Внутри тебя - 3

МАЮ

25-я неделя беременности

      В школе, оказывается, у него уже появился фан-клуб. Фрея прихватила все подарки от фанаток и привезла в больницу: теперь вся его кровать была завалена мягкими игрушками и подарочными пакетами. Сестра отбирала себе плюшевых покемонов и зверушек. Эваллё тоже времени зря не терял, неплохо устроился: ел его сладости и жамкал его игрушки.       В этой крохотной комнатушке едва нашлись стулья для всех. В костюмах для Хеллоуина, с ярким сценическим макияжем и укладкой его близкие выглядели в стенах больницы крайне уморительно. Но не так уморительно, как он сам, когда его привезли на «скорой». Укладка держалась до сих пор, и половина волос торчала горизонтально.       — Вот ты балда, попал в больницу, — издевалась над ним любимая сестра. — И пропустишь такую оргию завтра. Пришлю тебе кучу видео с концерта.       — А я буду снимать тиктоки из больницы, — сострил Маю, почесывая руки через пижаму.       Фрея вертела в руках ушастую шапку-шарф из мягкой пряжи, которую подарили Маю вместе с игрушками и сладостями.       — Оставь, я надену ее на выписку, на улице мороз, — заявил он, не желая делиться.       — Ноль градусов, — заметил Эваллё, посмеиваясь.       Маю взглянул на Рабию, выглядела она не лучшим образом. Смоки-айс лишь подчеркивал ее мрачный вид. В школе ей основательно потрепали нервы. А вот Доминика, наоборот, успокоилась и сейчас крепко спала. Маю ощущал свою вину за то, что Рабия осталась в школе с Цицероном. Похоже, сожаление было написано у него на лице, Рабия поджала ярко-красные губы в ободряющей улыбке:       — Не вешай нос, это не последний концерт.       — Я не расстроился. Находиться на сцене мне нравится больше, чем смотреть из зала. Вам просто этого не понять. Хотя нет, вы же любите снимать видео для канала, в какой-то степени это то же самое, вы тоже выступаете перед аудиторией.       Рабия выпутала из волос заколку-цилиндрик и опустила на колени.       — Ладно, умный наш, скажи, почему не переоделся перед мюзиклом?       — Да во что? Я рассчитывал, что надену костюм, так и останусь в нем до вечера. Я не брал никакой запасной одежды.       — Но ты же не голым приехал? У тебя была майка? Футболка?       — Ну майка где-то была. Наверное, валяется в переодевалке. Я совсем про нее забыл. Но мне и так дали чистую рубашку.       — А в чем ты приехал?       — В спортивном костюме. Не мог же я выйти на сцену в майке и трениках. В майке, жилетке и с бантом — класс.       — А откуда у тебя джинсы? — спросила Фрея.       — От Кролика. Беленького и пушистенького. С топором.       Эваллё не выдержал и прыснул. Всегда знает, как поддержать. Спасибо.       Он застрял здесь до понедельника. Могли выписать и раньше, но сегодня пятница, а в выходные здесь никого нет, выписка перенеслась на понедельник, на второе ноября. С концертом он пролетал. По дороге ему поставили капельницу, затем в больнице заставили переодеться и удалить грим, обработали кожу, дали выпить таблетку. Он по-прежнему чувствовал себя плохо, хуже, чем когда Артту «замедлил» ухудшение, но сейчас можно было наконец расслабиться и не думать, как он выглядит и что нужно петь и танцевать. Врач сказала, что все не так уж плохо, но придется остаться здесь ненадолго, а потом он получит освобождение от школы на неделю. Это означало, что с Артту он увидится еще очень нескоро, а значит, обещание Цицерона сдвигается еще на целую неделю.       После разборок с руководством школы Рабию и Фрею привез Эваллё. Рабия сразу же купила все необходимые препараты, которые выписал врач, в аптеке на первом этаже, и положила их в прикроватную тумбочку. Эваллё забрал из гримерки его сумку, куда Маю запихал рубашку и джинсы, чтобы потом постирать и вернуть владельцам.       Телефон просигналил.        — «Братан, ну у тебя и мать — огонь!» — пришло от Селике.       Маю невольно улыбнулся.       — «У нас та еще семейка, да?»       — «Ты бы видел, какой разъеб она устроила тут всем! Даже вашему худруку досталось! Она вообще требовала его уволить! Она так кричала, что даже в коридоре было слышно! Все преподы выбегали из кабинета директрисы красные как помидоры! Охранник бегал, все смотрел, где какие камеры висят! Полный улёт! Нет, стой, это надо голосом записать!»       У Маю горели щеки от удовольствия, ему было приятно, что Рабия заступилась за него и не стала спускать все на тормозах, но никто не ожидал, что она разнесет всех в пух и прах.       Сообщений скопилось штук сто. Маю собирался прочесть их все, как только родные уедут. Ему писали друзья, участники драмкружка, просто знакомые люди.       — Мне понравилось, как ты подрался с Нооа, — вспомнил Маю, и Эваллё переплел свои пальцы с его и тоже усмехнулся. — Жаль, что я не видел. Но это, скорей всего, не он. Этот придурок все-таки не настолько тупой, чтобы так подставляться.       — Куда этому дистрофику против меня, — ухмылка Эваллё стала шире. — Я, можно сказать, был нежен. Когда он завопил, я больше сам испугался!       Засмеялись уже все.       — Почему ты не взял запасную одежду? — вдруг спросила Фрея. Маю думал об этом и уже понял, что совершил глупость.       Кроме того он теперь на всю жизнь запомнил, что под рукой всегда должно быть хотя бы обезболивающее, оно и было дома — в рюкзаке.       — Это же Хеллоуин! Я собирался вернуться домой в костюме Шляпника, а после мюзикла планировал пофоткаться со всеми.       К огромному сожалению Маю, он пропустил фотосессию. Фрея и остальные даже устроили ради него флешмоб, оделись в стиле «кошмарной» Алисы. Все постарались ради него. Так хотел снимки на память! Это последний учебный год и таких дней, как этот, будет не хватать. Хотел прочувствовать каждую минуту.       А когда Фрея показала фотки из школы, понял, что сегодня он получил гораздо больше, чем потерял.       Он получил поддержку.       Он был благодарен им всем: Эваллё — за то, что его любимый парень дал по морде этому самодовольному козлу Нооа; Рабии — за то, что учинила скандал в школе; Сатину — за то, что приехал на мюзикл; Артту — за то, что помог в самый критический момент и разрешил выступить; друзьям, которые помогали за кулисами, и всем тем, кто писал сейчас слова поддержки и восхищения его выдержкой и талантом. От мысли, что его поддержало так много людей, хотелось плакать.       Рабия приняла перемену его настроения за приступ боли и принялась суетиться вокруг; она уже взяла пультик с кнопкой вызова медсестры, но Маю ее остановил. Он не хотел ничего, попросил только купить ему сок. Горячее он пока не рисковал пить.       Эваллё обещал завезти что-нибудь из еды и забить мини-холодильник, хотя он заверил, что все в порядке.       По правде сказать, он не рассчитывал оказаться в больнице так скоро. Всеми фибрами души он ненавидел это место, после травмы отца, потом в Токио… За один год он провел в стенах больниц больше времени, чем за всю свою жизнь.       — Я пойду встречу Сатина. — Рабия снова поднялась, поглаживая живот, но Эваллё ее остановил.       — Давай я сам.       Когда парень ушел, Маю спросил:       — Почему ты не сказала, что Сатин приедет на мюзикл?       Рабия заняла место Эваллё на кровати.       — Я сама не знала. Он вдруг написал, что едет на мюзикл. — Рабия взяла телефон в руку, отыскав нужное сообщение, показала Маю.       — Его машина была на стоянке, — признался Маю. — Но я не видел его в зале.       — Видимо, из нас двоих все внимание досталось мне. — Рабия коснулась его волос и отвела прядь со лба, потом провела по щеке — те немногие места, где не было жжения.       Фрея с интересом слушала их: она не знала, что Сатин был на мюзикле.       — Ты даже покрасился ради роли. А всегда говорил, что черный — да никогда в жизни! — улыбнулась Рабия.       — Я выгляжу старше и это как будто не я.       — Нет, тебе так хорошо.       — Я потом перекрашусь, иначе на сцене мы будем сливаться с Сатином, — уже с улыбкой произнес Маю. — А ты не знаешь, что заставило его передумать? — Никак не мог понять: Сатин уверял его, что не может приехать, что изменилось?       — Сейчас он поднимется сюда, и ты спросишь его сам.       — И, кстати, Артту не виноват, — быстро выдал Маю и бросил взгляд на дверь. Он уже итак искусал губы в кровь, сейчас уже пошел по второму кругу — превратив кожицу в саднящее месиво.       — Артту? — Когда Рабия поняла, о ком он говорит, выражение ее лица сразу изменилось. — Ах этот…       — Нет, я серьезно! Он сразу отвел меня в медпункт.       — Маю, адекватный бы человек ни за что не разрешил бы выступать в таком состоянии. Тем более если другой актер мог заменить тебя. — Не дав возразить, сказала: — Я понимаю, что ты хотел эту роль, но нужно иногда включать голову.       — Но разве танцоры или музыканты, когда у них что-то болит, уходят со сцены? Это если только что-то серьезное. Не знаю, температура под сорок или сломанная нога. А фигуристы и балерины? Они постоянно получают травмы. Многие так и выступают. Сатин выступал, он вообще не мог повернуть шеей. Никто не отказывается от Олимпийских игр или премьеры в «Большом» из-за першения в горле. — Маю понял, что его понесло, даже Фрея демонстративно зажала виски.       — Ты сам прекрасно понимаешь, что ситуации бывают разными, — выслушав его тираду, произнесла Рабия. — Но пальцы-то у тебя не отсохли взять телефон и хотя бы написать сообщение.       — Согласен. Но Артту правда не виноват. — Маю снова взглянул на дверь, боясь, что прямо сейчас кто-нибудь зайдет, и он не успеет донести свою мысль. — Я не сразу сказал ему, он не знал. Иначе бы, конечно, заменил меня. У Нооа был запасной костюм, он бы сыграл Шляпника вместо меня.       У Маю так колотилось сердце, что, кажется, все тело бросило в жар, а от этого стало еще хуже.       — Не понимаю, чем он тебе так нравится, лично нам с Доминикой он вообще не понравился. — На этих словах Рабии Фрея хмыкнула, а Маю лишь с открытым ртом хлопал глазами. Голос Рабии стал вкрадчивым: — Но раз это твой любимый учитель…       — Он мне не нравится! — запротестовал Маю. — Он просто круто ставит мюзиклы! Да вы сами все видели. Придет Сатин, вот и спросите у него, на какую оценку претендует мюзикл.       Продолжить им не дали: дверь открылась, и Маю увидел Сатина и Эваллё. В небольшой комнатке сразу стало тесно.       На Сатине была текстильная черная маска с логотипом, однотонная толстовка-мантия и кожаные брюки — неудивительно, что Маю не заметил его среди зрителей: на фоне черного только одни глаза и видны. Рабия взглянула на мужа, она была права: ее укороченное кричаще-яркое атласное платье с опущенными рукавами-воланами выглядело роскошно, да еще эти черно-белые полосатые кожаные брюки, — все внимание досталось ей.       В волосах Сатина поблескивала влага: похоже, на улице все еще шел снег. Взгляд у него был полубезумный, похоже, успел напридумывать себе ужасов. У них в семье, должно быть, это первая реакция на все. Сатин спустил маску на шею: его бледному хмурому лицу не хватало только клыков для полной гармонии.       Маю постарался придать себе живости и изобразил улыбку.       — Теперь я красавчик. — Маю задрал пижамную рубашку и продемонстрировал покрасневший живот. (— Для меня ты всегда красавчик! — подмигнул Эваллё. — А твое красное пузо — лучшая твоя часть!). Маю на мгновение даже забыл, о чем говорил; его так и распирал смех.       Кожа выглядела как после солнечного ожога. Поскольку запасных трусов не было, пришлось пока обойтись без них. К счастью, Сатин привез целую сумку: сменную одежду для больницы, белье, носки, щетку с пастой, электробритву, зарядное устройство, даже айпад для работы и еще много чего. Когда Сатин подошел к кровати, повеяло снежной свежестью. Он недоуменно глянул на завал игрушек.       — Видишь, какой я популярный, — усмехнулся Маю.       — Да уж, — хмыкнула Фрея, — завистники уже в очередь выстраиваются, чтобы испортить костюмы. У нас тут спор: не можем решить, какую оценку заслуживает мюзикл по десятибалльной шкале. — Сестра выжидательно уставилась на Сатина.       — Я бы поставил десятку. Нам, простым музыкантам, с нашими скромными возможностями не догнать ваш уровень, — признался Сатин, отчего на лице Маю возникла довольная улыбка. Его голос, взволнованный, чуть охрипший, мягкий, с приятной вибрацией на долгих гласных показался Маю музыкой.       