Голос из глубины

      Драконьи горы, через которые шел торговый путь в столицу орков, Хай Лин, считались территорией Далтора, но вожди Самархана больше никогда не посягали на целостность королевства. Далторские гарнизоны стояли уже за горами, вдоль речной границы и у развилки торговых дорог, пропуская всех путников, кто мог предъявить королевские бумаги. Почти два века назад два государства заключили мирное соглашение, по которому самарханцам разрешалось добывать руду, камни и шепот пепла в неприветливых Драконьих горах. В Хай Лине, в посольстве при королевском дворе, было организовано целое представительство сборщиков пошлин из Далтора, которых местные прозвали «хан-бар». Хан-бар выдавали грамоты, заверенные двумя печатями, чтобы торговцы и рудокопы могли беспрепятственно ходить в горы. То же держали и в Ньольме: хочешь ехать через горы, заплати хан-бар, а затем предъяви бумагу на заставе в предгорье. Но так как среди людей, в большинстве своем населявших Ньольм и почти весь Далтор, магов земли водилось крайне мало, а от еще более редких магов огня толку всегда бывало больше в армии, чем в каменоломнях и рудниках, в горах работали в основном орки — выносливые, крепкие, привыкшие к трудностям. Правда, встретить их в пути означало найти четырёхлистный клевер, если бы только орки могли так же приносить удачу. Назар за свои двадцать зим путешествовал немного и магов, как и орков, видал лишь мельком. В Ньольме орки работали в охране или на лесопилке, а маги все — в казармах, и не в последних чинах. Джейд рассказывала ему, что и сама наполовину орка, по бабке, от которой Назару и досталась эта старая книга. Вот уже восемь дней пути, а Назар до сих пор не понял, как ее открыть, и не знал, что таится внутри.       Риан к нему больше не лез, да и если бы полез, получил бы в свои бледные глазки, несмотря даже на то, что по сути своей являлся для Назара временным господином. Хиссама он почему-то так не доставал. Может, побаивался — Назар и сам следил за везарийцем с опаской, улучая подходящий момент, чтобы узнать о нем хоть что-то. Неизвестность все так же давила на него, и с каждым днем книга в наплечном мешке будто становилась тяжелее вместе с сердцем в груди. Отчаянно хотелось вернуться и броситься искать Джейд, ведь раз Орден Затмения до нее добрался, значит, им и от нее что-то нужно. А, может, им нужно, чтобы она с помощью мысленной связи привела ищеек прямо к Назару? Тогда хорошо, что он бежал в горы, — здесь затеряться проще простого. Главное только не помереть.       — Сто-ой, — скомандовал Риан, поднимая кулак над головой, и процессия затормозила. Смешно звучал его слабенький голос, такой же бледный, как и все остальное, и почему-то бесивший Назара своим командным тоном. — Башни-близнецы Ихэр-хан впереди!       Башни-близнецы, отмечавшие близкий конец Далторских владений, встречали каждого, кто сумеет дотащиться в такую глушь, одинаково — молчаливым унынием. Но до пограничного гарнизона, судя по карте, оставалось еще два дня пути, а лошади, как и люди, сильно вымотались, поэтому было решено провести здесь остаток дня и ночь, чтобы как следует восполнить силы. Одна башня стояла у обочины, вторая же возвышалась ровно напротив, отрезанная от сестры бурлящим горным ручьём, провожавшим путников вдоль дороги. Через ручей шел соединительный мост из драконьего камня, такой же черный, как и башни, — напоминание иным и светлым о том, что магия способна не только разрушать, но и строить. Назар помнил истории из школьных уроков о кровопролитной войне, а затем и восстании, о том, как бежавшие маги укрылись в горах и копили силы, чтобы отвоевать у Дигейна Кровоборца свою свободу. Ихэр-хан как раз и есть один из памятников их победы, служившие теперь пристанищем для путников, что, впрочем, не делало башни безопасными.       