Расхититель грез

– Черт бы их всех побрал! – Канкуро просыпается в самом скверном расположении духа. Его раскаленная тяжелая голова невыносимо болит и пульсирует от любого движения, а волны тошноты накатывают при каждой попытке открыть глаза. Он отчаянно страдает от утреннего похмелья, пытаясь скрыться в куче тряпья для марионеток от первых солнечных лучей, проникших в его мастерскую. Вспомнить, как он здесь оказался и что его сюда привело, Канкуро не мог, как ни старался. Каждая из этих попыток приводит лишь к усилению пульсирующей в голове боли. – Темари! – ему совершенно точно нужна ее помощь. Тем не станет распыляться на нравоучения и злорадство. Позже она, скорее всего, хорошенько взгреет его своим веером, но сейчас-то он может надеяться хотя бы на стакан ледяной воды? Ками, как же раскалывалась голова… – Тем, – надсадно хрипит Канкуро, – пожалей дурака!       Но ничье появление не тревожит тишину его мастерской. Понимание, что Темари уже год как живет в деревне Скрытого Листа отдается щемящей тоской и клокочущей яростью в груди марионетчика.       С обреченностью приговоренного Канкуро медленно приоткрывает глаза и намечает своей целью посещение больницы Суны. Не то, чтобы он действительно считал, что похмелье необходимо лечить с помощью ирьенинов. Нет, Канкуро не был изнеженным, не был он и безответственным. Но необходимость досадить дипломатическому шиноби из Конохи свербит под кожей и причиняет неудобства похуже раскалывающейся головы. Любая ставленица Харуно, а он знает их всех, может помочь ему в этой его проблеме. Любая из них не откажет в помощи личному советнику Кадзакаге. И уверенность в том, что это взбесит Сакуру, в первую очередь из-за пустяковости просьбы, растекается по его телу сладостным и мстительным удовлетворением.       Больница Суны встречает его непривычной тишиной, однако Канкуро едва ли замечает это, всеми силами стараясь подавить волны тошноты. Но когда ему навстречу выходит Главная Ирьенин больницы, Канкуро все же невольно напрягается. – Что вас привело к нам Канкуро-сан в такой ранний час? – голос этой мерзкой старухи напоминает скрежет металла.       Он подбирается, стараясь ничем не выдать свое состояние и причину, которая привела его в госпиталь. – Хотел пройти обследование после завершения миссии, госпожа Ибики. Разве для этого личному советнику Кадзкакаге, – он умышленно выделяет свой пост голосом, – требуется согласование с главным ирьенином больницы?       Он видит, как гневно раздуваются ее ноздри, а глаза сужаются, и наслаждается этим. Старуха раздумывает над его словами, а затем резко разворачивается и кричит в распахнутую дверь ординаторской: – Юхи, окажи господину советнику услугу, дорогая, – ее сухопарая фигура застывает на пороге, не давая молодой куноичи проскользнуть наружу, – лечение, Юхи, и только.       Молоденькая ирьенин испуганно кивает и спешно уводит Канкуро в один из смотровых кабинетов. Тот недоумевает, но не говорит ни слова, справедливо рассудив, что расспросить Юхи наедине будет проще. Но едва за ними закрывается дверь смотровой, как Юхи с отчаянием утопающего ухватывает его за рукав балахона: – Господин Канкуро, они забрали Харуно-сан, а нас заперли в ординаторской и велели сидеть тихо. Нас не пустили на обходы, не дали доступ даже к тяжелым пациентам. Анбу… – ее яркие голубые глаза посерели от страха, а губы некрасиво кривятся от сдерживаемых всхлипов.       Ками-сама, неужели все ирьенины Суны позабыли, что они в первую очередь еще и ниндзя? Неужели осторожность и сдержанность – это так сложно? Он практически уверен, что слова Юхи можно было услышать из коридора, даже не задаваясь целью подслушать. Канкуро брезгливо стряхивает с себя ее руку и злобно цедит в ответ: – Что ж, наверное, не стоило ей быть такой высокомерной сукой.       