UNA.77

I

      Первый секс у Соника случился в шестнадцать лет. Это было, как водится, столь неожиданно, но столь желанно, что он получил от этого истинное удовольствие.       Даже несмотря на то, что это был секс с мальчиком.       Он понял и принял свою ориентацию, как часть себя, когда ему было десять лет. Тогда, мыкаясь и прыгая по гаражам, он смотрел на звёздное небо и понимал — ему очень сильно понравился одноклассник. Появилось желание, которое людишки называют «страстью» и чувство, имя которому было дано «любовь». О сексе тогда он знал не то, чтобы много, да и первая дрочка произошла не так давно, даже без эякулята.       Но что делать с этим он не знал. В голове проскакивали варианты признания, но быстро приходило понимание — добром это не закончится. Он скорее всего откажется, попутно разболтав всему классу, что приведёт к катастрофическим последствиям. А даже если и согласится, то... долго такие отношения, скрытые ото всех, как правило, долго не выдерживают, и разрушаются. Последнего, чего он хотел — разбитого сердца.       Также был риск того, что их просто раскроют. Читай, то же самое, что и в первом случае. Его мама, вероятно, такого удара не выдержит. Её психика и так была подорвана смертью мужа на войне и потерей старшего сына. Всё, что у неё осталось — Соник и бутылка алкоголя. Они жили на мелочные социальные пособия, попутно подрабатывая то тут, то там. Выживали как могли — в жарких окопах Атланты-Муравейника.       Особых проблем с принятием себя у него никогда не возникало. Вероятно потому, что он был по принципу характера самоуверенным, но на адекватном уровне, что не давало ему поводов заходить в чрезмерное завышение самооценки, оставаясь ровно на золотой середине.       Ближе к четырнадцати он понимал, что что-то в нём меняется, растёт и взрывается одновременно. Грудь закладывало и распирало одновременно. От природы не наделённый влечением к чтению, он вяло пролистывал учебник биологии в попытках понять, что же именно с ним происходит. Ничего полезного не найдя, он просто кинул всю свою затею и постарался выудить максимум пользы от своего состояния. Прислушавшись, он начал следовать зову Природы. Зову его сердца.       И первое, что он сделал — проколол ухо. Затем стал занимать активную позицию в классе, перерастая из обычного тихони в самую настоящую грозу всей школы. Его моральный компас всегда был устойчив, и в это время, как бы это не было удивительно, он чувствовал себя особенно крепко. Повидав много и испытав на себе кучу тягостных издевательств над собой, он стал защищать обездоленных и слабых, прививая им своими уроками одну простую мысль: «Если не ты, то кто?», и его начали слушаться.       Можно ли сказать, что он воспитывал самых настоящих бунтарей? Возможно. Можно ли сказать, что он подрывал общественные устои в школе? Можно. Но всё это было не важно. Важно было то, что он действительно помогал людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. Поднимал их самооценку. Возрождал дух. Закалял их психику. И делал он это многими методами.       Первым, и самым основным, стал просмотр различных видеороликов, найденных в останках Сети. Это были ролики про жестокие убийства, маньяков и преследователей. Они создали подпольный клуб по просмотру таких фильмов. Всё ради одной цели — показать, что мир жесток и подлянку можно ожидать с любой стороны.       Вторым, естественно, стали, как он сам это называл, «уроки прозрения». По сути это была очень грамотная групповая психотерапия, которая шла из его души в души другие. Он рассказывал про успехи, про неудачи, про радость и невзгоды, и что всё это — часть цикла жизни, который прервать было невозможно. Надо принимать то, что у тебя есть и играть с этими картами, стараясь выбить лучшую комбинацию. Как ни крути, жизнь — игра...       Третье, достаточно умное решение — терапия. Как ни крути, но у некоторых из его подопечных явно были отклонения в психике, накопленные или врождённые — уже не имело значения. Диагноз ставили профессиональные врачи-психиатры, на поход к которым скидывались всей группой. Затем Соник, как правило, рискуя собственной жизнью, добывал нужные лекарства, грабя аптеки — большие и не очень. Всё дело происходило, как правило, ночью и на более-менее пустых улицах на задворках Атланты-Муравейника.       