modèle

метаморфозы — raníliyy

лицо юнги симпатичное. симпатичное настолько, чтобы работать в модельной индустрии добрые пять лет с самого совершеннолетия. хотя, по его личным наблюдениям, в современном мире не обязательно обладать красотой богов олимпа, чтобы сниматься у лучших фотографов страны, а если есть какие-то видимые дефекты внешности, то агентство сможет выбить такому человеку несколько часов съёмки у самых часто продаваемых мастеров съёмки мира. пигментные пятна, шрамы, альбинос кожи или только волос, отсутствие одной или нескольких конечностей, другая форма ушей, и прочее могли стать визитной карточкой такой модели и снимки с ней были бы нарасхват. что для кого-то уродство, для человека с дорогостоящей камерой в руках — искусство. юнги не имел ничего дефектного, вызывающего или броского. он не был прямо-таки «удивительным» — он просто был симпатичным и чтобы удивить преподавателей ему пришлось доказывать, что он достоин того внимания к его индивидууму и его внутренний мир гораздо богаче и что именно с помощью него он сможет заработать себе на хорошие снимки. прямолинейные господа имели желание отослать самоуверенного подростка обратно в музыкальную школу, доучивать гаммы, но первая же фотоссесия и восторженные крики фотографа модельной школы принесли юнги малую, но значимую тогда популярность. и лишь после первой официальной зарплаты, поступившей на карту в первых числах мая, весь преподавательский состав посмотрел на юнги под другим углом. лёгкие нотки заинтересованности витали на каждом смотре — старики чётно пытались найти хоть малейшую зацепку во внешности, в ярких глазах, заставляли фотографировать отдельно руки, ноги, бюст и сопоставляли, но не могли разглядеть даже часть того, за что юнги мог бы получать деньги. его внешность была настолько распространённой, часто встречающейся, уже даже приевшейся всем, что каким образом он вообще прошёл отбор — неясно. была ли то удача, вовремя составленный и подписанный контракт на полгода, чужие уговоры или в юнги было то, чего разглядеть на фотографиях невозможно, не знал даже сам юнги, но то, что возможно ему не просто «повезло», а это место действительно было его по праву, не сомневался никто. в снимках с его лицом была душа или было то, на что в той сфере наплевали, харкнули долго собираемой слюной и сказали, смяв, сжечь где-нибудь за городом. юнги шёл наперекор диетологам, давая понять, что соответствовать стандартам не будет даже за самые огромные деньги этого мира, ведь считал своё тело храмом, реставрировать который не отдаст и если это будут руки самого умелого реставратора, то запасётся кислотой и в необходимую секунду выльет все запасы, раскрасив кожу в болючие волдыри. тем более — смотря на своих коллег, сидящих на диетах чаще, чем выходящих на улицу и на очереди к гастроэнтерологу, пополняющихся с каждым новом открытым филиалом крупного агентства, желание иметь в памяти телефона картинки о норме калорий, количестве приседаний и сантиметров объёмов, пропадало как-то слишком быстро. хотя расстройства хоть чего-нибудь были здесь у каждого второго, но людей, покупающих журнал с красивым азиатом или полуголой азиаткой, мало интересовало, куда именно уходят заработанные гонорары — в бентли или на сессии психиатра, приёмы гематолога и рецепты косметолога. людям — красивую картинку, модели — сломанную молодость. принципиальный юнги, не раз замечающий быстро убегающих после обеда или ужина почти что детей в туалет, понимал, что если никто не станет тем самым, который действительно на интуитивном и ест действительно то, что хочет, потом за неделю до съёмки приходит на три тренировки, где сбрасывает наеденные два кило, который действительно без зазрения совести может сказать, что любит себя в том теле, в котором он находится — с широкими бёдрами, прослойкой жира на животе и тем типом фигуры, с которым папа родил, то он станет первым. первым и последним, если это потребуется. но как всегда — это работало только у него, потому что его снимки и фотосессии не о эстетичном переходе из ляжек в лодыжки, из предплечий в кисти и выбритых подмышках — они о многогранности души. о многогранности того, чем юнги дорожит гораздо сильнее, чем объёмом собственной талии. за снимки с ним берётся не каждый, потому что не каждый сможет сделать так, чтобы не изуродовать чужие изгибы и при этом не потерять основную философию его работы. природная фотогеничность, моральные принципы и высокие амбиции смогли пустить его в те дебри индустрии красоты, куда адекватная модель с самыми прекрасными линиями бёдер не попадёт даже в другом измерении. частые практики с молодыми держателями фотографирующих машин заимели ему репутацию «с кем бы не работал, обе стороны будут в выигрыше». а ведь юнги было всего девятнадцать. те самые паршивые девятнадцать, проходящие у разных людей с разных