На разведку отправили троих из охраны, включая Хиссама. Назар спешился, привязал кобылу к повозке, снял с плеча лук и бросил сумку и колчан на землю, опустившись рядом. Делал вид, что готовит стрелы, что было отчасти правдой — мало ли, кто мог поджидать в заброшенных башнях, — но сам незаметно положил руки на каменистую дорогу и «прислушался». Эш, конечно, крутился рядом, то и дело порываясь лизать ему лицо, но Назару все же удалось сосредоточиться на своих ощущениях и поймать, словно тонкую атласную ленту на ветру, легкое, почти невесомое знание. Он будто бы вел диалог с драконьим камнем, посылая бессловесные вопросы туда, куда ушел Хиссам. И вот теперь он его слышал. Камень отвечал ему.       Назар выпрямился, сложил лук с колчаном в повозку, сумку прикрепил к упряжи и вздохнул с облегчением — в башнях никого, кроме троих охранников, не было. ***       Уже много позже, когда все пообедали тем, у кого что имелось, напоили и накормили своих лошадей и разместились в башнях, — охрана и прислуга в той, что ближе к дороге, а торговцы в соседней, что примыкала к скале, выставив повозки по дуге перед входом, — Назар снова решил отойти подальше от лагеря и испытать силы на книге. Сам он расположился на другой стороне от реки, на возвышении у скалы, в которую упиралась стена второй башни. Ему не нравилось быть среди большого количества людей и слушать их пустой треп — мысли разбегались. А уж рядом с Рианом находиться стало просто невозможно: то, что его гадкий рот выдал той ночью, не шло у Назара из головы. Зря он ему тогда доверился, поддался слабости в поисках чужого тепла. Разве можно кому-то вот так просто желать смерти? Разве можно желать человеку еще большего горя, чем то, что ему еще не удалось до конца пережить? Назар много думал, вспоминая отца. Старик Ивар, выслушивая его жалобы на городских мальчишек, достававших Назара по юности, всегда отвечал: «Не было бы зла, да зависть нанесла». Так он объяснял чужое излишнее внимание, но каждый раз брал с Назара слово, что тот не будет делать плохого в ответ. Много же времени прошло, прежде чем Назар понял: тьма проникает в сердце, стоит только поддаться темным мыслям и позволить ей овладеть тобой. И испуганного зверя можно успокоить, одинокого — приручить, слабого — выходить. А можно ли лаской и добрым словом излечить чужое сердце от тьмы? Этого Назар не знал, но иногда хотел верить, что возможно. Только если рот заткнуть, чтобы гадости из него больше не слышать — уж слишком болезненно они отзывались теперь на душе.       — Эй, пастух, — окликнул Назара возница Матиас, крепкий коренастый парень примерно одного с ним возраста. — Слышал, чего охранники нашли?       Матиас выглядел дружелюбным и простым, и Эш на него никогда особо враждебно не реагировал, поэтому Назар решил поддержать разговор. В дороге многим было скучно, поэтому то и дело чесали языками про девушек, попойки, сплетни из столицы. Охранники обсуждали умелых кузнецов, торговцы — свои сделки, а Назару рта со всеми подряд открывать не хотелось. Того же придерживался и Хиссам: ехал молча, глядел по сторонам, старательно отрабатывал свою плату за охрану. Матиас, который вел повозки Риана, порывался говорить то с одним, то с другим, но уже на второй день пути намотал на ус и теперь если не с ними, то сам с собой болтал, заставляя Назара и Хиссама, ехавших по обе стороны от него, невольно слушать всякие байки.       — Ну и что они нашли? — Назар, конечно, готовился узнать очередную небылицу. — Скелет единорога? Хвост дракона?       — Смеешься! — хохотнул тот. — Бери круче! Такое тебе точно понравится! Горячий источник прямо у вершины второй башни. Поднимаешься по крутой лестнице до смотровой площадки, там еще мостик, по нему — на плато, идешь много шагов вперед, вдоль скалы и увидишь, не вру, каменную купель! Рукотворную, сам бы не поверил, если б не помылся в ней! Неужто эти маги и горы способны двигать?       — А ты разве не видел магии? — фыркнул в ответ Назар. — Способны, значит, и не только, раз за это их раньше в темницы сажали.       