Четвёртое, самое радикальное и странное решение — регулярные драки и занятия спортом. Ёж прекрасно знал, какое чудодейственное влияние может оказать на человека физическая активность, заставляя вырабатывать те гормоны, которые помогут справиться с невзгодами. Они устраивали подпольные драки между собой, но стычки те были не на почве конфликтов, а на почве занятий. Так он прививал им терпимость к боли, силу воли и уважение к противнику. До полусмерти никого не били, как только кто-то говорил «Стоп!» — значит, всё, стоп. С каждой новой встречей они становились всё сильней и сильней, всё более и более уверенными в себе. Его это не могло не радовать.       В нём прозревали бунтарские нотки, как и у любого подростка. Он желал смерти всем корпоратам, зависал со своей «бандой» на заброшках (коих было немало), крушил по ночам магазины и устраивал облавы на богатеньких, зажравшихся выблядков, которые никогда не знали, что значит жить плохо — всегда сытые, всегда довольные. Им, радостным от жизни, прилетал «привет» кулаком в лицо, а затем ногами по животу, когда те уже пластом лежали от жестокого избиения.       Жаловаться было бесполезно — по факту, таким, как Соник, терять было нечего. Жизнь жёлтой стрелой летит под откос, так что переживать за последствия не приходится. Конечно, в отношении его могли применить множество санкций, но своих жертв он так искусно запугивал, что никому и в голову не приходило рассказывать про избиения. Всё сваливалось на несчастные случаи.       Он познакомился с ним в локальной сети своего района. Встретились в тот же день, благо, был выходной — воскресенье. Прогуливаясь по окружающим бедным кварталам, они разговаривали о том, о сём. Диалог, на удивление, шёл достаточно легко, и точки пересечения были найдены. Радиоактивное Светило постепенно восходило к своему апогею, разогревая пространство всё сильнее и сильнее, отчего жутко захотелось пить, а также найти укромную тень, где можно скрыться от вездесущего жара. Слоняясь от одной улицы к другой по проулкам, они вышли на оживлённую артерию Города — авеню X. Быстро зайдя в случайную кафешку, они тут же заказали воды, энергетиков, а также по одной порции, как указывалось, «настоящих японских суси».       На самом деле, ничего японского в них не было. Сыр филадельфия, рыба, да огурец. На вкус было так себе, но в качестве подзарядки вполне подходило, для дальнейшего разгона событий. Они оплатили счёт, и дальше просто сидели и общались про новинки игростроения, нежась под холодными потоками еле живого кондиционера. Где-то спустя полчаса, когда вода и энергетики были допиты, Тони (так звали его нового знакомого), достал пару октагонов — и предложил ими закинуться. Взяв на пробу, Соник проглотил две причудливых по форме таблетки и стал ждать эффекта.       Декс (так это вещество называют на улицах) по своему действию был обычным психостимулятором, вызывающем при частом употреблении настоящую зависимость. Сначала Вас начинает немного клонить в сон, но спустя буквально пару минут, когда он начинает всё больше и больше всасываться в кровь и поступать к головному мозгу, вы понимаете, что весь мир перед Вами — настоящее шахматное поле, и у Вас есть силы всех противников переиграть и остаться на три головы выше каждого из них. Стать настоящим чемпионом. Его, как правило, употребляли нетраннеры для долгих и продуктивных командировок в Сеть и военные. Но его рекреационное использование на улице возрастало с каждым днём.       Ноги стали дрыгаться, как бешенные. Появился дикий прилив энергии, который хотелось как-то удовлетворить. И Тони предложил выход — отойти в туалет. Соник уже сразу понимал зачем, и ему это дико нравилось. Вот оно — самое пошлое, что было на тот момент в его жизни, и самое желанное. Настоящий секс, так ещё и под кайфом. Что может быть лучше?       Они встали из-за столика и направились в мужскую уборную. Вид у неё был страшный — всё исписано, замусорено, разбито и забыто. Но ему это нравилось. Лучше антуража для такого грязного, похотливого действия и не найти.       