Метки
Описание
Сатин сделал головокружительную карьеру в мире рок-музыки и уже прослыл живой легендой. Бисексуальность и эпатаж делают его привлекательным для массы сплетен. Упиваясь сладкой жизнью, он не догадывается об угрозе, которую влечет поступок сына.
Сбежав из Театральной академии, Маю надеется забыть пережитый кошмар, он быстро понимает, что единственный человек, кому он может довериться – его лучший друг Эваллё. В свою очередь Эваллё замечает, что с приездом Маю его начинают преследовать кошмары.
Примечания
Внимание: на сайте представлен черновик!
Любое копирование строго запрещено.
В настоящее время трилогия размещена только на этом сайте, всё остальное - пиратство, к которому автор не имеет никакого отношения.
Обложка к истории https://ic.wampi.ru/2023/04/21/Rita_Bon_kosmos_ruki.jpg
Ссылка на ПЕРВУЮ часть:
https://ficbook.net/readfic/9903280
Ссылка на ВТОРУЮ часть:
https://ficbook.net/readfic/11964641
Глава IX. Момидзигари. Часть II
31 июля 2023, 11:59
САТИН
Хельсинки. Апрель 1989 года
Сегодня был Особенный день. Они пойдут в театр: он, мама и папа. Каждый месяц они ходили в театр, на спектакли, оперы, балеты, мюзиклы. Только он заболел. Он знал об этом, но не рассказал родителям. Кашель начался еще вчера. Сдавливал изнутри и мешал дышать. Мама называла такой кашель «лающим», он и правда напоминал лай собаки. Сатин надеялся, что в Особенный день кашель пройдет и утром он проснется здоровым, но этого не произошло. Весь день он умело скрывал кашель: в ванной-комнате открывал кран с водой на полную мощность, за ее шумом не было слышно, как он откашливается, или выбегал во двор, прятался за кустами и прочищал горло, или в гараже… Он часто болел. Сначала начинал хрипеть, потом кашлял, ему давали лекарства, заставляли пить микстуры и лежать в постели. Папа обещал, что он это перерастет. Сатин знал, что мама расстроится. Она всегда расстраивалась, когда он кашлял. Потому что она водила его на занятия музыкой. А когда он болел, то пропускал занятия. Ему нравились занятия музыкой и нравился театр, он любил петь и танцевать, поэтому нельзя было сейчас заболеть. Когда мама расстраивалась, она всегда ругала его. Папа говорил, что она переживает. Но папа никогда не ругал его из-за кашля, а мама ругала. Она боялась, что у него будут проблемы с «миндалинами» или «гландами» — как-то он спросил папу, что это такое. Может, если бы у него не было миндалин или гланд, мама бы не ругалась? Когда он болел, то лежал в постели, и никакого театра. Мама, каждый раз заходя к нему, начинала сердиться, почему он ел мороженое, или играл на улице, или стоял на ветру в расстегнутой куртке, или снял шапку… На этот раз он тоже сделал что-то не так, и она снова будет сердиться. Она может запретить ему играть с друзьями или гулять во дворе. Ему нельзя будет кататься на пони и выходить на улицу, даже если там будет тепло. Папа будет весь день на работе, и день будет тянуться вечность. Из-за кашля у него поднимется температура, и тогда мама рассердится еще сильнее. При мысли, что ему запретят идти в театр, он чуть не расплакался. Он считал себя взрослым: когда другие дети играли на площадках, он с родителями ходил на спектакль. Потом папа, или дедушка с бабушкой спрашивали, что он смотрел, что понравилось, как выглядели актеры и декорации, им всегда было интересно слушать его, и он чувствовал себя таким взрослым и важным. Только не сегодня. Готовый вот-вот расплакаться, Сатин застегивал пуговки на пиджачке перед большим зеркалом в своей комнате. У него было несколько парадных костюмчиков, но он слишком быстро рос, и почти все они уже стали малы. В своей комнате он мог кашлять, но только если в коридоре не слышно шагов взрослых. Иначе его быстро поймают. Он покашливал в ладошку, совсем чуть-чуть, когда совсем было невтерпеж. Еще можно было кашлять, когда спускаешь воду в унитазе. Мама ругалась, что он так часто писает, но он не писал, а дергал за веревочку, чтобы спустить воду. Он первым выбежал на улицу. Уже наступил вечер и стало прохладнее. Сатин покашливал, пока шел к машине. Горло болело. Плохой признак. Завтра он не сможет глотать и будет кашлять еще сильнее. Холодный порыв ветра вызвал очередной приступ. В испуге оглянулся на парадную дверь: мама пока не вышла, но он слышал ее звонкий голос в доме. Уже в машине он понял, что ему нужно снова покашлять, но рядом сидела недовольная мама: они слишком долго собирались и могли не успеть. Это была не его вина (он собрался и сходил в туалет раньше всех), но все равно почувствовал себя виноватым, потому что если бы папе не пришлось