Дон Вонгола

За окном дорогой чёрной машины быстро сменяли друг друга пейзажи сицилийских улочек. Занзас видел их тысячи раз, мог ориентироваться в них вслепую и знал наизусть каждый поворот и каждый тупик. Но делать было особо нечего, поэтому он, ёрзая на заднем сидении автомобиля, продолжал смотреть в окно, пока его пальцы теребили край бордового шарфа. Ему было интересно, но отчего-то он нервничал. Возможно, причиной тому была взращённая в трущобах Палермо недоверчивость. Всё-таки Восьмая была ему абсолютно чужой женщиной — они впервые встретились лишь вчера вечером, и у них состоялось лишь два личных диалога, а сейчас она уже куда-то его везёт, пусть и по его собственной просьбе. Это слишком быстрое развитие событий. Конечно, донна не вызывала в нём подозрений. Напротив, она казалась женщиной честной, прямой и порядочной. Но в памяти всё ещё жил образ Валентино, могущего запутать и усыпить бдительность кого угодно. Лучше уж держать дистанцию и узнать сначала, что за человек перед тобой, а уж потом решать — доверять ему или нет. Также на создание нервной атмосферы влияло состояние самой женщины, которая сохраняла давящее молчание. Она то и дело перекидывала одну ногу на другую, нетерпеливо ёрзала и отбивала пальцами с коротко стриженными ногтями дробь по спинке водительского сидения. Порой она тяжко вздыхала, а между её бровями залегла строгая и напряжённая складка. Кажется, Восьмая сильно нервничала, но в чём была причина её беспокойства — оставалось загадкой. Больше инстинктивно, нежели осознанно, Занзас положил руку на её колено, пытаясь привлечь её внимание. Женщина встрепенулась и посмотрела на него с немым вопросом, но не сурово. Кажется, её не разозлило то, что ребёнок привлёк её внимание. — С вами всё в порядке? — спросил он. — Вам нехорошо? Вы сильно нервничаете. Её взгляд стал чуть мрачнее, но, видимо, не из-за вопросов. Интересно, о чём она в этот момент думала? — Ты прав, юноша, — согласилась она. — Мне нехорошо. Но беспокоиться не стоит. Это связано уже с моими личными причинами волноваться. Ненавижу ездить на задних сидениях, — пояснила она. — Почему так? — проявил любопытство мальчик. — Трудно объяснить определённо, чтобы ты понял, — пожала она плечами. — Представь, что тебя изолировали под стеклянным колпаком. Вокруг тебя всё так же кипит жизнь, но сам ты не можешь повлиять на происходящее. Твоей жизнью могут распорядиться, как хотят, а ты лишён возможности что-то предпринять, взять ситуацию в свои руки, ты лишён контроля, — обрисовала женщина. — Примерно то же чувствую я, когда еду на заднем сидении. — Почему же вы тогда не сели на переднее? — полюбопытствовал Занзас. — Причуды светского общества и обязательства, вменённые статусом, — пояснила Даниэла. — Так положено, это демонстрирует твоё место в иерархии. А так же направлено на то, что если завяжется перестрелка, можно укрыться, пока сидящие спереди водитель и охранник защищают. Проще говоря, перестраховка, — сказала она, закатив глаза. — Хотя, лично мне куда проще контролировать ситуацию и защищать себя самостоятельно. — Не стоит беспокоиться, донна, — обратился к ней занимающий место штурмана охранник. — Мы справимся с возложенной на нас задачей, вы можете полностью нам довериться. Мы не подведём. — Я не сомневаюсь в вас, — мягко уверила их Даниэла. — Вы люди проверенные, работающие тут уже не одно десятилетие. И всё же, не могу чувствовать себя комфортно, пока не принадлежу сама себе. — Вас понять можно, но поймите и нас, донна, — обратил на себя внимание водитель. — Подобные слова от вас звучат обидно. Создаётся ощущение, что вы заранее записали нас в предатели. — Поверь мне, милый Беппе, — усмехнулась женщина. — Если бы я подозревала вас в предательстве, то вы бы не занимались моей безопасностью, а кормили бы рыб на дне Тирренского моря. — Весьма любезно, — ответил ей тем же тоном водитель, который, судя по всему, ничуть не обиделся на данное заявление. — Наверное, после посещения монастыря нам стоит прогуляться по городу, что скажешь? — спросила она у Занзаса. — Было бы неплохо, — признался парнишка. Слегка поразмыслив, всё же решил спросить: — А что за монастырь мы посетим? — Почему тебя это вдруг заинтересовало? — вернула вопрос Даниэла. — Подумываешь о запасном варианте на случай, если с мирской жизнью не сложится? Вынуждена предупредить — монастырь женский, — усмехнулась она. — Просто интересно, — ответил Занзас, уточнив: — Вы сказали, что хотите сделать пожертвования. Разве для этого обязательно ехать лично? Это место какое-то особенное? — Догадливый, — снова усмехнулась она. — Это в самом деле уникальное место. — Просветите? Любопытно узнать, — попросил мальчик. — Что в нём такого необычного? — Не беспокойся, в Катакомбы капуцинов* я тебя не поведу, — уверила его женщина, но при взгляде на его удивлённое лицо вздохнула: — Никогда не слышал? — Не доводилось, — честно признался ребёнок. — В прошлом мне было не до святых мест. — Ясно, — произнесла Восьмая и пояснила: — Есть в Палермо такое чудное местечко, как Монастырь капуцинов. В его крипте расположено довольно своеобразное кладбище, которое частенько привлекает внимание местных и туристов. — А что интересного может быть в кладбище? — изумился Занзас. — Поверь, видел бы ты его, понял бы, — как-то странно усмехнулась женщина. — Такие места всегда привлекали любителей пощекотать нервы. Так же оно интересует исследователей истории и культуры. — Что же там? — проявил ещё большее любопытство Занзас, чуть поёрзав на месте. — Я так понимаю, про египетские мумии тоже не слышал? — уточнила она. — Слышал, — обиженно насупился ребёнок. — Не нужно считать меня глупым. — И в мыслях не было, — уверила Даниэла. — Не знать чего-то — абсолютно нормально, лишь Богу известно всё, — почти повторила она слова Энрико. — Поверь мне, юноша, образованность, эрудированность и начитанность — вовсе не признаки ума. — Но как же? — удивился мальчик. — Разве быть умным не значит много знать? Ведь в этом смысл. — Прощу твоей молодости наивность, — тепло улыбнулась Даниэла. — Поверь, информированность человека во многих вещах не показывает его интеллект. Он может быть способен заучить монолог Гамлета в оригинале наизусть и воспроизвести в любое время по желанию, исполнив без запиночки, но так и остаться полнейшим глупцом. — И как же тогда определить? — запутался Занзас. — Я всегда считал, что умны те, кто получил хорошее образование, много читал и может о многом рассказать. Ведь в этом смысл! — мальчик впервые за разговор отбросил серьёзность и хмурый вид с лица, позволив себе проявить эмоции. Образование было ему недоступно, оттого чудилось