Внутри тебя - 3

МАЮ

31-я неделя беременности

      Артту забрал его после Дня независимости. Смена Эваллё до вечера, Маю предупредил, что задержится в школе на индивидуальную репетицию, что в последнее время происходило постоянно. Чем меньше оставалось дней до мюзикла, тем дольше и чаще становились репетиции, а для Маю худрук выделял дополнительные часы на персональную подготовку. Бывало, что оставался еще кто-то из ребят, и они по много раз прогоняли одну и ту же сценку. Он был уверен, что такое оправдание не вызовет у Эваллё подозрений. Парень любил над ним подшучивать, утверждая, что гимназия растит из Маю универсального артиста.       Взамен Артту обещал освободить его от пятничной репетиции, о чем Маю упрашивал его всю прошлую неделю. В пятницу у Эваллё была игра, и Маю не мог ее пропустить.       Пары закончились час назад, и все, кроме факультативщиков, уже разошлись. Маю еще раз убедился, нет ли поблизости знакомых лиц, но во дворе он был один. Проверил даже окна, выходящие на школьные ворота.       Хендай дожидался его на дальней стороне улицы, демонстративно подальше от входа. Маю решительно двинул в сторону авто.       Мужчина оглядел его бежевые угги, на которые Фрея налепила десятки пинов и значков, затем оценил его короткий вельветовый пуховик и такие же вельветовые брюки с резинками на лодыжках. Это он еще джемпер не видел, — мысленно прыснул Маю. Когда их взгляды встретились, Маю нервно облизал обветренные искусанные губы.       — Вы помните, что обещали? — первое, что спросил Маю, усаживаясь на переднее кресло. Рюкзак с макбуком он сунул на заднее сиденье.       — Я помню, что у твоего парня футбольный матч. Ты напоминаешь мне об этом каждый день. Я услышал тебя еще с первого раза.       — Вы отвезете меня куда собрались, а я могу быть свободен в пятницу и это не будет считаться прогулом, — упрямо повторил Маю, он еще помнил про правило «трех пропусков». — Ой, только не говорите, что это будет зависеть от моего поведения!       — Как знать. Если снова не подсунешь мне снотворное, — ему в тон обронил Артту и тронулся с места.       О, нет, снотворное — это слишком примитивно. Его планы были гораздо масштабнее. Он хотел, чтобы Артту вообще пожалел, что связался с ним.       Возможно, своим напором он хотел воздействовать на совесть Цицерона — и если вдруг тот захочет расчленить его где-нибудь за городом, то вспомнит данное Маю общение. Или, по крайней мере, Артту вспомнит, что обещал не вредить Эваллё взамен на их сотрудничество.       Основную часть времени Маю прокручивал в голове последнюю сессию с одним из своих психотерапевтов. Это был тот самый специалист, к которому Маю обратился вначале. Женщина-психотерапевт предложила поработать с вероятностями — что произойдет, если самое страшное все-таки случится — и Маю впечатлил результат: за один часовой сеанс ей удалось снизить тревожность, помочь взглянуть на вещи иначе, а также во многом переубедить его относительно его позиции жертвы. Во время следующей сессии он собирался рассказать про Стокгольмский синдром, убрав из уравнения всех пришельцев, и попросить разработать для него терапию. Он был рад, что не отказался от всей этой затеи, или что не сменил психотерапевта на психолога. Все же последний лишь подтолкнет его в нужном направлении, а справляться придется самому, в то время как психотерапевт предложит терапию, направленную на избавление от проблемы.       — Как у тебя с экзаменами? — невзначай поинтересовался Артту, и Маю чуть не выронил телефон, который вертел в руках. Этот тип точно не умеет читать мысли? Пока единственный предмет, с которым он определился, была психология и мир собственных проблем — чем была переполнена его голова прямо сейчас.       — Может, иностранные языки… — бросил из упрямства, вспомнив, что Карина, обожавшая Милен Фармер, собралась сдавать французский. — Углубленная математика. А вообще, не вижу никакой проблемы. Я сдам любой предмет. В академии было учиться намного сложнее. А вас волнует мое будущее? — как можно более иронично протянул Маю, стараясь скрыть растерянность. — Еще скажите, что хотите увидеть концерт в январе. — Ляпнул, не подумав, и сам испугался. Собственные слова поставили его в тупик. Хотел ли он, чтобы Артту увидел его выступление на концерте «Храма Дракона»? Он и сам не знал ответа на этот вопрос.       Рассказал Артту, что будет сдавать экзамены в первом потоке, это означало, что учиться он закончит в феврале, а итоговые тесты начнутся уже в конце марта. Пока большинство еще будет ходить на факультативы, заниматься с репетиторами и посещать дополнительные занятия. Фрея сдавала во втором потоке, ближе к лету. В гимназии минимальная оценка для сдачи экзамена была пятерка, все, что ниже, считалось провалом. Не стал уточнять, что подтянул сестру, в том числе помог закрыть все долги, благодаря чему ей удалось заработать проходную оценку и получить аттестат.       Остаток дороги Маю отвечал на рабочие сообщения, проверял школьные и прочие дедлайны, пытался раскидать список дел до самого Рождества и бегло просмотрел домашние работы учеников по репетиторству. В начале января все мысли будут заняты концертной программой, и ему точно будет не до подработок. Время от времени он косился в сторону водителя. Вел Артту крайне добросовестно, похоже, не хотел лишиться человеческих конечностей или свернуть свою длинную шею, лихача на дорогах. А без рук и шеи ему и машина ни к чему. Правда ведь?       Артту припарковался в начале улицы. Захватив рюкзак, Маю вылез из машины в смешанных чувствах. Он понимал, что у него произошла гиперфиксация на Цицероне. Может, это такое осложнение его синдрома? Нужно спросить у психотерапевта. Даже его интерес к подкастам возник из-за Артту: именно куратор дал понять, что голос Маю имеет значение. Он ясно помнил его мысленный призыв:       «У тебя есть голос. Для чего он дан?»       Эта фраза стала решающей. Не из-за Луки, позвавшей его на подкаст, не из-за интереса к этой теме, не из-за чего-либо еще. Если бы не Артту с его этой фразой, он, Маю, не решился бы действовать.       Артту заглушил двигатель — оказывается, они приехали, — Маю очнулся и взял себя в руки. Что бы ни хотел ему показать Цицерон, он не даст больше играться собой.       На улице было пять градусов мороза и сильный ветер, непокрытая голова Маю тут же покрылась мурашками.       Пока они шли куда-то, Маю курил электронную сигарету. Мысли перескакивали с одного на другое. Артту вел его по широкой расчищенной дороге среди однотипных невысоких домов. Думая о своем, Маю слушал, как хрустит снег под ногами.       — Я бы хотел увидеть твое выступление на концерте, — вдруг произнес Артту, и Маю едва не сбился с шага. Он уже забыл про свою случайно брошенную фразу про концерт — настолько его потрясла собственная реакция. Тут же начал лихорадочно соображать, есть ли билеты в продаже. Может, зря он переживает, и билетов уже нет, тогда Артту точно не попадет на концерт.       — Если вы будете в зале, я что-нибудь обязательно напутаю и опозорюсь.       — А я думал, ты профессионал, — поддел его Артту, и Маю насупился.       Ему бы даже в голову не пришло, что они будут обсуждать чертов концерт!       Чтобы отвлечься, Маю переключил внимание на обстановку. И крайне вовремя. Артту привел его к неприметному одноэтажному домику. Маю как будто очутился в старенькой версии «Симс»: один коттедж напоминал другой; классические одно- и двухэтажные постройки пастельных тонов, без изысков, гаражи, расчищенные дорожки, сугробы по краям дорог. Типичный тихий, уютный, спальный поселок где-то на окраине.       У входа Артту остановился.       — Хочу показать, как действуют клетки особи на онкобольных.       Маю мгновенно разволновался. Что это значит? Цицерон давит на жалость? Или пытается заслужить его доверие?       — Но разве мы можем вот так заявиться?       — Я договорился о встрече, — успокоил его Артту.       — И какую роль вы играете сегодня? Сердобольного соцработника или врача?       — Мой подопечный знает, что его препарат был экспериментальным, и добровольно согласился принять участие в тестировании. Я лишь задам несколько вопросов о его состоянии. Стандартная процедура. Если хочешь, можешь выступить моим лаборантом. Лучше назовись вымышленным именем. — Вот как значит — Артту давал ему возможность выбора. Но лишь для вида. На самом деле его выбор невелик: либо развернуться и уехать домой, так и не узнав всего, либо молча последовать за Артту.       Артту позвонил в дверь, и на перелив звонка вышел худощавый мужчина лет за пятьдесят с лицом, покрытым седой щетиной. Увидав их с Артту, хозяин дома оживился и без вопросов впустил их внутрь. Маю шокировало легкомыслие незнакомца, но, вероятно, когда ты при смерти, уже не так боишься оказаться ограбленным или застреленным на пороге собственного дома.       Подопытного Артту звали Бенджамин, ему не было и сорока. Несколько лет назад у него выявили рак предстательной железы, который начал активно прогрессировать, и два года назад достиг крайней степени. Но пару месяцев назад Бенджамин уже смог вернуться домой к нормальной жизни: все это время, с начала инъекций у него наблюдалась положительная динамика. В клинике, куда больного отправили родственники, все списали на эффективность современных методик, а также на поразительную стойкость Бенджамина. Пока что больному не удалось полностью излечиться, но его состояние заметно улучшилось.       Маю ожидал, что Артту запишет показания Бенджамина, но тот, похоже, все фиксировал в уме. Артту опросил больного о его состоянии, о дозировке лекарства. В какой-то момент Бенджамин расплакался. Маю нечасто видел, чтобы взрослый человек рыдал навзрыд, как ребенок, и эта картина его несколько шокировала.       — Я не разбираюсь в фармакологии, у меня и высшего образования нет, — пробормотал сквозь всхлипы этот сухонький, рано состарившийся человек, — но ваш препарат сотворил чудо… я никогда не забуду, что вы и ваши коллеги сделали для меня… это чудо…       Маю слушал сбивчивое бормотание больного, и внутри у него все сжималось. Глаза запекло, горло сдавил спазм.       Последние два года Бенджамин верил и усиленно боролся за свою жизнь, и ткани особи, введенные ему напрямую, вынудили болезнь отступить. Маю узнал, что Бенджамину делали инъекции и переливания крови, и сейчас раз в месяц он заказывал препарат через посредников, и колол его сам себе. Помимо чего он наблюдался в клинике и принимал все необходимые лекарства, предписанные врачом.       Маю также понимал, что все это не задаром, и, вероятней всего, Бенджамину пришлось влезть в кредиты, продать машину или еще что-то значительное, чтобы расплатиться с Цицероном. Так или иначе, у всех есть своя цена. Это своего рода сделка с дьяволом.       Цицерон нашел для эксперимента подходящую кандидатуру: смертельно больного одинокого безызвестного мужчину среднего достатка, утратившего всякую надежду и, казалось бы, ничего не теряющего, а значит, без лишних страхов.       — Он видел меня дважды, еще в теле Айнмере Стенвалля, — сказал Артту, когда Бенджамин ушел за чаем. — Я слежу за его успехами больше двух лет. Однако клетки особи помогают не всем. Женщина, которую ты видел в леднике в академии, пережила необратимые изменения сознания. В любом случае она не прожила бы долго, а вреда успела бы причинить немерено.       — Вы ее съели? — шепотом спросил Маю, чтобы Бенджамин случайно его не услышал.       — Ее поглотила Атлантида, если ты о технической части. Я должен избавляться от улик неблагоприятного воздействия так называемого лекарства от рака. Это и есть побочные эффекты. Даже я не могу предупредить их все. Разумеется, я не сообщаю всей информации своим посредникам.       — То есть вы всего лишь тестируете незаконный препарат, — съязвил Маю.       — Да, но только если клиент согласен.       — А вы знаете, почему на больных ткани особи действуют по-разному?       — Я слишком мало изучил человеческий организм, чтобы ответить на данный вопрос. Я занимаюсь исследованиями столько, сколько нахожусь на этой планете, и до сих пор многое мне неизвестно. Надо сказать, еще меньше я знаю о собственном происхождении. Поначалу я остро нуждался в информации и оборудовании… — Явно услышав что-то, Артту резко замолк.       