чистить его ботинки, они бы собрались быстрее, а чистить самому у него пока получалось плохо, он бы только испачкался в гуталине. Весь путь до театра он мечтал поскорее выйти из машины и нырнуть в гущу людей, чтобы прокашляться, пока родители выбираются из машины. Но они долго парковались (он возненавидел все машины и решил, что не будет покупать себе машину, когда вырастет). Мама снова начала ругаться. Папа пытался сказать, что ничего страшного, и они все равно успевают, но она его не слушала. — Что молчишь? — окликнул его папа с улыбкой. — Ты всю дорогу молчал. Не хочешь идти на представление? — Хочу, — выдавил Сатин и почувствовал, как приступ сжимает ему горло. Ему хотелось отхаркнуть ту слизь, что скапливалась во рту. Ему нужно было срочно в туалет, а там он сможет спрятаться в кабинке. В туалетах театров всегда шумно, папа, который пойдет с ним, не ничего не услышит. — Вот и славно. — Что ты его спрашиваешь! Мы уже приехали. Такие деньги отвалили за партер! — Слышишь маму? Нам лучше послушаться и быть паиньками. — Папа говорил в шутливой манере, и Сатин постарался улыбнуться, но это было непросто. В театре он рванул вперед, но мама грубо схватила его за руку. Потом они долго сдавали вещи в гардероб. Мама обула туфли на высоких каблуках, очень высоких, и теперь едва могла ходить по сияющему паркету, такому же сияющему, как и весь зал вокруг. Сатину всегда нравилась атмосфера, которая царила в театрах, их красивые залы, весь этот бархат, хрустальные люстры, улыбающиеся люди, которые, так же, как и он, ждали, когда же начнется представление, все это ожидание, предвкушение… как перед тем, как открыть подарок на День рождения или Рождество, но сейчас его ничего не радовало. Он всегда завидовал артистам: Сатин верил, что все волшебство на сцене происходит на самом деле, а, значит, артисты — настоящие волшебники. А волшебники никогда не болеют, и их не ругают мамы. Хотя на первом своем спектакле он расплакался. Сейчас он уже не помнил, почему. Кажется, его напугал погасший в огромном зале свет. Он все же добрался до туалета, убежав туда вперед папы. — Господи, у него цистит! — воскликнула мама так громко, что это слышали все. Но Сатину уже было все равно: он проскочил в первую свободную кабинку и, пока у кого-то в раковине шумела вода, хорошенько прокашлялся. Мокрота и слюна упали в сток, и Сатин нажал на спуск. Нет у него никакого цистита! Он ходит в туалет не чаще папы. Встав на цыпочки, включил воду и тщательно, как учила бабушка, вымыл руки с мылом. Стало легче, но где-то внутри, в грудной клетке, Сатин чувствовал, кашель нарастает с новой силой. Их места были в третьем ряду ближе к центру. Сатин сел между родителями: он представил, что это он сам выбрал место, а не родители его так посадили. Было что-то волшебное в том, когда ты заходишь в зал, садишься на свое место и ждешь… Сейчас он совсем не боялся ни огромного зала, ни множества людей и их голосов, ни незнакомых детей, ни занавеса, ни того, что свет скоро погаснет. А потом он представит себя на сцене, вместе с артистами. Вместе с волшебниками. Ненадолго Сатин забыл о кашле. Его сердце так колотилось! Сатин поднес ладошку к груди, но через слой одежды и толстый бархатный пиджак он ничего не ощущал. Папа взглянул на него и улыбнулся: Сатин сидел с идеально-ровной спиной, не крутился, как остальные дети, а прилежно ждал начала. Кого-то из детей можно было заставить сидеть спокойно только при помощи игрушки, но его сейчас не интересовали игрушки. Ни тем более мороженое, которая жалобно просила какая-то девочка во втором ряду. При мысли о мороженом в горле встал комок. Конечно, ему хотелось мороженого… Перед самым представлением он завозился, ему хотелось покашлять, но он не мог. — Сиди смирно, — велела мама, — сейчас уже начнется. Или ты опять хочешь в туалет? Туалет — эта мысль показалась ему спасением, но он так хотел посмотреть спектакль!.. Сатин покачал головой, хотел ответить, но вместо слов вырвалось фырканье. Грохнувшие вдруг аплодисменты его спасли: он смог быстро прочистить горло. Родители смотрели прямо на занавес и не обратили на него внимания. Спектакль, который он так ждал, превратился в пытку. Грудь горела, горло то и дело сдавливал мучительный спазм. Хотелось расплакаться. Они смотрели «Карлик Нос». Сатин знал эту сказку, но сейчас она будто утратила краски, утратила свое очарование. Он ждал, когда на сцене станет шумно, и тихонько покашливал в кулак, это помогало — и так он высидел больше часа. В зале было темно, но свет со сцены освещал лица сидящих, Сатин боялся, что мама