концов света слишком различно, но так похоже — все в итоге крестят их «молодость». а ведь именно девятнадцать, это когда человеку и не полные восемнадцать — первые впечатления от взрослой жизни, формирование круга будущей взрослости и возможность очень легко заполучить хламидии — и не полноценные двадцать — всё внимание принято к личной жизни человека, ведь это будущее страны и мира, человек слишком взрослый, чтобы говорить, что слишком молод и слишком юн, чтобы сетовать на больную спину и желудок. юнги всего лишь зарабатывал себе на роскошную старость и не желал быстро взрослеть. смотрел в ближайший будущий месяц, не думал о своей семье и ждал тех самых перемен в сознании по наступлению второго десятка собственной, вполне его устраивающей жизни. как минимум из-за тех предложений по работе, поступающих со слишком частой периодичностью. в двадцать один ему предлагают съёмки у трёх самых известных фотографов америки и он, не теряя ни секунды, собирает чемодан на тринадцать образов. успешные сделки как часть его работы нравились ему сильнее того ощущения, что он поедет в другую страну, ведь второе так посредственно и он может позволить себе это раз в год просто потому что захочет, но вот мысли, что кому-то в портфолио пойдёт самое хорошо продаваемое лицо кореи грели душу и карман. юнги нравились деньги, а деньги в свою очередь не оттягивали кошелёк. чужую работу он мог раскритиковать так сильно, что люди не перезванивали, но тот сорокалетний мужчина продолжал снимать через силу и тогда юнги впервые за три года жизни, уходит с фотосессии и не получает ни воны, лишь из-за того, что хамского отношения к себе не терпит. мастер либо делает искусство, либо юнги свернёт эту лавочку сам. без драм, криков, слёз и громких хлопков дверьми, думая лишь холодным разумом и имея особенность отстаивать личные границы и уважать то, что фотоплёнка запечатлеет. есть раздражительность, громкие звуки, пренебрежение — у фотографа нет нового кадра в портфолио, у журнала пропадает концепция выпуска с его участием, а юнги не боится не окупить перелёты. и что произойдёт быстрее — менеджер мина поднимет верха или человека с камерой уволят, решит сам юнги, когда будет набирать номер своего агентства. в его руках больше, чем просто популярность. в его руках — авторитет. и будет он там так долго, насколько юнги это нужно будет. уважения к себе он требует не только от того, кто его фотографирует и от того, кто фотографии выбирает, но и от того, кто выстраивает свет, отглаживает образы, делает ему макияж и укладывает волосы и даже от того, кто заказывает ему такси до дома и от того, кто приносит ему бутылку с водой, заказывает еду и говорит «начали». на фотосессии, где главное лицо юнги — уважение к нему даже не обсуждается, потому что он не просто модель, красиво смотрящаяся в кадре, элегантно держащая собственный подбородок и завораживающе смотрящая в объектив, он в первую очередь — человек, ради которого здесь все и собрались. собрались те, кто приносит воду, моет полы в студии, отглаживает ему носки и сдувает с лица прилившую пыль и даже человек с камерой, висящей на шее, здесь тоже только ради него. здесь всё ради него и не позволит кому-то с кем он знаком от силы минут пять обращаться с собой, словно он пыль под сапогами. если юнги захочет — тот самый, который с ним так обращается, станет той пылью, но только под довольно весомым каблуком юнги, раздавленный и вжатый в бетон. может поэтому легче выдрессировать всех, кто работает с ним, чем каждую съёмку делать и повторять одно и то же из раза в раз. мин не из тех, кто говорит дважды. не услышал в первый раз — готовься к собственному увольнению при малейшем несоответствии. если страшно потерять рабочее место, лучше лишний раз напрячь слух и вслушаться в то, о чём говорит «пушечное мясо». по щелчку пальца этого мяса может закрыться полноценная лавочка с казалось бы, популярным мастером фотографий. и не только потому что юнги омега. ни для ни секрет, что спустя несколько столетий господства альф их места очень активно начали занимать омеги, ожидающие этого достаточное количество времени, чтобы попробовать всё то, что им когда-то запрещалось. работать на запрещённых профессиях, быть главами государств и предприятий, умело орудовать оружием и военными войсками, проводить реформы в медицинском обеспечении, образовании и даже проявлять больше внимания к безопасности омег и бет. последние всегда были в тени и никогда не получали нужного внимания, ведь они не пригодны ни для чего — ни управлять, ни воспитывать. глупо моргать глазками около кабинета врачей и получать очередные отказы в усыновлении ребёнка, бояться того, что с их жизнью могут расправиться из-за их бесполезности для государства и даже не мечтать о высокооплачиваемой работе. служить государству, как посредственный потребитель и лишний раз