привилегией тех, кто достоин. А раз они достойны, значит и все поголовно умны, иначе, если они глупы, то почему достойны они, а не сам Занзас? — Так почему вы считаете, что это неважно? В чём тогда вообще смысл образования? — Тише-тише, — она улыбнулась снисходительно, но тепло. Как опытная учительница, объясняющая очевидные вещи нерадивому школьнику. — Ты меня не так понял, видимо. Я вовсе не обесцениваю роль образование, и в самом деле приятней вести диалог с людьми, располагающими большим багажом знаний. Но только одна лишь информированность не может выступать критерием. Запомни, главное — ни сколько ты знаешь, а как ты можешь свои знания на практике применить. И когда доходит до дела, многие из тех, кто казался невероятно умным, попросту не знают, как действовать. Теряются, суетятся, забывают всё, что знали, или же попросту понимают, что на самом деле сами они ничего и не знали никогда вовсе, а все их красивые слова и высокопарные рассуждения — лишь напускное, то, что они когда-то подглядели у других и приняли за своё, не поняв сути, — объяснила женщина. Мальчик отвернулся к окну, обдумывая сказанное. Он чувствовал, что окончательно потерял связь и запутался в рассуждениях донны. А ещё он почувствовал, как та картинка мира, которую он рисовал себе годами, внезапно начала тускнеть, блекнуть и рваться. И ему это определённо не понравилось. — Этого не может быть, — заявил он угрюмо. — Я не верю. Зачем тогда вообще что-то изучать, если всё равно дураком останешься? Или зачем тратить время и силы на обучение дураков, если есть те, кто умнее? Я не понимаю, — честно признался он, вперив в женщину взгляд полный смесью упрямства, досады и странной мольбы. Если уже среди всех этих избранных, по словам донны, столько дураков, то не лучше было бы отдать эти знания другим? Тем, кто в самом деле их стоит. — Я ничего не понимаю! — Это до первого светского приёма, — фыркнула в ответ Даниэла. — Главное, доживи до этого, тогда на практике, своими глазами увидишь то, что я пытаюсь тебе донести. Поверь, всё сразу на место встанет. Пока что ты даже не представляешь, общество каких болванов иногда приходится терпеть, — она брезгливо поджала губы, видимо, вспоминая конкретные примеры. — И знаешь, скажу тебе так: не води дружбы с дураком, а от образованного дурака беги, не оглядываясь. — А в чём разница? — флегматично поинтересовался Занзас. — Ну, первый тебя просто по глупости подставит, а второй перед этим ещё и мозги тебе китайскими палочками выест, — ответила женщина, и её губы изогнула сардоническая ухмылка. — Простите, что приходится прерывать вашу дискуссию, донна, — обратил на себя внимание охранник и оповестил: — Мы уже на месте. — Замечательно, а то я уже начала задыхаться в салоне, — потянулась Восьмая, разминая спину. Они дождались, пока машина остановится недалеко от холма, на вершине которого располагался монастырь. Занзасу удалось разглядеть его крышу: ничего особенного — простые терракотовые купола. Судя по их виду, здание было достаточно старым и хранило память о многих исторических событиях. Водитель и охранник покинули свои места, чтобы помочь выйти из машины Восьмой и её внуку. Мальчик ощущал себя странно, когда ему галантно подали руку, чтобы помочь спуститься на землю. Такой элемент вежливости выглядел непривычно и чувствовался излишним, ведь мальчик и сам мог спокойно выйти из салона. Водитель закурил, оставшись у машины. Охранник же сопровождал членов семьи Вонгола до самого монастыря. На счастье, донна не стала брать внука за руку, рассудив, что тот может пойти и сам, не потерявшись по дороге где-нибудь в кустах. Хотя охранник и бдел за каждым шагом мальчика. Занзаса его взгляд порядком раздражал, но сложно было понять, чем конкретно: топорной попыткой телохранителя удовлетворить своё любопытство и рассмотреть новенького во всех подробностях, или отношением к Занзасу, как к ребёнку, за которым нужен глаз да глаз. Уж чему-чему, но самостоятельности мальчик был научен чуть ли не с пелёнок. Особо рассчитывать было не на кого, поэтому пришлось выучиться справляться со всем самому. Поэтому его ужасно злило, когда к нему относились как к беспомощному котёнку. — Остынь, — вполголоса обратилась к нему Даниэла. — Твоё пламя не должно вырываться наружу при малейшем эмоциональном колебании. Так ты минимум привлечёшь нежелательное внимание. — Простите, оно само, — стыдливо оправдался парнишка. — Я понимаю, — мягко кивнула Восьмая. — В твоём возрасте совладать и с обычным пламенем-то трудно. — А моё разве необычное? — удивился Занзас. — Мой сын рассказывал тебе хоть что-нибудь о пламени? — осведомилась Даниэла. — Нет, — тихо и смущённо ответил мальчик, не без грусти осознав, что с отцом он практически не разговаривал. Да и не видел дона Тимотео со вчерашнего вечера. Внутри что-то сжалось от лёгкой обиды. Странно, что папа не захотел провести больше времени с ним. Он попытался успокоить себя, что дон сильнейшей мафиозной семьи просто занят, но неприятный осадок всё равно внутри остался. — Мы почти не разговаривали. — Не печалься, — успокоила его женщина, услышав нотки тоски в детском голосе. — Ты и сам должен понимать, что у Крёстного Отца много дел, и он просто не может себе позволить лишний раз отвлечься. Но могу тебя уверить, вы ещё проведёте много времени вместе. Мой Тео никогда не забывает о своих близких и всегда проводит с ними свободное время, — с теплотой в голосе сказала она. — Что ж, в таком случае, я просвещу тебя по пламени, но чуточку позже. Сейчас лучше эту тему не трогать. — Понял, — твёрдо кивнул Занзас. Они поднимались по пологому склону, подходя всё ближе к монастырю. Теперь его можно было разглядеть лучше. Правда, разглядывать там было и нечего. Монастырь представлял собой обычное, давно не реставрированное здание, с каменными серыми стенами, подзаросшими плющом и мхом. В некоторых местах с его стен слетала каменная крошка. Занзас заметил, что это наблюдалось чаще там, где можно было увидеть следы от пуль или более крупных снарядов. Наверное, последствия войны. Хотя, по-прежнему было странным, что городские власти не озаботились восстановлением этого памятника истории. За каменной оградой мальчику удалось разглядеть сад, что рос при монастыре. Взгляд зацепился за виноградные лозы, что как змеи обвились вокруг опор. Из-под крупных листьев на солнце блестели чёрным глянцем грозди винограда. Ягоды на них были настолько спелыми и сочными, что, казалось, осыпятся от любого ветерка, а кисти были настолько крупные, что лоза гнулась под их весом. Отчего-то их сладость явственно почувствовалась на языке. Захотелось попробовать хотя бы одну из этих