Внутри тебя - 3

МАЮ

25-я неделя беременности

             Дом и семья Алисы сгорают в страшном пожаре, а она сама оказывается в волшебном мире, населенном сумасшедшим и чудоковатым народцем. Звучит мрачная композиция, Алиса просыпается в кровати посреди пожара, и тут же мелодия сменяется нежной переливчатой мелодией, героиня вдруг оказывается на лепестках огромного цветка в сказочном лесу. Однако прелестные декорации быстро сменяются кровавыми реками, обгоревшими деревьями и полями пепла — чьего-то праха — это мир, где буквально каждый охотится за Алисой. По сцене стелется туман, Алиса поднимает ладони, полные сероватого порошка, так похожего на настоящий пепел.       Все жители Страны Чудес верят, что бедствия им посланы пророчеством, грозящим полным разрушением, если не остановить Алису. Красная Королева наказывает Шляпнику принести ей сердце Алисы на блюдечке. Взамен за услугу Королева обещает даровать Шляпнику помилование и обратить его в человека. Однако в случае неудачи его ждет казнь. Такое же обещание получает каждый и отправляется исполнять указ. Чешир — рассказчик и проводник Алисы — единственный, кто не принимает участия в оргии, учиненной Красной Королевой.       По сюжету они давно превратились в опасную нежить, но никто не осознает этого, как и не помнит того, за что провинился перед Красной Королевой. Белая Королева, притворяющаяся самой доброй в Стране Чудес, спускает с поводка своего питомца — чудовищного Бармаглота — чтобы расправиться с Алисой. Красная Королева — главная ее соперница за власть — дарует ей королевское помилование взамен на сердце Алисы, но одного помилования Белой Королеве мало, она мечтает превзойти тираншу и занять трон.       Шляпник узнает, что Красная Королева каждому дарует человеческую жизнь взамен на жизнь Алисы. Но сердце только одно, а желающих его заполучить слишком много. Каждый стремится успеть первым и изобретает свой способ получить желаемое.       Однако все идет не по плану.       Алиса уничтожает их одного за другим. И чем увереннее она продвигается дальше в поисках главной виновницы разрушения Страны Чудес, тем больше в ее руки попадает оружия и тем сильнее она становится, обращая в бегство своих врагов.       Алиса верит, что если спасет этот мир, то спасется сама, а ее семья и дом восстанут из пепла. Но чем дальше она оказывается, тем сильнее ожесточается ее собственное сердце. Она не ведает жалости и сочувствия к жителям Страны Чудес. Время здесь идет совсем не так, как в привычном мире: из наивной девочки она обращается в опасную фурию, грозящую уничтожением всему неживому.       Кролик оказывается хитрее Гусеницы и заманивает Алису в ловушку. А потом с помощью спецэффектов и декораций с оптической иллюзией Алиса «вырастает» и раздавливает Кролика: от него остается один костюмчик на полу. Зрители приходят в неописуемый восторг.       Фавориты Красной Королевы — подлые братья Труляля и Траляля строят козни всем подряд, не желая, чтобы кто-то одержал верх. Одинаковые как две капли воды мерзкие близнецы вечно путаются под ногами. В их костюмы вшиты обручи, делая их еще больше похожими на неваляшки.       Весь первый акт Шляпнику не везет, и каждая его встреча с Алисой оборачивается неудачей. Он боится, что кто-то опередит его в гонке за сердце. Неустанно он изобретает новые пути достижения желаемого. Он превращается в параноидального истеричного сталкера. Маю поет, проделывает акробатические номера, саркастично шутит, носится по сцене, болтает сам с собой.       Вишенкой образа Шляпника становится постоянная смена головных уборов. Для его шляп в гримерной выделен отдельный стол. Маю меняет их каждый выход. Отыграв очередную сцену и перед тем как скрыться за кулисами, он кланяется и снимает цилиндр, под которым маленькая шапочка, он снимает и ее, под ней оказывается еще одна, поменьше. Зрители начинают посмеиваться. Он не удерживает все шляпы в руках, те валятся на пол, он берется их собирать, но у него ничего не выходит — их слишком много. А потом он махает рукой и бросает шляпы на пол. Зал заходится от смеха.       Запыхавшийся, с горящей кожей по всему телу и испариной на лице Маю вымученно улыбается и покидает сцену.       Ближайшие минут десять у него перерыв. Разворачивается следующая сцена, за кулисы доносится музыка и голоса артистов.       Нужно собраться.       Маю попытался взять себя в руки. До конца мюзикла еще долго. В антракте он не сможет незаметно пройти в медпункт. Рядом оказалась Дженни, она сразу заметила, что что-то не так. Когда Маю рассказал, что случилось, девушка вспомнила про аптечку. И как только он не подумал сразу!       — Она должна быть в гримерке! Пойдем посмотрим! Может, какое-то обезболивающее… — Дженни подхватила юбку своего роскошного платья Красной Королевы и торопливо двинулась в гримерку. — Почему ты не сказал раньше? Маю, как же так…       Стоило ли откровенничать? Он не знал, кто испортил ему костюм. Это мог сделать любой, даже Дженни. Он не хотел говорить, что тогда он бы потерял эту роль, а его место занял бы Нооа. Перед мюзиклом он совсем растерялся и не знал, что делать. Везде было полно народа, он не мог так просто покинуть кулисы. И тогда он еще чувствовал себя терпимо, думал, что намного хуже не станет. А сейчас, сняв перчатки и сунув их в карманы, он буквально раздирал кожу до крови. Покраснение на коже четко повторяло контуры воротничка и манжет, даже на лодыжках отпечатался край штанин. Не жгло только в области белья, ладоней, ступней и головы.       — О Господи! — вдруг ужаснулась девушка, заставив его сердце оборваться.       Маю заглянул в аптечку. Там было пусто. Как будто кто-то нарочно опустошил аптечку.       — Че-е-ерт! — выругалась Дженни. — Разве там не должно быть хоть что-то?!       Еще до начала мюзикла он вспомнил, что обезболивающее осталось в рюкзаке. Сегодня с собой у него была сумка для репетиций: даже в голову не пришло, что эти таблетки могут понадобиться.       — А у тебя нет ничего? — тронул Дженни за плечо.       — Нет, я бы сразу тебе дала. Можно добежать до медсестры…       — Но у меня скоро выход!       — Погоди, я спрошу у остальных.       — Тебе тоже надо на сцену.       — Нужно сказать Артту…       — Нет, не нужно! — перебил Маю. — Что это даст?       — Но ты не можешь так мучиться до конца мюзикла! Маю, еще почти два часа! Артту что-нибудь придумает, я уверена! Ты же ему нравишься, не станет он делать замену, да и Нооа уже на сцене.       Они так и застыли, смотря друг на друга, в гриме и с дикими прическами.       — Да не нравлюсь я ему!       — Ну конечно! Все это видят, кроме тебя.       Маю хотелось истерически рассмеяться. То ли от слов Дженни и ее глубокого заблуждения, то ли от сдавших нервов, то ли из-за боли.       За кулисы вернулся Нооа и другие, и Дженни тут же накинулась на парня. Маю был уверен: она, как и большинство, обвинят во всем Нооа.       — Да что я сделал?! — возмутился парень. На него тут же зашикали. — Какой к черту костюм! — зашептал Нооа. — Ну так забирал бы его домой, а не держал в гримерке! Я-то тут при чем! Сначала проголосовали за этого пиздю…       — Пошел ты в жопу! — вспылил Маю, уже не зная, куда деться от непрерывного зуда. — Я что ли устроил это голосование?!       — Вот только не надо ссать мне в уши, что ты не хотел эту роль!       Лиукси и еще кто-то из парней решили, что они сейчас сцепятся, и пришли на выручку.       Маю подхватил очередной цилиндр и решительно двинулся на сцену.       И хотя он чувствовал себя так, как будто его пятки поджаривают на медленном огне (разве что зуд начинался немного выше), он отыграл так, словно от этого зависела его судьба.       В третьем ряду партера он видел Фрею с Рабией и Эваллё с Аулис и Ионэ. Вся компания в качестве флешмоба, чтобы поддержать его, вырядилась в стилистике мюзикла, а над их гримом и образами поработали Кирсти и Ева. Рядом с сестрой сидели ее подруги, а впереди Куисма, Селике и остальные. Сатина нигде не было, сколько бы он ни оглядывал зал. Как и думал. Тот не смог прийти. Первых два ряда занимали преподаватели, там же сидел и Артту с учительницей музыки. Маю бросал отчаянные взгляды то на родных и Эваллё, то на Артту. За исключением учителей, многие на мюзикл пришли в хеллоуинских костюмах и с вызывающим макияжем, даже парни. Мюзикл удался на славу, на Маю смотрели восторженные лица, настроение у всех было отличное. В отличие от него. Маю ощутил свою обособленность от остальных как никогда остро. Как будто еще немного и он сойдет с ума, и никто этого даже не заметит. Но он играл сумасшедшего, и, должно быть, лихорадочный блеск в его глазах казался другим частью образа.       Покинув сцену, Маю тут же бросился к своему телефону. Он решил заказать курьера из аптеки. Карина вызвалась помочь. Пока она искала что-то, что могло облегчить зуд, в интернете, Маю гуглил ближайшую к гимназии аптеку. Нашел одну: доставка в течение пятнадцати минут. Как раз успевал забрать до антракта. В перерыве он бы намазался гелем и выпил таблетки, и ко второму акту ему как раз стало бы легче. На помощь пришел Лиукси, и они все вместе выбирали подходящие лекарства. Ему уже дали противосполительное, но таблеткам нужно было время, чтобы подействовать. Маю обливался потом в костюме Шляпника, сердце колотилось так, как будто его сейчас разорвет. Уже казалось, что горит все тело, включая ягодицы и область паха.       До курьера у Маю был еще выход. Он успевал выступить и вернуться за кулисы.       Когда приехал курьер, Маю с телефоном помчался по пустым наряженным коридорам во двор, забрав пакет, закрылся в туалете и принялся стягивать с себя одежду. С помощью воды и влажных салфеток из аптеки кое-как промыл кожу, после чего обработал мазью. Не тронул только лицо, чтобы не испортить грим. Самому неудобно было мазать спину, решил, что попросит Эваллё помочь. Стянул брюки и нанес гель прямо на внутреннюю сторону ткани — все лучше, чем застирать и выйти в мокрых. Пока провозился, весь изошел потом; сердце лихорадочно стучало. Вернувшись в гримерку, сунул в рот таблетки и запил водой из бутылки. Он заказал все: противозудное и противоаллергенное, обезболивающее, жаропонижающее, так же он купил гель от ожогов с охлаждающим эффектом и мазь для лечения кожных заболеваний.       Перед самым антрактом у него закружилась голова, во рту появился привкус горечи. Уши заложило, а сосуды в голове как будто сдавило. Глаза слезились. В перерыве между выходами у него выскользнула голубая линза, Карина заметила это и подхватила линзу с его щеки.       — Выбрось, у меня есть запасная.       В гримерке была раковина: перед тем как надеть линзу, тщательно вымыл руки, чтобы не занести эту дрянь в глаз, но слизистая все равно уже воспалилась.       Наконец настал антракт. Маю ринулся за кулисы.       Он не понимал, кто мог так подставить с костюмом. Ему на помощь пришел почти весь драмкружок. Пожалуй, за исключением Нооа, и, конечно, Юниса, который даже вне сцены изображал из себя Чешира и ухмылялся, стоило Маю пересечься с ним взглядами. Неужели он настолько глуп, что испортил костюм и решил, что за это ему ничего не будет? Эти придурки косились на него, мол, поделом тебе. Но что бы ни происходило между ними тремя, Маю не верил, что Нооа и Юнис хотят подставляться. Кроме того, Артту делал им обоим замечаниями, Нооа он сразу сказал, что если тот не согласен с голосованием, то может идти на все четыре стороны. А Юниса, после той стычки в коридоре, даже угрожал отстранить от занятий за оскорбления не только в адрес Маю, но и в адрес учителей, которые вмешались в разборки. Маю об этом рассказали потрясенные Карина и Дженни, когда он вернулся с футбольного поля. Юнис буквально послал историчку и Артту на три буквы. Вечером директрисе звонила мать Юниса и просила извинения за сына, слезно умоляя не выкидывать ее сыночка из драмкружка. Однако все знали, что она — одна из главных спонсоров этого мюзикла и все дело в деньгах. Извинения здесь не важны. После чего Артту превратил репетиции Юниса в ад. На прошлой неделе он загонял Юниса до такой степени, что тот упал и потянул лодыжку. Маю знал, что лодыжка болела у Юниса до сих пор, и вне сцены он прихрамывал. Артту заставлял Юниса декламировать текст десятки раз подряд, пока у того не садились связки. Если бы тот захотел отомстить, то мстил бы Артту, а не ему, Маю.       