не ошиваться около более привилегированных полов. хотя где привилегии, а где банальная выгода чувствовалось слабо. за двадцать восемь лет омеги и беты смогли почувствовать, что нужны не только, как работники и инкубаторы, а как в первую очередь люди и граждане государства. как будущее в культуре, искусстве и политике. депутатство доступно теперь не только тем, кто может выпускать узлы и осеменять, но и тем, кто эти узлы принимает и тем, кто блокаторы не пьёт из-за ненадобности. медицинское обеспечение доступно не на уровне нескольких часов ожидания скорой помощи, а в небольшом оплачиваемом отпуске по причине течки и штрафах за изуродование ментального здоровья рожениц и бесплатных посещениях омежьих консультаций на два года после рождения ребёнка. количество преступников, осужденных за изнасилование и приговоренных к сроку, возросло почти в полтора раза, потому что к власти пришли те, кто сам с этим сталкивался и за таких же повреждённых, готовы перегрызть глотки, не обращая внимания на сочащуюся кровь и хрипы. никто не обнаглел — омеги и беты хотят улучшенных условий жизни и слишком долго терпели обратное. альф не сразу начали ненавидеть. около трёх лет ушло на то, чтобы почистить ряды органов внутренних дел, органов внутреннего управления и многие альфы теперь должны проходить тест на профпригодность, ставший обязательным на многие, казалось бы, профессии низкого класса. человек убирающий туалеты не мог два года назад насиловать людей, оправдываясь гормонами и прихотями, а таксист не может иметь в кармане виагру, чтобы предложить её в растворённом виде, под предлогом воды, а потом человек, решающий его дальнейшую судьбу, не может не поверить пострадавшему и оправдывать преступника природой. полгода существовал законопроект, предлагающий делать кастрацию тем, кого оправдали, чтобы в дальнейшем он действительно никого не трогал. альфы хотели было протестовать, но количество подписавших петицию росло с каждым днём и когда до принятия закона оставалось буквально одно заседание, его решили усовершенствовать, превратив в закон о лишении гражданства в своей стране и в странах, с которыми есть торговые отношения. его отмена через почти семь месяцев знаменовалась ростом осуждений преступлений годовалых давностей и усилении охраны за школами, учебными учреждениями, больницами и мелкими районами. без этих условий, неизвестно сколько бы этот проект существовал. юнги хорошо ощутил изменения жизни, когда смотрел на бабушку, всё ещё не доверяющую собственному врачу лишь потому что он — альфа и воспитавшую собственного сына по своим ощущениям, как бесполое существо. сам юнги родился тогда, когда жизнь в его стране пришла в относительную норму — всё, что можно было преобразовать из ужасного в приличное, преобразовали и взялись за усовершенствование уже преобразованного. с устройством в модельную индустрию не было проблем, потому что он прошёл маленький тест, как и все в общем-то, кто устраивается туда и принялся работать на собственную тушку и жизнь, а не на огромные налоги для государства. когда государство самодостаточное, имеющее федеральный бюджет на несколько десятков лет вперёд, умеющее владеть финансами и рынком торговли, то такие огромные поборы с населения смысла устраивать нет. прошлое устройство осталось в далёком прошлом, уступая место эволюции. несомненно, он был благодарен тому, что живёт в это время, когда он может не переживать за свою жизнь и безопасность и за то, что государство от него что-то хочет, но он и не ненавидел альф той животной ненавистью, как некоторые, пережившие период революции на своей шкуре. с осторожностью относился, моментами чувствовал излишнее льстивое отношение, не боялся доверять им здоровье и немного думал о том, что он чуть выше ментально и правда ценил это. не мог ненавидеть, потому что оба родителя были альфы, но либо же не показывали свою ужасную сторону личности и сумели окружить омегу любовью, либо же действительно были исключением из общепринятого правила. отцов он любил, потому что они не презирали его выбор, поддерживали и никогда не кричали, не заставляли соответствовать собственным представлениям о его будущем и того, кем он будет работать, с кем спать и что есть на завтрак. ему не пришлось тратиться на психотерапевта, потому что травм из детства у него нет. родители позволили себе его боготворить, а не ущемлять. он любил себя и родительский дом. мог позволить себе работать там, где душе угодно и не бояться, идя тёмным переулком, что какой-нибудь торчок изнасилует его. и если бы не омеги, ничего бы из этого у него не было бы. и тем не менее — чужим внимание он никогда не был обделён, потому что в глубине души предпочитал тот расклад, что его может кто-то подвезти до дома, сводить в скучный выходной в кафетерий и поприсылать цветочки в агентство под загадочным, но таким глупым «аноним». открытки он даже не читал, а особенно красивые цветы передаривал своему отцу, ведь сам в цветах не находил ни малейшей красоты — точно так же он мог сорвать веточку тополя где-нибудь в округе и просить за неё столько, сколько стоит тот огромный букет гипсофил, подаренный около недели назад очередным «особенным». когда-то юнги привыкнет, что за ним ухаживает контингент среднего класса заработка, потому что все коллеги знали его рабочую сторону личности без кокетства, наигранного флирта и скобочек в конце сообщений. юнги берёт то, что хочет, кусает за пятки соперников и одним своим именем внушает страх и добавляет в обсуждения нотки сплетнечества. ведь чем известнее, тем гуще краска сплетен вокруг. его не колышело количество интересных предположений о его личной жизни, стоимости собственного гоночного электрокара и вроде бы миллиардов вон на нескольких счетах. из правды нет и одной десятой части того, что о нём думают коллеги и фанаты, собравшиеся огромным несколько миллионным числом в личном инстаграмме и твиттере. после очередной фотосессии корреспонденты жалких жёлтых газетёнок успевали удивлять и смешить одновременно — часто юнги зачитывал заголовки прямо в гримёрках, ожидая привычных реакций, получаемых достаточно быстро. некоторые коллеги реагировали на статьи о собственной личности остро и делали вид, что их не существует, но юнги, желая лишь глумиться над чужой беспомощностью, давал небольшой анализ каждой статьи. многогранность юнги порой поражала новеньких фотографов их компания, потому что яркость глаз, открытость души и живые, проживаемые эмоции в момент съёмки готовы были сожрать неопытного лицезрителя журналов с его лицом или, упаси боже, немного оголённым телом, не худым от природы. харизмой можно поразить ценителя красоты и искусства, но то, что скрывалось внутри, казалось полностью оголённой в кадре души, не знал до самого конца даже сам юнги. какой у него тип личности, нет ли у него расстройств личности, правильно ли он оценивает свои поступки, здраво имеет представление о своей внешности и не завышенные ли у него ожидания от своего будущего, партнёра и самого себя? он умел распределять своё время, давал время на отдых, занимался саморазвитием, упражнялся в медитации, осваивал интуитивное питание, изучал основы финансовой грамотности, чтобы грамотно распоряжаться большими суммами, красиво лежащими у него на счетах, изучал психологию отношений, конфликтов и старался использовать знания в повседневной жизни, ставил правильные цели на ближайший месяц или год, умел отстаивать личные границы — без этого в его профессии проще умереть — и в целом занимался много чем, чтобы быть современным прикольным и адекватным человеком. его личность была собирательным явлением из всего того, что произошло за всю его жизнь и он не стеснялся говорить о том, что любит панамки, потому что старший из отцов носил их и поэтому они ассоциируются у него с домом, что гладит постельное бельё, потому что так было принято в его семье и что всегда кладёт две ложки кофе в стакан, потому что так всегда, ещё в его раннем детстве делала бабушка. и пашет он, потому что отцы всегда работали и никогда не сводили концы с концами из-за нехватки денег — деньги и уважение всегда были в его доме, из-за чего у него в своей пока что пустой квартире тоже существуют эти вещи. без других, посторонних людей, юнги, как мин юнги не существовало бы. без многих посредственностей не существовало бы шедевров. как без воды погибнет самый сильный росток, так и юнги погибнет без внимания от других людей. слава его профессии — у него этого предостаточно, но оно ему претило. претили огромные числа подписчиков, копий журналов и писем с благодарностью о существовании. претили дорогущие камеры, на которые его снимали, большие стенды софитов и вспышки инструментов съёмки. надоедали толпы людей, крутящиеся вокруг него, милые лица швей и личных водителей. спасали только редкие, но меткие разговоры с телохранителем, даже младше него, но выше на сантиметров двадцать и сильнее примерно раза в четыре. хёнбин мог уложить толпу мутных личностей около бара или метро по секундной мелькнувшей грусти в глазах юнги и без слов оставить их без нескольких костей. альфа не был агрессивным, он просто выполнял свою работу и защищал юнги тёмными переулками от плохо читающих закон. хёнбин не был ручным, но на незнакомых личностей реагировал пассивно токсично — оба понимали, что без надобности бить не нужно, но если сильно непонятный тип, а его действия странны, то лучше сбежать с неудачной встречи как можно быстрее. хёнбин никогда не ошибался в неприятелях, но однажды даже самый прочный и прелестно работающий механизм может дать сбой. или небольшая история из длинной летописи юнги, как юнги с чимином познакомился и как хёнбин чуть не отгрыз новой личности в окружении руку.