ягод. Сицилия славилась своими виноградниками и винодельнями. На Палермо многие фермеры занимались именно выращиванием винограда, так что Занзас видел его довольно часто. И никогда не мог отказать себе в удовольствии, проходя мимо очередной лозы, отщипнуть от грозди парочку виноградин. Иногда ему казалось, что он перепробовал уже ягоды всех сортов в самых разных стадиях: от незрелых и кислых до переспелых, сладких и уже чуть забродивших. Однажды даже наткнулся на виноградную кисть, которую, видимо, пропустили, когда убирали урожай, и она осталась висеть до зимы. Синие ягоды были заметно побиты морозом и сморщены, но мальчик всё же решился её сорвать, чтобы попробовать. Оказалось, холод сделал её слаще, придав необычный, но неповторимый, особенный вкус. Занзас увидел, как к гроздьям подходят женщины в одеждах монахинь и какие-то девочки. Наверное, при монастыре есть школа, и это её ученицы. Как раз сегодня они собирают урожай. Мальчик бросил беглый взгляд на сосредоточенную Даниэлу, которая шла рядом. Он помнил своё обещание находиться рядом с ней и не хотел подводить её доверие. Но ему ведь позволят прогуляться по саду? Уж слишком велик был соблазн урвать хотя бы ягодку. — И не мечтай, — внезапно обернулась к нему женщина, нахмурив брови. Занзас даже растерялся, настолько она застала его врасплох. Но как она вообще догадалась, о чём он думал? Она мысли читает? — Я вижу те влюблённые взгляды, которые ты на чужой виноград кидаешь. Стащить вздумал? — сурово поинтересовалась она. — И в мыслях не было, — соврал мальчик. — Кого обмануть пытаешься? — хмыкнула донна. — Значит, запомни: в нашем мире нет места воровству. Мне абсолютно наплевать, как ты жил до этого и чем промышлял. Сейчас ты член нашей семьи, так что забудь своё прошлое. Ты сам назвал себя наследником, так веди себя соответствующе. Увижу, услышу, узнаю, что ты кого-то обворовал, и самолично тебя выпорю так, что ещё неделю сесть нормально не сможешь. Это ты уяснил? Отвечай, — грозно потребовала она. — Да, донна, — вжал голову в плечи парнишка. — То-то же, — удовлетворённо кивнула она. — Могу я спросить, — несмело обратился он к женщине. — Как вы узнали? — Считай это моим даром, — усмехнулась Восьмая. — Я вижу людей насквозь. Мальчик замолчал, ещё раз тоскливо обернувшись на виноградник, будто прощался со своей мечтой. Они вошли во двор, где их уже ожидали несколько монахинь. Одна из них вышла вперёд, чтобы встретить гостей. Максимально закрытая чёрная сутана, причудливый многослойный головной убор** и крупное золотое распятье на груди не давало усомниться в том, что перед ними мать-настоятельница. Увидев Даниэлу, женщина улыбнулась и раскрыла объятия. Восьмая же не стала пренебрегать этим жестом и, ответив на добродушную улыбку, коротко обняла аббатису. Занзас предполагал, что если Даниэла делает щедрые пожертвования монастырю, то и с его главой у донны должны быть хорошие отношения, но не ожидал увидеть столь тёплое приветствие. Видимо, женщин связывали не только деловые отношения, но и крепкая личная дружба. — Мы рады приветствовать вас в стенах нашего монастыря, сеньора Вонгола, — произнесла монахиня, отстранившись на несколько шагов. — Для нас честь, что вы посетили нашу скромную обитель. Несмотря на добрые слова, голос её был твёрдым, а произношение резким и чётким. Будто бы сейчас не монахиня приветствовала гостей, а солдат читал рапорт своему генералу. Идеально ровная спина, поднятая голова и уверенный взгляд — манера держаться была весьма схожа с той, что демонстрировала сама Даниэла. Интересно, кто они друг другу и сколько знакомы? — Я не могла не навестить столь значимое для моей семьи место, — кивнула Даниэла, обернувшись к Занзасу. Указала на мальчика рукой, представив: — Тем более что мой внук изъявил желание отправиться со мной. — Представительный молодой человек, — оглядела собранного и нахмуренного мальчика настоятельница. — Вот только не припомню его. Могу я поинтересоваться, сколько вам, юноша? — обратилась она к Занзасу. — Восемь, — коротко ответил тот. — И за восемь лет вы ни разу не приводили его к нам, сеньора? — изумилась женщина, посмотрев на Даниэлу. — Отчего же? — На то были свои причины, — лаконично сказала донна, с тонким намёком нахмурившись. — Как идёт ваша жизнь в монастыре? — поинтересовалась она чуть мягче. — Господь к нам милостив, — чуть растянула губы в улыбке монахиня. — Он хранит нас от дурного. Наш покой не нарушают, беды обходят нас стороной. Нам остаётся лишь благодарить Его и возносить Ему молитвы. — Вижу, у вас идёт сбор урожая, — заметила Даниэла, на что святая мать утвердительно кивнула. — В этом году виноград чуть ли ни ломится от ягод, — сказала она. — Должно быть, выйдет изумительное вино. Сестра Катерина, — обратилась она к одной из молчаливых монахинь, что продолжали скромно стоять за её спиной. — Будьте добры, принесите сюда винограда, чтобы гости смогли отведать. Одна из сестёр отделилась от остальных и направилась к саду. — Благодарю вас, Мадре, — произнесла Даниэла, а затем вновь обратила внимание на внука, который разглядывал стены монастыря. — Тебе нравится, сын мой? — мягко и тепло улыбнулась настоятельница, заставив Занзаса обернуться к ней. — Очень, — признался тот. — Я впечатлён. Это здание такое старое, мне интересно узнать его историю. — Боюсь, его история столь длинна и богата событиями, что хоть как-то сократить её, дабы поведать тебе, у меня не получится. Но ты всегда можешь посетить нас, и мы будем рады рассказать тебе судьбу нашей тихой обители, — аббатиса окинула каменные стены взглядом, исполненным кроткой печалью и безграничной нежностью. — Будь уверен, она весьма интересна. Наш монастырь известен не многим, мы живём в скромности, посвящая свои жизни лишь служению Господу и помощи нуждающимся. Но в этих стенах было воспитано немало достойнейших людей. Даже сильные мира сего отправляли своих дочерей на воспитание и обучение нашим сёстрам. — Например, в школе именно этого монастыря воспитывались обе дочери моего великого прапрадеда, Рикардо Вонголы, — сказала Даниэла, заставив мальчика распахнуть глаза в изумлении. — Да, однако обе решили покинуть духовенство и вести жизнь мирскую, — подтвердила настоятельница. — Точно, — кивнула Восьмая. — Старшую звали Лукрецией. Именно от неё мы продолжаем свой род и по сей день. Про младшую же известно крайне мало. Даже её имя затерялось где-то в истории. — Но если они обе обучались в этом монастыре, разве нельзя найти какие-нибудь записи о ней здесь? — тут же задал закономерный вопрос Занзас. — Попытки были, — ответила Даниэла. — Как можешь видеть, успехом они, к великому сожалению, не