По крайней мере на сцене Юнис вел себя как шелковый, улыбаясь Артту своей самой обворожительной улыбкой. Все знали, что если Артту не понравится его игра, Юнису не поздоровится. То же самое касалось Нооа. Никто не хотел оказаться в черном списке Артту. В драмкружке появилась своего рода шутка, про черный список.       Все это пронеслось в голове стремительно, как вихрь, пока Маю оглядывал ребят.       Руки потянулись к телефону, набрать Эваллё. Парень наверняка потащит его к медсестре, но, может, удастся его успокоить и убедить не поднимать панику. Но от присутствия Эваллё ему точно станет лучше. Эваллё всегда знает, что делать.       Когда он уже был готов плюнуть на все, расплакаться и отказаться от роли, вернулась Карина, и Маю едва не выронил телефон, поняв, что она привела Артту.       Маю как раз пытался сдержать слезы, наверняка Артту заметит, как они дрожат в его глазах.       — Что случилось? — потребовал Артту, осматривая его с головы до ног.       — Зачем ты… — вздохнул Маю.       — Но ты же мучаешься, — возмутилась Карина и взглянула на Артту в поисках поддержки. — Он не хочет в медкабинет. Еще почти полтора часа. Он не выдержит.       Всем, кто находился за кулисами, было интересно, как поведет себя Артту. Маю заблаговременно отступил на недосягаемое для его рук расстояние. Однако покраснение, которое перешло на шею, было заметно и так. Кое-где Маю разодрал кожу до крови, даже сейчас он стоял, почесываясь и изнывая от нестерпимой боли. Из уголка глаза просочилась слеза. Лицо Артту затягивало пеленой. У него сейчас не было сил на разборки и выяснение, кто это сделал. Все, что ему хотелось, это чтобы боль отступила хотя бы на минуту.       Видя его состояние, Артту сглотнул: это была такая человеческая реакция, что Маю стало еще больше не по себе.       Вскоре показалась госпожа Лахти. Похоже, Карина встревожила своим внезапным появлением и ее.       Маю, как мог, объяснил этим двоим, что произошло. Он готов был доиграть мюзикл.       Госпожа Лахти взяла его руку и осторожно отогнула манжету, потом расслабила бант и оглядела шею, ключицы и грудь. Все это время Маю чувствовал на себе взгляд Артту и хотел провалиться сквозь землю. Он уже и думать забыл, что хотел позвонить Эваллё.       — Вызываем скорую? — Лахти обратилась к Артту, будто его, Маю, здесь и вовсе нет. Похоже, она сочла, что он не в себе и не соображает, что делает. — Как быть со Шляпником?       Нооа сразу оживился и вышел в поле зрения Артту. Все ждали, что решит Артту.       По лицу Маю катились слезы, но он быстро утирал их тыльной стороной ладони.       — Да он просто спидозный, — бросил Юнис, но никто не оценил остроту. К удивлению всех, даже Артту никак не отреагировал, казалось, все его внимание было обращено на одного Маю.       — Ему нужно в медпункт, пока не приехала скорая, его осмотрит медсестра, — невесело заключил Артту.       Маю горестно вздохнул. Не такого ответа он ждал, но, наверное, так было правильно. Учитель должен в первую очередь думать о здоровье учеников.       Артту быстро взглянул на наручные часы, которые надел прямо поверх рукава пиджака.       Маю скосил взгляд на циферблат. Антракт почти закончился.       — Сейчас начнется второй акт.       — У меня вторая сцена, — понуро выдал Маю.       — Готовимся, — бросил Артту остальным. — Ты можешь идти, я разберусь здесь, — заверил женщину Артту и подошел к Маю. Слишком близко, сквозь запах мази и лака для волос Маю уловил его парфюм. Ради такого дня Артту даже сбрил щетину, на фоне бледного лица его болотные глаза казались еще более глубокими. — Как твой учитель, я немедленно должен сказать твоим родителям и отправить тебя в больницу.       — А как Цицерон? — боясь вздохнуть, прошептал Маю. Артту смерил его внимательным взглядом, точно борясь сам с собой. Они сверлили друг друга глазами, пока Маю не моргнул.       — Дождемся начала второго акта, — наконец сказал он.       — И что тогда? Пойдем к медсестре? — и хотя внутри все протестовало, Маю уже понимал, что он может распрощаться со Шляпником.       — Есть идея получше, — шепнул ему Артту, и сердце тяжело ухнуло в груди, как будто Артту ему только что признался в любви. — Почему сразу не позвонил?       Маю пожал плечами.       — Хотя о чем это я, — хмыкнул Артту. Маю смотрел на него широко открытыми глазами, не веря, что перед ним Цицерон, а не обычный человек. — Ты в лепешку расшибешься ради этой роли.       Когда заиграла мелодия второго акта, а за кулисами остались всего несколько человек, Артту действительно повел его в медпункт. Они быстро шли по пустынному коридору, а позади сначала громко, а потом все тише и тише звучала музыка. К счастью, вся школа сейчас была в актовом зале, и никто не видел их.       — Вы не будете вызывать скорую? — с робкой надеждой поинтересовался Маю, когда Артту в двух словах рассказал медсестре, что случилось.       — Как только мюзикл закончится, тебя сразу отвезут в больницу, понял?       — То есть я могу вернуться на сцену? — не поверил своим ушам Маю.       Артту кивнул.       — Кому ж ты так насолил? — ужаснулась медсестра, едва увидев кожу Маю. Женщина натянула медицинские перчатки и осторожно ощупала покрасневший участок, заставив Маю сжать зубы. — Ну еще не все так плохо. Где сильнее жжет? Верх? Низ?       — Верх. Брюки только одна штанина. Но это часть моего костюма, я не могу выйти на сцену в джинсах.       Лучше преуменьшить, иначе его отправят в больницу прямо сейчас.       