После преследования и освобождения стало рождаться меньше магов, словно пролитая иная кровь не желала возвращаться к людям и нелюдям. Тех, кто обладал силами иной природы, ценить стали выше, хотя и опасались тоже. При церкви Создателя сохранили небольшой институт лайтенов, стражей, что могли запечатывать магию за особо тяжкие преступления или же по воле самого обладателя. Назар, конечно, поначалу думал пойти к ним, но отмел эту мысль, когда потерял отца. Возвращаться к прежней жизни теперь не имело смысла, а вот выяснить, кто его родители, что за орден охотился за матерью и как помочь теперь Джейд, становилось навязчивой идеей. Но Назару требовалось время, чтобы осмыслить новые силы и спрятаться на время от возможных преследователей.       — Иди, чего сидишь! — Матиас хлопнул Назара по плечу, кивнув на башню. — Там сейчас охрана из тех, кто не в дозоре, своими дубинами трясет. Все представление пропустишь!       — А ты тогда чего не там?       — Так не мне ж тот везариец в душу запал!       Матиас, уходя обратно в башню, откуда слышались веселые голоса других путников, смеялся так громко и заливисто, что Назар почувствовал, как запылали щеки. Так вот, что он подумал? И с чего бы это?       — Смотришь на него и смотришь, глаз оторвать не можешь! Иди-иди, пастушок! — кричал Матиас. — Я так свою Изабеллу охмурил, на купаниях вся душа наружу, сразу ясно, что к чему!       Назар даже возразить не успел, как тот уже отдалился. Ну, хоть какая-то польза от болтуна будет. Дождавшись, пока возница пройдет через мост и исчезнет внутри другой башни, что стояла у дороги, Назар взял книгу, обернув ее льняным полотенцем, и отправился к источнику, оставив Эша дремать у костра на берегу. Правда, пришлось пройти через внутреннее помещение башни до винтовой лестницы, шедшей наверх. Там за довольно крепким на вид столом собрались торговцы за игральными костями и картами, пусть несколько факелов едва давали свет, Назар все же вскользь ухватил глазами светлую макушку Риана, а следом и взгляд его поймал, но ничего ему не сказал. Риан не отвернулся в этот раз. Смотрел до тех пор, пока Назар не скрылся за поворотом лестницы, уходящей вверх.       Наверху все было именно так, как и описал Матиас: вместо одной из бойниц в башне были сделаны узкий проход и мостик, по которому Назар вышел на широкое, поросшее узловатыми соснами плато. Подернутого сумерками неба над головой было достаточно, чтобы не оступиться, а дальше он пошел на звук голосов, среди которых вскоре услышал и легкое шипение воды, и несколько шагов спустя различил свет от факелов на высоких держателях и жаровен, устроенных по всем сторонам купели, видимо, кем-то древним.       — Пастух! — окликнул его кто-то из охранников, едва Назар вышел из деревьев. — Ты несешь нам бражки?       — Я мыться пришел. За пойлом сами сходите.       Несмотря на резкий ответ, охранники одобрительно засмеялись, замечая, что мыться тут — почти что принимать королевские ванны, не хватает лишь везарийских масел и душистого лимонного мыла.       — Слышишь, везариец? Какой же ты везариец без мыла?       Сидевший в углу большой квадратной купели, откинув голову назад и широко разведя руки, Хиссам даже не шелохнулся. Вокруг него словно была такая же аура, какую Назар знал с детства: смеялись, подтрунивали, будто он не человек, а диковинный зверь. Но, в отличие от Назара, к Хиссаму близко не подходили, да и Назар бы сам не рискнул в другой ситуации — кулаки у чужака были такие, что под них впору наковальню подставлять. Назар разделся, переложил книгу под рубаху и ступил в воду. Пахла она странно, будто драконья отрыжка, но ощущалась, как если бы Назару приготовили королевскую ванну из парного молока. Каково оно на самом деле, разумеется, он знать не мог, но живо себе представил.       Все затекшие мышцы быстро расслабились, тело наполнилось приятной истомой. Отблески огней, танцевавшие в водной ряби, настраивали разум на умиротворяющий лад. Назар сел подальше от громкой компании и поближе к Хиссаму, наслаждаясь тем, как горячая вода вытягивает из рук и ног всю усталость вместе с плохими мыслями. Однако он не забыл об истинной цели своего визита — если бы не это, искупаться можно и в горной речке внизу, прямо под мостом. Он украдкой разглядывал бугры мышц, силясь различить что-то на плече Хиссама, но взгляд зацепился за незнакомые надписи на его груди, как две дорожки, бежавшие по обеим ее сторонам и уходившие вдоль живота под воду.       — Это э́линос, — пробасил Хиссам. — Мои предки говорили на нем.       — И что означают эти надписи? — не удержался Назар, придвигаясь ближе.       Хиссам смерил его взглядом, будто оценивая, ненадолго задержавшись на груди, заставив Назара мгновенно пожалеть о том, что он никогда не снимал свой амулет. Он уже приготовился отвечать на вопрос, откуда у простого пастуха девичья побрякушка, но Хиссам, помолчав, продолжил:       — Линия слева означает семью — что я сын своего отца, а мой отец — сын моего деда, а мой дед — сын моего прадеда. Здесь все имена линии отца из тех, какие помнит мой род. Все мы носим разные имена, но значение схоже.       — Какое?       Вода мерно бурлила, нагреваясь от воздуха, проходящего сквозь нее из горы на поверхность, Хиссам же дышал ровно и спокойно, поглядывая из-под полуопущенных век, и Назару вдруг стало очень любопытно.       — Мое имя значит «Клинок».       — Очень подходит для охранника, — улыбнулся Назар, вспоминая такой же странный, как и его хозяин, изогнутый килич. На левом плече клейма у везарийца не было, и это обрадовало. Оставалось проверить правое плечо, потому что у мертвеца из сундука клеймо находилось именно справа. Назар рассеянно разглядывал смуглую кожу и сам не заметил, как уже сидел совсем рядом, так, что если бы Хиссам захотел, мог бы обнять его левой рукой, лежавшей на бортике, или же резко надавить ему на затылок, чтобы держать под водой до тех пор, пока не захлебнется. Но испугался Назар чуть позже, когда Хиссам поднял голову, уставился ему прямо в глаза и произнес:       — А твое означает «посвященный Создателю». Ты тоже везариец. Не по рождению, а по происхождению.       В голосе не звучало ни намека на вопрос.       — Что?! — Назар резко подскочил, распрямившись, как сжатая пружина, и обдав Хиссама горячими брызгами. Сердце заколотилось как бешеное.       — Искушаешь меня? — Хиссам блеснул темными глазами, глядя на Назара снизу вверх, точнее, на его живот и ниже — совсем не по-товарищески близко у своего лица. Назару, прежде никогда не смущавшемуся мужской компании, в отличие от женской, вдруг захотелось прикрыться, но его остановили. — Или показываешь, что принял смирение Создателя?       Назар вылетел из купели, как пробка из бутылки с перебродившим вином. Странное дело, вдруг ему стало и жарко, и неспокойно, так что находиться подле Хиссама он больше не мог. Только одно успокаивало: метки на другом плече тоже не обнаружилось, хотя теперь его присутствие будет волнующим уже по другой, еще более непонятной причине.       — Вот видишь, как наш везариец без мыла людей пугает! — хохотали остальные вслед убегающему Назару, успевшему лишь наскоро обтереться и кое-как натянуть вещи обратно.       Он сунул книгу за пояс и направился дальше от купели, в противоположную от башен сторону, пока не оказался отгорожен от голосов деревьями и выступающими скалами. Удача, что Хиссам за ним не пошел, но все равно пришлось торчать в темном лесу до тех пор, пока источник не опустел. Назар слушал землю руками, впав в подобие медитации, он слышал не слишком далеко, но достаточно, когда сосредотачивался на конкретном месте и «звал» камни. Правда, как оказалось, сил это отнимало довольно много, и Назар быстро оставил свое занятие, переключившись на книгу. Ее он пытался звать так же, положив сверху руки, произносил разные имена, прикладывал к амулету, даже дышал на нее, но книга была глуха. В расстроенных чувствах, совсем уставший и замерзший, Назар побрел обратно в лагерь, когда на небе уже давно сияли звезды. Постоял немного у безлюдных купален, размышляя, что бы сделал Хиссам, не убеги Назар, сверкая пятками, от правды, которую тот озвучил. Или он не поэтому убежал? Все перемешалось в его мыслях, сердце снова забилось быстрее, и Назар, входя на темную смотровую площадку башни, не заметил, как из-за угла к нему подскочили, схватив за плечи, и прижали к холодной каменной стене.       — Нагулялся?! — прошипел Риан, от которого пахнуло чем-то медовым и крепким. — Где ты был так долго? Только не говори мне, что опять ходил читать свою дурацкую книгу. Ночью никто не читает! Я все видел, эти ваши брачные игры. То совместная охота, теперь купания!       — А тебе какое дело, где я был? — Назар мог бы отшвырнуть его прямо сейчас, даже почувствовал, как дрожит камень под ладонями, но сдержался. Может, Риан извиниться пришел, хотя в такие сказки верить было бы очень наивно.       Риан мотнул головой, и капюшон, прятавший его пшеничные волосы, сполз на затылок, открыв бледный лоб и большие, почти бесцветные глаза. Он смотрел на Назара, продолжая прижимать его к стене, и с каждым мгновением хмурая складка меж светлых бровей разглаживалась, превращая его из колючего купеческого сына в трогательного одинокого торговца в спальной рубашке. Назар медленно обхватил его холодные, тонкие запястья и спросил:       — Так чего тебе от меня надо, Риан?       Вместо ответа Риан издал очень странный звук, как всхлип, и прижался к Назару губами. На вкус это и правда было похоже на мед, а по ощущениям — на пойло, что кружит голову всего лишь каплей. Назар никогда еще ни с кем не целовался. Он вообще считал, что поцелуи — это для женщин и детей. И умирающих отцов. Но теперь, стоя под звездным небом наедине с человеком, которого он первым не поцеловал бы никогда в жизни, Назар растерялся. Он и подумать не мог, что Риан вытворит такое! Даже на мгновение показалось, будто это его новая издевка, но Риан так прижимался к нему, так дрожал и вздыхал, шумно втягивая воздух носом, что Назар не заметил, как пересек какую-то тонкую грань и начал ему отвечать. Вот что ведьма говорила, для чего еще язык нужен! И каким же сладким, горячим и волнующим был этот поцелуй!       Почувствовав, как закололо в кончиках пальцев, Назар пробрался ими под плащ Риана и стал щупать его везде, где получалось: сначала под рубахой, потом ниже, до широкого ремня, перехватывавшего тонкую, почти девичью талию. Потом спустился еще ниже, устроив ладони на узких бедрах, и вот тогда Риан нетерпеливо застонал, приникая уже не только ртом, но и всем своим естеством, и пробираясь тонкими прохладными пальцами ему под рубашку. От неожиданности Назар дернулся, и книга из-за пазухи вывалилась на каменные плиты под ногами. Туда же опустились и они с Рианом.       — Ты глупый, ты слепой, глухой ты баранище!       Кажется, Риан плакал, стуча кулаками по груди Назара, — его щеки точно были мокрые. Сначала Назару подумалось, что он просто перепил от излишнего напряжения в тяжелой дороге, и надо немного подержать его в своих объятиях, чтобы успокоился. Но Риан продолжал крыть его всеми возможными словами, некоторые из которых Назар слышал только от самых отъявленных пьяниц.       — Ненавижу тебя! — всхлипывал Риан прямо над ухом, пока Назар, устроив на своих коленях, сжимал его в объятиях. — Как же я тебя ненавижу! Ты же тоже ненавидишь меня, скажи мне это, Назар!       — Почему я должен это говорить? — Назар гладил его по рассыпавшимся волосам и чувствовал себя странно, словно они с той ночи, когда умер отец, обменялись ролями, и теперь был черед Назара утешать друга. Но друга ли? В груди, в членах, во всем теле поднималась странная волна энергии, какую раньше он не ощущал. — Зачем мне врать тебе?       — Затем, — срывающимся шепотом отвечал Риан ему на ухо, — что я тебе врал. А ты! Ты! За все мои выходки, за все слова, ты ни разу меня не ударил, ни разу не оскорбил. Я не мог, понимаешь? Понимаешь меня? Конечно, ты не поймешь, твой старик тебя очень любил, всегда любил, ты не знаешь, каково это — быть мной, никто не знает!       — Ты тоже не можешь знать, каково сейчас мне. Я совру тебе, если скажу, что меня не задевали твои слова. За последние дни я потерял, сколько за всю жизнь не терял. И что же я обрёл взамен…       Риан наконец отстранился, все так же сидя верхом на коленях Назара, вытер нос рукавом и уперся в него пронзительным взглядом, и на этот раз его глаза выражали столько, что говорить уже было не обязательно. Но он сказал, взяв в ладони лицо Назара, всего одно такое важное и долгожданное за все эти годы слово, и то не целиком, потому что оно тут же потонуло в новом поцелуе.