увенчались. — Годы войны сильно ударили по всем нам, сын мой, — произнесла монахиня. — Но она закончилась двадцать лет назад, — возразил парнишка. — Неужели за это время не нашлось хотя бы каких-то сведений? Так ведь не может быть. — Мы сделали всё, что смогли, бережно сохранили всё, что хоть немного уцелело, — ответила настоятельница. — Пойми, те годы были сложными для всех, и Италия не была исключением. Дуче*** совершил много ошибок, последствия которых народ устранял очень долго. — Увы, но утрата информации была колоссальной, — вдохнула донна. — Мы и так совершили невозможное, восстановив почти в точности нашу историю и родословную. Безусловно, любая утрата прискорбна, но это меньшая цена, которую мы могли заплатить, чтобы сохранить память о нашем прошлом. — А если затерялось что-то важное? — не отступал мальчик. — Неужели этим стоит пожертвовать? — Во всей мировой истории неизменно теряется чей-то жизненно важный опыт, и с этим, пока что, ещё никто ничего поделать не смог, — пожала плечами Даниэла, хоть по ней и было видно, что её данный факт печалит не меньше. — В наших силах сейчас лишь жить настоящим, помнить прошлое, строить будущее, бережно храня любую память. — Но ведь уже о двух членах нашей семьи нет практически никаких сведений, разве это правильно? — горячо продолжал Занзас. — Это нельзя так оставлять. Клянусь, когда-нибудь я найду то, что было утеряно и полностью восстановлю историю Вонголы! — с жаром заявил он, отметив, как взгляд Даниэлы потеплел, а её губы тронула тёплая улыбка. — Твои намерения похвальны, обещаю сделать с моей стороны всё, чтобы помочь тебе достичь цели, — поручилась она. Их отвлекли от увлекательной дискуссии расторопные, лёгкие мелкие шажки — сестра Катерина вернулась, и в её смуглых руках покоилась тяжёлая гроздь чёрного винограда. Она подошла ближе, протянув ягоды аббатисе, и та с благодарностью их приняла. Вручила кисть донне, но та, благодарно кивнув, лишь отщипнула пару ягод, быстро передав многострадальный виноград внуку. Оценив, что гроздь была весьма увесистой, Занзас осмотрел предложенный гостинец. Чёрные ягоды были мелкими, но их было столь много, что оставалось лишь поражаться, как они на одной кисти умещаются. Отщипнув одну виноградинку, он положил её себе в рот, тут же раскусив. Сок оказался невероятно сладким, и его было очень много, несмотря на малый размер ягоды. Мальчик не помнил, чтобы пробовал хоть что-то подобное. — Я приехала сюда, чтобы сделать пожертвования, — обратилась к настоятельнице Восьмая. — И мне бы хотелось поговорить с вами наедине. Не возражаете? — Прошу вас, сеньора, — монахиня указала рукой на узкую дорогу, которая огибала монастырь и скрывалась за его углом. — Погодите, — чуть притормозила Даниэла, обернувшись к Занзасу, но никаких распоряжений отдать не успела. — С позволенья, я проведу его по саду, — тихим, простуженным голосом предложила сестра Катерина и, получив кивки от женщин, протянула мальчику руку, за которую тот ухватился, позволив себя увести. На счастье мальчика, охранник, пришедший с ними, предпочёл сопровождать Даниэлу, оставив его в покое. Сад был наполнен тончайшим ароматом виноградного сока, который придавал воздуху чего-то пьянящего, создавал непередаваемые ощущения. Служительница неторопливо вела его по саду, а он разглядывал монахинь и учениц местной школы, которые заканчивали убирать урожай и постепенно относили оставшиеся полные плодами корзины куда-то в сторону погреба. — Что это за сорт? — полюбопытствовал мальчик. — Сладкий и сочный. Винные сорта, конечно, часто такие, но этот особенен. — Мерло, — ответила сестра Катерина. — Один из самых популярных сортов в виноделии. Они, не спеша, пошли дальше, продолжая любоваться красотой сада. Одна из молодых девушек-послушниц взяла больше, чем могла унести, и сестра Катерина, рассудив, что мальчик никуда с открытой местности не денется, отлучилась, чтобы быстро помочь донести корзины до погреба. Оставшись ненадолго в одиночестве, Занзас продолжил неторопливо брести, покуда в него кто-то с диким визгом не врезался, жёстко сбив с ног и вынудив упасть на каменную дорожку, опоясывающую здание монастыря. Прямо на него упала полная чёрным виноградом корзина, вывалив половину содержимого на новую одежду. Рука сама метнулась к бордовому шарфу на шее, уберегая хотя бы его от пятен. Он осмотрелся. Рядом с ним на земле сидела, закрыв лицо ладошками, девчонка примерно его возраста. Она плакала и тряслась. — Ты что, глупая? — накинулся он на неё, яростно подскочив. Девочка уставила на него испуганные тёмные глаза, сжавшись и побледнев от такого напора. — Чего носишься? — П-прости, я не хотела, — еле слышно извинилась она. — Смотреть же надо! — продолжал злиться мальчишка. — Гляди, что ты наделала! — он указал на безнадёжно испорченную рубашку, которая ещё совсем недавно была безупречно белой. — Её не отстирать! — Там была оса. Я испугалась, — сдавленно оправдалась она, шмыгнув носом. — Извини, мне очень жаль. Две послушницы быстро подбежали к ним, помогая девочке подняться. На её ноге мальчик заметил свежую ссадину. Видимо, ободралась, когда падала. Вернувшаяся сестра Катерина в ужасе осмотрела забрызганных соком детей и, очевидно, запаниковала, не зная, что делать. И тут мальчику стало не по себе. Как-то раз от кого-то из дворовых мальчишек он краем уха услышал, что монахиням раздеваться грешно, и поэтому они не моются. Но тут же одёрнул себя, сообразив, что тогда ни игуменья, ни сестра Катерина, ни молодые послушницы не были бы такими чистыми и опрятными, и пахло бы от них далеко не благовониями. — Святые Небеса, как же так случилось? — воскликнула женщина, приложив руку к губам. — Она виновата, — не стал покрывать девочку Занзас, сразу выдав виновницу. — Я не хотела, — вжала та голову в плечи. — И я извинилась, — сердито кинула она в сторону мальчишки, но потом стыдливо потупила взгляд и промямлила: — Сестра, не говорите Мадре, пожалуйста. Я случайно, а она рассердится. — С этим решим потом, — всё же взяла себя в руки монахиня. — Для начала вас обоих следует отмыть. За мной, — скомандовала она и столь стремительно зашагала ко входу в монастырь, что её чёрные одежды развевались от каждого шага. — Всё из-за тебя, — буркнул Занзас плётшейся рядом с ним девочке. — Растяпа! Видимо, её это тоже рассердило, так как она неожиданно посмотрела на него глазами, полными обиды, и раздражённо сказала: — Я не нарочно! А ты мог бы и отойти, а не по сторонам глазеть! — Ах, так я ещё и крайний? — возмутился мальчик. — Ты меня с ног сбила! И одежду испортила! — вновь указал на свою рубашку, а затем мрачно припечатал: — Дура. — Там была