Он рассказал, что сначала жгло не сильно, он даже не обращал внимания и думал, что все пройдет, а потом стало становиться хуже. Объяснил, что промыл кожу и использовал гель от ожогов, но ему не удалось как следует обработать спину.       Медсестра внимательно осмотрела его лицо.       — Когда ты надел костюм?       — Перед самой репетицией. Поначалу я вообще не заметил. Я не думал, что это из-за костюма.       — Вы сможете помочь? — вмешался Артту. — Да что толку, вон оно сразу реакцию дало…       Маю перехватил взгляд Артту. Тот выглядел так, как будто всерьез беспокоился. Но ведь это самообман?       — Перцовый спрей? — предположил Артту, моргнув.       — Похоже на то, спрей или раствор со слабой концентрацией, — согласилась женщина. — Иначе бы реакция была сразу и намного острее. Жить будешь, — заключила она. — Но это не шутки. И по-хорошему тебе нужно в больницу как можно скорее.       — Я вызвал курьера из аптеки, — объяснил Маю.       — Находчиво, — хмуро протянула женщина. — Хоть до этого додумался. Я не хочу потом выслушивать жалобы от твоих родителей, почему тебя сразу не отправили в больницу.       — Под мою ответственность.       Маю вскинул лицо на Артту.       — Смотрите сами. Но я категорически против, чтобы он и дальше принимал участие в мюзикле. Как будто вы не знаете родителей этих детей.       — Я же сказал: под мою ответственность. — Артту перевел взгляд на Маю: — Здесь твой отец.       У Маю расширились глаза. Первым порывом было вернуться в актовый зал и убедиться во всем самому. Все разом потеряло значение, кроме двух вещей: Сатин здесь и он, Маю, должен выйти на сцену. В голове образовалась пустота. Он уже вскочил с кушетки, но медсестра вовремя его остановила.       — Ты куда? Молодой человек, тебе же плохо было!       — Вы уверены? Он не собирался приходить.       — Абсолютно в этом уверен.       — Но как вы…       — Поговорим об этом потом.       Медсестра велела ему раздеться. На все про все у них было минут пятнадцать, если он хотел вернуться на сцену. Артту, разумеется, и не подумал выйти, но сейчас не это было главное. Морщась, снял пиджак и рубашку, в чем ему помогла медсестра. Мазь давно впиталась, но зуд и жжение это не облегчило.       В конце концов Артту куда-то ушел.       Женщина сделала укол, а потом быстро обработала его кожу каким-то раствором и дала выпить какую-то таблетку. Велела сразу после мюзикла прийти сюда. Маю ощутил резкий толчок сердца, после чего сердцебиение утихло, даже дышать стало легче. Дыхание стало размеренным, как будто все замедлилось внутри. Возможно, так действовало лекарство.       Вскоре вернулся Артту с запасной белой рубашкой.       — Надень пока это.       — Но…       Артту сунул ему в руки рубашку. У них с Артту был похожий размер и одинаковая ширина плеч. От рубашки приятно пахло стиркой. Без кружев, как у Шляпника, и роскошных манжет. Вот только под пестрой жилеткой и пиджаком мало кто заметит подмену.       — Оставь это здесь, — потянулась за испорченной рубашкой медсестра, и Маю отдал ее.       — Вы видели моего отца? — потребовал Маю, стоило женщине отойти в соседнее помещение. Сердце лихорадочно забилось.       — Нет, не видел, но я уловил сигнал. Он в зале. Это как поймать частоту.       От волнения у Маю сбивался голос:       — Я не могу сейчас поехать в больницу. Я должен выступить. Он здесь из-за меня!       — Знаю. Поэтому ты еще здесь.       — А он может почувствовать… другую особь?       — Может ли он почувствовать Цицерона? Если я этого не хочу — нет. Я заглушил сигнал.       Время поджимало. Артту то и дело поглядывал на часы.       — Я запер твое тело во временном коконе до конца мюзикла, — сказал Артту, когда они оказались вдвоем в коридоре.       — Коконе? — опешил Маю. — Вы хотите сказать…       — Точно так же, как замедлил кровотечение Эваллё. Тебе нужно было сразу сказать мне. Я использовал бы временной вакуум, чтобы не дать боли усилиться.       — Как я должен был догадаться об этом?!       — Нет времени. Тебе не станет хуже, иди на сцену. Пришлось ускориться. Маю почти бегом бросился в сторону кулис.       До выхода оставались считаные минуты. Маю прислушался к себе и ощутил легкое торможение, будто он спал, словно после прыжка в воду, замедление на пару секунд, а вокруг воронка воды, не дающая ускориться. Неподвластное органам чувств, незаметное глазам, совершенно уникальное умение. Против воли Маю улыбнулся.       Подхватил шляпы, нашитые одна на другую, и нахлобучил на голову. Пора на сцену.       По мере того как ожесточается сердце Алисы, гибнет и Страна Чудес. Красная Королева оказывается лишь иллюзией, которую выдумала сама Алиса, чтобы оправдать свою злость. Убивая одного за другим она становится бессердечной, совсем такой же как выдуманная ею Красная Королева. Алиса забирает корону поверженной себе и занимает ее трон. От Страны Чудес остается один лишь королевский замок в выжженной огнем пустыне из пепла, праха и тлена. Она видит, что натворила, пока боролась сама с собой. Из ее глаз текут кровавые слезы, капая на платье. А вся сцена усеяна трупами: здесь и Шляпник, и Бармаглот, и Кролик, и Белая Королева, и Гусеница, и Генерал Красной Армии, и Перечная Дама, и Шахматные Король с Королевой, и многие другие. Чешир с улыбкой наблюдает за происходящим. Кажется, только он один не удивлен.       Но нежить нельзя по-настоящему убить, и все восстают, чтобы свергнуть новую Королеву.       Осознав, что натворила, Алиса сама вырывает себе сердце, и сквозь дыру в ее груди пробиваются солнечные лучи, заливая зрительский зал. Они освещают Страну Чудес, и начинается возрождение той из пепла. Жители будто приходят в себя ото сна. Вместе с которым проходит и безумие.       Будучи с дырой в груди Алиса падает замертво. Воскресшие жители Страны Чудес обступают ее и горюют. Трон занимает Белая Королева в новом белоснежном платье, чистом от крови и слез.       В конце оказывается, что это вторая «добрая» личина Алисы, разбившей свое «я» на две части.       Начинается новая эпоха. Царство белого цвета.       