслабленный. Если бы его тут не знали, не придали бы значения. Однако все присутствующие, кроме самого Хэбома, понимают — Минхёк уже на той стадии смены настроения, когда вот-вот перейдёт в безразличие, несущее за собой жестокость.        Минхёк молчит, глядя на Хэбома, кисти расслабленно лежат в карманах брюк. Чимин отходит, отворачиваясь. Ему всё ещё тяжело наблюдать за подобными ситуациями, потому он приближается к Юнги и присаживается на подлокотник кресла, где тот устроился. Хосок сидит на своём месте; отсюда ему замечательно видно всё, что будет происходить через считанные минуты.       — Это последнее предупреждение, уважаемый, — в тоне Хо нет ни капли уважения, только прослеживается след угрозы, обманчиво ласково касающейся щёк, поглаживая, перед тем, как ударить. — Когда Минхёк возьмётся за тебя, обратного пути не будет. Его никто останавливать не станет.        Хэбом волком глядит на Хосока, дëргает связанными руками, но молчит, оставаясь при своём. Хосок поражается, когда видит стойкость, восхищëн даже если это враг. Это заслуживает если не уважения, то признания точно. А потому он будет немного благосклоннее к этому мужчине, не позволив Минхёку продолжать издевательства после того, как они достанут информацию.        Успокаивающийся Чонгук, которого до сих пор придерживают на месте Чиён и Сунхи, зло смотрит в сторону пленного. Чимин чувствует лёгкое прикосновение к ладони, свисающей с бедра, где он разместил руки, обхватывает пальцы Юнги, позволяя закрыть себе обзор. Он не должен показывать страх, но что делать, если от него не скрыться? Он, как и Тэхён, знает Хэбома с детства, но предательство, принесённое в их мир и измывательство над Тэ — слишком непростительные вещи. Даже несмотря на то, что Чимин боится, брезгует, не хочет видеть ужасных картин, Тэхён достоин отмщения. И Чимин на нём присутствовать будет.        Минхёк роется в карманах, вытаскивает кисть с зажатой в ней пачкой толстых сигарет. Она слегка помята от того, что лежала в кармане. Шуршит фольга упаковки, щёлкает тихо зажигалка. В помещении такая тишина, что слышно даже то, как тлеют бумага и табак, когда Минхёк делает первую затяжку, глядя перед собой. Хэбом внимательно наблюдает за тем, как тот выдыхает дым через ноздри и рот, как сизые завитки растворяются в воздухе. Ещё одна затяжка, кончик сигареты продолжает алеть, привлекая внимание пленного и заставляя задуматься: что станет следующим шагом?        Не успевает Минхёк до конца выдохнуть дым, как по комнате разносится слабый вскрик, который Хэбом сдерживает, крепко сжав зубы. Сигарета пропаливает пыльную и местами порванную одежду, касается своим пламенем кожи, вызывая приступ красных вспышек перед глазами. Хэбом держится, стискивает челюсть, не позволяя звукам вырваться на волю, радуя уши собравшихся. Хосок заинтересованно наблюдает за нечитаемым выражением лица Минхёка, который вдавливает почти согнувшуюся сигарету в плечо мужчины, тушит, будто в пепельнице. Хэбом бледнеет, синяки и кровоподтёки становятся ещё ярче на меловой коже. Но он молчит, вызывая всплеск изумления у Хоби.        Минхёк смотрит на своё творение оценивающе — ожог краснеет, вблизи от пленного пахнет палёным мясом, но на лице молодого палача ни единой эмоции. Так, словно он сейчас делает что-то привычное, что уже настолько въелось в мозг и дошло до автоматизма, а эмоций не вызывает. Оттягивает край прожжëнной ткани, смотрит на подрагивающее плечо, ведь видно — Хэбому больно, только он стойко терпит боль, продолжая молчать.        