оса! — повторила девочка, разозлившись ещё больше и чуть ли снова не рыдая. Её смуглые щёки налились жаром, а из выглядывающей из-под платка чёлки выбилось несколько чёрных прядей. — Я их боюсь! — Ещё и трусиха, — ядовито улыбнулся он. — На тебя бы посмотрела, смелый такой! — огрызнулась она. — Ты бы тоже сбежал. — А вот и нет! — возразил Занзас. — Я не трус. — Докажи, — потребовала она, гордо вздёрнув подбородок. — Вот пошли туда вместе и посмотрим, как ты вблизи от осы храбриться будешь. Только не плачь, когда покусает. Идём, — она взяла его за руку и потащила, было, обратно, в сторону виноградника, но он резко остановился и вырвал свою руку из её ладони. Та недоумённо обернулась к нему. — Не пойду, — заявил тот. — Бабушка запретила куда-либо соваться. У меня и так из-за тебя проблемы будут. А если убегу, так она меня вообще убьёт! — Вот! — воскликнула она обличительно, указав на него пальцем. — А говорил, что не трус. Да ты просто испугался, — нахально улыбнулась она, скрестив руки на груди. — Страшно к осе подойти, боишься, что укусит. — А вот и не боюсь! — топнул ногой парнишка. — Боишься, ещё как боишься, — продолжала дразниться девочка. — Как же, а ещё хвалился. Ты просто хвастун, дурак и трус! Этого уязвлённая мальчишеская гордость не выдержала. — Идём, я тебе докажу! — теперь уже он грубо схватил её за руку и потащил к саду. Где-то на задворках сознания здравомыслие кричало ему, что бабушка Даниэла очень сильно разозлится, когда узнает, что он ослушался её прямого приказа. Но ему было всё равно. До этого ещё дожить нужно, а смеяться над собой какой-то девчонке он не позволит! Им повезло, что сестра Катерина так спешила, что не заметила, как дети от неё оторвались. Приблизившись к саду, они затормозили, осматриваясь. На глаза послушницам попадаться нельзя, поэтому следовало быть осторожней, чтобы их не увидели. Твёрдо удостоверившись в том, что монахини заняты своим делом и их не замечают, они юрко нырнули в стройные ряды виноградных лоз и принялись бродить по ним в поисках жалящих насекомых. Долго скитаться не пришлось. Очень скоро девчонка дёрнула Занзаса за рукав, обратив на себя внимание. Указала куда-то вдаль, на оставшиеся виноградные грозди, которые были знатно попорчены, и шепнула: — Гляди! Вон там! Мальчик прищурился, чтобы разглядеть. Около сладких ягод вились три ярко-жёлтые точки, резко выделяющиеся на чёрном фоне плодов. Осы продолжали объедать то немногочисленное, что оставили им служительницы. — Ну, иди же! — она подтолкнула Занзаса в спину, а сама чуть отпрянула, чтобы находиться от опасных насекомых подальше и, если что, скорее убежать. Занзас помялся. Нет, ос он видел и раньше — около тех же виноградников их всегда было в избытке. Но сам, особенно без надобности, он старался к ним не соваться. Как-то раз его однажды уже жалила оса. Мауро тогда закатил грандиозный скандал, наорав на невнимательного пасынка, ревущего от жгучей боли. В панике отвёз в больницу. А после того, как выяснилось, что ничем страшным этот укус не грозит и пройдёт через пару дней, надавал мальчишке подзатыльников и затрещин и устроил выволочку, что приближаться к осам опасно. С тех пор, в полной мере усвоив урок, Занзас старался избегать встреч с осами, а если таковые случались, тут же отходил от них подальше или замирал, боясь пошевелиться, пока насекомое само не теряло к нему интерес и не улетало. Сейчас же ему надо было добровольно подойти к стайке ос, из-за чего у него возникал закономерный вопрос: а точно ли это ему надо? Он сделал пару робких шагов навстречу осам, всё ещё думая, а не стоит ли остановиться, пока не поздно. Разум приводил весомые аргументы о том, что это опасно, больно, да и вообще, бабушка ему уши надерёт. Но, обернувшись на девчонку и увидев её надменную ухмылку, он нахмурился и твёрдыми, уверенными шагами направился к винограду. Пусть смотрит и видит, что ему не слабо! Чем ближе он подходил, тем меньше становилась его решительность. Он чувствовал, как у него затряслись колени, но, помня, что девчонка за его спиной на него смотрит, не смел повернуть назад. Струсить и позволить ей дразнить его потом всю жизнь? Ещё чего! К счастью, подходить вплотную ему не пришлось. Мальчишка всё ещё был вымазан липким соком винограда, и любящие сладкое осы это вмиг учуяли, переключив внимание на него. Они подлетели ближе и стали кружить около Занзаса, очевидно, решая, интересен ли он им или лучше будет оставить его в покое, вернуться и спокойно доесть настоящий виноград. Занзас стоял, как вкопанный, боясь не то, что пошевелиться, но даже вздохнуть лишний раз. Осы — насекомые крайне агрессивные, и любой неосторожный жест они могут расценить как угрозу и атаковать обидчика. Он старался успокоиться, уверяя себя, что стоит просто подождать, пока насекомые не потеряют к нему интерес, а потом можно будет спокойно вернуться и утереть этой зазнайке нос. Вот только те улетать не спешили, продолжая его окружать. Вдруг одна из ос возникла прямо перед его лицом, заставив испугаться от такой неожиданности. Совершенно инстинктивно мальчик попытался отмахнуться от навязчивого насекомого, позабыв о безопасности. Расплата не заставила себя долго ждать — осы почувствовали в нём врага и перешли к нападению. Поняв, что тянуть с побегом больше не стоит, Занзас развернулся и на всей доступной ему скорости понёсся к девчонке, которая его во всё это втянула. Сама же девчонка, глядя на убегающего от разъярённых ос и то и дело вскрикивающего мальчишку, чуть ли не каталась по земле, заливаясь громким хохотом. Вот только её смех быстро сменился неподдельным ужасом, стоило ей сообразить, что мальчишка со всей своей кусачей компанией бежит прямиком у ней. Громко и испуганно взвизгнув, она постаралась отскочить, но Занзас крепко ухватил её за руку, в надежде, что та поможет ему бежать быстрее. Но девочка лишь ещё больше перепугалась и, неловко отпрянув, запнулась и вновь повалилась на землю, увлекая за собой и мальчишку. На крики детей снова сбежались послушницы. Сестра Катерина, заметившая отсутствие детей и обыскавшаяся бесследно пропавших паршивцев, протиснулась к ним сквозь толпу и обомлела. — О, Мадонна! — в ужасе воскликнула она, осматривая искусанных, опухших и хнычущих детей. — Что с вами произошло? Что же я теперь скажу Мадре и сеньоре? — лепетала несчастная женщина. — А мне вот больше интересно послушать, что скажут в своё оправдание они сами, — кнутом рассёк воздух разозлённый женский голос. Настоятельница бесцеремонно растолкала толпу глазеющих монахинь и грозно воззрилась на малолетних хулиганов. Следом за ней шла мрачная Даниэла. Спина идеально ровная, глаза мечут