Внутри тебя - 3

МАЮ

22-я неделя беременности

      — Цицерон! — прокричал Маю и дернул дверь кабинета худрука гимназии. Дверь, запертая картой-ключом, не поддалась. Ответом его воплям была тишина.       После того нападения на дороге Артту не появлялся в школе две недели и до сих пор не ответил за содеянное. Пока его не было, они справлялись собственными силами, никто не хотел забрасывать репетиции. Директриса сообщила, что господин Салминен некоторое время не сможет посещать занятия драмкружка, ничего толком не объяснив. Тогда еще кто-то пошутил, что Артту — оборотень, и что во время полнолуния его не будет. Все это время Маю находился в подвешенном состоянии, он боялся, что Цицерон решит отомстить и нападет снова, но в то же время он не мог дождаться той минуты, когда потребует объяснений. Вот только если он ранен — и Сатину или Фрее все же удалось его задеть — разве не проще сказать, что он на больничном? И так ли нужно разыгрывать этот спектакль, если конечности отрастают у этой твари сами собой?       В коридоре он продолжил выкрикивать имя этой твари. Маю не волновало, что его кто-то услышит: никто не знал настоящего имени Артту.       — ЦИЦЕРОН! — взвыл Маю, вбегая в актовый зал. Он уже готов был повернуть назад, как увидел внизу, в первом ряду, чей-то зализанный темно-русый затылок. Скорее почувствовал, что это Артту. Мужчина сидел в кресле напротив пустой сцены и разбирал какие-то бумаги. Маю тут же устремился вперед.       — Вы же обещали! Вы обещали их не трогать!       — Не кричи, пожалуйста. — Цицерон был как всегда невозмутим. Одет с иголочки, с глубоким бездонным взглядом, который тебя препарирует. Окинул Маю с головы до ног, особенно его заинтересовал свитер с коровами, купленный Эваллё, и нашивкой «Lactose-free», приделанной сестрой.       — Я согласился быть донором крови, хотя вы даже не сказали, зачем вам моя кровь! Взамен вы обещали не трогать мою семью! — Его было уже не остановить, он кричал на Артту, искренне недоумевая, почему тот так поступил.       — Нет, Маю. Ты согласился быть донором крови намного раньше, когда заявил, что готов ради Эваллё на все.       — Вы не похожи на того, кто болел две недели. Вы пропустили четыре репетиции.       Маю застыл рядом со сценой, сверля Артту глазами. На нем был теплый шерстяной пиджак и свитер с высоким горлом: пришельцу досталось весьма мерзлявое тело. Все конечности были на месте.       — У меня были дела, которые требовали моего присутствия.       Маю готов был ударить эту мерзкую тварь, но сдерживался.       — Вы могли покалечить Сатина или мою сестру!       — Но не покалечил же. — Артту сложил бумаги и поднял взгляд на Маю. — Если твой отец продолжит в том же духе, его организм не выдержит, ты это знаешь? Донеси до него эту мысль. А потом не говори, что я не предупреждал.       — То есть вы хотите сказать, что проявляете заботу?       — Я хотел увидеть его предел, я его увидел. А то, что рядом оказалась твоя сестра, — уверяю тебя, я не собирался причинять ей вред. Однако мне было интересно взглянуть на ее способности. В шкуре зверя мы все становимся зверьми. Без человеческой оболочки мне несколько сложнее контролировать свое тело, но это не означает, что я утрачиваю разум. Я усвоил человеческую речь еще тогда, когда Оскель бросался на стену, считая, что он в открытом космосе. Да, кстати… — Артту извлек из стопки листов со сценарием мюзикла рисунок и протянул Маю. — Я изобразил схему тела человека, и то, как разрослись клетки особи. Это твой отец, ну или Оскель, мне без разницы. Видишь, ткань клеток плотно вросла во все органы.       Маю дрожащими руками удерживал листок бумаги, на котором Артту довольно подробно нарисовал человеческий организм со всеми органами. Клетки особи изображались огромной ветвистой тканью, захватившей все тело.       Шорох, с которым Артту поднялся с кресла, заставил Маю оторваться от рисунка.       — Я могу просто покинуть это тело, но твой отец так поступить не может.       Внутри вновь зашевелился крошечный червячок сомнения. А что если Артту прав? А что если он говорит правду? Артту не нарисовал бы эту схему и не разговаривал бы с ним сейчас, если в самом деле хотел бы убить Сатина в том лесу.       Гнев начал сходить на нет. Маю старался скрыть тремор рук: Артту либо не замечал, как его трясет, либо делал вид, что не замечает.       — По крайней мере мой отец не выглядит как чудовище, — тихо произнес Маю. Он расстроился, что не может ничем досадить Артту, его злость выглядела просто смехотворно.       — Справедливо. Но если бы ты родился на другой планете, тоже выглядел бы иначе. Ступай, тебе пора на урок.       — До мюзикла меньше месяца, вы так и не объяснили, как я могу получить главную мужскую роль.       — Поговорим об этом позже. У меня накопилось много дел.       — Вас не было не потому что, что моя сестра отсекла вам вектор?       Артту какое-то время не отвечал, будто давая Маю время самому найти ответ на этот вопрос.       — Не поэтому.       — У моего отца до сих пор синяки.       — Сочувствую ему, — пробормотал Артту, возвращаясь к своим бумагам. — Я узнал все, что хотел, больше я не стану нападать… если тебе так запало это слово. Разумеется, если ты не забыл наш уговор. Можешь отдать ему рисунок, скажи, что сам нарисовал.       Чувствуя себя опустошенным, Маю поднялся через актовый зал и громко хлопнул дверью. Урок уже начался, но как один из самых грамотных в классе Маю не боялся учительницы финского, и еще собирался сбегать в туалет. С недавних пор Маю обзавелся фляжкой, которая не занимала много места в рюкзаке или сумке, и брелоком-открывалкой, таскал на связке ключей. Когда в чат драмкружка утром написали, что сегодня выходит Артту, он выпил еще перед школой. Просто немного виски, украденного у Сатина, для храбрости. И таблетки, купленные через Селике, для своих расшатанных нервов.       