Тут и Маю услышал шарканье в коридоре, вскоре появился Бенджамин с подносом, на котором звенели чашки. Маю испугался, что мужчина выронит тот на пол, и подскочил к нему, чтобы помочь.       Надо отдать ему должное: мужчина держался стойко и даже улыбался. Не считая тех слез, Бенджамин выглядел вполне довольным жизнью, но даже расплакался он, скорее, из благодарности за спасение, чем от горя.       С самого начала разговора Маю терзал вопрос: а сколько таких бенджаминов у Цицерона? Скольким людям он уже успешно продал лекарство и запудрил мозги?       — Вы убили больше, чем спасли от смерти? — спросил он, когда они с Артту шли назад к машине по расчищенной дороге.       — Когда мы говорим об эксперименте, результат достигается путем проб и ошибок.       — Спасибо, что подробно ответили на мой вопрос, — с раздражением бросил Маю.       Артту остановился так внезапно, что Маю, идущий вразвалку, налетел на него. Нос уткнулся в мягкую замшу жакета, пропахшего парфюмом — особенно отчетливым в холодном воздухе. На мгновение шея Артту напряглась. На мгновение их лица оказались так близко друг к другу, что Маю против воли вспомнил поцелуй в кухне в академии, когда он пытался отвлечь внимание Стенвалля.       В человеческом теле тот был совсем не страшным, напротив. Однако Маю не мог забыть то, что скрывалось под внешней оболочкой. Под ярким привлекательным фантиком.       Маю резко отшатнулся и уставился на жакет с внешними швами и светлым искусственным мехом. Машинально заметил, что еще несколько сантиметров и они с Артту почти сравняются в росте. Наверняка тот не выше метра семидесяти шести-семи.       — Я намерен отыскать ответ на вопрос о своей природе, — произнес Артту, и из его рта вырвалось облачко пара. — Я лишен дома и естественной среды обитания, я нахожусь на враждебной мне планете. — Показалось, или в голосе Артту прозвучала злость? Маю поежился и незаметно отступил еще на полшага.       — То есть это я делаю из вас монстра, а вы весь такой белый и пушистый? — Маю знал, что это его проблема — когда он открывает рот, то уже не может остановиться. Может, у него беды с башкой?       Артту двинулся с места, и Маю вздрогнул, тогда мужчина примирительно поднял руки. Маю тут же уставился на его запястья, скрытые меховыми манжетами, откуда в любой момент могли выскочить векторы.       — Пойдем, угощу тебя кофе, — опустив руки, сказал Артту, все еще хмуро его разглядывая. — У тебя уже уши красные.       — Вам тоже некомфортно на холоде, — заметил Маю.       — Все не могу привыкнуть. — Взглянув на него, Артту пояснил: — К такой тонкой оболочке.       — Это называется кожа. А с вами скучать не приходится, профессор, — парировал Маю.       — С твоим норовом ты далеко пойдешь.       — Я и сам знаю. Если бы я ничего не стоил, мое лицо не было бы на афише.       Но вы, профессор, были первым, кто это понял. Еще в академии.       В улыбке Артту блеснули белые зубы.       Маю был рад вернуться в тепло автомобиля и тут же по-хозяйски расселся на переднем сиденье. Спустя несколько минут, они миновали частные дома и выехали к центру района, а оттуда решили пройтись пешком.       Встреча с Бенджамином его взбодрила, даже настроение поднялось. Как будто откровенность Цицерона имела для него такое колоссальное значение. Сегодня Артту поведал ему один из секретов, что немного сравняло их и повысило его шансы докопаться до правды.       По пути Маю неожиданно затормозил: на противоположной стороне улицы, недалеко от большого Сити Молла, находился рекламный скроллер с новогодней афишей «Храма Дракона», с той самой, с «замороженным» гримом, на фоне снежной пустыни. И хоть он уже видел афишу на дне рождении Рабии, сейчас он впервые смотрел на свое изображение прямо на улице. В прошлый раз он видел собственное фото (а там он был в полный рост) на здании гимназии перед Хеллоуином, на плакате, заказанном Артту.       