молнии, губы сжаты в тонкую полоску. Одного взгляда на неё хватило Занзасу, чтобы понять — грядёт нечто пострашнее, чем пара осиных укусов. Женщина холодно молчала, что давило ещё больше, но подумать об этом было особо некогда — вокруг них уже засуетились служительницы, поднимая на ноги. Кажется, их решили отвести в душевую, чтобы сначала обмыть, а потом обработать распухшие от укусов места. Хоть мыли их, разумеется, раздельно, обрабатывали «боевые ранения» им совместно. Даниэла с аббатисой вновь отошли, чтобы найти мальчишке хоть какую-нибудь чистую одежду, взамен безвозвратно испорченной соком, землёй и травой. Сам же Занзас недовольно шипел, пока монахини оказывали ему помощь, злобно косясь на девочку, что ойкала рядом. — Всё ты виновата, — снова буркнул он. — Ты сам к осам полез, — сердито возразила она. — А кто меня заставил? — громко возмутился он. — А своей головы нет? — парировала она. — Молчите оба! — строго оборвала их спор сестра Катерина и посмотрела на девочку, отчего та вжала голову в плечи и ссутулилась. — Кармина, вот уж от кого, а от тебя такого не ожидала! Разве это достойное поведение? Стыдно должно быть! — упрекала монахиня. Кармина пристыженно опустила голову, но Занзас заметил, как её распухшие от укусов щёки зарделись густым румянцем. — Простите, — почти прошептала она. — Мне очень стыдно, я больше так не буду, — она поняла печальные тёмные глаза на мальчишку: — И ты прости, что так себя повела. Но всё-таки ты тоже виноват, — внезапно закончила она, вернув себе сердитый вид, и Занзас аж поперхнулся от негодования. Он хотел хоть что-нибудь ответить, но не нашёлся. Поэтому просто решил, что спорить с этой дурой — занятие бесполезное, и демонстративно отвернулся от неё. Монахини закончили свою работу и начали постепенно расходиться по другим делам. Осталась только сестра Катерина, которая теперь не спускала с них глаз, острым взглядом следя за каждым их движением. Занзаса смущал её тяжёлый взгляд, но он понимал, что сам прокололся, и теперь недоверие к нему целиком и полностью оправдано. Нужно было просто послать эту девчонку одним из крепких выражений Мауро. Интересно, а её нежная, взращённая в застенках монастыря, чистая и неискушённая душа выдержала бы подобное надругательство? Очень хотелось проверить. Он почувствовал, как что-то ненавязчиво ткнулось ему под рёбра. Обернулся. Кармина несмело смотрела на него из-под полуопущенных ресниц и как-то странно, хитро улыбалась, явно пытаясь сделать так, чтобы их надсмотрщица не заметила этой улыбки. Впрочем, с её распухшими щеками это было несложно. — А всё-таки было весело, — вдруг шепнула она так, чтобы её слышал только мальчик. — Особенно, когда ты от ос убегал. Знаешь, я бы, наверное, и приблизиться к ним не рискнула. Это было очень смело, — признала она, смутившись. — Да? — удивлённо приподнял он брови, что далось ему нелегко, ведь его лоб был не намного лучше щёк девочки. — Спасибо, — он уже охотней обернулся к ней и даже улыбнулся. — Ты тоже ничего держалась. — Да брось, — смутилась она. — Ты был прав, я ужасная трусиха. Только завижу ос, сразу наутёк. А ты не побоялся. Я Кармина, кстати, — она протянула ему смуглую ладошку, наконец, представившись лично. — А я Занзас, — представился он в ответ, пожав предложенную руку своей, опухшей и красной. Нахмурился, как только девочка не удержала смешок. — В чём дело? — не понял он. — Имя смешным кажется? — Не кажется, — совершенно серьёзно ответила Кармина. — Оно и есть смешное! — и залилась новой волной смеха под гневный взгляд мальчишки. — Да ну тебя, — обиженно буркнул тот. — Дура! — Что там? — донёсся до них голос сестры, обратившей внимание на смех девчонки. — Что опять задумали. — Ничего, — понуро выдал мальчик, зыркнув на новую знакомую, которая после замечания постаралась взять себя в руки и унять приступ веселья. — Кхм, извини, — попыталась вновь начать разговор она, положив руку на плечо парнишки. — Имя у тебя отличное. Просто странное немного, я таких раньше не слышала. Что оно означает? — В каком смысле? — не понял Занзас. — Ну, все имена что-либо означают. Например, моё значит «виноградник», — пояснила она, а мальчик фыркнул с насмешкой. Как иронично-то. — А твоё? — Не знаю, — честно ответил Занзас. — И ни разу не интересовался? — удивилась девочка. — А зачем? — спросил в ответ он. — Как назвали — так назвали, зачем в этом копаться? Какой смысл? — Да просто из любопытства, — ответила Кармина таким тоном, словно это было чем-то самим собой разумеющимся. — Мне не интересно, — пожал плечами Занзас. — Жаль, — сказала Кармина, и тут же заявила: — Тогда я сама поищу, что бы это могло значить. — Тебе-то оно на кой чёрт? — изумился мальчик и тут же притих, когда на него зашипела монахиня. — Молодой человек, попрошу вас не выражаться так в монастыре, — осекла его сестра Катерина. — Простите, — тут же извинился он и вернулся к диалогу: — Так зачем тебе знать о моём имени? — Да просто так, — улыбнулась девочка. — Очень уж оно необычное. Даже странно, что твои родители его выбрали. Обычно в таких семьях называют как-нибудь пафосно, чтобы статус подчеркнуть. А тут… Да, при знакомстве со своими братьями он тоже это отметил. Всех назвали красиво, благородно, и только он с чем-то непонятным вместо имени. Интересно, что в это слово закладывала Беатриче? Или же она придумала его в очередном припадке сумасшествия? Как она там говорила? — Моё имя содержит два «X», — припомнил мальчик. — Это две римские десятки — символ того, что я наследник влиятельной семьи, — шепнул он, чтобы служительница, что следила за ними, не расслышала. Девочка верно поняла этот жест и, сосредоточившись, подсела к нему ближе, будто бы они обсуждали огромнейшую тайну. — Если так интересно, то моё полное имя — Занзас Винченцо Луиджино ди Вонгола. Так понятней? — Намного, — кивнула его собеседница. — Слушай, а ты не против, если я буду называть тебя по второму имени? Оно, просто, красивое очень. Винченцо, — она произнесла его так, будто пробовала на вкус. — Ну, — мальчик призадумался. С одной стороны, ему не хотелось бы, чтобы это имя напоминало ему о прошлой жизни. А с другой, новое имя его раздражало, и если бы оно не было показателем его статуса, он бы от него тут же отказался. Серьёзно, он бы так и собаку не назвал, не то, что ребёнка. А Кармина с таким удовольствием просмаковала его прошлое имя, что ему захотелось, чтобы она называла его именно так. Ещё никто не говорил ему, что его имя красивое. И уж тем более никто не произносил его так ласково. — Ладно, — всё-таки согласился мальчик на эту уступку. Так уж и быть, позволит, но только ей, и никому больше. Девочка