Сатин наклонился к Рабии и прижался губами к ее губам, а потом присел на корточки и поцеловал ее живот через платье.       — Руки холодные, — объяснил он.       — Ты бы видел, как смотрел персонал, когда меня в гриме привезли в больницу на скорой, — прыснул Маю. — Вообще я думал, что ты уже собираешь чемодан в турне.       — Собрать чемодан — пять секунд. — Сатин придвинул свободный стул и сел ближе к изголовью кровати. Поочередно он осмотрел всех: по мере изучения грима и костюмов его глаза смешно расширялись. — Похоже, я много пропустил. Ну что, мелкий, как настрой? Живой ведь?       В отличие от Рабии все произошедшее Сатин воспринял более спокойно, его больше волновало состояние Маю, чем разборки с учителями и кто кому позволил выйти на сцену. Поведение худрука или драка с Нооа его беспокоили в самую последнюю очередь. Маю заверил, что чувствует себя терпимо. За выходные ему точно станет легче, а в понедельник его уже выпишут.       — Да все с ним в порядке, — заключил Сатин, явно довольный, что избежал участи общения с директрисой. — Выступал так, как в последний раз. Яйца на месте? Ну и все.       — Ты как всегда сама тактичность, — усмехнулась Рабия.       — Ладно, не реви, споешь с папкой в январе, — продолжал Сатин, а Маю кусал губы, чтобы не засмеяться.       Он сел на кровати и принялся перебирать вещи в сумке. Достал новую пару желто-голубых носков из серии «Ван Гога»: «Пшеничное поле с кипарисами» и натянул на свои замерзшие ступни.       — В январе в рамках «рождественского» блока специальная программа с Маю в качестве гостя, — пояснил Сатин остальным. Маю опустил взгляд на его руки: Сатину уже нарастили ногти к концерту, выглядело это причудливо: багрово-кровавые и оранжевые потеки на ногтях квадратной формы. Губы Сатина тронула улыбка: — На этот раз с костюмом все будет в порядке. Нет, правда… мне как-то обоссали костюм, мне было лет двадцать…       Эваллё присвистнул. Маю взвыл. Из-под ладоней Фреи, закрывающих лицо, доносилось хрюканье.       — Что-то не помню такого, — раздался голос Рабии во всеобщем хохоте.       — …теперь у меня двадцать охранников, это чтобы, если толпа будет слишком плотной, меня могли пронести на руках…       Рабия схватила одну из игрушек и запустила в мужа.       — Да не пил я, я же за рулем!       Потом они долго обсуждали разнос, который учинила Рабия в школе. Одноклассники даже прислали Маю короткие видео со стоянки, а кто-то записал крики в кабинете директрисы — и все это, разумеется, попало в общий школьный чат.       — Тебе еще нужно что-то? — спросил Сатин.       — Нет, ты все привез. — Маю снова опустил взгляд на руки Сатина. — Спасибо, что пришел. — Когда поднял глаза, успел заметить, как переглянулись Сатин и Эваллё. Эваллё выглядел странно довольным. Маю так устал за этот долгий день, что у него уже не было сил выяснять, что происходит.       Сатин перевел взгляд в окно, как будто смутился.       — Не за что, — наконец произнес Сатин. — Я понял, что пожалею, если пропущу ваш мюзикл. — И усмехнулся, отчего на гладкой коже лица проступили мимические складки: — Давно я не видел ничего подобного.       — Почему ты не подождал меня?       — Я приехал посмотреть выступление, а не доказать, что я классный отец. Я ушел еще до того, как в зале зажегся свет. В толпе меня кто-нибудь бы узнал, а я не собирался делать из своего появления отдельное представление.       Маю молча почесывал шею.       Сатин подготовил для своей семьи отдельный ВИП-сектор, он также пригласил Куисму и подруг Фреи, Эваллё тоже собирался пойти. А он, Маю, останется тут.       Кожа зудела, глаза до сих пор слезились, нос распух: в урне лежала гора использованных носовых платочков. Слегка поднялась температура, но в остальном все было вполне неплохо.       И хоть выбора у него не было, настроение все же улучшилось.       — Отдыхай. — Рабия погладила Маю по руке. — Эваллё заедет за тобой в понедельник. Если понадобится что-то — звони. Сегодня проверят записи с камер, я тебе сразу напишу.       