повернется к нему и заметит, что он заболел. Тогда они уйдут с представления, и он так и не досмотрит сказку. К концу первого акта ему стало хуже: он начал шмыгать носом, боль в горле усилилась, он уже не мог глотать. А еще ему было жарко. В антракте папа повел его в туалет. Папа не держал его за руку, как делала мама в местах, где было много людей. Папа считал его храбрым и самостоятельным. Ему было пять, почти шесть, он уже взрослый. Он мог ходить на многие спектакли. В кабинке он защелкнул щеколду и зашелся громким, продирающим насквозь кашлем. В какой-то момент в туалете стало тихо, и его сердце чуть не остановилось: вдруг папа слышал, как он кашляет?! Но когда он вышел из кабинки, папа ничего не сказал. Может, решил, что это кто-то другой кашлял? Начала болеть голова. Сатин вспотел, хотя в театре было не жарко. Скорей всего, у него поднялась температура. Но температуру было легко скрыть, в отличие от кашля — это он прочувствовал каждой клеточкой своего небольшого тела. Кашель изводил его. Сатин сидел второй акт со слезами на глазах. Он ждал, когда снова станет шумно, каждый раз ждал. Потом ненадолго становилось легче, настроение улучшалось. Пару раз он даже шепотом отвечал папе, когда тот задавал ему вопросы про сказку, а он, Сатин, знал ответы. Иногда он даже тихонечко повторял слова за героями, представляя, что находится на сцене рядом с актерами. Мама один раз заметила это и улыбнулась. Ему было приятно. Он переживал за сына сапожника Якоба и дочь чародея, Мими, превращенную в гусыню. Он знал, что сказка закончится хорошо, но все равно расстраивался. Он любил сказки, любил театр, музыку, костюмы… К концу спектакля ему стало совсем плохо. Он поперхнулся и уже не мог остановить кашель. Мама тихо вывела его из зала. Глаза застилала пелена из слез. Сатин давился кашлем, звук которого эхом отдавался от стен. Потом вышел папа. Сатин стоял посреди коридора, не понимая, плачет он или кашляет. Из носа текло, из глаз текло, губы стали влажными и липкими. Он утирал ладошками лицо. Он так боялся, что мама заметил его кашель. Он ведь почти досидел до конца! Так и не увидит, чем закончится сказка… — Да стой ты спокойно! — нахмурилась мама. — Что с тобой? Он зашелся приступом сильного кашля. Тот измотал его. Мама сжала его за плечо и встряхнула: — Говори, что с тобой?! Ты снова заболел?! Сатин зажал рот ладонью, пытаясь заглушить кашель. — Похоже, дело плохо, — сказал папа, трогая его лоб. — Нужно срочно домой. — Нет! — просипел Сатин и снова закашлялся. Он согнулся. Его ноги вдруг ослабли. — Прости! — заплакал он. — Мама, я не хотел! Я больше так не буду! — он кашлял и плакал. — Господи, за что мне такой ребенок?! — рассердилась мама. Она схватила его за руку и потащила в гардероб. Сатин едва поспевал за ней. От топота ее каблуков голова еще сильнее пульсировала болью. — Прости-и-и! — ревел он. Его рев сопровождался кашлем. Папа подхватил его на руки. — Он даже поход в театр нам испортил! — Дорогая, он болен. Может, стоит поехать в больницу. — У него снова кашель! Поверить не могу! Он постоянно болеет! Я устала с ним сидеть! Я как птица в клетке! Сатин от испуга начал всхлипывать. — Он же просто маленький. Ты слишком сурова к нему. Дети часто болеют. У него не получилось. Он рассердил маму. — Ты всегда так говоришь! Ты уедешь на работу, а мне с ним сидеть! — Прости-и-и… ик… ик… — А как же занятия?! Зачем мы всю неделю учили песню?! А если это хронический бронхит?! — кричала мама на весь зал. Сатину хотелось зажать уши руками и не слышать ее рассерженного голоса. Он так старался ее не расстраивать!.. Он выучил песенку для урока музыки, но сейчас он едва мог говорить не давясь кашлем. Ему было страшно расстраивать маму. — Певцом он всегда успеет стать, — грубо бросил папа. Сатин испугался еще сильнее: когда папа повышал голос на маму, они потом ругались. — Прости, ик… мамочка, я, ик… больше так не буду, ик… — тяжело дыша, икая, выдавил Сатин. Между вздохами он отчетливо слышал хрипы. Папа с ним на руках ускорил шаг. Сатин крепче обхватил папу за шею. Он боялся, что мама совсем рассердится и стукнет его. — Бери наши вещи, я понес его в машину, — скомандовал папа. Сатин повернул голову и из-за папиной головы увидел, как мама швырнула номерок на стол. На них смотрели тетеньки-гардеробщицы. Сатин знал, что это он во всем виноват: мама злится из-за него, и эти тетеньки думают, что он плохой. Тетеньки на него смотрели, но почему-то они не выглядели рассерженными, наоборот, Сатину показалось, что они глядят на него с жалостью.Что еще можно почитать
Пока нет отзывов.