В обмен на его молчание, Артту обещал, что не тронет Эваллё. Это единственное, что не давало Маю пойти и прямо сейчас рассказать обо всем Сатину, полиции — хоть кому. Перед глазами, спустя много недель, до сих пор стояли те ужасные сцены, когда Эваллё едва не погиб на обзорной площадке.       Перед тем, как отправиться на урок, Маю прополоскал рот и понюхал дыхание, чтобы точно убедиться, что от него не несет алкоголем. Госпожа Талвинен, учительница финского, встретила его опоздание с заметным неодобрением, но впустила в класс. За ее спиной Маю с притворным ужасом схватился за сердце и театрально пошатнулся, под взрыв смеха одноклассников он едва не налетел спиной на доску.       — Так, Холовора, сядь уже! Задерживаешь весь класс. Как смешно. — Госпожа Талвинен окинула взглядом класс. — Особенно будет смешно, когда начнутся экзамены.       — До экзаменов еще почти год! Дайте пока отдохнуть! — ляпнула главная лентяйка и двоечница класса, Лиз.       Маю пожал руку Селике, теперь сидевшему на финском рядом с ним. Вытащив айпад и эппл пенсил, опустил глаза и уставился на свой стул. На нем было намалевано черным маркером «хуесос трахает чужих девчонок». Маю ощущал пьяный азарт, надпись показалась ему донельзя забавной.       — У меня стул испорчен, — громко заявил он. Послышались смешки.       — Так в чем проблема? — уже устав от дебильных шуток, отозвалась Талвинен. — Возьми другой.       — Жалко маникюр, не бабское это дело, стулья таскать, — бросил дружок Лиукси, но сам Лиукси даже не улыбнулся.       Маю показал фак, так чтобы был виден черный лак с крошечным мерцающим черепом по центру.       — Соси!       Всем стало еще веселее.       — Холовора! — взорвалась учительница.       На мгновение они с Лиукси встретились глазами, и Маю вдруг понял, что парню стыдно за друга. Да что это со всеми в этом году? Лука позвала на запись подкаста, Лиукси в друзья набивается… Не иначе Земля сошла с орбиты и им всем грозит полное вымирание.       Рабия с Фреей на выходных улетели в Японию, Сатин во время их отсутствия пропадал в студии и параллельно занимался установкой зимней беседки и забора с кучей камер. Накануне, например, они даже ни разу не столкнулись. Поскольку из-за отлета Рабии и ремонтных работ на участке кофейня была закрыта на несколько дней, у Эваллё появилась масса свободного времени, и вчера они весь день тусовались, а вечером отправились большой компанией в клуб: там были и друзья Эваллё, и некоторые ребята из гимназии, Маю позвал и девчонок, в том числе Дженни с Кариной, с которыми сблизился в драмкружке. Сатин даже не знал, что он провел полночи в клубе, Маю заверил, что переночует у Эваллё. А потом он выложил фотки, решив, что они получились супер атмосферные и крутые. У Дженни оказался очень ревнивый парень с манией паранойи, которому не понравилось то, как Маю по-дружески обнимает его девушку или пьет с ней на брудершафт. Но самое интересное началось в понедельник, когда Маю разлепил утром глаза. Он состоял в чате класса, в группе гимназии и в чате драмкружка, и везде на него посыпался хейт. После слухов о свидании с Куисмой за ним закрепилась дурная слава, что, мол, он развлекается с чужими девчонками, и фотки из клуба лишний раз подстегнули воображение хейтеров. Куисма заступалась за него под каждым постом, но с ней уже не церемонились, ее репутация давно была испорчена по его же вине. Кроме того он узнал, что сегодня возвращается Артту, и это добавило лишней головной боли, да еще после ночи, проведенной в пьяном угаре. В каком состоянии он должен был явиться утром в понедельник на пары? Маю решил, что немного алкоголя поможет ему взбодриться и настроиться на этот ужасный понедельник.       Куисма, сидевшая в соседнем ряду вместе с Минтту, поймала его взгляд и улыбнулась. Маю показал пальцами сердечко.       Осталось пережить еще полтора часа финского и пару по психологии. Остальное время двенадцатиклассники должны были уделить консультациям по разным предметам, но Маю собирался уйти сразу после психологии. Он и так сдаст все экзамены, без всяких консультаций.       Только он сел, Куисма передала ему записку. Маю сразу же ее развернул.       «Какой-то урод написал на доске, что вчера в клубе ты шпилил Дженни. Мы сразу стерли. Сегодня все только и обсуждали наши селфи в инсте.»       Маю мысленно закатил глаза. На этих фотках была куча народа, все они танцевали, тусовались, хорошо проводили время. Конечно, обнимались, да и не только с Дженни, но это было по-дружески. Разве фотки из клуба могут быть другими? Он уже и не помнил толком, что там было, потому что обдолбался в ноль. Почему-то Эваллё даже в голову не пришло его ревновать к друзьям.       — Твоя мама беременна? — зашептала с задней парты Дженни. — Я видела фотки в инстаграме группы и у Сатина. С яхтой. Это теперь ваша яхта?       Фотки появились еще в прошлый вторник, наверняка их видели уже все. Как и заметный животик Рабии. Недавно родители открыли доступ к рилсам и фото, сделанным на Сейшелах на гендер-пати.       — Почему молчал? — пихнула его Дженни, чтобы привлечь внимание. — Это же круто.       — У нас дома не я решаю, что говорить, а что нет, — бросил Маю. Его голос прозвучал довольно громко, и на них с Дженни тут же обратились заинтересованные взгляды.       — А группа же не отменит концерты весной? — спросила ее соседка по парте, подаваясь вперед.       — Да ничего они не отменят.       — Майре! — взорвалась госпожа Талвинен. — Тебе так хочется выступить? Хочешь к доске?       — Запросто, — рассмеялся Маю, не понимая, почему он должен бояться выйти к доске, когда он и так все знает.       — Почему ты так разговариваешь с учителем? Что на тебя нашло? Встань!       Состроив вымученное лицо, Маю неохотно поднялся из-за парты. Весь класс затих в предвкушении представления, а сам Маю был не прочь повеселиться вместо скучных пар по финскому.       