Артту проследил за его взглядом. Пару минут они не двигались с места, наблюдая, как медленно крутится скроллер.       Особенно удачно фотограф расставил их с Сатином: контрастные цвета волос и чуть более пластичные позы эффектно выделяли их на фоне застывших в снегах остальных участников, кроме того они были невероятно похожи чертами лица, даже их выражениями.       Артту глянул на него с любопытством.       — Первый масштабный концерт с легендарной группой и сразу четыре дня подряд?       — Это же чистый кайф! — отозвался Маю, не желая выдавать волнение.       — Твои школьные друзья придут?       — Конечно!       «Рождественская программа симфоник-метал-группы «Храм Дракона» с участием специального гостя — Майре Холовора. Город Хельсинки. 3–6 января 2021 года. 5 января — симфонический оркестр».       От предвкушения Маю весь покрылся мурашками. Артту прав: он далеко пойдет.       Сделал снимок афиши, чтобы потом отправить Эваллё.       Артту привел его в ближайшую кофейню: к огромной радости Маю, ею оказался «Старбакс» в старинном здании с музейным интерьером и лепниной повсюду. Вслед за Артту Маю поднялся на второй этаж, оставляя влажные следы на тяжелой ковровой дорожке.       Они так часто бывали в «Старбакс» с Эваллё, что Маю знал наизусть все меню и все сезонные предложения. А раз уж худрук его угощает, решил взять самый большой размер и выбрал сезонный вкус. Артту купил ему бейгл с семгой, маффин, покрытый глазурью и сахарными елочками, и кусок чизкейка, а себе двойную порцию сэндвичей, багет с ветчиной и кружку кофе. Пожалуй, по аппетиту они не уступали друг другу. К счастью, кофейня находилась слишком далеко от школы, чтобы их мог увидеть кто-то из знакомых. Оба сняли верхнюю одежду и устроились за столиком у окна. Тут же несколько взглядов приклеились к его черному вязаному свитеру с шестипалой рукой, одной спереди — показывающей двумя пальцами сердечко, и второй — на спине, показывающей фак тонким бледным пальцем с длинным алым ногтем. Маю машинально расправил плечи. Знал, что отлично выглядит: незаменимый чокер и обновленный оттенок волос, а еще он надушился парфюмом Эваллё с бергамотом — любимый аромат Эваллё всегда придавал ему уверенности, как будто парень был рядом с ним.       По ним с Артту скользили любопытные взгляды. Маю поймал себя на том, что сам слишком уж явно косится на Артту и постарался сделать это менее очевидным. Мужчина взял в руку свой телефон, и Маю мысленно выдохнул.       Пока они ждали кофе, он весь извертелся, потрясенно изучая интерьер кофейни с антикварными креслами, старинными лампами и картинами на стенах — это место больше напоминало музей, как и внутреннее убранство всего здания. У Маю закралось подозрение, что Артту намеренно привел его именно в эту кофейню. Желая — что? Удивить? Произвести впечатление? Единственный минус — сквозняк от окна, и уже через пару минут Маю набросил на плечи куртку.       Проголодавшись после пешей прогулки, Маю сразу принялся за еду. Краем глаза он поглядывал на Артту. Вопрос назрел сам собой:       — Я не понимаю вот чего. Сатин проходил обследование перед турне, и до этого… почему ни один прибор не выявил клетки или ткани Оскеля? Ни МРТ, ни УЗИ — что там еще могло показать… Вообще ничего. И если ткани оплели желудок, то это ведь можно увидеть через эндоскоп? Ну чисто теоретически. И вообще клетки же исследуют под микроскопом… можно взять образец ДНК или кровь на анализ и…       Артту разглядывал нецензурные надписи на его ногтях, пока Маю изучал его карамельно-коричневый свитер поверх кремовой рубашки.       — Нет, я так не думаю. — Не дав возразить, тот заявил: — Клетки особи обладают способностью к маскировке, кроме того если организм их не отвергнет сразу, то они хорошо приспосабливаются, это клетки-захватчики, они быстро становятся хозяевами и подстраиваются под среду. Ты не узнаешь, что тело захватила особь, пока она буквально не вылезет из него. МРТ ничего не показалось, поскольку структуры мозга не были нарушены тканями особи, оно выявило лишь повреждение кости и сотрясение.       