Они закрылись в кабинке, подождав, пока люди уйдут, и сначала просто смотрели друг на друга. Вот он — момент истины. Тот самый момент на шахматном поле, когда можно всех переиграть. Секс после бракосочетания? Секс в пристойных заведениях? Секс по любви? Катитесь к чёрту, все эти моральные выпады! Каждый решает сам, каким будет его первый интимный момент. И эту свободу нельзя отнимать. Потому что без неё человек или зверь не будет собой, когда у него отбирают те крохи, над которыми он может быть властен.       Сначала они решили поцеловаться. По-взрослому. Так, как это делают все при диком ощущении страсти. Переплетаясь языками, они словно слились воедино, и небольшая нить слюны, оставшаяся после поцелуя, теперь связывала их души чем-то по-настоящему особенным. Настоящим.       Тони аккуратно начал гладить спортивное тело Соника. По его собственным словам, ему дико нравились ощущения в руках мягкой, коротковатой шёрстки. Это было что-то на уровне древних инстинктов к приручению дикого зверя. Ожидание чего-то хорошего и приятного — дофамин издевается над головным мозгом, стирая всё восприятие морали, давя под собой все возгласы против, испепеляя в кучку пепла любой адекватный зов. Отныне только похоть. Только дикое желание сделать приятно и себе, и партнёру.       Он плавно спустился ниже, к набухающему члену. Бережно его поглаживая, Тони старался удержать себя от порыва просто взять и сорвать с Соника спортивные шорты, и тут же приступить к основной части. Но дофамин желал растянуть удовольствие, чтобы получить ещё больше кайфа от всего происходящего. Простояв так с пол минуты, Тони понял, что больше ждать не может. Пора действовать.       Неспеша сняв шорты и трусы, он увидел его. Толстый, длинный, и его запах сводил с ума. Это было что-то, что невозможно описать. Преобладали нотки муската. Сначала он колебался, осматривая его, аккуратно массируя в руках яички. Затем, встав на колени, он сначала его поцеловал. А затем — взял в рот.       Поначалу вкус был скорее неприятный. Что-то горьковатое, что-то слегка напоминающее вкус таблеток. Но потом он вошёл во вкус — постепенно его заглатывая, Тони понял, что вот он — момент истины. Момент, когда можно было стать чем-то более возвышенным, чем просто человек. Когда ты можешь принести какую-то пользу, пусть и сиюминутную.       Он начал активно играть языком с головкой, проводя им из стороны в сторону, одновременно двигая ртом в целом — взад-вперёд, взад-вперёд, взад-вперёд...       Так прошло с минуты две. На короткое время вытащив член изо рта, он шёпотом спросил:       — Ах... Тебе нравится?..       И Соник Ответил:       — Конечно.       Тогда Тони решил проверить себя на прочность. Выдохнув лишний воздух, он резко насадил голову на длинный член ежа, взяв его дальше гланд, прямиком в глотку, дойдя до яиц. Сначала ему показалось, что ещё чуть-чуть — и шаткое равновесие нарушится, после чего наружу выскочат «настоящие японские суси», не в последнюю очередь благодаря своей неаккуратности. Но тем не менее, он каким-то чудом вытерпел рвотный рефлекс, и стал всё чаще и чаще двигать головой, насаживаясь по полной. Пристрастившись, он понял, что это именно то, чего он хотел. Страстный минет, граничащий с чем-то сокровенным.       Соник долго продержаться не смог. Спустя всего пару минут, он почувствовал, как вал оргазма начинает накрывать его. Постепенно, секунда за секундой, удовольствие накапливалось всё сильнее и сильнее, пока он понял, что вот-вот изольётся. Предупредив об этом Тони, тот лишь что-то промычал, не останавливаясь. Наконец, спустя пару секунд после этого, Соник понял, что этот момент наступил. Дофамин прокатился быстрой волной по синапсисам мозга, и член струями начал выстреливать спермой, что оседая на языке партнёра нежно стекала внутрь, опускаясь глубже.       В глазах на пару секунд потемнело. Расслабленность и мгновенная истома накрыли тело. Он посмотрел на своего партнёра, всё ещё сидящего на коленях. Тот, проглотив всё до последней капли, отпустил член изо рта.       — М-м-м! Достаточно вкусно! Всегда мечтал попробовать сперму зверя... особенно вроде такого, как ты, хи-хи, — Тони подмигнул.       На удивление ежа, член и не думал падать. Наоборот, к нему будто прилило ещё больше крови, отчего он стал твёрдый, как камень.       — Вижу, тебе понравилось, — он улыбнулся. — Не хочешь продолжить?       