Талвинен подошла ближе, и, воспользовавшись этим, Лиукси показал за ее спиной средний палец. Маю прыснул, что еще больше вывело из себя женщину.       — Что-то ты в последнее время совсем распоясался. Может, тебе требуется еще время, чтобы собраться с мыслями? Не хочешь повидаться со школьным психологом?       Госпожа Талвинен всегда симпатизировала Маю, но когда, после возвращения родителей с Сейшел и крушения самолета, все учителя делали ему поблажки из-за моральной травмы, он начал злоупотреблять ее добротой, женщина быстро эта поняла и стала относиться к нему строже. Сейчас его голова была забита репетициями мюзикла и записью альбома, помимо чего он постоянно думал о вероломности Артту. У него просто не было времени на какой-то там урок финского! О чем он и заявил госпоже Талвинен.       Лиукси, который признал его за своего, то ли что, показал ему большой палец и криво ухмыльнулся. Остальные притихли, дожидаясь, что же будет дальше.       — Тебе не говорили, что надо уважать старших?       — А что не так? — фыркнул Маю, стараясь стоять ровно.       Учительница внимательно изучала его лицо.       — Я понимаю, что твой отец — публичная личность, и это оказывает определенное давление на тебя. Но здесь школа и ты должен вести себя соответственно.       Маю снова фыркнул. Знала бы она, через что ему пришлось пройти за последние несколько месяцев. Наверное, он имеет право на небольшую поблажку. Он попытался без разрешения сесть на место, но случайно запнулся за рюкзак и покачнулся.       — Ты что, пришел на урок пьяным? — опешила Талвинен. Наконец до нее дошло. Раздались шепотки. Куисма покрутила у виска, Минтту что-то зашептала ей на ухо.       — Да с чего вы взяли? — посмеиваясь, выдал Маю.       — Ты хоть соображаешь, что это школа?! Недопустимо являться на уроки в пьяном виде! Давай сюда свой рюкзак!       Ну все.       Маю нарочито неспешно поднял с пола рюкзак. Талвинен сдвинула айпад и бросила на парту рюкзак. Нужно было быть умнее и спрятать фляжку в шкафчик, к таблеткам. Маю молил всех богов, чтобы учительнице не хватило ума обыскать еще и его шкафчик. Одноклассники тянули шеи, пытаясь рассмотреть содержимое рюкзака. Вскоре Талвинен вытащила на свет полупустую фляжку, и Маю ощутил, как пылает его лицо. Но это было еще не все: вскоре учительница отыскала и его связку ключей с брелоком-открывашкой.       — Это школа! Что ты устроил?! — Она ждала от него реакции, но Маю и бровью не повел. Он косился на учительницу со скучающим видом. — Мне надоело твое отношение. Ты совсем обнаглел! Живо к директрисе.       Класс ахнул. Маю и бровью не повел. Если бы она сказала: «Живо к Артту…», — от этой мысли Маю захихикал. Что ему сделает директриса? Да ничего! Артту — вот кого следовало им всем бояться.       — Богатые тоже плачут, — глубокомысленно заметил долговязый парень по имени Ноа, Шляпник из мюзикла. — Даже дети рок-звезд.       Маю проводили под бурные овации, он не удержался и в дверях отвесил поклон. После чего Талвинен схватила его за локоть, вытолкав в коридор, и с грохотом закрыла дверь класса.       По крайней мере он сорвал половину пары.       — Мне жаль, что ты так изменился, — заметила учительница, не выпуская его локоть. Ее слова прозвучали вполне искренно. Маю задумался о своем поведении лишь на секунду. Однако впереди его ждало кое-что пострашнее: раз Артту вернулся со своего недобольничного, значит, скоро снова потащит к себе домой, а Маю даже не сможет об этом никому рассказать.       — Я тоже о многом жалею, — пробубнил себе под нос. Например, о том, что вернулся из академии. Когда мог все закончить прямо там. Его побег не остановил Цицерона, а только все усугубил.       В кабинете директрисы его допрашивали минут двадцать. Он стоял напротив стола директрисы как какой-то преступник. Маю весь взмок, у него снова начал тремор рук. У таблеток была своя побочка, включая прыщи и отеки. Все было в порядке, пока он придерживался рецепта доктора Хакола, но теперь он мог купить таблетки в любой момент через свои каналы связи и принимать в неограниченных количествах.       Сначала директриса пыталась узнать, что произошло, почему он пришел в школу в таком виде. А ему просто нечего было ей сказать. Фляжку Талвинен прихватила с собой, чтобы представить как доказательство.       Венка на шее пульсировала, затылок покалывало. Виски не прибавило радости, наоборот, он ощущал себя самым несчастным на свете. Его эмоции сменялись так быстро: сначала он готов был убить Артту, потом, в классе, чувствовал веселье, а теперь хотел расплакаться.       — Я понимаю, что твои родители очень занятые люди, будет достаточно и телефонного разговора, — терпеливо заявила директриса. — Пускай твоя мама позвонит мне вечером.       — Моя мама беременна. Ей нельзя волноваться, иначе ребенок родится нервным.       Похоже, его слова произвели впечатление на директрису. Да он сам до сих пор в шоке, что там говорить.       — Я, конечно, рада за нее, но твое поведение недопустимо в стенах школы. Что ж, тогда я вынуждена поговорить с твоим отцом. Я еще ни разу с ним не беседовала. Он вообще существует?       — Ахах, это не так-то просто. Он не отвечает на незнакомые номера и сразу блокирует их. — Хотя внешне он храбрился, внутри все сжалось от испуга.       — Пускай он мне сам позвонит. Если этого не произойдет, мне все-таки придется нарушить покой твоей мамы.       Что будет, если Сатин узнает, что он явился на занятия пьяным? Запретит участвовать в записи альбома? Нет! Это же его мечта! Сатин не имеет права отбирать у него мечту!       — А пока я просто хочу услышать от тебя, что такое больше не повторится. И хочу, чтобы ты принес извинения госпоже Талвинен. — Директриса взглянула на коллегу, стоявшую у окна. — Она всегда так хорошо о тебе отзывалась, а ты нанес ей оскорбление. Маю, я не узнаю тебя.       — Сатин очень занят, — наконец прервал молчание Маю.       — Но у него же есть мобильный телефон.       — Мой отец сейчас в отъезде, — соврал Маю.       — Так пускай найдет время. А ты отстраняешься от занятий на неделю. Если не будет звонка от твоего отца, я свяжусь с твоей мамой, а твое отстранение увеличится еще на неделю.       Вот черт! Родители точно заметят, что он все время торчит дома! До каникул еще почти месяц! А как же репетиции с драмкружком? Как бы он ни ненавидел Артту, лишать себя театра он не собирается. Это как глоток воздуха! Он должен всем доказать, что талантлив!       Одно радовало: Эваллё вел себя в школе еще хуже, его постоянно отстраняли от занятий за драки и сорванные уроки. Но если Сатин решит, что Эваллё на него дурно влияет, то запретит им встречаться.       Все это пронеслось в голове буквально за пару секунд.       — С тобой точно все в порядке? — Возможно, что-то в его поведении заставило директрису вновь задать этот вопрос. — Если у тебя какие-то неприятности или проблемы в семье, то наша школа и существует для того, чтобы помочь.       С чего бы тут начать? Может, с того, что он стал объектом интереса инопланетной твари в личине обычного человека? Может, стоит начать с самого начала, с побега из театральной академии? Как быстро его направят к психиатру?       Его мама скоро родит, и тогда, возможно, он станет вообще никому не нужен, кроме Эваллё.       А может, рассказать о том, что у его без пяти минут трижды отца, судя по всему, появился новый любовник? И вы просто не поверите — кто!       — Жду звонка от твоего отца сегодня вечером, — напомнила директриса и разрешила ему выйти. Учительница финского осталась в кабинете, видимо, ей еще было, что сказать. Маю не стал подслушивать их разговор и направился в класс, чтобы забрать свои вещи. Одноклассники повскакивали со своих мест, кто сидел на парте, кто курил электронку, а кому не было ни до чего дела, тот спал. При его появлении все разом загалдели, требуя подробностей. Маю пояснил, что его отстранили на неделю.       — Чувак, не могут же они тебя всерьез запереть на неделю дома, — изумился Селике.       — А как же репетиции? — встряла Дженни. Рядом появилась Карина, еще одна девчонка из драмкружка. Внешне ей можно было дать лет тридцать, но Маю был без ума от ее копны рыжих кудряшек и косичек. Кстати, ей досталась роль Алисы в мюзикле.       — У тебя все хорошо? — только Куисма заметила, что что-то не так. А с ним все было не так. — Позвони мне вечером.       Во дворе Маю притормозил. У него, конечно, будет больше времени на Эваллё и на музыку, но что сказать родителям, почему он дома? Притвориться заболевшим? Но тогда Сатин не возьмет его с собой в студию.       Маю курил обычные сигареты у школы в специально отведенном для этих нужд месте. Отсюда открывался шикарный вид на припаркованный на стоянке Хендай Артту. Сейчас хотелось прокуриться насквозь, все-таки после айкоса эффект не тот.       Нужно решить, что делать. Он понятия не имел, как будет выкручиваться. Нельзя, чтобы директриса позвонила Рабии. Он так не хотел ее расстраивать.       Виски, кстати, вылили в раковину, а фляжку вернули уже пустую. Директриса пообещала проследить, чтобы он больше не принес ничего запрещенного в школу: теперь каждый раз на входе его будет обыскивать охранник.        Маю раздумывал уже, что нужно снять наличку, на случай, если родители в наказание заблокируют его карту. А еще думал, как все объяснить Сатину. Если тот узнает, то убьет его.       В голове вдруг всплыла просьба Куисмы позвонить вечером. Позвонить… И тут его осенило. Это было гениально!       Его прервало появление Артту. Тот направлялся к своей машине. Маю стоял на видном месте, но Артту заметил его только уже сев в авто. Интересное дело: сейчас еще утро, а тот уже куда-то уезжает.       Маю сделал последнюю затяжку и затушил сигарету об урну.       — Меня отстранили на неделю, — с ходу заявил Маю, подойдя к Хендай.       Артту несколько секунд переваривал эту новость.       — Вы собираетесь домой? Так рано?       — Я заезжал взять кое-какие документы. — Артту некоторое время смотрел на него, а потом кивком указал назад. — Садись.       Маю открыл заднюю дверцу и забросил свой рюкзак в салон. На всякий случай все же огляделся, но в это время вокруг никого не было: все были в школе на уроках, а окна классов не выходили на парковку, только спортзал с крошечными окошками под самым потолком.       Все же в пьяном состоянии сесть в машину Артту было намного проще.       В салоне витал цитрусово-пряный запах Артту с дымными нотами, тот самый аромат, который Маю долго искал и наконец нашел во время вылазки с родными в торговый центр. Этот запах ассоциировался с академией, со всеми хорошими воспоминаниями.       — Так что ты натворил? — спросил Артту, когда они отъехали.       — Пришел в школу пьяный. — Маю расстегнул кожаную дутую куртку и развалился на заднем сиденье, его вдруг начало клонить в сон. Кроме того он так и не позавтракал. Собирался пойти в столовую после финского.       Артту присвистнул, и это был настолько человеческий жест, что Маю невольно закатил глаза. Не стоит забывать, все-таки Артту такой же артист, как и он сам.       — Хочешь выглядеть крутым?       — Да ничего я не хочу. Алкоголь расслабляет синапсы в моем мозгу. Я не вижу кошмаров и сплю по ночам, вместо того чтобы превращать в зомби, как девочка из «Звонка». И я лучше могу управлять своими способностями. — Сюда можно было бы добавить: «Чтобы не видеть во сне вас, профессор», — но вместо этого Маю злобно уставился в окно.       До сих пор казалось, что это не он явился в школу сегодня, а кто-то другой, вселившийся в него.       — Что тебе выписал твой доктор?       — У которого вы сперли образец из сейфа? Ну, у меня нет рецепта с собой, но есть фотка в телефоне.       — Отправь мне рецепт, я посмотрю, что тебе назначили.       — Ну там много всего: снотворное, антидепрессанты… но мы уменьшили дозировку. Вы все равно в этом ничего не поймете. Вы же не врач.       — Я знаю тебя достаточно, чтобы понимать, как на тебя влияют препараты.       — Ладно, какая разница. — Маю принялся листать галерею в телефоне. О том, что у него в школьном шкафчике целый пакет с таблетками против различных психических расстройств, купленными без рецепта, не стал пока говорить. — А чем вы занимаетесь в школе? — решил сменить тему.       — Сейчас я занимаюсь всеми арт-проектами и организацией тематических праздников в гимназии и, как ты заметил, драмкружком. На все экскурсии и в театр теперь с вами буду ездить я.       — Ааа… а я думал, вам вообще делать нехрен.       Артту перехватил его взгляд в зеркале над приборной доской.       Маю разглядывал свое кольцо из эпоксидной смолы, на другом пальце у него было детское кольцо с Пряничным человечком из «Шрека».       — Зачем же было пить? Не хочешь рассказать?       — Не вижу смысла об этом говорить. Это вы создали временной вакуум на дороге? — вдруг спросил Маю. Этот вопрос давно вертелся у него в голове, но Артту не было в школе, чтобы спросить.       — Из соображений безопасности. Я не хотел, чтобы кто-то проезжал мимо, увидел брошенный на дороге автомобиль, услышал крики и затормозил. От свидетеля пришлось бы избавиться, а это лишняя морока.       — Вы бы его просто съели.       — Я не чувствую себя голодным, чтобы есть людей направо и налево. Мне вполне хватает человеческой пищи. Все было иначе, когда я был заперт на корабле. Я постоянно испытывал голод.       На этот раз Артту взял у него крови на восемь пробирок.       Маю еле досидел до конца процедуры. Левая рука онемела. Во рту пересохло. Одно успокаивало: все это он делал ради своей семьи и Эваллё. Артту получит свое, а с головы Эваллё не упадет ни один волосок.       — У меня кружится голова, — пожаловался он, когда Артту заклеил ранку.       — Иди приляг на диван в гостиной. Я пока приготовлю тебе что-нибудь питательное.       Маю послушно направился в гостиную. Ему уже не хотелось ничего: ни сигарет, ни виски. Казалось, вместе с кровью из него вытянули все соки. Перед глазами так и застыла картина быстро наполняющихся темно-алой кровью пробирок.       Артту принес ему апельсиновый сок и вернулся в кухню. Маю для вида полежал на диване пару минут, обложившись подушками в декоративных наволочках. Выпил сок и сел, с опаской озираясь по сторонам. Проследил, чтобы Артту был занят на кухне: в гостиную долетал стук ножа по доске. Сама эта ситуация казалась абсурдной: Цицерон готовил ему еду на самой обычной кухне.       Еще не было и полудня. Дома его так рано никто не ждал. Эваллё был занят работой до самого вечера. Рабия и Фрея уже в Токио. Сатин уехал в Хельсинки. Никто бы его даже не хватился.       Рядом был только Цицерон.       Маю соврал про головокружение, его целью была гостиная. Он жадно исследовал полки, принюхивался, перебирал книги, элементы декора, сухостой в вазочках, плетеные и разные другие мелочи, доставшиеся от предыдущего владельца. Вздрагивал от каждого шороха и замирал, вслушиваясь в звуки, доносящиеся с кухни. Искал фотографии в рамках, хоть что-нибудь — любые признаки существования настоящего Артту Салминена.       Но теперь это жилье принадлежало Цицерону, и тот успел неплохо обжиться. Наверняка он спрятал все фотографии, которые напоминали бы ему о хозяине тела. Даже воздух здесь пропитался запахом Цицерона.       Артту приготовил для него двойное рулле с двумя сосисками, говяжьей и свиной, маринованными огурцами и пюре, а еще Маю досталась большая порция картофельного пюре и овощной салат. Пюре Артту приготовил раньше и сейчас только разогрел. Маю скептически посмотрел на повара поверх этой горы еды: смерть от голода в стенах этого дома ему точно не грозила. Пока Маю с аппетитом жевал рулле, похрустывая, и запивал соком, работа мозга возобновилась. Он краем глаза покосился на мужчину напротив.       Артту молча пил кофе из огромной пестрой кружки с художественными потеками (на кухне была кофемашина) и просматривал рецепт доктора Хакола на своем айфоне.       Эта мысль пришла чуть раньше, когда Маю лежал на диване и мечтал исследовать дом. Нужно попробовать подмешать ему снотворное в кофе. Когда Артту заснет, он осмотрит все комнаты, особенно его интересовал кабинет (если он тут есть). Возможно, это поможет ему узнать больше о Цицероне. Стоило рискнуть. Растолчет таблетки снотворного в порошок и прихватит с собой в следующий раз.       Маю продолжал жевать. По крайней мере было вкусно.       — Зачем вам моя кровь? — спросил он, доев. — Чтобы сохранить бессмертие? Если что, это не кровь девственника. — Маю с трудом контролировал свой язык. Виски затуманил ему мозги. — А точно… кому я это говорю.       — Третью особь зовут Атлантида, — произнес Артту, и Маю невольно распахнул глаза. Сердце забилось с удвоенной силой. — Были и другие образцы, выведенные на корабле искусственно, но они были намного слабее и были лишены интеллекта.       — Это он или она?       — У особей нет пола, потому что они не размножаются, они появляются из клеток, возникших в определенной среде. Проще говоря, у особей нет половых признаков, ни первичных, ни вторичных. Атлантида, как и Цицерон — это всего лишь наименование образца. На корабле особей выводили искусственно в качестве эксперимента, ученые старались усилить их свойства и исправить прошлые ошибки.       — Атлантида… Его назвали в честь погибшей цивилизации. С ним все в порядке? — сострил Маю.       — Это существо находилось в холодильнике.       — Что? Я видел… то есть это его я слышал там? Вы держите его взаперти?       — После крушения корабля, вырвавшись на свободу, оно убило много человек. Атлантида не обладает сильным интеллектом. Вместо того чтобы захватить тело, эта особь пожирала людей. Сейчас она служит моим целям. Точно так же, как и твоя кровь.       — Но та женщина в морозильной камере… я видел труп! Вы убиваете людей!       — Майре, я уже говорил тебе, мир гораздо сложнее, это не только хищники и жертвы. Я не убивал ее ради собственной прихоти. Она когда-то была человеком, но мутировала… можно назвать ее неудачным экспериментом, она стала бы такой же неуправляемой, как Атлантида. Я не кормил ее мясом всю академию. Я кормил ее мясом Атлантиду, чтобы поддерживать в ней жизнь. Мне нужны живые клетки Атлантиды.       — Что? — тупо повторил Маю.       — Клетки особи обладают лечебным эффектом. Они способны излечивать от рака и злокачественных опухолей. Я пытаюсь выяснить, на что еще способны клетки и кровь таких как мы. Чтобы продолжать свои эксперименты, мне необходимо место… Я уже много лет исследую свойства клеток. Если клетки не приживаются, они мутируют и вместо лекарства обращаются в яд. Человек либо гибнет, либо мутирует, после чего он скорей всего погибнет в ближайшее время. Твои друзья пытались вмешаться в мой эксперимент, а я не терплю, когда мне мешают. Они украли образцы. Эрик не говорил тебе об этом?       У Маю язык прирос к нёбу. Костяшки пальцев, вцепившихся в телефон, побелели.       — Он не знал, что за всем стою я. Я потратил слишком много сил, времени и денег, чтобы мои исследования загубил какой-то малолетка с компанией друзей. Средство от рака взамен небольшой жертвы.       — Вы… вы… — Маю не понимал, почему в горле встал ком. В голове творился настоящий хаос. Слова Цицерона перевернули буквально все. — Вы говорите правду?       — Но вы содрали с Эрика кожу…       — Он и так был мертв. Его подружка прожила чуть дольше. Я прислал тебе кожу, чтобы призвать к молчанию.       — Но зачем вам побеждать рак? Зачем вам это нужно? Вы и так совершенная форма жизни.       — Ничто так не манипулирует людьми, как страх смерти и возможность ее отсрочить. Лекарство от рака стоит огромных денег. Твоя кровь стоит огромных денег. А мне нужны деньги.       — О боже… вы продаете мою кровь… — осенило Маю. Он весь покрылся ледяным потом. — Вы просто возомнили себя богом.       — Пускай, так.       На этот раз голова закружилась на самом деле.       — Что же вы наделали… Вы продаете людям мою кровь… это может быть опасно! Что если люди, получившие клетки особи, со временем станут такими же, как мой отец?       — Этим я и занимаюсь. Исследую побочные эффекты и прочее. Обычные люди могут думать, будто клетки особи наделят их волшебной силой, но это далеко от истины. Клеткам особи нужно чем-то питаться, и если они не находят источник питания, они начинают мутировать. Это как лотерея. Твоему отцу повезло куда больше, чем некоторым несчастным. Попав же в организм больного онкологией, клетки начинают питаться, в дальнейшем их работа направлена на борьбу с болезнью. Другими словами, здоровым людям клетки особи, ее кровь и ткани, могут нанести непоправимый вред. Но среди людей гораздо больше тех, кто намерен испытать свою удачу, чем тех, кому в самом деле требуется помощь. Но и те и другие готовы отдать за возможность все изменить немалые деньги.       — Скольким вы уже продали? — Маю прикрыл рот ладонью. Пальцы были ледяными. Его трясло. — Вы распространили эту заразу, а я помогаю вам в этом… Если о вас кто-то узнает…       — Я никогда не открываю своей личности и веду дела через посредников.       — Но у вас есть место…       — Это далеко за городом. Для безопасности, там называемой изоляции, я использую временной кокон. Кокон может снять только такая же особь, как я. В морозильной камере барьер неосознанно или нет сняла Атлантида, которая в тот момент находилась в холодильнике. Это был мой просчет. Я не учел, что ей это под силу. Если я заключу кого-то во временной кокон, тот не выберется оттуда, пока я ему не позволю. Теперь ты понимаешь, что бороться со мной бессмысленно? Как думаешь, сколько я уже продал образцов клеток?       — Зачем вам столько денег? Вы хотите стать самым богатым человеком на планете?       — Меня не интересуют деньги только ради наживы.       — А я здесь ради крови? У вас ко мне научный интерес? — Маю проглотил очередной ком в горле и впился в Артту глазами. Заметил, как дернулась мышца щеки Артту.       — С самого начала, как только узнал, кто ты, я не собирался причинять тебе вред. — Маю сверлил глазами Артту, пытаясь понять, что происходит в его голове. Болотные глаза Артту как будто стали еще темнее, но не утратили человечности. — Мы с тобой одного вида. И я раньше не встречал плод… связи человека и особи. Ты и твоя сестра — вы уникальны. Поскольку ты наполовину человек, твоя кровь ценнее в разы, она вызывает меньше отторжения и не наносит человеческому организму такого непоправимого вреда, как клетки особи.       А потом Артту сказал:       — Если и есть монстры, то их породила человеческая алчность. Я был создан в пробирке людьми, из клетки, которая существовала в своей естественной среде, но была извлечена ради выгоды. Я попал сюда благодаря людям. А теперь представь, что будет с миром, если я запатентую лекарство от рака. Людям, получившим возможность выжить, будет плевать на возможные последствия. Они вылечатся, но свяжут себя с клетками особи, они буквально станут сосудами для нас. А что будет лет через пятьдесят? Когда часть населения планеты получит эти клетки? И все это породит человеческая алчность. В то время как я лишь хочу выжить.       Все это время Маю не сводил глаз с Артту, он замечал, как дергается его щека, как разглаживается лоб, стоит тому расслабиться. Он не знал, что ответить на эту тираду. Он никогда не мыслил в подобных масштабах, он всегда думал только о себе.       Артту моргнул первый, не выдержав эту игру в гляделки.       — Вы правда можете победить рак?       — Я уже это делаю.       — Теперь я понимаю, почему вас не интересует продолжение рода… Вы нашли другой способ распространить эту заразу. — Не с помощью члена, а с помощью мозгов.       