Маю согласно кивнул.       — Давайте, веселитесь, детки, — хмыкнул он и подытожил словами из речи Шляпника: — You live for yourself you live in an amazing madness. Everything around is so flawlessly somehow.       — How harmonious the ugliness is from day to day, — подхватил Сатин.       Маю удивился, что Сатин запомнил слова, всего раз их услышав. Но то был Сатин.       — Ну что вы все… да камон! — Маю оглядел лица. — Как будто я умер!       Сатин с Рабией и Фреей уехали, Эваллё задержался, а когда палата совсем опустела, и Маю остался один, он погрузился в чтение сообщений в чате и мессенджерах.       Друзья прислали много видео с мюзикла. На одном из них Маю, изящно двигаясь под музыку, подкинул шляпу, а затем совершил переворот через голову и ловко подхватил шляпу. Все-таки он идеально подобрал кроссовки, чтобы подошвы не скользили по полу, то, что надо. Ему долго аплодировали. Маю поклонился, взмахнув шляпой; поверх перчаток блеснули перстни.       На другом видео он вышел в башне из шляп, те были нашиты друг на друга. Зал встретил его воодушевленным гулом и сразу начал хлопать.       Каждый выход на сцену — новая шляпа, одна безумнее другой, одна дырявая без верха, другая как воронье гнездо.       Наблюдать за собой со стороны оказалось не менее интересно, чем выступать. Потом поищет сливы на ютубе.       Маю пролистал сообщения.       Лука написала, что Артту понравился подарок от драмкружка. К тому моменту, когда Лука позвала Артту, чтобы вручить подарок, он, Маю, уже был в больнице. Он все пропустил. Но Карина сняла видео-кружочек.       Всем составом они скинулись на набор винтажной посуды для ужина, с тяжелыми бокалами и кубками, блюдами и приборами под старину; подарок был рассчитан на двоих человек. Своеобразная отсылка к «Безумному чаепитию» и сказочному застолью в антураже «Алисы». Набор весил немало, но Артту был на машине. Госпоже Лахти подарили большой набор уходовой косметики популярного корейского бренда.       Он всегда пропускал все самое интересное.       Лиукси и остальные прислали селфи и видео из ресторана, куда вечером отправился драмкружок, прямо в костюмах, вместе с госпожой Лахти и Артту. Угощали, разумеется, старшие. Поскольку тридцать первое было уже завтра, повсюду проходили тематические вечера, и компания попала как раз в такое место с живой музыкой и атмосферой Хеллоуина. Маю слышал в записи веселые голоса и музыку и завидовал черной завистью. Все в самом деле напоминало безумное чаепитие.       После нескольких шотов Лука пыталась выведать, есть ли у Артту девушка. Об этом она записала «кружочек» и прислала Маю. Они как раз играли в «Правду или действие». Маю хотелось закатить глаза. Он расхохотался, когда Артту предпочел «действие» и осушил свой бокал за два глотка. С самого появления Артту в гимназии на него вешались едва ли не все гетеро-девчонки из драмкружка, и Лука не стала исключением.       Спустя час Маю позвонил Артту. На удивление его голос звучал трезво. Может быть, на тварей из космоса земной алкоголь действует иначе? — предположил Маю. Хотя на Сатина он действовал ровно так же, как на простых смертных.       Он сам бы не отказался сейчас выпить, но боялся, что алкоголь негативно скажется на лечении.       — Ничего серьезного, но я на удаленке на неделю, — сообщил Маю.       — Мы обсудим твою проблему, когда тебе станет лучше.       — Спасибо… ну то замедление… второй акт я перенес намного легче. Самое сложное было не чихать на сцене.       Артту неожиданно рассмеялся, и Маю пожалел, что этот смех достался монстру, а не обычному тридцатиоднолетнему мужчине, которому сейчас самое время брать от жизни все.       Если бы кто-нибудь сказал месяц назад, что он поблагодарит Цицерона, он бы покрутил у виска и решил, что этому человеку срочно требуется помощь.       — В следующую субботу я буду дома, можем попробовать. Есть у меня пара идей.       — Думаю, я смогу приехать, — произнес Маю и сглотнул. Мысленно он уже посчитал: в субботу у Эваллё смена, а в воскресенье, восьмого ноября — День отца, и Маю надеялся, что в этот день он уже станет нормальным. А пока нужно было придумать, как выманить Цицерона из тела — хотя не представлял, каким образом его можно запереть так же, как Атлантиду. Его план заключался в том, чтобы вызнать у Цицерона местонахождение Атлантиды, и стравить ей Цицерона. Раз зубы Сатина оказались достаточно острыми, чтобы порвать плоть особи, значит, Атлантида прекрасно справится с этой задачей.       В любом случае он не хотел рисковать телом невинного человека, этого Артту Салминена, кем бы он ни был.       Голос Артту в телефоне казался вполне человеческим, тварь играла с остальными в «Правду или действие», пила человеческий алкоголь, испытывала беспокойство и даже хотела помочь… Когда все стало казаться таким неправильным? Однажды он уже пытался уничтожить Цицерона, и тогда все обернулось настоящим кошмаром… А что если и в этот раз он допускает страшную ошибку?       Строки из текста Шляпника засели в голове. Живешь себе живешь в изумительном безумии. Вокруг все так безупречно кое-как. Как гармонично безобразие изо дня в день.       В разговоре с Артту он понял, что не страх подвести драмкружок толкнул его на сцену, а желание доказать что он лучший. Он решил все или ничего и будь что будет.       — Вы не знаете, кто мог испортить мой костюм? — спросил Маю.       — Скоро я это узнаю.       Он ждал, что Артту его похвалит, отметит его игру, как будто это имело смысл, он не знал, почему так важно отыскать в Цицероне хоть что-то хорошее. Как будто доброта Артту оправдает его, Маю, в собственных глазах, оправдает все его поступки и вранье, оправдывает слишком долгое существование Артту на земле, оправдает все зло, что тот причинил им с Эваллё. Несмотря на всю тщетность усилий, он искал ноты одобрения и поддержки в голосе Артту, даже голова разболелась от всех этих мыслей.       — Кажется, я напугал твою будущую сестру, — заметил Артту, вырвав его из порочного круга размышлений. — Она активно шевелилась. Это так интересно — ощущать волны нерожденного.       Маю почувствовал озноб. Мы для вас, профессор, всего лишь подопытные кролики, не так ли?       — Ее зовут Доминика, — отстраненно произнес Маю. Хотелось добавить: то, что она еще не родилась, не делает ее какой-то игрушкой. Показать, что Цицерон не выше их расы. Он нисколько не лучше.       Было не по себе от того, что Артту обсуждает его сестру, как будто даже эта малость могла нанести ей вред. Нужно поскорее расправиться с ним. Во всяком случае до того, как родится Доминика. Времени оставалось все меньше и меньше.              

* * *

ФРЕЯ

             Фрея стояла у поручня ВИП-ложи и снимала происходящее на видео. Рядом то и дело раздавались голоса подруг. Втроем с Эваллё и Рабией они забрасывали Маю видео с концерта, чтобы передать хотя бы частичку царящей вокруг атмосферы.       Концерт в Хельсинки тридцать первого открывал программу короткого турне в поддержку сингла с Яри по городам Финляндии. А это означало, что уже завтра группа, а вместе с ней и Валто с Сатином, уедут на несколько недель. Следующая передышка только между зимними праздниками.       Ступени, ведущие на сцену, утопали в огнях псевдовосковых свечей. Освещение менялось, и музыканты тонули то в красных, то в зеленых огнях. По сцене клубился туман. По центру возвышалась микрофонная стойка, напротив которой сновало существо, лишь отдаленно похожее на вокалиста «Храма Дракона». Отросшие волосы были гладко уложены назад, открывая острые бледные скулы, испещренные жуткими шрамами. Черные линзы делали глаза бездонными. Лицо, покрытое слоем грима, напоминало восковую маску. Темные губы скалились в белозубой ухмылке. Чудовищные шрамы переходили на шею, спускались на руки и ладони. Сатин предстал в красно-бордовом плаще до середины бедра с множеством черных кожаных элементов и шнуровками, ткань походила на драконью чешую. На плечах выступали острые наконечники, похожие на когти. Все его тело оплетала паутина, она лохмотьями свисала из-под плаща и обвивала рукава. Фрея видела костюм до концерта и знала, что паутина — это тонкая мерцающая сеточка.       