Аккуратно сняв с себя узкие, обтягивающие шортики, он специально наклонился как можно более пошлей. Взору Соника предстало идеально выбритое тело, без единого волоска. Виляя своей шикарной, мягкой и упругой попкой, Тони заманивал ежа войти в него. Ну и как тут откажешься?       — Я специально подготовился для такого случая, — сказал человек, достав из кармана снятых шорт небольшой тюбик смазки. — Можешь входить и не опасаться, — после чего он улыбнулся.       Взяв тюбик в руки, Соник тщательно смазал свой член, а также дырочку своего партнёра. Решив начать с пальцев, он аккуратно вставил сначала один, а после и ещё один. Аккуратно массажируя отверстие, он уже весь горел от желания поскорее вставить член, однако, чтобы не причинить боли Тони, он временил с этой затеей, пытаясь вытерпеть дикую страсть.       Он застонал, когда ёж нащупал мягкий, небольшой бугорок.       Устав ждать и понадеявшись, что партнёр готов, он резко всунул свой член.       — Ах! — неожиданно воскликнул Тони. — М-м-м... мне это нравится. Продолжай, — и сказал последнее слово с нескрываемым удовольствием.       Внешне они, наверное, были похожи на идеальную спайку. Пазл к паззлу. Всё сходится. Проникая в него всё сильнее и быстрее с каждым разом, он понял, что вот-вот готов излиться во второй раз. Предупредив об этом Тони, тот попросил сделать это ему на лицо.       — Мхх! Я сейчас... кончу... — пробормотал Соник.       Наконец, достигнув высочайшей отметки удовольствия, ёж вытащил член, быстро развернул Тони к себе и спустил ему на его милое личико. Отдыхиваясь, он посмотрел на своего партнёра: вид был очень сексуальный и непристойный. Тони лишь облизнулся.       Простояв ещё пару минут, отдыхая, они наконец оделись, и вышли из кабинки. Тони быстро смыл с лица семя ежа, и теперь ничего не говорило о том, что у этих двоих только что был страстный секс. Выйдя из туалета, а потом и из заведения, они пошли дальше, разговаривая о том, о сём.       С той поры больше его Соник не видел никогда. Он словно пропал, исчез из Города.       Архитектура Атланты-Муравейника подразумевала под собой нечто неясное и странное. Здесь было всё, о чём ты только мог подумать: и от этого становилось дурно. Они с матерью жили в Квартале Z, что располагался почти на окраине. Здесь был в моде преимущественно частный сектор, и убогие, хлипкие дома стояли на покорёженных улицах, будто ожидая своей кончины со дня на день. Люди, жившие в них, были не очень добрыми, и соседи явно ненавидели друг друга. У каждого был собственный старый, искажённый временем ремингтон, как напоминание о днях ныне безвозвратно ушедших. Никаких силовых модификаций. Впрочем, здесь невозможно было встретить кого-то, кто выдержал бы даже такую слабую по кинетическим характеристикам пулю.       Они же жили на первом этаже в небольшом панельном доме, располагавшимся аккурат к центру этого квартала. Это был экспериментальный микрорайон, указывающий всем своим видом на то, что экспериментировали они здесь с психикой людей: крошащийся бетон, бесконечные подтёки труб, зловоние из мусоропровода, бесконечная живность: тараканы, клопы, крысы. Здесь жить было невозможно, и спасало ситуацию разве что только то, что они с матерью постоянно находились вне своего жилища. Он в школе и на улице, она — на подработках.       Поскольку здесь царила круглогодичная жара Чаттахучийской Пустоши, все живущие имели у себя вентиляторы. Кондиционеры позволить себе мог далеко не каждый и они были распространены скорее ближе к центру Города.       Именно там царил настоящий архитектурный хаос. Это было дикое смешение нового и старого: редкие уцелевшие после Войны кирпичные здания, принадлежащие когда-то заводам, нынче переделывались под офисные или жилые пространства, и в старом, бордовом кирпиче просматривались вставки нового времени — бетон, стальные скобы, пластик и стекло. Здесь не была распространена концепция мега-зданий, больше всего в превалировали высотки и небоскрёбы — шпили полукилометровых зданий устремлялись ввысь, пытаясь достать, кажется, до самых небес.       Ночью в его районе начиналась самая настоящая уличная активность.       И как-то раз это привело к фатальным последствиям. В Городе начался бунт, связанный с долгой невыплатой заработных плат рабочим всех мастей. Бунт был столь яростен, что пострадали от него многие корпорации. Но самое страшное — пострадали и невинные люди. Они попали в этот водоворот, окунувшись в него с головой.       