Маю взглянул на пустую тарелку, где лежало рулле, приготовленное Артту. Почему-то возникло ощущение, что тот намеренно ждал, пока он поест, чтобы рассказать правду. Иначе он бы что? Подавился? Не смог доесть? Маю уже хотел озвучить этот вопрос, но передумал. Эта видимость заботы вдруг тронула его. Артту будто все понял: его губы дрогнули в улыбке, отчего левая изломанная бровь приподнялась. Впервые Маю не захотелось убраться подальше. Впервые не хотелось убежать.       Маю почувствовал что-то новое… облегчение. Словно ужасный человек оказался вполне сносным мерзавцем, который действовал из собственных убеждений, а не потому что так ему диктовало Великое Зло. Это было внове: испытывать что-то помимо ненависти.       — Знаешь один из секретов популярности? — вдруг спросил Артту, и Маю поднял взгляд. — Тебе нужно заслужить их доверие. Дам им то, о чем мечтает, но боится каждый из них.       — О чем вы говорите, профессор? — растерялся Маю.       — Просто подумай об этом. У тебя прекрасный голос. Не устаю им восхищаться.              Обратно Маю возвращался в смешанных чувствах. Алкоголь давно выветрился. Из-за того что он переел у Артту и в машине его слегка укачало, Маю всю обратную дорогу молчал, изредка встречаясь с Артту глазами в зеркале над приборной панелью. Он переваривал не только еду, но и всю ту невероятную правду, что ему рассказал Артту. Тот ехал назад в школу, заодно предложил подбросить до дома, но Маю изменил планам. Дома его никто не ждал.       Голос Артту вырвал его из размышлений:       — Я не освобождал тебя от репетиций.       — Но меня отстранили, — напомнил Маю, застегивая куртку.       — Хорошего дня, — вместо ответа произнес Артту.       Напоследок Артту пообещал взглянуть на рецепт, однако, занятый своими мыслями, Маю пропустил эти слова мимо ушей.       Выйдя из машины Артту в километре от спорткомплекса Эваллё, Маю проводил Хендай глазами и от души выругался, схватился за голову и взлохматил волосы, после чего со всей силы пнул лежащий под ногами камень и уселся на корточки. Он окончательно запутался. Ненавидел ли он Цицерона все так же? Да, ненавидел, но…       Сложнее всего было признать его право на собственное мнение. Если бы Цицерон был безмозглым монстром, ненавидеть его было бы проще.       Он должен был ненавидеть хотя бы за то, что тот сделал с ним в Японии. С ним и Эваллё.       А рядом не было никого, кто подсказал бы, что делать. Маю хотелось бы, чтобы Сатину было хоть какое-то дело до того, что с ним происходит, он даже не знал, видел ли Сатин те фотки из клуба. Если бы Сатин был обычным отцом, который приказал бы ему возвращаться из клуба и отругал, Маю принял бы это с куда большей радостью. Но Сатин вспоминал о нем, только когда дело касалось работы. Маю даже скучал по тем временам, когда им с Эваллё приходилось скрывать свои отношения от Сатина. Сатин вышел из себя лишь узнав, что Эваллё купил ему новый телефон… по крайней мере тогда Сатин проявлял хоть какие-то чувства. Подумать только, когда-то он мечтал, чтобы Сатину было плевать, где и у кого он ночует.       Все свободное время Сатин проводил с Рабией. Доминика еще не родилась, а уже стала безоговорочным лидером за внимание родителей. При мысли о родных Маю сразу вспоминал, что дома все поголовно считали его лжецом, и никто не верил, что он не брал этот сраный вектор. А он даже не притрагивался к нему!       От мыслей о родителях он переключился на сегодняшний визит в школу. И что ему теперь делать? Эваллё он в любом случае расскажет, что его отстранили. А вот что делать с Сатином? Сатин заедет за ним в школу после уроков. Завтра у них совместная запись и съемки бэкстейджа. Все это во вторник, поскольку в среду драмкружок, но теперь это уже неважно: его не пустят на репетицию.       Решил, что все учебное время будет проводить в квартире Эваллё или на его тренировках, можно еще учиться в коворкинг-зонах: домашку и все остальные школьные проекты и тесты никто не отменял.       По крайней мере не нужно оправдываться перед Рабией. Из Японии она вернется только к выходным: сначала они проведут время в Токио, где встретятся с Тиной, а потом полетят на Хоккайдо. Эта поездка была подарком Фрее на один миллион подписчиков на ее бьюти-канале. Они полетели в Японию, потому что сестре мало одного Валто. Потому что у Сатина и Рабии был уговор: она отпустит его в Нидерланды при условии, что сама полетит в Японию, чтобы увидеться с сестрой.       Вот и снова эта мысль, что рядом только Цицерон. Как ни пытался ее прогнать, она возникала вновь и вновь.       Пока шел, успел записать голосовую заметку для своего дневника, где подробно пересказал их с Артту разговор. Весь в своих мыслях Маю дошел до спорткомплекса с огромным футбольным полем. Сейчас у Эваллё была тренировка, но по мере приближения стало ясно, что игра уже закончилась, и парни просто отдыхали, сидя на пластиковой траве. Эваллё в своей черной сетчатой футболке поверх майки выделялся на фоне остальных. Из колонки звучал хип-хоп. Несмотря на осеннюю погоду, ребята были в одних шортах с гетрами и майках, сплошь покрытых потом.       На небе зависли тучи, и накрапывал мелкий дождик, над полем висела туманная взвесь. Маю пересек половину футбольного поля, как его заметили.       — А вон и ревнивая женушка! Давно не виделись! — крикнул один из этих здоровых бугаев, Малыш Томми, сокращенно от Туомас, рядом с которым Маю неизменно ощущал себя карликом. Вчера они вместе тусовались в клубе и вроде как неплохо общались, но детали изгладились из памяти. — Хочет проверить, чем там занят ее милый.       Все заржали.       Маю бросил фразу на английском, отправив парня в пешее путешествие.       — Как самочувствие? Ты вчера в клубе нас всех сделал… Головушка не трещит?       Поскольку среди друзей Эваллё он чувствовал себя в безопасности, их подколы его не задевали, наоборот, каждый раз ему хотелось показать всем вокруг, сколько Эваллё для него значит.       