Когда отыгрывает последняя песня, и все удаляются, звучит тревожная мелодия с клавишной партией, сыгранной Маю на «Ямахе». Звучат гитарные аккорды Валто, электроскрипка Клифа, ударные Армо. Белая Королева хищно улыбается, Чешир по ее правую руку скалит зубы в улыбке, а затем гаснет свет.              Весь второй акт Маю высматривал Сатина со сцены, но так и не понял, где тот сидит. Артту ведь не солгал? Но он должен убедиться своими глазами, что отец здесь. Как только завершился мюзикл, зазвучали аплодисменты, зажегся свет на сцене, Маю вышел вместе с остальными на поклоны. Его взгляд метался по рядам: ни среди родителей, ни среди учеников — Сатина он так и не увидел.       Артту подал ему знак, указывая куда-то себе за спину. Похоже, Сатин решил уйти до того, как все рванут на выход и в коридорах начнется столпотворение.       Забыв обо всем на свете, Маю пронесся по коридорам и выскочил из школы, как был, в рубашке Артту и брюках с жилеткой Шляпника. Голосовые связки подустали, мышцы ныли. Маю прибежал на парковку, лихорадочно оглядываясь по сторонам и хватая ртом ледяной воздух. На время он даже забыл о зуде. Он знал, что не сможет ощущать волны особи так, как умел это Цицерон. Иначе бы уловил сигнал еще до того, как увидел бы Сатина.       Он выбежал как раз вовремя: со стоянки тронулся отцовский «Чероки». Это были номера Сатина. Возможно, отец хотел сохранить инкогнито и решил уехать, как только завершился мюзикл.       Маю глядел вслед джипу, и его горящее лицо обдувал холодный воздух. Шел мелкий снежок.       Сатин все-таки пришел на мюзикл и видел, как он выступал.       Пришел.       Маю не знал, что это: дыхание перехватило от радости, или просто Артту снял вакуум, и ему снова поплохело.       Артту не подвел: боль так и не усилилась и казалась даже сносной. Только все время он ощущал странное едва уловимое покалывание в теле, как будто он слишком долго лежал в неудобной позе или отсидел себе разом все конечности.       Маю разрывался между двух огней: набрать номер Сатина, или вернуться к Артту и остальным.       Все было не зря.       Маю опустил лицо, улыбаясь своим мыслям.       

      

* * *

      

РАБИЯ

             Во-первых, Маю куда-то убежал, не успел опуститься занавес, первым кинулся прочь.       Во-вторых, в проходе им перегородил путь сердитый на вид мужчина.       В-третьих, она сразу уловила те самые духи, которые так приглянулись Маю. В последнее время ее нюх заметно обострился, она не могла перепутать.       Мужчина был привлекателен, хорош, даже очень хорош. Костюм черепахового цвета удивительно гармонировал с цветом глаз под густыми выразительными бровями. По тому, что незнакомец отделился от группы учителей, Рабия сразу поняла, что он один из преподавателей гимназии. Что за предмет он вел? Впервые его видела.       — Добрый день, — обратился он своим явно поставленным голосом. — Прошу меня простить, госпожа Холовора? Вы мама Майре? — Его взгляд держался на уровне ее лица, преподаватель с интересом разглядывал ее макияж и прическу, спасибо еще, не таращился на живот.       Рядом застыл Ионэ с роскошным букетом цветов, пережившим трехчасовой мюзикл. Фрея и Эваллё уставились на подошедшего.       — Я к Маю, — бросил Эваллё. — Потом найду вас.       Эваллё ушел, и Рабия ощутила на себе чужой взгляд.       Вдруг стало неуютно в присутствии этого человека, словно его аура подавляла все вокруг. К счастью, она была не одна. Однако она все равно начала нервничать. Доминика, словно почувствовав ее тревогу, зашевелилась в животе. Рабия машинально коснулась живота.       Доля секунды и его взгляд упал на ее живот.       — Меня зовут Артту Салминен.       — Рабия, — подсказала она.       — Очень приятно. Я — руководитель драмкружка.       — Так вы поставили этот мюзикл? — Она мгновенно забыла про смутивший ее парфюм, забыла вообще обо всем. — Сколько я в своей жизни пересмотрела мюзиклов, этот превзошел все ожидания! Я потрясена! Столько усилий!..       — Благодарю, — улыбнулся Артту, и от улыбки его лицо еще больше преобразилось. — Ваш сын сделал его лучше. Прошу меня простить. Я не хочу вас беспокоить, но мне нужно убедиться, что Майре доставят в больницу. Произошел неприятный инцидент…       — О Господи! — ужаснулась Рабия и почувствовала, как упало сердце.       — Он в порядке? — в один голос с ней спросила Аулис.       — Что случилось? Где он?       — Кто-то испортил костюм Майре, и боюсь, ваш сын получил ожоги, из-за того, что долго находился в нем.       — Вы об этом знали? — раздался голос Фреи.       Ионэ и Аулис притихли, наблюдая за Салминеном.       — Я уверю вас, я разберусь в этой ситуации и найду винов…       — Так вы знали, — перебила Фрея, — и пустили его на сцену?       Дальше Рабия уже не слушала, она поспешила за кулисы, настолько быстро, насколько позволяла тяжесть живота и сапоги на каблуках. От волнения даже в ушах зазвенело, или во всем был виноват трехчасовой мюзикл и громкая музыка — сейчас на это было плевать. Вдруг стало тяжело дышать, вокруг было слишком душно.       Как этот учитель вообще позволил Маю выйти на сцену с ожогами?! О чем он только думал?! Все эти мысли пронеслись в голове за секунду. Она почти добежала до закулисья. Впереди она увидела знакомых ребят в окружении родителей и друзей.       — Где Маю? — окликнула первого же ребенка в костюме Перечной Дамы.       — Эваллё повел его в медпункт, — донесся до нее голос Белой Королевы, и она сразу узнала Лукерью. — Артту уже сказал вам, что случилось?       — Его костюм висел в чехле на молнии в гримерке, — услышала она госпожу Лахти. — Как такое вообще могло произойти?       — Маю еще вчера надевал его, — заверил кто-то из ребят. — Все было хорошо. Костюм скорей всего обрызгали чем-то, когда мы все ушли.       Госпожа Лахти оглядела собравшихся:       — Кто-то остался? Вы видели, кто ушел последним? Тут женщина увидела ее, глаза Лахти расширились, взгляд упал на живот.       — Я не понимаю, какого черта здесь происходит? — вышла из себя Рабия. — Почему моего ребенка не сняли со спектакля?!       Лахти смотрела на живот, и в ее взгляде появилась паника.       — Не нервничайте так. С вашим сыном все будет в порядке. В антракте господин Салминен отвел его в медпункт. Майре сделали укол и обработали ожоги. Медсестра сделала все, что могла.       Не слушая, Рабия резко развернулась и направилась вон отсюда. И эти люди еще работают с детьми?!       Она была невероятно зла. Ей даже стало жарко; пульс участился.       В медпункте она столкнулась с директрисой и господином Салминеном. Тут ее терпение лопнуло. Рабия сдернула с рук длинные кожаные перчатки и швырнула на кушетку, оперлась о поясницу, после чего обратилась к директрисе:       — Вы хоть понимаете, что рисковали здоровьем моего ребенка?!       — Госпожа Холовора… — опешила та.       — А кто вообще постановил, что имеет право решать, как будет лучше для Майре?!       — Сейчас приедет «скорая», — донесся до нее голос Эваллё, парень сидел рядом с Маю на кушетке и держал его за руку. Маю шмыгал носом и утирал слезящиеся глаза. Вместо костюма Шляпника на Маю была простая белая рубашка, которую Рабия видела впервые, и чьи-то джинсы, воротник на рубашке был расстегнут. Маю тяжело дышал, вся его шея покраснела, он без конца почесывался и сглатывал. Фрея держала большую бутылку воды и стояла рядом, загораживая Маю от остальных. Но Рабия будто смотрела сквозь нее: все, что она видела, это ожог. Теперь он будет ей сниться.       Эваллё выглядел бледным и подавленным. Он так крепко сжимал ладонь Маю, что костяшки его пальцев побелели.       — Вы подвергли его жизнь опасности! — продолжала кричать Рабия. — Кто будет нести за это ответственность?! А вы, — набросилась она на Салминена, — вы должны были немедленно сообщить мне и отправить его в больницу! А вы пустили его на сцену! А если бы это был ваш ребенок?!       У Маю, видимо, от боли совсем затуманилось сознание, и он нервно хохотнул.       — Госпожа Холовора, я расценил состояние Маю как удовлетворительное…       — Все хорошо, я сам решил выйти на сцену! — влез Маю, не дав Салминену объясниться. — Я не сказал сразу. Я даже не сразу заметил…       — В этом моя вина… — начал Салминен, но его прервал Маю:       — Я думал, что выдержу. Но все же в порядке. Мне стало легче после укола.       — Маю, ну ты вообще соображаешь? — разозлилась Рабия.       — Мы обязательно выясним, как это произошло, — вмешалась директриса.       — А вы довели до такого! — Рабия бросила взгляд на Салминена, потом перевела его на Лахти. — Я не понимаю, как вас допустили до работы с детьми! У вас в драмкружке творится черт-те что! Кто-то взял и испортил его костюм! Кто-то пытался покалечить моего ребенка! Я буду требовать, чтобы вас отстранили от работы! Я напишу в родительский комитет гимназии. Я не собираюсь терпеть подобную халатность!       — Я согласен с вами, — раздался голос Салминена. — Понимаю ваше негодование… Со своей стороны я предприму все меру, чтобы пресечь подобное в будущем.       — Да бросьте! Господин Салминен, у вас есть дети?       — Нет. — На какой-то миг показалось, что мужчина смотрит на нее как на подопытную, от этого взгляда она закипела еще сильнее.       — Так я и думала, — бросила на удивление злым голосом, чего не ожидала от самой себя.       — Прошу вас, вам нужно успокоиться, — директриса протянула ей стакан с водой. — Мы разберемся в ситуации. Виновные будут наказаны. Мы сообщим их родителям и обязательно вас проинформируем. Подобное впредь не повторится.       — Раньше нужно было применять меры!       — Дети есть дети, — заметила Лахти, и это окончательно взбесило.       — Вот не нужно со мной разговаривать как с наивной дурой! Вы проявили ту же халатность, что и ваш коллега!       — Прошу вас, успокойтесь… — директрисе было не занимать терпения.       — А вы мне рот не затыкайте!       — Госпожа Холовора, — директриса сделала вдох, — ваш сын уже взрослый человек и он прекрасно понимает, чем грозил его здоровью этот поступок.       — Сейчас вы тратите и мое, и свое время. Мы прекрасно можем обсудить в суде, кто здесь взрослый, а кто директор школы, уполномоченный заботиться о ее учениках.       Фрея коснулась ее руки, пытаясь успокоить.       В медпункт попробовали пробиться Ионэ и Аулис. Директриса вытолкала их назад в коридор и захлопнула дверь.       Наконец этот цирк прервался.       Завыли сирены скорой помощи. Маю медленно поднялся. У него на поясе до сих пор был передатчик. Рабия коснулась волос Маю, тот уныло улыбнулся в ответ.       Эваллё вскочил следом и придержал Маю за плечи.       Вскоре дверь снова открылась, и на пороге возник санитар скорой помощи.       — А обязательно носилки? Можно я дойду сам? — попросил Маю.       В коридоре Маю обступили друзья, которые все это время ждали под дверью. Многие были в костюмах для Хеллоуина, здесь так же было полно ребят из драмкружка. Ионэ и Аулис, неразлучные, словно сиамские близнецы, неотступно следовали за ними.       — Подари его лучше Карине, — посоветовал Маю, отказавшись от букета Ионэ.       — Береги себя, хорошо? — сочувственно улыбнулась Аулис.       — Держись, старик, — шепнул Ионэ.       Похватав в гардеробе теплую одежду, они почти бегом покинули школу.       За время мюзикла навалило снега, и теперь глаза слепило от его белизны.       Приезд «скорой» не остался без внимания. В школьном дворе уже собралась небольшая толпа любопытных. Стоял гул голосов. Как же всем не терпелось узнать, что произошло и за кем приехала неотложка.       У Маю воспалились глаза и распух нос. Ветер трепал его красно-черные волосы. Когда Эваллё попытался застегнуть на нем куртку, Маю вымученно простонал:       — Не нужно ничего! У меня все тело горит!       Ее взрослый ребенок сейчас казался ей таким изнуренным и беззащитным, что сердце разрывалось. Рабия обняла Маю за плечи, на мгновение прижавшись губами к его виску.       — Хочешь, я поеду с тобой на «скорой»? — Она пригладила жесткую от лака черную прядь.       — Все в порядке. Я чувствую себя терпимо. Ты сама как? Только не переживай. Это же не серная кислота. Могло быть и хуже.       У нее сердце обливалось кровью при мысли, что Маю стоически терпел боль, только чтобы не беспокоить ее.       — Мы с Эваллё скоро приедем, — заверила она. — Только поговорю по душам с руководством этой школы.       Вокруг раздавались чужие голоса.       — Маю забрали!       — Что случилось?       — Смотри-смотри! Что происходит?       — Я не хочу, чтобы ты оставалась в школе. — Маю бросил взгляд назад, как будто что-то искал в толпе.       — Это еще почему?       Маю растерялся с ответом, его взгляд то и дело высматривал кого-то.       — Тут слишком много людей…       — Ерунда. — Она так и не поняла, к чему клонит Маю.       Вдвоем с Эваллё они довели Маю до «скорой», санитар подал ему руку и помог забраться внутрь. Эваллё все не отходил, словно их с Маю связывала невидимая нить. Вот только он не мог поехать с Маю: Эваллё привез их всех и теперь не мог бросить ее здесь без машины.       — Ты точно справишься один?       — Да все ок. Даже не напрягайся. И не гони. Доминика не любит быструю езду.       Дети смотрели на эту сцену как на еще одно представление. Многие разглядывали ее живот и перешептывались. Вокруг царило небывалое оживление.       — Это его жена и мама Маю, — услышала она чей-то голос совсем близко.       — Офигеть, она и правда беременна. Я видела ее только на фотках в инстаграме. Вау!       — Ахаха, ну она им сейчас устроит!       — А вдруг Сатин тоже здесь?! О боже, я тогда просто умру!       — У них теперь своя яхта, прикинь! И три тачки!       — Она такая молодая! Они все вампиры, отвечаю! Вся их семейка!       — Вампиры не беременеют.       — А я был в их кофейне! Там такой крутой вайб!       — Маю такой же охуенный на сцене, как Сатин. Я в любви!       — Бля, ну и кому Маю так насолил? Так его жалко! Я слышала, его костюм опрыскали то ли перцем, то ли еще какой-то фигней, и теперь у него ожоги. А он весь мюзикл выступал как ни в чем не бывало! Это надо было видеть!       — Кто-то облил его костюм кислотой.       — Да не кислота это.       — Я тоже не заметила ничего, он вел себя как обычно.       Все эти голоса звенели в голове. Рабия ощущала себя одинокой и истощенной. Она была так зла на гимназию и бестолковых учителей!       Салминен и директриса не спускали глаз со скорой. Каждый из них так же прекрасно слышал, о чем переговариваются ученики.       — Я сообщу его отцу, и вот тогда вам точно не поздоровится, — предупредила она.       — Его положат в больницу?       — Не знаю. Кошмар какой…       — Это страшное недоразумение, — снова принялась расстилаться директриса, — но уверяю вас, нет необходимости в настоящем разбирательстве. Совершенно ясно, что это сделал кто-то из учеников, но это всего лишь подростки.       — По-вашему, здоровье моего сына не так уж важно?       — Госпожа Холовора, — за директрису ответил Салминен, — я лично возьму эту ситуацию под контроль.       — Ну разумеется.       Доминика снова шевельнулась.       Подул ветер, и Рабия втянула носом знакомый пряно-цитрусовый аромат духов.       — Я не собираюсь продолжать этот бессмысленный диалог. Я уже поняла ваше отношение. Моего мужа сильно «обрадует» поведение учителей в этом учебном заведении. Уверяю вас, он будет в восторге, — с нескрываемым сарказмом произнесла она.       В этот же момент, когда двери «скорой» захлопнулись и фургон тронулся с места, Эваллё направился к долговязому парню в костюме капитана гвардии Красной Королевы. Раздались возбужденные голоса, крики, и тут только Рабия поняла, что Эваллё с кем-то сцепился.       Рабия не успела отреагировать, а учителя бегом бросились к ребятам. На мгновение круг, образованный подростками, расступился, и она увидела кровь на лице второго паренька. Пару ребят пытались оттащить Эваллё. Несчастный барахтался на спине, из его носа текла кровь, заливая грим и капая на снег.       — Да что ты ко мне приебался?! Что я тебе сделал?! Не трогал я этот сраный костюм!       Артту взял на себя Эваллё как более сильного из двух. Эваллё, казалось, не замечал никого вокруг: его вниманием всецело завладел противник. Директриса помогла пареньку сесть, тот без конца утирал разбитый нос, в его высоком голосе звенели слезы:       — Все бы подумали на меня! Думаешь, я идиот?! Делайте что хотите! Хоть по камерам проверьте!       Всего лишь на мгновение перед глазами ожила картина лежащего на спине Валто с окровавленным лицом, на месте Эваллё возник растерянный и тяжело дышащий Сатин.       Рабия сморгнула, и наваждение развеялось. Она вновь очутилась посреди школьного двора.       Подросткам явно хотелось больше крови: многие поддержали Эваллё и просили Салминена его отпустить. Рабия поражалась, как силен для своей комплекции Салминен: он без видимого труда удерживал Эваллё поперек груди, хотя тот рвался из хватки как бешеный. На миг что-то дрогнуло внутри: захотелось оградить Эваллё от этого человека. Однако, что могла сделать она, беременная женщина, против мужчины? Да еще на его территории.       Директриса с мрачным видом помогла парню подняться и с неодобрением покосилась на Эваллё, и тут уже Рабии захотелось вступиться за Эваллё. Она даже могла оправдать его жестокость, ведь на фоне безразличных взрослых он был единственным, кто стремился понять, что произошло.       К волосам и куртке Эваллё пристал снег, его щеки раскраснелись, от парня будто шел пар, на лбу выступила испарина.       — Смотрю, ничего не меняется, — процедила директриса, вероятно, желая подчеркнуть скверный характер Эваллё, из-за которого их с Тиной частенько вызывали в школу.       Рабия не собиралась терпеть оскорбления в адрес Эваллё или своей семьи. Она была уже сыта по горло этой школой. Но, так и не разобравшись, не могла поехать к Маю.       