Он не знал, что та ночь станет решающей в его жизни. Около двух часов после полуночи толпа протестующих зашла в его район и начала крушить вообще всё, что только могло попасться им на глаза. Здания и жители не стали исключением. Прилетевший коктейль Молотова в их окно разорвался, и огонь быстро перекинулся с бензиновой смеси на шторы, мебель и... неё.       Она лежала на кровати, мирно сопя. Огонь тут же охватил жилое помещение. Проснувшись от шума и вони дыма, он попытался разглядеть хоть что-то сквозь чёрную дымку. Но не было видно совершенно ничего. Поняв, чем всё грозит, он тут же схватил её, уже бездыханно лежащую, обгоревшую, и вынес на улицу. Помощи ждать было неоткуда. Страховки «Траумы» у них не было, а на социальные службы надеяться было бесполезно. Всё, что он мог — лишь наблюдать за тем, как его мать быстро чахнет от угара и ожогов. Обожено было всё лицо, руки, ноги; она не приходила в сознание.       Лишь к утру приехали первые спасатели. Её забрали уже мёртвую. Прямо с его рук.       После очень скромных и бедных похорон, он решился. Попрощался со своим клубом, оставив за главного своего лучшего товарища в этом Городе — и, взяв в долг, просто скрылся.       В тот день никто не знал, куда он идёт. Да и сам он — тоже...       Дальше всё как будто в тумане. Билет до первого попавшегося же города в списке — Найт-Сити. И долгий перелёт куда-то за границу его сознания. Он был словно под дурманом.       Но он понимал, что смерть близкого тебе существа — дело необратимое. И он бы никогда больше не смог находиться в Городе, где похоронена его мать. Это было бы просто пыткой для него. Поэтому он и решился на столь отчаянный шаг.       Как ему дальше жить он не знал. Знал лишь одно — жизнь испорчена. Всё до самых основ сгнило, сгорело, утоплено.       И ни единой надежды.

II

      Он обожал мятные конфеты. Эта любовь ему прививалась с детства благодаря своему дедушке, который их часто покупал и давал своему внуку в качестве подарка за хорошую оценку в школе или новое диковинное устройство.       Ещё с самого раннего возраста, Тейлз показывал крайне незаурядные интеллектуальные способности. Уже в три года он знал наизусть около десятка рубай Омара Хаяма, самым любимым которым его было:

Мы источник веселья — и скорби рудник. Мы вместилище скверны — и чистый родник. Человек, словно в зеркале мир — многолик. Он ничтожен — и он же безмерно велик!

      Позже оно преследовало всю его сознательную жизнь. Терпя неудачи, одерживая победы, он понимал, что этот мир — просто очередная партия в шахматы. В самую любимую его игру.       В пять лет он впервые сам что-то собрал — небольшой красный кабриолет на жестяных колёсиках. Ещё тогда живые родители всячески поощряли его деятельность, не забывая тщательно следить за соблюдением техники безопасности и не подпуская его к слишком (для маленького ребёнка) сложным инструментам. Однако пыл лисёнка было не так просто унять: он с большим рвением покорял всё новые и новые вершины, развиваясь не по годам, и даже не по часам. Целые дни он проводил в своей комнате, изучая старые советские журналы «Техника — Молодёжи» и «Юный техник», не без помощи купленного на день рождения портативного вычислительного элемента фирмы «Хосака». Хотя, с каждым днём его познание такого тяжёлого и, в какой-то степени, отстранённого от мира технологий языка, как русского, всё возрастало и возрастало.       Когда-то, на заре начала двадцать первого века, советские инженеры убежали далеко вперёд от остального мира, выковав себе победу в технологической гонке тяжёлым пролетарским молотом на красной наковальне Страны Советов (или, как её называли в НСША, «Стране Грёз»), однако старые проблемы никуда и не делись: бесконечная коррупция и жажда власти — характерные пороки для человека на планете Земля образца 2075 года, привели к такому же постепенному запустению и вымиранию, как и в НСША. Когда железный занавес был снят, в мир хлынули тысячи новостных репортажей об уникальной в своём роде мафии, загрязнении окружающей среды и политическими интригами в кулуарах Кремля.       