Открытость Артту придала ему энтузиазма.       — Значит, никто не узнает про Оскеля даже под микроскопом?       — Ну, если ты не станешь трубить об этом на каждом углу… — хмыкнул Артту, отпивая горячий кофе из кружки, — то нет.       — Почему я не подумал об этом раньше? — пробормотал Маю. — Когда Сатин получил сотрясение мозга, он провел в больнице больше недели, и никто ни о чем не догадался.       — Тебя, должно быть, еще интересует, почему на меня не вышла ни одна фармацевтическая компания? Как мне удается столько времени держать свои дела в тайне?       Маю весь обратился в слух, даже жевать перестал. Надо признаться, Артту в самом деле читал его мысли.       Артту смотрел на него, не отрываясь.       — Приобретаемая доза слишком мала, чтобы оказать немедленное воздействие на организм. Вероятно, ты уже понял, что требуется ни один год, чтобы ткани особи возымели действие на раковые клетки. Самый наилучший эффект наступает, если подселить себе часть образца… — Артту говорил вполголоса, и приходилось вслушиваться в каждое слово. — Кроме того, как я уже сказал ранее, отвечая на твой вопрос, клетки особи невозможно вычислить современными приборами, если, например, взять кровь на анализ. Быть может, в будущем… Я начал свои исследования, использую Атлантиду в качестве образца. Я брал клетки, ткани и частички оболочки, даже крохотные образцы мозговых структур. Наше тело превосходно восстанавливается, могу уверить, Атлантида от моих экспериментов пострадала несильно. Разумеется, я занимаюсь разработками подпольно. Для чего мне необходимо оборудование, а поиск людей и ресурсов требует определенных затрат. Но что есть деньги? Ты бы удивился, узнай, сколько людей в наше время готовы платить человеку, которого они даже не видели и никогда не увидят, за ничтожный шанс прожить еще немного. У меня ушло много лет, прежде чем я добился хоть какой-то положительной динамики. Практически тридцать лет. Чтобы наладить каналы связи и сбыта, оборудовать лабораторию, найти людей, которые готовы работать на меня без вопросов. Я назвал это секретными разработками, и я плачу за молчание. И, если вдруг так случится, что на меня выйдет какая-нибудь фармацевтическая организация, у меня хватит ресурсов, чтобы избежать огласки. При худшем сценарии мне придется действовать грязно. Что касается наших с тобой встреч, у тебя, как у мутанта, я взял кровь, посчитав, что от нее будет больше толка, чем от твоей человеческой оболочки.       Поначалу Маю с опаской поглядывал по сторонам, боясь, что их разговор кто-нибудь услышит, но музыка в кофейне заглушала голос Артту. Его задумчивость мужчина воспринял по-своему:       — Прости, если обидел, назвав мутантом, но я предпочитаю называть вещи своими именами.       Не ожидал, что особь станет переживать за его чувства. Артту все не сводил с него глаз. Маю невольно улыбнулся и заметил, как скулы Артту дрогнули, словно от сдерживаемой улыбки. Маю вдруг стало жарко, лонгслив под свитером пропитался потом, ткань прилипла к подмышкам.       — Нет, вы правы, я и есть мутант. Как в «Людях Икс». Только я умею снимать и накладывать временные барьеры. Это что-то новенькое, согласитесь?       Взгляд упал на телефон: сообщение от Эваллё. Маю быстро написал, что еще занят на репетиции и ответит позже. Ощутив азарт, он закинул ногу на ногу и принялся покачивать ступней в теплом угге в такт рождественской мелодии, льющейся из динамика. Сделал глоток еще горячего кофе.       — Моя бессонница прошла… — Маю облизал губы, покрытые взбитыми сливками. Артту оторвал взгляд от телефона. — По правде говоря, мне давно не было так легко… ну то есть мне стало проще использовать свои…       Маю сглотнул, вспомнив слова Артту насчет Оскеля во время гипноза. Ему все еще было неуютно от мысли, что Цицерон пробрался в его сознание и пытается им манипулировать. В следующий момент он перехватил взгляд собеседника. Артту улыбался.       — Приму эти слова в качестве благодарности.       