Спустя пару минут они с Эваллё вернулись в школу. Разодетые школьники сгрудились напротив арки для фотосессии. Многие сидели прямо на полу, перекусывали, болтали, снимали друг друга на телефон. Отыскав подходящие места для фото, девушки позировали. Все раскрашенные, в эффектных нарядах, то тут то там мелькали яркие парики. Отовсюду раздавался смех и возбужденные голоса. Из динамиков доносились мелодии, посвященные Хеллоуину.       Директриса повела ее в свой кабинет, где напоила горячим чаем. В кабинет набились сотрудники школы. Она чувствовала себя крайне нелепо, единственная в маскарадном платье. Ситуация была до того абсурдной: ей даже показалось, что она очутилась в цирке. Здесь же была и медсестра, и Салминен. На отдельном столе лежал злосчастный костюм Шляпника. Однако время шло, а они так и не сдвинулись с мертвой точки.       Рабия была вне себя от злости. Она проторчала в этом чертовом кабинете минут двадцать, а никто не спешил и пальцем об палец ударить!       — И вы хотите сказать: гримерка, где хранятся дорогие костюмы и личные вещи учеников, не закрывается?       — Сама по себе гримерка — нет, — ответил Салминен. — Но на электронный ключ запираются актовый зал и соседнее помещение, которое ведет в гримерку, а также малый репетиционный зал. Вчера я уходил последним, я лично запер дверь и вернул ключ в учительскую.       — Мы сейчас проверим камеры, — доложил охранник. — В гримерке камер нет, но есть в соседнем помещении.       — Нужно посмотреть, кто входил и выходил за последнее время, — добавила директриса.       — Почему он не забрал костюм домой? — поинтересовалась «классная» Маю.       — Все дети хранили свои костюмы в гримерке, — заметила Лахти. — Кому они могли понадобиться? Костюмы висят в чехлах на вешалках, на каждом бирка с именем владельца.       — У Майре есть недоброжелатели? — поинтересовалась одна из преподавателей, а потом обратилась к худруку драмкружка: — Господин Салминен, вы что-нибудь замечали в последнее время?       — Я не могу бездоказательно обвинять своих учеников. Поймите, мы здесь все обладаем одинаковыми правами.       — Мы должны опросить в первую очередь тех, с кем Майре не ладил, — предложила «классная».       — Мы уже стали свидетелями одной сцены самосуда, — напомнила директриса, и Рабия поняла, что это было сказано персонально для нее. — Если так пойдет и дальше, эта гимназия превратится в балаган. Я уверена, все произошедшее — чья-то неудачная шутка. Не стоит волноваться…       — Не волноваться?! — изумилась Рабия. — У меня ребенок сейчас уехал в больницу по недосмотру вашей школы и учителей, а вы просите меня не волноваться?!       — Давайте подытожим, — предложила «классная» Маю. — Рубашку и брюки опрыскали едкой жидкостью без запаха. Поскольку Майре надевал утром сухой костюм, вероятно, это проделали либо вчера вечером, после репетиции, либо ночью, либо рано утром. Следует проверить записи за период с девяти вечера до семи утра. Концентрация раствора оказалась не очень сильной, но в результате Майре получил ожоги большей части тела.       Нервы были на пределе. Рабия чувствовала, как слезы стоят в горле. У нее ныла поясница, и бешено стучало сердце. Ей хотелось во что бы то ни стало защитить своего ребенка и наказать виновного. Но у нее не выходило ни первое, ни второе.       Вся свистопляска с поиском виновного была затеяна только, чтобы успокоить ее и не доводить дело до адвоката. Рабия прекрасно это понимала, ей было важно, чтобы Маю мог спокойно доучиться в этой школе до конца года. Если кто-то намеревался причинить Маю реальный вред, он должен быть наказан со всей строгостью. Она не собиралась никому спускать с рук этот случай.       Салминен, поначалу принимавший активное участие в разговоре, теперь хранил молчание. А что тут добавить, он уже и так сделал все, что мог, — устало подумала Рабия. Директриса сделала ему выговор, но, похоже, увольнять руководителя драмкружка никто не собирался. А у нее сердце не на месте от того, что жизнь и здоровье ее сына зависят от таких людей. Не хватало еще, чтобы этот так называемый преподаватель покрывал виновников или виновника. Но если это так, она во что бы то ни стало добьется его отстранения от должности.       Возможно, это глупость и причуда беременной женщины, но ей не давал покоя этот парфюм: Маю разыскивал его по всем магазинам как одержимый. А еще она в корне не понимала поведение Салминена: вместо того чтобы вызвать «неотложку», тот разрешил Маю вернуться на сцену.       Пока она застряла в кабинете директрисы, Фрея с подругами переписывалась с Маю. Эваллё не мог уехать без нее и слонялся с остальными. Рабия без конца проверяла телефон и читала сообщения от Маю и Фреи.       — Мне нужны конкретные действия, а не пустые слова, — вмешалась Рабия в разговор директрисы и «классной».       В дверь постучали, повернув голову, Рабия увидела Лукерью, все еще в белом парике Белой Королевы и длинном «королевском» платье, подметавшим пол.       — Можно вас? — позвала она Салминена.       Мужчина попросил прощения и, бросив на Рабию взгляд, вышел за дверь.       У нее мурашки по всему телу от этого типа. А этот взгляд — прямо как трясина.       Салминен вышел, и сразу стало легче дышать.       Странное ощущение — вот он уже вышел, а она все еще ощущала на себе его пронизывающий взгляд. Даже хотела обернуться, чтобы проверить, ушел ли Салминен.       Доминика сильно пнула в область ребер, это оказалось довольно ощутимо, но Рабия сохранила беспристрастное выражение лица.       Совершенно точно она видела Артту Салминена впервые в жизни и прежде не слышала его голос. Почему тогда ощущение, что они уже встречались? Было что-то знакомое в его манере разговора. В том, как он делал паузы между словами, или как музыкально звучала его речь. Рабия снова обернулась и взглянула на закрытую дверь, словно та могла дать ответы на вопросы.       «Это полный пиздец. Маю забрали в больницу», — отправила она мужу. И добавила опущенный вниз палец.       «Мы с Эваллё и Фреей скоро поедем к нему. Я пришлю тебе адрес. Ты рано уехал, тут начался дурдом.».