Юхи вздрагивает от его слов, как от удара, хочет еще что-то сказать, но дверь кабинета распахивается, и внутрь входят несколько Анбу. Да неужели... – Господин Канкуро, – один из вошедших протягивает к нему руку. – В чем дело? – глаза марионетчика отмечают каждую деталь в экипировке всех троих. Он уверен, что смог бы вспомнить имя каждого только по их фигурам и оружию. – Нам приказано задержать вас до выяснения обстоятельств вашей миссии, – ладонь говорившего шиноби почти смыкается на запястье у Канкуро, когда тот резко одергивает руки и поднимает их к лицу. – Обойдемся без этого, Широ, – его лицо искажает ироничная ухмылка, – личный советник Каге, закованный в подавляющие чакру наручники? – улыбка Канкуро становится еще шире, – выглядит очень похоже на измену. Опасные обвинения, предъявленные без всякого на то основания…       Капитан отряда явно колеблется, и Канкуро молча направляется к выходу из кабинета.       Идиотка Юхи продолжает буравить ему взглядом спину все время, пока дверь смотровой не захлопывается за последним из их импровизированного шествия.       Канкуро зол. Решение, включающее в себя захват контроля над этими болванами из Анбу или даже их быструю и эффективную ликвидацию, кажется ему очень соблазнительным. Однако марионетчик молча следует за ними по раскаленным утренним солнцем улицам его родной деревни. Возможно, он раскис на этой длительной и изнуряющей миссии. Все эти вопросы чести и ученичества... И вот они уже считают, что могут вот так запросто прийти и арестовать его. Его и Сакуру. Возможно, они считают, что ее присутствие в деревне делает его мягким. Канкуро не хочет думать об этом. Он не хочет думать об этом с того самого дня, как она появляется в Суне, и Гаара поручает им миссию по поиску нукенина. Ее присутствие на периферии его зрения, запах ее загоревшей кожи, громкий голос, грубые повадки – все это вызывает в Канкуро зудящее, непроходящее раздражение. – Она спасла тебе жизнь, – устало напоминает ему Гаара в ответ на очередной ультиматум, – я не стану снимать ее с этой миссии только потому, что ты считаешь ее раздражающей. – Сакура – проблема. Но я не понимаю, почему ты считаешь, что теперь это моя обязанность и я должен решать все это, – кипятится Канкуро.       Он почти уверен, что замершая за дверью девушка отчетливо слышит каждое его слово. Гаара безучастно смотрит ему в глаза: – Ты знаешь, что ты должен делать – иди и работай.       В тот раз Канкуро борется с сильнейшим искушением бросить своему брату в лицо его тщательно оберегаемую тайну. Просто, чтобы разбить хоть на секунду эту маску холодной непричастности. Его останавливает лишь то, что Харуно сейчас слышит каждое произнесенное ими слово. «И к чему это нас привело?» – думает марионетчик по пути в Резиденцию Каге под конвоем отряда Анбу.       Его голова отчаянно пульсирует и болит – эта дура Юхи так и не избавила его от последствий интоксикации. Еще наверняка нажила себе проблем с Главой больницы. Он разберется с этим позже, а пока ему никак не удаётся собраться с мыслями.       Единственное, в чем он уверен – его брат не в курсе их с Сакурой задержания. А если Гаара не в курсе каких-либо событий происходящих в деревне, то его святая обязанность, как личного советника Кадзакаге, просветить того как можно скорее.       К вящему облегчению Анбу ведёт его к Резиденции в комнаты временного содержания и дознания, а не в тюрьму. Добраться до Гаары оттуда было бы проблематично, а время, как подсказывало ему внутреннее чутьё, было на исходе. Сакуру арестовали прямо во время операции, вероятнее всего ее лишили чакры – иначе половина больницы уже лежала бы в руинах. Канкуро чертовски зол.       