Давит в кругляшок раны пальцем, заставляя дыхание пленного сбиться, давит и крутит, причиняя новую порцию ощущений. Выуживает следующую палочку сигареты из пачки. Хэбом глядит зло на повторяющуюся процедуру: Минхёк прикуривает, прячет зажигалку в карман и делает несколько затяжек, выпуская дым в потолок. А потом прикасается тлеющим концом к другому месту. В этот раз выбор пал на живот. Хэбом дёргается, пытается отползти, но Сунхи и Хосок оказываются быстрее, хватают его под руки, удерживая Хэбома на месте, что позволяет Минхёку впечатать живой огонь в нежное место у пупка. В этот раз изо рта вырывается стон. Звук слабый, его в себе давит Хэбом, старается не показывать, как быстро ломает его пытка. И всё ещё молчит. Ни просьбы о пощаде, ни единой мольбы прекратить издевательства.        До ушей Чимина доносится пыхтение и скулёж, когда Минхёк тушит сигарету, он не хочет оборачиваться, ему достаточно звуков, чтобы начался тремор в пальцах. Юнги старается его успокоить, поглаживает по ладони. От криков Хэбома тому нехорошо, но сколько раз в палате о пощаде кричал Тэхён? Сколько дряни влили в его организм, извращëнно стараясь достать данные?        В уголках глаз пленного копятся слёзы, он уже не смотрит на своего палача. Только едва заметно вздрагивает, когда слышится третий щелчок зажигалки. Замечает плывущий сизый дым над собой, чувствует крепко удерживающие его руки. А потом внутреннюю сторону бедра обжигает. Это больно, пытка повторяется раз за разом. В этот раз Хэбом кричит, сдавленно, но кричит, издаёт звуки, почти сдаётся, но Минхёк резко останавливается, отбрасывает в сторону сигарету.       — Не поможет, — бубнит себе под нос. Выпрямляется, не глядя, как Хэбом исходит соплями из носа и каплями слёз на грязном, избитом лице.        Оглядывает комнату в поисках того, что может пригодиться. Помещение, совсем не подходящее для того, чтобы пытать в нём человека. Но остановись они сейчас — потом он не добьётся ответов. В данную минуту, когда боль запустила процессы в психике, предлагающие пойти на уступки с надеждой, что его оставят в живых, Минхёку нужно продолжить, заставить сдаться, сломив. Взгляд падает на папки, лежащие рядом с Чиён. Он приближается к столу, роется в папках. Сама бумага достаточно тонкая, но вот обложка папок похожа на картон, Минхёк трогает её руками, слегка изгибает, изучая. Глаза Чиён следуют за его движениями, брови напряжённо сведены к переносице, когда тот отворачивается, возвращаясь к своему делу.       — Крепко обхвати его ногами и руками, заставь запрокинуть голову, — приказным тоном выдаёт, глядя на Сунхи. Тот подчиняется, потому что в этом действии Минхёк главный и сведущий. — Хо, раскрой ему глаз.        Хосок вздрагивает, словно до него доходит смысл всех приготовлений и то, что собираются сделать с пленным. Он тоже подчиняется, доверяет чутью Минхёка, раз тот решил сделать именно так, а не иначе, то Хосок прислушается. Сунхи крепко сжимает пояс Хэбома ногами, сидя позади на полу, одной рукой стискивает корпус, фиксирует положение, чтобы не было возможности двигаться. Второй же рукой крепко впивается в грязные волосы, заставляет откинуть голову назад. Хоби приближается, на его руках тонкие тканевые перчатки, что он успел достать из кармана, потому что пачкать руки никакой охоты нет. Глаза Хэбома подбиты, они опухли и приобрели близкий к лиловому оттенок, веки почти не открываются. Пленный часто дышит сквозь зубы, постепенно догадываясь, чему его сейчас подвергнут. Прикоснувшись пальцами к векам, Хо раскрывает глаз так широко, как позволяет отёк, не даёт Хэбому моргнуть.        Минхёк отрывает обложку папки, держа более плотную бумагу в руках ровным концом наружу. Подходит к дрожащему Хэбому, склоняется, чтобы быть ближе к лицу.       — Я лишу тебя глаза. Медленно, даже очень. Начну с угла, двигаясь к радужке. Это будет невыносимо больно, понимаешь? — Минхёк хочет ответов, сначала пытается сторговаться о цене — глаз Хэбома за информацию. Но пленный держится до последнего, надежда на то, что сопляк блефует, всё ещё есть.        