Но Тейлзу эта страна нравилась. Несмотря на яростный протест со стороны родителей, он в душе мечтал переехать туда, и устроить настоящую промышленную революцию. Когда родители ещё были живы, они искренне не понимали, откуда в их маленьком, добром лисёнке столько гнева на страну, в которой он вырос. Ответ был прост: общество. И с каждым годом эта ненависть копилась, копилась и копилась...       СССР всегда славились своей толерантностью ко всем, и в том числе к зверям. Когда-то, в середине пятидесятых, Никита Сергеевич Хрущёв сказал: «Мы будем бороться за каждого. Каждого, кто верит в светлое будущее». И ведь тогда даже ещё толком никто не знал про мобианцев — лишь были первые намёки. Да, то была история... но тенденции сохранились.       В НСША всё было как должно было быть, судя по двойным стандартам власти. Всего лишь два хвоста, шерсть, невысокий рост — и этого уже достаточно, чтобы стать ходячей насмешкой.       Над ним издевались не только одноклассники: когда он уже ослаб от потери родителей в трагической автомобильной катастрофе, на него обратила пристальное внимание группа нео-нацистов, высоких, крепко сложенных подростков, которые довели его до первого на своей памяти психоза.       Это было что-то на уровне гиперреалистичного сна. Где ты не можешь отличить, что является настоящим, а что — ложным. Мозг играет с самим собой же, в удивительную игру под названием «выживание». Защитный рефлекс эскапизма.       Когда реальность меняется на глазах, когда горе обуревает тебя сильнее с каждой секундой, когда собственные демоны пожирают тебя, разрывая на куски мысли и личность... тогда приходит смерть.       Но смерть на Земле образца 2075 года обратить возможно. Таблетки, терапии и реанимационные мероприятия — всё это медленно выводило его из состояния полной деструкции всех жизненных систем организма. Поначалу всем казалось, что столь юный подросток не может просто так потухнуть, как спичка на ветру, — сетовали на генетику, на особенности организма, но никто не хотел признавать простую истину — когда человек (или зверь) оказывается ненужным, забытым и избитым, мозг запускает программу самоуничтожения. Плавную или резкую — всё зависит от факторов, приведших к этой кончине.       Когда он лежал на кровати с опухшим от слёз лицом и смотрел в потолок — он понимал, что на нём ответа не найти. Но стоит ли искать ответ? Какой смысл в этом? Если вся жизнь летит под откос, как скоростной поезд «Токио-Осака», если все, кто тебе был близок — либо сгинули, либо бросили (или были брошены) — какой смысл? В его животе урчали октагоны, феназепам и анальгин — в гротескной смеси, в безумных количествах. Глотая в последний раз жгучий, противный и мерзкий шот водки, он закрывал глаза с простой мыслью: «Хорошо». Хорошо...       Когда его спасал сосед по комнате, проводя первые реанимационные мероприятия, когда за ним прилетела «Траума», когда его бездыханное тело левитировало меж двух миров, прочитывая, словно вожделенный номер техно-журнала, память, всё скакало от русского к английскому языку. И он всё понимал, совершенно всё понимал. Но было уже поздно, и уповать оставалось лишь на простой случай — успеют или нет. Заработает ли остановленное сердце после едкой субстанции эпинефрина, удастся ли спасти мозг, страдающий от гипоксии?       Разговаривая не то с самим собой, не то с Создателем, он приходил к удивительным выводам. Старое открывалось по-новому, и становилось ясно, что это можно было или предотвратить или хотя бы смягчить падение. Почему он этого не сделал? То ли из-за собственной недальновидности и глупости, то ли из-за простого нежелания что-либо делать... но скорее всего — всё сразу.       Здесь, в Стране Грёз, всё становилось на свои места. Яркие звёзды, указывающие путь куда-то далеко в адреса памяти, где всё было построено на желании сколотить нечто сильное и дружественное. Всё самое хорошее, что только бывает в живом, разумном существе, всё остаётся там. Там была защита от радиоактивного Светила, что могло своим ультрафиолетовым свечением разбить тонкие, хрупкие оптоволоконные сети чистых и добрых побуждений.       