Конечно же его запирают в маленькой допросной камере, которая находится на максимальном удалении от кабинета Каге и Зала Советов. Но Канкуро это только на руку, в конце концов он не собирается ломать стены в попытках попасть в кабинет к брату. Главное, что чакра при нем, а у Гаары уйдет всего несколько секунд на то, чтобы найти его.       Марионетчик пускает импульс чакры в крохотную капсулу, закрепленную на нёбе, активируя сигнальную печать.       Та пульсирует и выкачивает чакру из тела, посылая едва ощутимый сигнал. Гаара не заставляет себя ждать. Его льдистый глаз повисает напротив марионетчика не более, чем через минуту после активации печати. Канкуро с удовольствием сплевывает кусочки пластика и произносит: – Они забрали Сакуру.       Гаара медлит, словно ожидая от Канкуро еще какую-то информацию. Марионетчик фыркает, делая пренебрежительный жест рукой и ложится на пол камеры. – Я в порядке, займись своими делами, – Канкуро глумливо улыбается вслед исчезающему глазу.       Он вполне уверен в том, что Гаара успешно разберется с Советом. Шансы же на то, что после этого кто-либо из Советников останется при этом в живых – довольно малы. Но Канкуро не слишком переживает по этому поводу. Ведь это именно они затеяли эту провокацию. И если при разрешении этого конфликта прольется немного стариковской крови – так тому и быть. Плакать по ним он не станет. ***       Советник Джио наконец овладевает собой достаточно, чтобы сказать: – Кадзакаге-сама, при всем уважении к вам... Этот ритуал не проводился уже больше 50 лет. И объявлять имани вражеского шиноби… – Беспрецедентно, – взвизгивает рядом с ним другой Советник, – это насмешка над всеми нашими традициями и обычаями. Ни один Кадзакаге никогда не… – Советник Джио, – голос Сабаку но Гаары с легкостью перекрывает все причитания и истеричные восклицания членов Совета, – вы, как хранитель традиций Суны, обязаны знать о том, как проводится ритуал признания нареченной. Либо вы проводите его, – его голос опасно понижается, – либо я приму вашу отставку. Здесь. Сейчас.       Сакуру ощутимо трясет. Она не понимает, что происходит, не осознает, что значат эти его слова. Но по тому, как он предупредительно сжимает ее ладонь, когда Харуно собирается спросить, понимает, что Гаара просит ее не вмешиваться. Пальцы Кадзакаге холодны, как лед. Сакура вздрагивает от этого его прикосновения к ее руке как от удара. И чувствует, как железное спокойствие Кадзакаге трещит по швам. Он одергивает свою ладонь, сосредотачивая все свое внимание на присутствующих. – Так что вы решаете, Советник?       Хакуно Джио в бешенстве. Его морщинистое сухое лицо искажает ярость, когда он шипит: – Вы соедините себя с преступницей, – его лицо багровеет с каждым словом, – ваша семья будет опорочена, как и репутация Сунакагуре. Связь с Листом, – он сплевывает на пол, – я отказываюсь проводить ритуал! Суна не будет…       Сначала Сакура думает, что Советника хватил удар. Он резко дергается и хватается за шею, царапая короткими ногтями кожу на своем горле. Но потом она отчетливо видит небольшую полоску из песка на его шее. Гаара обводит взглядом замерших членов Совета. Отряды Анбу подбираются, готовые атаковать по первому приказу. Но приказа не поступает. Джио бьется в агонии, когда Гаара произносит: – Надеюсь, среди присутствующих есть те, кто может помочь Советнику Хакуно вспомнить, – повинуясь его воле, удавка на шее Джио распадается на песчинки.       Джио падает, кашляя и хрипя. В покрасневших от лопнувших капилляров глазах старика плещется ужас и ярость. Он надсадно хрипит: – Я… сделаю.       