Молчание Хэбома — флаг старта для Минхёка. Приказав Хосоку держать глаз крепче, чтобы не закрылся, наклоняется ещё ниже, подносит бумагу ближе к лицу, заставляя Хэбома всхлипывать едва слышно. Глаз зафиксирован, Сунхи держит так крепко, насколько хватает всех его сил. Острым краем бумаги можно больно порезать палец, травмировать кожу. Это неприятно. Но что будет, если медленно резать глазное яблоко? Сейчас у Хэбома есть возможность испытать подобное ощущение на себе.        Минхёк начинает от конъюнктивы, с внутреннего уголка глаза, касается острым краем бумаги плоти, давит на белок, что уже заставляет Хэбома вопить с силой, будто в желании оглушить своих истязателей. Бумага становится влажной от крови и слёз, но Минхёк ведет её дальше, ближе к середине, где дрожит расширенный зрачок.       — Хватит! Умоляю! — верещит пленный, по его лицу течет кровь, тело содрогается от боли, почти извивается в крепкой хватке Сунхи. — Я всё расскажу! Остановитесь!        Минхёк прекращает сразу же, он не дошёл миллиметра до радужки, боль сломила Хэбома раньше, чем он смог добраться до зрачка. Отбрасывает в сторону окровавленный лист, брезгливо глядит на собственные руки, пока Хосок и Сунхи поднимаются на ноги, оставляя скулящего Хэбома лежать и содрогаться в позе эмбриона от боли.        Из того, что они узнали от Хэбома, ребята могли судить о вещах более развёрнуто. Информация не несла множества имён тех, кто будет участвовать в операции, но зато Хосоку стало понятно: правительство затихло неспроста. Они готовят контратаку на бунтующих, думая, что они всё такая же кучка необученных сопляков, не имеющих понятия о том деле, что затеяли. Это является правдой лишь на половину. Чонгук и Сунхи вплотную занимаются дисциплиной, муштруют отряды, призывая их действовать слаженно, обучают приказам и стратегиям ведения дел, когда те или иные группы попадают в западню и очередную стычку. Но этого мало. По сравнению с армией государства, поредевшей, но всё ещё превышающей численность мятежников, они слишком неопытны, недостаточно организованны, не продумывают так досконально каждый шаг. В числе людей Хосока слишком много молодых. А ещё под защитой остались женщины и дети, не способные к открытому противостоянию и имеющие шансы подвергнуться первым прямым атакам.        Хэбом ясно сказал: места пребывания мирных успешно вычисляются, их будут бомбить в первую очередь, чтобы подорвать веру в лидера, неспособного защитить семьи тех, кто за ним идёт. Это умный ход, психологическое давление заставит начать новые беспорядки, а горе от потери близких подкосит душевное состояние. Хосок знает о готовящемся нападении, но не сможет достаточно быстро переместить большое количество людей в безопасные места, которых осталось и так мало. Из этого можно судить, что тогда самым оптимальным шагом будет первыми нанести удар по правительству. Скорее всего они так же заденут мирное население, Хосока и его близкий круг будут сковывать кандалами… Ведь они-то, в отличие от армии, не смогут беспрепятственно и бездушно косить мирных жителей ради победы. От того шансы выиграть сильно снижаются.        От размышлений его отрывают тёплые руки, коснувшиеся напряжённых плеч, пальцами пробежавшие по мышцам, в последнее время совсем не расслабляющихся. Джин утыкается подбородком в голову Хо, заставляя последнего довольно зажмурить глаза. Его обволакивает тепло, что дарит Джин, успокоительное в виде живого человека. После признания в том, что они друг к другу чувствуют, в момент, когда Хосок признал существование их отношений, жить стало одновременно проще и сложнее. Проще от того, что у них появилась возможность без стеснения демонстрировать друг другу эмоции, переживания и выражать поддержку. Джина он засунул в сравнительно безопасное место — организованный госпиталь, где он, под командованием Намджуна помогает больным и раненым.        