Глаза разбегались от обилия роскошных образов, декораций и деталей. Она едва узнавала участников группы в гриме и костюмах.       В стороне она видела Валто с кроваво-красной электрогитарой с выпуклой россыпью плавающих в лаве черепов. Его убранные назад волосы потемнели от геля, лоб и скулы покрывала сетка шрамов, губы испещряли трещины, глаза жутковато горели оранжевым. Всем существом он растворился в музыке. Фрея чувствовала это по его движениям, отдаче, даже по тому, как Валто втягивал воздух и откидывал голову назад. Его крепкие икры и бедра обтягивали черно-бордовые брюки с кожаной вставкой на месте паха. Грудь и мышцы рук облегала черная кожаная футболка с прорезями, безупречно сидящая на его теле.       Все началось со всеми обожаемой песни «Blackout», которая осенью оказалась в первых строчках айтюнс в десятках стран.       За спиной вокалиста расправились огромные драконьи крылья из мерцающей паутины. Пелена тумана уплотнилась и обратила Сатина в призрачную крылатую тень. Крики публики смешались с грохотом тяжелой музыки. Под конец раздался раскат грома в записи, и отовсюду послышались вопли ужаса и восторга.       Стадион ревел. Огромное живое море из тел и лиц. И она, Фрея за столиком, окруженным диванчиками, и персональный бар — на островке в самом эпицентре на возвышении.       Пребывая в состоянии эйфории и экстаза от шоу, Фрея быстро достала из сумки штатив для селфи. Все, включая Рабию, Эваллё и девчонок, собрались у поручня, и Фрея сделала множество селфи на фоне сцены и ревущего моря фанатов. В шляпке с флешмоба, сверкающем топе с бантом и брюках-клеш она походила на ассистентку фокусника.       В середине концерта музыканты прервались: на сцене остались только Яри с сологитарой и Армо в головном уборе с огромными рогами.       Фрея вернулась за столик и попросила у Рабии сигарету. Фрея откинулась на спинку кожаного дивана и поднесла к губам горлышко бутылки. Тара и Зои продолжали вытанцовывать у поручня с бутылками пива. Весь ВИП-сектор был декорирован в стиле Хеллоуина, вокруг преобладали черные и оранжевые тона. Столик ломился от бутылок и бокалов; они взяли чипсов, пивное плато и ассорти с морепродуктами. Рабия курила, пила лимонад и снимала для Маю кусочки концерта то на камеру, то на телефон. Удерживая бутылку с темным пивом и сигарету в одной руке, она листала переписку с Маю: тот слал сторис из больницы. Брат не выглядел расстроенным, он умело скрывал свои чувства.       Фрея затушила сигарету в пепельнице и бросила взгляд на сцену.       Армо заходился в экстазе за барабанной установкой, его татуированная рука, покрытая чешуей, бросалась в глаза издали. Недавно он сделал тату белка глаза, отчего тот стал полностью черным с золотистой сердцевиной вокруг зрачка.       Яри выделялся копной медно-рыжих кудрей на макушке и пирсингом на лице. Спину его тканево-кожаного бомбера покрывали десятки металлических шипов. Парень уселся на высокий табурет, вокруг пол устилала паутина и сухие листья. Позади на огромном экране разворачивалась заставка трека. Сомкнув губы, Яри напевал мелодию, мурлыкая себе под нос; Фрея видела, как он набирает в грудь воздух, как расширяется его грудная клетка. От размеренного звучания его голоса все тело окуналось в транс. Пение Яри набирало силу, он удерживал мелодию на волнах своего голоса — без слов, лишь гласные, он перескакивал с одного тона на другой. Засверкали вспышки телефонов, стадион замер. Все пространство заполнил дрожащий, вибрирующий голос, то чуть сиплый и низкий, то раскатывающийся и громкий. Кто бы что ни писал в интернете, требуя вернуть группе Тео, оспорить талант Яри невозможно.       