Гаара подходит к их столу. Кто-то из Анбу подносит ему кунай, другой предлагает флягу, в которой плещется вода. Кадзакаге небрежно выплескивает воду, а затем оборачивается к Сакуре, протягивая ей предметы, предназначенные для ритуала. – Порежь свою руку, – его голос непривычно мягкий для Кадзакаге.       Он видит, что она колеблется, не понимает, что происходит. Ему жаль ее. Гааре жаль, что ему приходится делать это с ней. Но какой у них есть выбор? Либо ритуал – либо смерть. Поэтому он говорит: – Верь мне, Сакура. Порежь руку и пролей кровь во флягу.       Она пронзительно смотрит в его глаза. Ей страшно, Харуно отчаянно пытается найти хоть какие-то эмоции во взгляде Кадзакаге – безуспешно. Но потом кивает, молча разрезая ладонь и собирая кровь.       Советник Джио начинает ритуал. Его слова сливаются в шепот песчаных барханов, в шелест чешуи пустынных змей, в шорох сухих листьев и иссушенных деревьев.       Гаара забирает у нее флягу, возвращая ей пристальный взгляд, а затем песок разрезает его руку в том же месте, что и у нее. Его алая кровь, такая же яркая как кадзи на его лбу, проливается в их ритуальную “чашу”. Он отворачивается и медленно с усилием произносит: – Я – Сабаку но Гаара из Сунакагуре беру жизнь Сакуры Харуно из Конохагуре себе. Я беру ее жизнь по праву ее нареченного. Я беру жизнь своей имани и делаю ее своей. Пустыня – мой свидетель. Я беру ее кровь для силы и даю ей свою для защиты. Отныне и до тех пор пока не погаснет Солнце.       Он протягивает ей свою кровоточащую руку и сдергивает с нее этот мерзкий браслет, ограничивающий чакру. Сакура почти плачет от облегчения и наслаждается привычной силой, разливающейся по телу. Но радость длится совсем недолго. Когда Гаара соединяет их кровоточащие руки, Харуно чувствует ток его чакры, его чудовищную мощь, но внезапно все изменяется. Вся ее чакра вдруг устремляется через разрез к Кадзакаге, ветвящимися потоками заполняя собой его каналы. Тело слабеет, лоб вспыхивает обжигающей болью, когда ее последний резерв – бьякуго – начинает истощаться и бледнеть. – Нет, – еле слышно шепчет она, пытаясь вырвать свою руку из ладони Гаары, но он лишь усиливает хватку, не давая ей прервать ритуал.       Советник Джио продолжает шептать необходимые для церемонии фразы, все приходит в движение. Его речи – это тоска высушенных равнин по воде. Его слова – это обещание смерти любому, бросившему вызов пустыне. Другие Советники начинают вторить Джио. Но ускользающему сознанию Сакуры не уцепиться ни за один из смутных образов вокруг.       Она отчаянно пытается залечить порез, закрыть брешь, через которую так стремительно покидают ее силы, но оказывается не в силах даже устоять на ногах. Гаара подхватывает ее одной рукой. Другой подносит флягу к своим губам и делает глоток. – Нет, – пытается сопротивляться Сакура. Ее уже не страшит даже гибель от рук Анбу. Она внезапно понимает, что с ней вот-вот случится что-то куда более страшное, чем смерть. Гаара бесстрастно подносит флягу к ее сухим обветренным губам и опрокидывает ей в рот содержимое. Ее тошнит от соленой вязкой жижи, но она так ослабла, что не в силах даже выплюнуть ритуальный напиток. –Нет, – шелестит она, когда бьякуго бесследно исчезает с ее кожи. Гаара подхватывает ее на руки, как невесту. Сакуре кажется, что его ледяные пальцы оставляют ожоги на ее теле. – Нет, – умоляет, но не слышит своего голоса, – Саске-кун, спаси меня, – зовет она беззвучно, но никто не приходит и не спасает. – Ритуал совершен, – сдавленно шепчет Советник, когда Харуно все же теряет сознание.       Гаара покидает зал советов с девушкой на руках.