Какое-то время Маю молча налегал на сладкое и потягивал сливочную шапку на кофе. Невольно он изучал других людей, даже не догадывающихся, кто сидит рядом с ним за одним столом. Вдруг его взгляд замер на молодой матери, едва ли старше Эваллё, с кружкой кофе приставшей к галдящему малышу в детском кресле.       — Хочешь капучиночку? Мама подержит, — с этими словами девушка поднесла ко рту ребенка кружку кофе с молочной пенкой. — Какая вкусняшка! Правда, зайка? — Малыш сделал глоток и на его губах остался след от пенки. С удивлением глядя на мать, ребенок затряс ручками. Я бы тоже смотрел с таким удивлением, — подумал Маю. Мама заботливо утерла ротик салфеткой и продолжила поить ребенка дальше. Маю на какое-то время даже забыл, где находится, наблюдая за этими двумя.       Затем он пробежался глазами по залу и за дальним столиком у стены заметил девочку лет пяти-шести в беспроводных наушниках-капельках. Мать ребенка, женщина лет тридцати, увлеченно болтала с подругой, в то время как дочка пялилась в ее телефон, огромный корпус которого она держала обеими ручками.       Словно для полноты картины, за третьим столиком, ближе к кассе, девчушка немногим старше, пыталась привлечь внимание своих мамы с бабушкой, которые о чем-то спорили с того самого момента, как они с Артту зашли в кофейню, и продолжали до сих пор, напрочь игнорирую девочку. Маю вдруг захотелось вскочить из-за стола и заорать: «Да посмотрите уже на своего ребенка! Она пытается вам что-то сказать, бестолковые ваши головы!»       На мгновение возникла мысль, что они с Артту здесь самые адекватные, как бы парадоксально это не звучало.       Маю внутренне содрогнулся и понадеялся, что Рабия будет лучшей матерью для Доминики. И даже когда Сатин уедет на гастроли, рядом будут они с Эваллё и Фрея. Он сам ничего не понимал в детях и мысль о них, в отличие от Эваллё, его пугала. Эваллё провел детство, сидя с ним и Фреей, а у него такого опыта не было, он и себя-то ребенком не помнил. Наверное, стань он отцом в восемнадцать, вел бы себя точно так же, как эти мамаши, или еще лучше — колесил бы по миру, как Сатин. Неудивительно, что Фрея, насмотревшись на Сатина, боится серьезных отношений с Валто — кто знает, как он поведет себя после рождения ребенка.       Все это время Артту наблюдал за ним — казалось, Цицерону просто нравится следить за людьми. Маю и не заметил, как мужчина втянул его в разговор про учебу, уроки, работу и планы, и незаметно их диалог коснулся драмкружка и остальных участников. Маю убедился, что Лука перестала интересовать Артту, едва тот получил нужную информацию. В голове до сих пор не укладывалось, что интерес Артту к ученице был наигранным. И если что-то бы пошло не так, чтобы сохранить должность, он с легкостью бы избавился от нее как от ненужного свидетеля. Однажды в школьном буфете он слышал, как Лука, набирая целую тарелку салата, жаловалась подруге, что все мужики одинаковые, он едва не расхохотался тогда.       Маю знал, что есть множество вещей, о которых он не может рассказать Цицерону. Например, про тот вечер, когда он из желания отомстить едва не убил Рона. Ему было стыдно за свою горячность, к тому же он не хотел, чтобы Артту наказал Рона вместо него. Он ведь даже подарил этому придурку билет на концерт в качестве примирения, хотел доказать, что Холовора можно уважать, и они не такие уж плохие, какими их всегда считал Рон. Что Эваллё можно уважать. Эваллё — часть их семьи. Он хотел, чтобы Рон это понял. Глупо и по-детски. Но кого это волнует? Если бы не терки между Роном и Эваллё, у того бы не возникло предубеждения против их семьи.       Артту задумчиво поглощал багет, хрустя корочкой.       — Ваши исследования, профессор… — Он все не мог перестать думать о Бенджамине. — Вы подвергаете людей риску и как далеко вы зашли… Эрик, когда он узнал о…       — Эрик и его друзья нашли Атлантиду, в тот момент, когда она ослабила временный вакуум, в котором находилась.       — Они ведь не знали, что это ваша зверюшка… Вы могли быть не так жестоки с ними… они не знали о вас.       — Они угрожали моей безопасности и безопасности моей, как ты говоришь, зверюшки. Они поставили под угрозу мою анонимность. А я сурово наказываю тех, кто посягает на мою жизнь. Они пробрались в мой тайник… Позже произошла утечка данных, пришла проверка… Я должен был избавиться от любых свидетельств. Ты прав, — Артту понизил голос, — я зашел слишком далеко и этот процесс не остановить, если не остановить меня, — эту фразу он бросил небрежно, словно проверял его. Проверял, как он отреагирует, но Маю никак не изменился в лице. — Я уже давно стал таким же, как те люди на корабле, которых я уничтожил. Только я намерен довести эксперимент до конца. — Маю ни слова не понял, горло рефлекторно сжалось, и он сглотнул. Почему-то ему показалось, что эти слова очень важны, но он не понимал их истинного смысла.       — Меня вы тоже хотите защитить? — вырвалось у него. Он так разволновался, сердце сбилось с ритма, в горле пересохло, несмотря на приличный глоток кофе.       — Я не склонен тебе вредить, я уже говорил об этом. Я хочу сделать тебя сильнее. — А две недели в Японии вы, профессор, тоже делали меня сильнее? — А как бы поступил на моем месте ты? — Артту постоянно задавал этот вопрос, и каждый раз Маю становилось не по себе. От одной лишь мысли, что он поступал бы точно так же на месте Цицерона.       Собираясь уходить, Маю вызвал такси. Артту дождался, пока то подъедет, и проводил его до самой дверцы.       — Цицерон, — негромко позвал Маю. Артту мгновенно впился в него взглядом, его зеленовато-карие глаза чуть расширились. — Мой отец не приблизится к вам. Он у меня только один.       — У него скоро родится дочь, лишние неприятности ни к чему.       Маю согласно кивнул. А у самого ладони вспотели. Думал, сердце остановится. Впрочем, Артту не заметил его мандража.       Из-за странного прощания, в такси Маю не мог усидеть спокойно, взялся за телефон и успокоился, только лишь написав текст песни на мелодию, которую отправил Сатину на День отца. Он не хотел, чтобы кто-то догадался, о чем эта песня, точнее, о ком, но слова сами легли на музыку. Даже текст он написал на шведском, как будто совесть не позволяла говорить о таком на английском — или тем более на финском.       Между делом Маю смотрел в окно и думал о Цицероне. Гораздо проще, когда можно повесить на все знакомые ярлыки, разложить по категориям. Однако Цицерон не подходил ни под одну. Он выбивался из всего привычного и знакомого Маю. И вместе с тем по природе Цицерон был ему ближе, чем кто-либо из людей.       Вернувшись домой, Маю отыскал Эваллё в кофейне. Парень наводил чистоту в зоне баристы, Маю еще удивился, почему нельзя поручить уборку кому-то еще, а самому заняться чем-то более приятным. По сути, он мог вообще не утруждаться. Однако парень совсем не выглядел удрученным, скорее, наоборот. Рядом околачивалась девочка из персонала — а вот это Маю совсем не понравилось, он сбросил рюкзак на ближайший свободный стул и направился прямиком к Эваллё. На глазах у баристы и нескольких посетителей — впрочем, в их сторону никто не смотрел, — Маю обвил Эваллё за шею и порывисто поцеловал, сгорая от нетерпения показать новую песню. После встречи с Артту адреналин и эмоции зашкаливали. Впервые он чувствовал, что они достигли с Цицероном взаимопонимания. Маю протянул Эваллё новый чокер с камнями и бусинами, похожий на тот, что сплела Фрея, тоже ручная работа, — забрал по дороге домой. А потом вновь притянул Эваллё, прижавшись как можно теснее, вскинул подбородок и коснулся губ Эваллё своими. Давно он не ощущал себя настолько живым! С момента выхода на сцену в актовом зале…       — Уоу… ну ок! — Растерянный парень вдруг ожил и впился ответным поцелуем, смакуя каждое движение языка и губ.       Утопая в сильных руках, Маю блаженно прикрыл глаза. Пускай смотрят, он и так без пяти минут знаменитость.       — Что-то твоя репетиция совсем затянулась, — усмехнулся Эваллё, когда Маю отстранился.       — Будь все репетиции такими… — Маю растянул губы в невинной улыбке. — Это было супер!