одарила его лучезарной улыбкой. Возможно, без опухших щёк она показалась бы очаровательной, но сейчас, увидев её попытку улыбнуться, Занзас не смог сдержать громкого смеха — настолько комично это выглядело. Кажется, Кармину это ничуть не обидело, так как она рассмеялась вместе с ним. — Ну и что мы хихикаем? — одёрнул их голос со входа. Дети обернулись. К ним стремительно приближалась аббатиса. В её морщинистых, мужеподобных, грубых руках Занзас заметил одежду, которая предназначалась для него. Кармина отпрянула от мальчика и подскочила с больничной постели. Склонила голову и упёрла глаза в пол, демонстрируя смирение. Мать-настоятельница подошла ближе и протянула стопку одежды, которую мальчик благодарно принял. Затем жёстко схватила девочку за руку и поволокла к выходу. За ними же пошла и сестра Катерина, оставляя мальчика одного. Кармина лишь успела обернуться, окинув Занзаса печальным взглядом, и слабым голосом тихо выдать: — Пока, — почти не слышимо, но мальчик разобрал её прощанье. — Пока, — так же тихо ответил он. Обитатели монастыря вышли из лазарета, пропустив внутрь сурово выглядящую Даниэлу. Женщина остановилась в дверях, подперев плечом косяк, и уставила на внука тяжёлый взгляд. Почему-то мальчику подумалось, что лазарет можно и не покидать. Он тянул время, как мог: нарочито медленно стягивал с себя и аккуратно сворачивал простыню, что прикрывала его всё это время, одевался, оценивая, что одежда ему чуть свободна, ища свой обожаемый бордовый шарф. Даниэла всё это время терпеливо ждала, даже не думая поторапливать мальчика. Что уж там, она даже слова ему не сказала. Однако из-за этого легче ничуть не становилось. Скорее, наоборот. Мальчик вновь вспомнил о Мауро. Сейчас взгляд донны был очень похож на тот, коим одаривал его отчим, когда был крайне зол и собирался так наказать пасынка, что у того потом ещё очень долго чернели синяки по телу. Парнишка знал такие моменты наизусть, они всегда были одинаковы: сначала мужчина медленно к нему подходил, чеканя каждый шаг, потом заносил руку для первого удара — стабильно самого жестокого и болезненного. А дальше лишь что-то неясное, сотканное из вспышек боли, слёз, криков: одних, отчаянных и истошных, и вторых, похожих больше на рычание чудовища из ночных кошмаров. После этого, когда его наконец оставляли в покое, он всё ещё чувствовал град ударов по всему телу, их жгучую, нестихающую боль. Было трудно даже встать. Всё, что он мог — лежать на грязном полу своего старого дома, обнимать руками измученный живот, который болел от пропущенных побоев, плакать и ждать, пока он сможет хотя бы шелохнуться, не получив разряд болезненного импульса по телу. Но правы были люди, говоря, что перед смертью не надышишься. Как бы он не старался отсрочить неизбежное, это должно было произойти. Когда он подходил к опасной женщине, что продолжала неподвижно стоять в дверях, словно статуя, мальчик явственно ощутил, как у него трясутся колени. Он затормозил прямо перед ней и опустил голову, сжав руки в кулаки так, что ногти впились в ладони. Но, вопреки ожиданиям, Даниэла даже не попыталась прикоснуться к нему — лишь так же молча развернулась и вышла. Почему-тот для Занзаса это почувствовалось резкой пощёчиной. Сложилось впечатление, что им только что побрезговали. Ему казалось, что донна посмотрела на него, будто он был мусором, и от этого захотелось расплакаться. Но он только закусил губу, отрезвляя себя, отгораживая от того, чтобы унизиться окончательно. Почувствовал, как в нём вновь поднялась волна жара, как пламя наполнило его всего, отдаваясь лёгким покалыванием на кончиках пальцев. Стиснув зубы, Занзас отогнал от себя мрачные мысли и порывистыми шагами направился вслед за Восьмой, стараясь нагнать её. *** Пока они ехали в машине, между ними всё так же царило траурное, давящее на нервы молчание. Ни охранник, ни водитель даже не пытались разрядить обстановку, держа языки за плотно сжатыми зубами. Видно, по опыту знали, что к донне под горячую руку лучше не попадаться. Сама же Даниэла, как и по пути в монастырь, сидела напряжённо, закинув ногу на ногу. Её пальцы так же отбивали дробь, а сама женщина смотрела в окно, на проносящиеся мимо городские пейзажи узких улочек и площадей. На забившегося в угол салона и сжавшегося в комок ребёнка она не обращала ни малейшего внимания, словно его тут и не было вовсе. Такая атмосфера угнетала, заставляла Занзаса накручивать себя ещё больше. Ему стало бы легче, если бы прямо сейчас он провалился под землю. Но чуда всё не свершалось, а потому он был вынужден терпеть эту медленно сводящую с ума тишину и дальше. Их привезли на набережную, когда Даниэла жестом указала водителю остановиться. Не став дожидаться помощи охранника, она вышла из салона и направилась в одной ей известном направлении. Женщина по-прежнему не проронила ни слова, но мальчик и сам понял — она ждёт, чтобы тот следовал за ней. Он плёлся сзади, гадая, что его ждёт, и мысли в его голове роились одна страшнее другой. Неужели он настолько сильно её разочаровал? Пламя не желало утихать, продолжало наполнять его жаром. Это была злость. Настолько сильная, что грозила вот-вот вырваться наружу. Но мальчик не понимал, на кого так сильно злится. На Кармину? Да нет, вроде, Кармина же ни в чём не виновата. Ему было нелегко признаться самому себе, но в такой ситуации он оказался вовсе не из-за девочки, а лишь потому, что не смог вовремя остановиться, плюнуть на гордость и выбрать здравый смысл, в обход мальчишеской обиды. Теперь расплачивался за это укусами по всему телу, которые ещё и жутко чесались. На Даниэлу он тоже злиться не мог, по тем же самым причинам. Выходит, он злился исключительно на себя… Они подошли к кафе, что было у моря. Занзас взглянул на этот пейзаж. Наверное, ему бы могло понравиться, и он даже счёл бы мерцающую солнечными бликами водную гладь красивой, если бы, украдкой взглянув на бабушку, не задумался, что море достаточно глубокое. Он и сам понимал, что подобные мысли абсурдны, но к этому моменту так накрутил себя, что готов был ждать чего угодно. Женщина облюбовала столик с видом как раз на море и села на один из стульев. Второй оставался пустым — Занзас не рисковал садиться рядом. Наверное впервые с того момента, как они покинули монастырский лазарет, донна посмотрела на него. Не строго, не жёстко, не холодно. Скорее с непонятной обречённостью. — Садись, — произнесла она своё первое слово за всё это время, указав на стул рядом. Занзас помялся, неловко переступив с ноги на ногу. Захотелось просто сбежать, но, решив не накалять обстановку ещё больше, он всё же опустился рядом с женщиной. — Что-нибудь