Будучи с Маю на видеосвязи Фрея развернулась спиной к поручню и подняла телефон, чтобы они со сценой оказались в кадре. Яри спустился с табурета и теперь с микрофоном кружил по сцене, во власти мелодии. Его вокальная партия казалась бесконечной, его голос будто подчинял музыку. В конце концов он сделал вдох и, меняя тональность, подхватил одну гласную. И тут начался настоящий хаос. Яри выл, хрипел, кричал, его голос дрожал, ускользал, вибрировал, разливался, грохотал…       Фрея показала Маю в камеру большой палец. Куисма придвинулась к ней и послала Маю воздушный поцелуй. Брат сразу посветлел лицом. Через секунду к ним присоединился Эваллё, дурачась, парень подразнил Маю языком, а потом выхватил телефон из ее рук. Пока они валяли дурака, музыканты вернулись на сцену, а голос Яри стих.       Неожиданно произошло то, что заставило Фрею обратить взгляд на сцену. А именно — раздался усиленный микрофоном голос Валто:       — С праздником, бесовские отродья! — Ему тут же ответил рокот голосов. — Но сегодня не только Хеллоуин… Сегодня тот день, когда я хочу открыто заявить о своих чувствах.       Фрея перестала дышать. Сердцу вдруг стало очень тесно в груди.       При движении бордовая кожа брюк обтягивала бедра и пах Валто, на шрамах играли отблески света. Она все не могла привыкнуть к его оранжевым линзам, казалось, будто это не тот Валто, которого она знала, а кто-то другой. Одновременно и пугающе, и невероятно волнительно.       Голос Валто звучал расслабленно, но по напряженной позе Фрея чувствовала, что он взволнован не меньше нее.       — Есть только одна. Она заставляет меня просыпаться по утрам с мыслью, что все, что я делаю и чем живу — все не зря. Поскольку в этом мире есть она. Если бы она принадлежала другой расе… или планете, я не знаю, как бы я жил здесь без нее. И я люблю ее. Я хочу, чтобы вы узнали, о ком я говорю. Фрея Холовора! — почти прокричал он. Фрея застыла, глядя на то, как Валто обвел взглядом трибуны, фан-зону и танцпол и посмотрел прямо на нее. — Ты согласна стать моей?       Теперь она ощущала сотни взглядов. По залу разнеслись вопли одобрения, свист, крики «Выходи!», «Соглашайся!».       — Спрашиваю еще раз: ты станешь моей единственной и обожаемой девушкой?       С колотящимся сердцем Фрея двинулась к лесенке, а потом в проход для ВИП-гостей к самой сцене по огороженному коридору. Она не помнила, как добралась до ступеней и поднялась на сцену. Вокруг скандировали ее имя «ФРЕ-Я! ФРЕ-Я! ФРЕ-Я!». Словно во сне. Это было странное и по-настоящему волшебное чувство: подниматься на сцену к человеку, который ее любил и хотел рассказать об этом всему миру. Валто снял гитару и отставил ту в сторону. Еще мгновение и она бросилась в его объятия: ее тут же окутал его запах, шелест одежды. Прижалась всем телом, она ощупывала Валто так, как будто хотела удостовериться, что он реален, его руки, плечи, ладони.       — Ты… согласна? — от волнения голос Валто дрогнул. Кадык на его шее дернулся. Этот вопрос прозвучал лишь для нее одной: Валто прошептал его почти беззвучно, прижавшись губами к ее волосам. От его жаркого дыхания ее бросило в дрожь.       Она не знала, что сказать. Нужно что-то от всего сердца, но язык присох к нёбу, и почти нечем дышать.       Их лица застыли на одном уровне. У ног клубился туман. Где-то рядом застыли остальные участники группы. Фрея взглянула на замершую толпу, точнее, ей показалось, что она что-то увидела, но яркий свет бил прямо по глазам.       Его шероховатые пальцы коснулись обнаженного участка на талии, под лифом с бантом. Валто поцеловал ее переливающиеся чешуйки на скулах и веках. Его губы будто искали ответ на ее лице, в движении ее дрожащих губ, трепете мерцающих ресниц, частом сбитом дыхании.       К счастью, две банки темного придали ей решимости.       Потянулась к микрофонной стойке.       — Я тоже не представляю, как жила бы где-то без тебя. Пришлось бы найти способ попасть на эту планету, — прозвучал ее ясный голос в гробовой тишине стадиона.       Валто подхватил ее под ягодицы, еще крепче прижимая к себе. Где-то далеко позади, словно в прошлой жизни, грохнули аплодисменты. Музыканты подхватили ритм, грянули ударные и бас, и тут зазвучала пронзительная виолончель.       В следующее мгновение их с Валто поцелуй потонул в звуках музыки.       Похоже, это вкус блаженства.