Ему просто не повезло родиться зверем, — подумал он. Ему не повезло родиться с двумя хвостами. Ему отчаянно не хватало поддержки и тёплых чувств, не обязательно даже любовных. У него не было никаких друзей, были лишь враги и помехи. Была лишь боль от бесконечных потерь. Ему не нравилось создавать что-то, что никому не пригодится. Ему не хотелось быть простым звеном. Ему хотелось быть чем-то большим, чем просто всем ненавистным двухвостым лисом. И от этой горечи неудачи его разрывало на части.       Он, конечно, встречал и хороших парней. Людей, которые не смотрели на его происхождение, а ценили его за поступки и мысли. Но все они быстро рассеивались в волне депрессии бытовухи и вечных неудач. Он сам прекращал с ними общение. И это ещё больше угнетало его. Он прекращал потому, что не мог справиться с какими-то хорошими побуждениями. Мозг видел и хотел видеть лишь плохое — когнитивная ошибка.       Ему рассказал не то Бог, не то он сам, что это всё нормально. Всё происходит так, как должно происходить потому, что другого выхода нет. И с этим надо смириться, продолжать жить дальше и искать что-то по-настоящему хорошее, некий противовес. И он наконец чувствовал силы, что может этот самый противовес создать. Правда, как ему показалось, было слишком поздно...       Однако он пообещал самому себе, что если всё же выберется из крепких объятий Смерти, то он постарается сделать всё, чтобы прийти к своей вожделенной цели — создать нечто по-настоящему хорошее. Настоящее.       Писк. Размеренный бит бытия. Он чувствовал, как еле-еле, но всё же бьётся, его мягкое и ранимое сердце. Как работают эндокринные системы мозга, стараясь вывести кашу из сумбурных мечтаний и в настоящее. Во что-то, что может стать инструментом для покорения мира.       Его всё-таки спасли. Он пробыл в реанимации больше недели, и лишь золотая страховка «Траумы» (которую он получил как приз на одном из инженерных фестивалей) спасала его от холодной, противной улицы Нью-Йорка-Муравейника.       К нему никто не ходил навещать. Оно и понятно — зачем? Все думали, что даже если он и выживет, то ненадолго. Но никто не знал, какой чувственный диалог он провёл там, в межмирье Ада и Рая. К каким выводам он пришёл. И он стал понимать, что делать дальше. Бросить всё то, что осталось — и уезжать. К счастью, бросать почти что ничего не пришлось. Все связи были и так оборваны, родных не стало, школа окончена с золотой медалью... можно было уехать в место, где есть шанс. В Нью-Йорке-Муравейнике его не было — была лишь сплошная националистическая чушь. Здесь относились почти ко всем одинаково — как к дерьму. Стоит ли бороться за такое общество? Да нет конечно!       Поэтому, как только он почувствовал, что всё приходит в норму, он в первый же попавшийся момент просто бросил больницу, бросил медикаменты и, заехав на свою квартиру, он собрал все немногие пожитки, что могли ему пригодиться. Он сходил к ближайшей заправке, купил две канистры бензина и облил ею все помещения. И лишь около выхода, смотря на вонючий бензиновый след и держа отцовскую зажигалку в руках, он думал — стоит или нет? Пожалуй, не стоит. Да, он всё бросает, но это место ещё может пригодиться. Кто знает, куда его заведёт судьба? Поэтому, оставив свою крамольную затею, он просто взял вещи и закрыл за собой дверь.       Первым же такси он уехал в аэропорт, на оставшиеся деньги купил билет. Найт-Сити. Город возможностей и мечт, — так его везде называли. Именно там он и решился попытать судьбу во второй раз, в надежде изменить всё раз и навсегда.       Сидя в просторном самолёте, он смотрел на своё собственное отражение в иллюминаторе. В голове почему-то пронёсся старая рубая, которую он так любил в детстве. Он и сам нащупывал эти грани — безумие и прагматизм, любовь и ненависть. И он понимал, что такое есть у каждого. Не важно, зверь это или человек. В этом плане они все были одинаковы, и те старые строки можно было отнести сразу к двум кастам. Это наводило на определённые мысли о схожести, что вызывало небольшой диссонанс.       И всё же. Отчего же человек столь многолик? Почему оно относится и к зверям? Как вообще вышло такое вселенское сходство? Ведь это, на самом деле дар — найти очень похожего на тебя мыслями существо. Однако, это также и проклятие — ведь пороки те же. Это показывает и история, которая, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Всё уже совершено. Осталось лишь играть теми картами, которые у тебя есть.       Он летел в Найт-Сити. С надеждой на лучшую жизнь.