Сложнее стало от того, что с признанием взаимной любви, Хоби стал объектом вечного страха за жизнь Сокджина. В его голове крутилась навязчивая идея — спрятать, уберечь, чтобы того не коснулись последствия войны, но не мог заставить добровольно покинуть поле развернувшихся действий. А в груди всё нарастало чувство тревоги за Сокджина.        Наслаждаясь мягкими поглаживаниями, что волшебно расслабляли уставшее тело, а то давно нуждалось в качественном отдыхе, которого было так мало в последние дни, Хосок касался губами костяшек чужих пальцев, гладил предплечья. Джин оседлал его колени, отвлекая от планов и карт, разложенных на шатком столике, что Хо гордо называл рабочим местом.       — Ты устал, — бормочет Джин, он, видимо, проснулся недавно и, заметив отсутствие Хосока, пришёл уговаривать на отдых, — нужно поспать. Ты не должен быть уставшим.       — Я очень хочу отдыхать, но…       — Никаких но! — начинает заводиться Сокджин, щёлкая Хосока по лбу. — Я хочу, чтобы ты выспался перед завтрашним принятием решения. Мне тоже с утра в госпиталь, кажется, начинается эпидемия гриппа, больных так много, столько детей. И перед тяжёлым днём я хочу побыть с тобой.       — Ладно, хорошо, — Хо подхватывает Джина за бёдра, бросает работу, пусть и не должен, подчиняется тому, ради которого готов на многое, следуя к спальному месту.       Сокджин — отдушина. Мягкий уголок солнечного света в мире, где всё заволокло пепельными хлопьями. И как раньше Хосок этого мог не понять? Как посмел не ценить? Сокджин — его дом, человек, ради блага которого он готов вести гражданскую войну, если при этом результатом станет джинова спокойная жизнь. Хосок создаст мир, где Сокджин сможет быть чувствительным без опасения, где будет громко смеяться, заниматься любимым делом, жить с ним в счастье. И готов пройти ад, чтобы этого достичь.

***

      — Я думаю, стоит начать с вычисления места, где правительство хранит остатки оружия. У нас мало запасов, — Сунхи указывает пальцем на карту, тыча в точки, о которых ему известно. — Юнги уже получал данные, но в его распоряжении слишком мало оборудования, чтобы взломать системы охраны базы с ракетами, которые планируют запустить.       Хосок смотрит на места, куда указывает Сунхи, смотрит на Юнги, грызущего ноготь на большом пальце. Им и правда недостаёт оружия и техники. С таким положением дел проигрыш не за горами. Придётся брать отчасти хитростью, он не может пустить своих людей в мясорубку рукопашного боя.       — Нужно достать тебе более мощный компьютер, — выдаёт Хо, на что названный брат кивает, согласен. Ему нужна качественная техника и многие мелкие приборы для смены адреса компьютера, изменения местоположения и взлома систем. Одной гениальности недостаточно для обширных действий.       — Чимин, — тот вскидывает голову от бумаг, которые перечитывал раз за разом, стараясь найти то, за что его разум зацепится, — как обстоят дела с переговорами?       — Отец пока не отвечает, думаю, мне нужно лично к нему заявиться, — флегматично отвечает, ровняет стопочку документов, описывающих разговор с Хэбомом и все данные, что он выдал. — Хо, мне кажется, тут есть несостыковки…        Чимин не успевает договорить, в коридоре разносятся крики и топот, заставляя четверых присутствующих напрячься, выпрямить спины. Чонгук влетает в комнату, распахнув дверь, его глаза округлены от ужаса. Это от того, что он собирается сказать сейчас, зная, как отразится данная информация на их лидере.       — Госпиталь… — задыхается от бега глава полиции, руки дрожат, он испуган произошедшим и тем, что грянет на всех них после того, как Хосоку станет известно, — госпиталь подорвали.        Внутри что-то обрывается в один миг. Громкоговоритель в голове транслирует вчерашние слова Джина о том, что началась эпидемия гриппа, что им с Намджуном предстоит много работы. Хосок бледнеет, его глаза стекленеют, а руки расслабляются, безвольно повисая вдоль тела.       — Выжившие? — глухо спрашивает он, а его голос эхом отражается от стен помещения, где все замолчали.       — Мне жаль, Хоби, — дрожащим голосом произносит Чонгук, Чимин же начинает беззвучно плакать, поднимаясь с места и едва не теряя опору в виде пола, — выживших нет.        Хосок ощущает падение, в его глазах двоится что-то говорящий Сунхи. Кажется, его трясут за плечи, зовут. Юнги маячит с ошарашенным лицом перед взглядом. Краем глаза он замечает, как Чон удерживает в положении стоя рыдающего Чимина. Ему больно так, что звёзды осыпаются с неба. Даже место, которое он считал безопасным для Джина, таковым не оказалось… Он сам позволил ему пойти на помощь Намджуну, сам не перечил, позволяя принимать решения относительно себя, а теперь потерял. Потерял, снова лишился его. Ужас, что Хо испытывал в больнице — ничто, по сравнению с тем, что клубится, готовясь к взрыву, внутри сейчас. Хосоку нечем дышать. По мановению его руки оказывается перевёрнутым массивный стол, разлетаются в стороны бумаги. В голове возникает воспоминание их близости в таком же кабинете, где пол был усыпан белыми листами. Это делает ещё больнее, ещё мучительнее сжимает душу. Сокджин погиб, помогая людям. Мёртв. Разорван на клочки.        Юнги пытается удержать его, хватает за руки, хочет обнять, утешить. Но Хосок превращается в дикого зверя, он кричит так, что закладывает уши у самого, пугает подошедших к кабинету парней, теперь испуганно прячущихся за косяком. Его раньше не видели таким, за извечной лёгкой улыбкой не заметно истинного характера. Но Хосок не может скрыть того, что его только что сломало напополам, изувечило на всю оставшуюся жизнь. Ублюдки лишили его последнего луча солнца, закрыв небо облаками пепла. Ему больно, больно! Так сильно, что он вот-вот сойдет с ума, лишится способности думать и рассуждать. Хосок чувствует, что погибает, пока ему не прилетает пощёчина, отрезвляющая в считанные мгновения.        Тэхён стоит перед ним. Они видятся впервые после его спасения из больницы. Замахивается снова, обрушивая на скулу Хо мощный удар, неожиданный от его исхудавших тонких ручек, заставляет Хоби повиснуть в руках ошалевшего от появления Тэхёна Юнги. Чонгук держит в руках вздрагивающего Чимина, чья голова повисла, бессильно и жалобно. Хосок поднимает голову на Тэ, смотрящего холодно, отстранённо. Это не от того, что ему не жаль. Он знал этих людей, ему больно от количества погибших в госпитале. Но сейчас Тэхён — единственный, кто смог отстраниться и остаться в рассудке после потери.       — Приди в себя, лидер, — чеканит Тэхён так, что его слышат абсолютно все. — Приди в себя, встань с колен и начинай продумывать ответный удар. Джина не вернёшь, как и Намджуна. Но у тебя под крылом ещё много невинных. Так верни себе самообладание и защити их.

***

       Огонь. Он везде. Пламя пожирает людские тела, и сейчас их не жаль. Осознание и вина придут потом, потом они будут корить себя за произошедшее. Он становится жесток. С признания Сокджина и Намджуна мёртвыми прошло более восьми дней, но боль их не уменьшилась, не оставила сердца. И боль эту Хосок транслирует в мир, показывая: вы смогли это сделать. У вас получилось меня сломить. Но есть возможность, что вы пожалеете об этом поступке.        Его гнев неумолим, он готов сжечь весь мир, потому что, как ни молился, как ни берёг, упустил единственное, что стало дороже собственных целей. Без Джина всё стало бессмысленным. Он затевал всё ради того, чтобы люди жили мирно, имели одинаковые права. Он продолжил войну, встал в её главе, неся знамя смены власти, чтобы иметь шанс жить с тем, кого он выбрал без страха голода, без ущемлений. И шёл вперед, не сдаваясь, когда они, наконец, смогли быть вместе, с трудом преодолев трудности взаимоотношений. А теперь у него единственная цель: сломить противника так же сильно, как сломлена душа внутри, покарать, без разбору скашивая чужие жизни руками Жнеца.        