Эваллё пихнул приятеля и поднялся с газона. Маю двинулся навстречу, вскоре Эваллё сгреб его в объятия, а Маю подставил губы для поцелуя. Раздались свист и подбадривающие возгласы. Маю обхватил колючее лицо Эваллё и еще яростнее впился в его сладкий рот. Эваллё щупал его за задницу на виду у всей команды, и это еще больше распаляло Маю. Губы Эваллё переместились выше и захватили штангу в брови, тело пронзила волна удовольствия.       — Эй, чуваки, потише, — хохотнул один из парней, — вы здесь вроде как не одни.       В ответ Маю широко открыл рот, намеренно пошло, и показал пробитый язык. Парни одобрительно засвистели.       — Эта глотка вам не светит, парни, — загоготал какой-то долговязый и бледный, как полотно.       Пропахший потом, сыростью и осенним ветром Эваллё казался ему в тот момент самым прекрасным и желанным на всем белом свете. Несмотря на тренировку, Эваллё весь бурлил от энергии. От разгоряченного тела словно шел ток. Маю запустил пальцы в его взъерошенные вихры и углубил поцелуй. Для друзей Эваллё их связь давно не была тайной, как, впрочем, и вся личная жизнь Эваллё.       Боковым зрением Маю выхватил, как один из парней навел камеру телефона, из-за чего у них с Эваллё завязалась шутливая потасовка. А затем всей гурьбой парни направились в душ. Маю, конечно же, пошел со всеми, вцепился в руку Эваллё и не отпускал до самой раздевалки.       План созрел еще утром, после слов Куисмы. Девушка попросила позвонить ей вечером. Все было очень просто. Доминика приняла его голос за голос Сатина, а Рабия заверяла его, что их голоса похожи. А что мешало ему позвонить директрисе и выдать себя за Сатина? Маю поражался своей изобретательности. Сатин никогда не узнает о звонке. А Эваллё прикроет его зад.       — Можно твой телефон? — спросил Маю у Малыша Томми, когда Эваллё скрылся в душевых. — Мой сел.       — А в чем проблема? Возьми мою зарядку.       — Это долго. Мне нужно позвонить Сатину.       Имя его отца творило с людьми что-то странное, вот и Малыш Томми без дальнейших вопросов протянул ему смартфон.       Маю поблагодарил на английском и, чтобы его никто не слышал, вышел с телефоном на улицу, под моросящий дождик.       Отыскал на своем телефоне в списке контактов номер директрисы и набрал на смартфоне Томми. Потом удалит ее номер из списка исходящих.       Огляделся по сторонам и прочистил горло, перед тем как нажать на «вызов». Уже спустя три гудка ему ответили.       — Добрый вечер, — с сумасшедшим сердцебиением произнес Маю. Его голос звучал чуть ниже.       — Здравствуйте. Кто это?       — Я Сатин Холовора, отец Майре, — отрапортовал Маю, от волнения переходя к веселью. Он открыл было рот, чтобы продолжить, но директриса его опередила:       — Господин Холовора, рада вас слышать. Много времени я не отниму. Хотела побеседовать с вами о Маю. Сегодня он пришел в школу в нетрезвом виде и принес с собой алкоголь. Пришлось отстранить его от занятий до конца недели.       — Мне жаль слышать это. В последнее время мой сын много работает, — продолжал как ни в чем не бывало вещать Маю, превосходно пародируя вкрадчивую манеру Сатина. — Сейчас у нас запись альбома, помимо этого он готовится к выпускным экзаменам и много времени уделяет репетициям в драмкружке. — Директриса даже слова не могла вставить. Сатин всегда говорил быстро и мягко, словно оберегал связки от лишней нагрузки, будто обволакивая своим голосом, и Маю казалось, что он прекрасно передал это. — Кроме того, моя жена беременна, и это может отражаться на нем. Он всегда был чуток ко всем переменам дома.       — Я не знала, что он записывает альбом.       Маю уже вошел в раж.       — Я попросил его оставить подработку репетитора. Понимаю, что ему требуется отдых. Уверен, что он понимает всю серьезность своего поступка… я поговорю с ним.       Маю собрался с духом. Из его голоса исчезла вся мягкость.       — Но я вынужден настаивать разрешить ему репетировать с труппой. Иначе я буду вынужден подать жалобу на руководство гимназии.       — Нет, что вы, я…       — Дослушайте меня, раз вы хотели со мной побеседовать. Этот ребенок четыре года проучился с отличием в специализированной академии, и никто не имеет права лишать его занятий в драмкружке. Когда я подавал документы на обучение моего ребенка в вашей гимназии, я в первую очередь учел идейность данного учебного заведения. Если не ошибаюсь, главным принципом вашей гимназии были и есть поддержка и самовыражение учеников. Не спорю, что являться на уроки пьяным недопустимо, но стоит взять во внимание активность Маю на уроках, его успеваемость, посещаемость и заинтересованность в обучении. — Не дав директрисе прийти в себя, потребовал: — Вы знали, что Маю хейтят в социальных сетях вашей гимназии? Это так работает так называемая поддержка учеников?       — Господин Холовора, мы не знали ничего об этом.       — Вы можете отстранить ребенка от уроков, но если его не будет в мюзикле из-за пропущенных репетиций, я буду разбираться с вашей гимназией уже на другом уровне.       Сбросив вызов, Маю почувствовал, как сжалось горло. Он был бы счастлив, если бы все эти слова принадлежали Сатину. Но это была ложь.       — У тебя все о’кей? — Маю вздрогнул, услышав голос Томми. — Позвонил?       Маю поспешно сунул парню телефон.       Через секунду вышел Эваллё с обмотанным вокруг бедер полотенцем, притянул к себе Маю и прижался губами к виску. Маю ощущал его теплое размеренное дыхание и учащенное после душа сердцебиение. Маю не удержался, провел ладонями по влажной груди Эваллё и пересчитал пальцами кубики пресса, до сих по не до конца сознавая, что этот потрясающий парень принадлежит ему целиком и полностью.       — Что-то случилось? — догадался Эваллё, когда Маю пропустил какой-то вопрос.       — Расскажу по дороге. Ты помнишь, что у нас сегодня кое-что запланировано? — нацепив на лицо улыбку, спросил Маю.       — Конечно, помню. — Эваллё наклонился и нежно поцеловал его в губы. — Моя машина на парковке. Дай мне пять минут.