будете? — осведомился расторопный услужливый официант, мигом возникший у их столика. — Виски, — заказала для себя женщина и вопросительно посмотрела на мальчика. Тот лишь опустил голову. Вздохнув, подытожила: — Только виски. Официант кивнул и скрылся. Вновь повисло молчание, которое решилась нарушить Даниэла. — Ну что, молодой человек? — обратилась она к внуку. — Не больно-то здорово ходить покусанным? — Занзас вжал голову в плечи, а женщина продолжила: — Говорила никуда не лезть? — Простите, донна, — тихо пробормотал мальчик. — Я вас подвёл. Женщина лишь хмыкнула, и её рука взметнулась вверх. Рефлексы сработали быстрее — мальчик резко от неё отшатнулся. Закрывшись руками и зажмурившись, он ожидал удара. Которого не последовало. Приоткрыв один глаз, он взглянул на женщину, что так и замерла с поднятой рукой и удивлением на лице. — Ты чего? — не поняла она. — Бить будете? — настороженно уточнил он, и женщина даже приоткрыла рот от изумления. — И в мыслях не было, — выдохнула она. — Зачем? По-твоему я стала бы с ребёнком драться? Глупости какие… Занзас удивился, но всё же облегчённо выдохнул и расслабился. — Но я же вас ослушался, — осторожно напомнил он. — Ты, вроде бы, и так получило по заслугам, — усмехнулась Даниэла, разглядывая отёк у него на лбу. Официант вернулся со стаканом и бутылкой на подносе. Внутри стакана уже поблёскивал лёд. Поставив сосуд перед женщиной, официант наполнил его ровно на треть, после чего поспешил удалиться. Занзас с живым любопытством осмотрел содержимое стакана. Мауро хоть и пил, как не в себя, но в основном что-то самое дешёвое, что и выглядело соответствующе — тошнотворно. Эта же янтарная жидкость отторжения своим видом не вызывала. Наоборот, создавала приятное впечатление, играя солнечными бликами, пуская их по граням льда, что заливала. Даниэла заметила его интерес и улыбнулась, протянув ему стакан. Мальчик слегка опешил от такого предложения, но сосуд нерешительно принял. С опаской и интересом сунул туда свой нос, принюхавшись. Нос защекотал непривычный резковатый запах. Кажется, отдавало торфом, почему-то. И какой-то древесиной — наверное впитался запах бочки, в которой напиток держали. А так же отчётливо ощущался шлейф спирта. Странное сочетание, которое, однако, не казалось отвращающим. Напротив, запах был необычным, притягивающим. Хотелось разобрать все причуды его композиции, уловить каждый нюанс. Мальчик рискнул и отхлебнул немного из стакана. Тут же отставил сосуд в сторону и сдавленно закашлялся. О, мадонна, ну и дрянь же! Как такое вообще пить можно? Он почувствовал, как жидкость обожгла ему горло, а во рту всё ещё стоял резкий вкус, который так и тянуло чем-нибудь перебить. Он вернул стакан Даниэле, что следила за внуком с ироничной ухмылкой на губах. — Понравилось? — спросила она. — Ужас, — сипло откликнулся он. — Как вы это пьёте? Это же невыносимо! — Ай, ничего ты не понимаешь, — махнула на него рукой женщина. — Мелкий ещё, чтобы оценить. Она сделала небольшой глоток и подержала напиток на языке, прикрыв глаза. Было видно, что это доставляет ей удовольствие. Неужели эта жидкость не причиняла женщине ни малейшего дискомфорта и не обжигала? Занзасу это было непонятно. Сначала Мауро, теперь Даниэла… что взрослые только в алкоголе находят? А меж тем женщина прощупала карманы лёгкой куртки и выудила оттуда пачку сигарет и зажигалку. Оставив одну, а остальные снова спрятав, она подожгла сигарету, зажав её между пальцами. Воздух наполнился тонким сочетанием табака и вишни. — Тоже хочешь попробовать? — предложила донна, заметив взгляд мальчика. — Нет, — отказался Занзас, учуяв подвох, на что женщина коротко рассмеялась, сделав первую затяжку. Оставалось загадкой, как Даниэле оставалось сохранять изящество. В прошлой семье у Занзаса никто не курил, однако Карло частенько можно было увидеть с папиросой. И в эти моменты на него даже смотреть не хотелось, настолько это выглядело вульгарно и пошло. Восьмая же завораживала. В её исполнении процесс курения приобретал какую-то свою, неясную эстетику. Выпрямленная спина, нога закинутая на ногу, поднятая голова, поддерживаемая ладонью, сигаретный дым, овевающий её, и взгляд уставленный куда-то за горизонт. Казалось, она смотрела за пределы этого мира. В карих глазах отражалось Тирренское море, самая красивая его часть, заливающая Палермо. В ней всё было безупречно, всё на своём месте. С неё в этот момент можно было писать картину, которая определённо стала бы шедевром. Или же сама Даниэла сошла с чьего-то мастерского полотна. — Знаешь, когда я была ещё у власти, — нарушила молчание женщина, не отводя взора от морской синевы. — Я частенько сюда заглядывала. В этом кафе подают изумительнейший виски — то, что надо, чтобы снять стресс. Один глоток, а о тяжёлом думать уже не хочется. Сильно помогает, порой, чтобы забыть о проблемах и хотя бы создать иллюзию расслабленности, — поделилась она. — Не стоит недооценивать этот напиток, он творит чудеса. Правда, перегибать тоже не стоит — похмелье после него смерти подобно. Но поверь, ровно треть стакана может здорово тебе помочь. Не только морально, но и физически, — уточнила она. — Знаешь, как бы виски не ругали, а он в самом деле в малых дозах полезен для сосудов и сердца. Вообще, абсолютно везде важна только дозировка. В чрезмерном количестве и лекарство в яд превратится, — вздохнула она и прервалась, чтобы потом перейти уже на другую тему: — Чего тебя к осам-то понесло? — Хотел доказать, что я их не боюсь, — честно ответил мальчик. — Доказал? Счастлив? — она одарила его скептическим взглядом. — Вбей в свою маленькую и горячую голову, что нельзя идти на поводу у своих призрачных амбиций. Кто знает, куда эта черта тебя приведёт. В следующий раз тебя могут ранить уже не букашки, — предостерегла она. — И ещё, — она наклонилась к нему, чтобы он её расслышал и произнесла почти шёпотом. — Старайся сдерживать своё пламя. Когда вернёмся, поговорим об этом более подробно и вместе подумаем, как решить твою проблему. А сейчас я тебя просто попрошу следить за своими эмоциями и не давать им взять над тобой верх. Это ты сможешь? — строго посмотрела она ему в глаза, и тот сосредоточенно кивнул. — Славно. Я ненадолго отойду. Не переживай, ты не один — наши сопровождающие следят за тобой и при малейшей опасности придут на помощь. Она затушила окурок, оставив его в пепельнице на столе, встала и куда-то ушла. Занзас же остался один. Он осматривался по сторонам, разглядывая всё, что было вокруг: людей, столики, море. Как вдруг почувствовал, что чья-то чужая рука опустилась к нему на плечо, и знакомый голос произнёс прямо над ухом: — Доброго дня, Винченцо.