Хосок срывает маску, стоя на возвышении в нескольких метрах от подорванного здания, где находилось убежище. Он собственноручно лишил жизни всех: военных, мирных, чиновников, укрывающихся в бункере под зданием. В ловушке оказались сотни людей, но в данный миг ему плевать. Пусть огонь сожрёт их, пусть покарает за чужие грехи, в конце пути Хо готов за всё расплатиться собственной жизнью, отправиться в Ад. Но не в это время, не сейчас, когда ему так хочется отмщения.        Уши улавливают крики вокруг, боковым зрением замечает пламя, проглатывающее балки, ошмётки бетона и стен, воняет горелым, но Хосок наполняет лёгкие этим запахом. Он безрассуден, молод и неопытен. Но это не значит, что не в состоянии ответить. Он выжал из Юнги все соки, чтобы тот нашёл все убежища. Их оказалось восемь. Четыре из них за прошедшее время Хосок своими руками уничтожил, не жалея никого.        Глядит на толпу успевших спастись, внизу темно, испуганные лица освещает громадных погребальный костёр. Люди бегут, плачут, пока он наблюдает за паникой. Сколько бы с ним не порывались поговорить, принять на себя часть боли, Хоби всех игнорировал, обходясь лишь обсуждениями планов и короткими приказами, не подлежащими оспариванию. Чимин ходил мрачнее тучи, часто его заставали в слезах, но следом за Хосоком мстить тот не пошёл, переживая горе с помощью Юнги. Хо услышал из всех слов только Тэхёна, велевшего ему подниматься и продолжать начатое, ведя людей к тому, чего они все желают.        Взгляд цепляется за фигуру в толпе, Хо замирает, замечая знакомые глаза. Призрачный образ Сокджина смотрит на него с осуждением, с болью и разочарованием. На нём та же куртка с уточкой, на голове беспорядок пышных кудрей, увенчанный короной из пепельных хлопьев. Хосок задыхается. Срывается с места, бежит туда, где стоит призрак, но примчавшись, никого там не находит. Призрак преследует его во снах, осуждает, говорит знакомым мягким голосом. И смотрит так, как смотрел Джин, если Хосок совершал что-то жестокое.        Хочется крикнуть: «Ты оставил меня здесь! Ты бросил мой разум, утащив с собой душу на тот свет! Я не могу без тебя, совсем один, я не смог выдержать испытание и не поддаться желанию мстить». Призрак исчез, вытек между пальцев струями чистой воды, оставив на ладонях следы былой влаги. Она испаряется с кожи от жара гнева и углей боли. Хосок стоит посреди паникующей толпы, люди пробегают мимо в попытках спастись, а он может только стоять и глядеть на руки, испачканные в саже и бетонной крошке. Джин мёртв меньше, чем сам Хоби, его образ живёт в голове любящих его людей, его совесть и нежелание жестокости остались в тех, кто пытается противиться воле Хосока уничтожать всех вокруг. Да только в Хо умерло что-то вместе с телесной оболочкой Сокджина. Что-то основательное, что не заменить, не исправить. Он был его совестью, его честолюбием, а теперь остался только гнев. И боль.        Кидает последний взгляд на полыхающее здание, на столбы дыма, вздымающиеся к небу, на сноп искр, то и дело рисующий пламенные узоры на фоне пасмурного полотна без звёзд. И отворачивается. От мира. От людей. От себя. Призрак Джина за его спиной горько смотрит вслед, роняя слёзы на пепелище. Он безмолвен, а так хотелось бы, чтобы родной голос привёл Хосока к благоразумию. Призрак молчит, смотрит на огонь, пока сгорбленная фигура отдаляется.        Чимин смотрит на то, как Хосок вваливается в комнату совещаний, пропахший дымом и усеянный пеплом от пожара, развернувшегося по его вине.       — Пора остановиться, — начинает он, но Хо не слушает, — Хосок, это не нормально. Нам всем больно, но страдают мирные люди, которых ты, как и Джин, хотели уберечь.       — Не произноси! — взрывается тот, упираясь руками в край стола. — Заткнись, Чимин.       — Что? Думаешь, я тебя не понимаю? Я не потерял там их? — Чимин срывается на крик, швыряет в Хосока подушку с кресла, где последний ночует, не находя сил вернуться в то место, где жил последние недели вместе с Сокджином. — Думаешь, мне не больно? Чонгук не сходит с ума? Юнги не мечется из угла в угол, не имея понятия, как тебе помочь?!        Хосок пустыми глазами смотрит на Чимина, у которого ком в горле стоит.       — Считаешь, я не понимаю, как тебе может быть больно? — голос вздрагивает, срывается на полушёпот. — Я тоже их потерял. Я тоже горюю. Все оплакивают их! Я любил этого человека много лет, столько раз его терял, а теперь он мёртв. Как и тот, кого любил ты, — Чимин задыхается от собственных слов, комок в глотке растёт, перекрывая дыхательные пути. — Я оплакиваю Сокджина, я оплакиваю Намджуна и каждого из невинных, кто погиб. А ты вместо того, чтобы позволить нам приблизиться и прожить это горе, убиваешь ещё больше людей!        Хосок не отвечает, но его тело начинает вздрагивать, когда за спиной почти плачущего Чимина появляется снова Призрак. Он, красив, как реальный Сокджин, смотрит с болью на дрожащие плечи Пака, словно хочет утешить, коснуться, согласиться с этими словами.       — Сокджин был против напрасных смертей, против издевательств! — рыдания всё-таки вырываются из груди, искажают слова, делая их понятными только отчасти. — Неужели, ты не можешь последовать его воле и сохранить то человеческое, что он в тебе открыл?        Хосок уже дрожит, ощущает, как лицо становится влажным впервые с того дня, когда обрушился его мир. Капли копятся на подбородке, стекают на шею, заставляя грязную от сажи одежду промокнуть. Он стоит, дрожит от скопившихся эмоций, понимая — Чимин прав. Не стоило отгораживаться трёхметровым забором от тех, кто так же горюет и плачет по потерянным жизням. От людей, почти ставших ему семьёй за такой короткий срок. Не стоило поддаваться гневу и мстить тем, кто не виноват. Сокджин ненавидел бессмысленную жестокость, ненавидел людские страдания. Потеряв опору, Хосок нарушил все принципы любимого человека и совершил ужасные поступки, погубив множество людей.        Ноги не выдерживают многодневной усталости, роняют Хоби на пол. Слёзы не заканчиваются, только текут сильнее, когда такой же плачущий Чимин опускается рядом с ним на колени, обхватывает его руками, позволяя уткнуться в своё плечо.       — Давай, Хоби, — выдыхает Чимин, сжимает плечи и голову того, словно обволакивает, пока собственное горе капает с губ, — давай. Оплачь его. Оплачь их всех.        Рычаг ломается под весом эмоций, спускового крючка больше нет, скопленное прорывает плотину, вырываясь в задушенном крике, в рыданиях, в сжатых пальцах на лопатках Пака. Хосок кричит и плачет спустя восемь дней, выпускает из себя огненную птицу, сжигавшую его изнутри. Он плачет громко, позволяя Чимину усесться рядом и поглаживать его по голове, плачет ему в грудь, цепляясь за одежду. Тот покачивается, держа Хо в руках, из стороны в сторону, делит с ним горе в пустой комнате.        Истерика заканчивается, в голове звенящая пустота. Во рту сухо, Хосок обессиленно виснет на Чимине, чувствуя, что боль не прошла окончательно, но стало легче. Немного, лишь на крупицу, но эта кроха позволила ему выдохнуть, вытолкнуть из себя жар и злость. Феникс, символизирующий его разбитое сознание, сгорел, осыпая грудь пеплом. Хосок знает — он возродится, как и положено, но тогда они будут готовы друг к другу, не будут управлять другим. Станут работать в тандеме.        Его плечей касаются тёплыми ладонями, скользят по напряжённым мышцам. Это не руки, не пальцы Чимина. Это тот, кого от горя и злости Хосок от себя отгонял, не желая терзаться болезненными образами. Призрак позади стоит Ангелом-Хранителем, бережёт его. Джин рядом. Джин всегда был рядом. Там же и останется.

***

       Ким Хваниль — хитрый человек. Хитрый и чуткий. Он отлично видит чувства, что испытывают люди друг к другу. И умело может ими манипулировать. Молодой, очень амбициозный юноша, сумевший развязать гражданскую войну, привлечь к себе верных людей, удержать друзей. Даже смог начать организовывать разлаженную группу последователей, навести относительный порядок за короткий срок. Чон Хосок мог бы быть отличным политиком, стратегом, если бы не родился за гранью людей дня. У него повышенное чувство справедливости, желание решать проблемы и сильный, яркий дух, заставляющий людей верить в него, следовать за ним.        Искренне восхищаясь, Хваниль осторожно нашёл Ахиллесову пяту молодого и влюблённого мужчины, который, ожидаемо потерял контроль над собственным гневом, когда лишился своей опоры. И теперь может строить планы, как лучше удрить по ослабленной потерями верхушке мятежников.        Хваниль никогда не опускался до того, чтобы смотреть пленным в глаза, но сейчас наслаждался взглядами тех, кто волком на него пялились в ответ, связанные, оставленные до мгновения, когда станут необходимыми пешками на шахматной доске революции. Надо же, такие мелкие люди смогли стать значимыми фигурами в жизни тех, кто вершит судьбу государства. Хваниль хмыкает, оглядывает потрёпанные фигуры, кровоподтёки и злые, ещё не сдавшиеся глаза.        Он заставит Чон Хосока склонить голову и срубит её вместе с огненной короной.

***

      Даже в такое тяжёлое время, в дни введения военного положения, злачные места для отпрысков важных шишек неизменны и стабильны в безнравственности. Чимин знает, где искать отца, снимающего стресс в клубах, находясь в объятиях легкомысленных особ. На улицах голод и смерть, люди гибнут в отдельных районах пачками, а в сердце столицы всё ещё алкоголь льётся реками, процветает проституция, на которую в связи с событиями, стали обращать не больше внимания, чем на букашек, появляющихся с переменой сезона. Зима почти минула. На носу начало марта, так что ощущается срок прошедших дней.        Чимину потребовалось время, чтобы вернуть себе образ, сияющий лоском, чтобы проникнуть в клуб, где он выследил Пак Ёнгхо. На нём полупрозрачная блуза без рукавов, ноги обтянуты темными брюками, расширяющимися книзу. На веках дымка теней, а губы блестят от бальзама. Серьги в ушах покачиваются, когда он отдаёт пальто молодой девушке при входе. Его лица нет на листовках о розыске стараниями отца огородить Чимина от наказания, так что вход в клуб удаётся легко провернуть даже без поддельных документов.        Чимин брезгливо кривит губы, глядя на развлекающихся «жаворонков», коих несчастья войны почти не коснулись, так как центр столицы находится под усиленной защитой, это место, куда повстанцам не удалось добраться. Но стоит окунуть безнравственное скопление людей, даже не желающих знать о том, что творится за стенами их ограждённых домов, в адский бульон войны.        Чимин движется в сторону барной стойки, морщится от сменяющихся бликов освещения в зале, ему нужно время, чтобы привыкнуть к таким мельтешениям.        Бармен здесь — знакомый Чимина, его глаза округляются от того, что он замечает известный по прежней жизни лисий прищур. Даже отставляет стакан, в который собирался переливать коктейль.       — Я думал, что ты…       — Правильно думал, — перебивает Чимин, садясь напротив ошарашенного бармена, — мне нужна только информация, в какой вип-комнате мой папаша. Ты будешь не при делах.        Чимин делает вид, что безразлично общается с ним, будто выбирает напиток для начала вечера. Никто не знает, что Минхёк затерялся в толпе, Юнги следит за Чимином из угла бара, скрывшись в полумраке, а Чонгук ждёт у лестницы. Он взял сюда только тех, на кого может положиться и кому способен доверить свою жизнь.        Бармен почти шёпотом называет этаж и комнату, подаёт ему стакан с любимым виски, замолкая и возвращаясь к работе. Чимин благодарно кивает, прежде чем осушить стакан.        Хочет Ёнгхо того или нет, Чимин его настигнет. И кровные узы его не спасут, не дадут отсрочку, адвокат для элитных клиентов, а сейчас ещё и правая рука Хваниля, окажется зажат в угол.        Чимин не спеша бредет к лестницам, видит фигуру Чонгука в чёрном, которого одевал сам, чтобы не бросался в глаза, тот следует за Чимином по пятам, а там уже и Минхёк скоро появится. Дверь вип-комнаты закрыта, но хватает одного удара, чтобы замок оказался сломан, впуская их внутрь.