Расхититель грез

      Еще раз. Нужно попробовать еще раз.       Песок легкой трепещущей лентой отзывается на его пасс, ластясь к ладони огромным тёплым зверем. Гаара чувствует его легкое прикосновение перед тем, как напряженную руку сводит судорогой, а из носа начинает течь кровь. Песчинки мигом разлетаются по его кабинету. Сабаку но Гаара тяжело дышит, пытаясь унять предательскую дрожь в руках. Глубоко в груди болезненно ухает, а перед глазами разливается кровавая пелена. Ещё раз! Секунду спустя он упрямо поднимает руки, вновь призывая песок.       – Хватит! Достаточно, Гаара! – надломленный вскрик Темари гулко разносится в тишине кабинета. Она хватает его за руки, удерживая от очередной калечащей техники.       – Ирьенины сказали, что с таким количеством повреждений каналов чакры ты не должен использовать дзютсу, – Темари безуспешно пытается поймать его взгляд.              Канкуро же молчит, не пытаясь вмешаться, но его почти колотит от бессилия и ярости. Вот он, Кадзакаге Суны, сильнейший шиноби их деревни, герой, заступник слабых. И куда это их привело? Куда она его привела?       – Где она? – отрывисто бросает он сестре, не выдержав ее тихих всхлипов.       – Почему твоя драгоценная наречённая, которую ты спас, в который, между прочим, раз, не здесь?       – Канкуро... – устало шепчет ему Гаара.       – Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно сделать, чтобы силы вернулись к тебе!       Темари поднимает на марионетчика встревоженный взгляд.       – Ты же не предлагаешь ему… – шокировано тянет она.       – Залезть на свою законную супругу и как следует оттрахать ее! Именно это я и предлагаю! И ничего не случится с ее драгоценной…       Канкуро не успевает понять, что случилось. Удар, сокрушающий кости, не достигает своей цели в своей абсолютной мощи. Будто тяжелый песчаный кулак разжимается, не успевая достигнуть его ребер, и в него ударяется лишь поток падающего песка. Канкуро хрипло кашляет, поднимаясь на ноги, и отряхивает свой запыленный балахон.       Гаара сгибается, из его рта течет алая кровь, а его и без того бледное лицо становится похожим на посмертную маску покойника.       – Придурок! – рычит на него Канкуро, подскакивая к его сгорбленной фигуре, – из-за…       – Не смей! – сдавленно обрывает его Кадзакаге, медленно поднимаясь на ноги.       Темари с ужасом наблюдает за его сборами, переводя испуганный взгляд с одного брата на другого.       – Я должен отдохнуть, – все силы уходят на то, чтобы его ноги не дрожали, пока он направляется вон из своего кабинета, оставляя позади плачущую сестру и раздосадованного брата.       – Что передать совету? – ровно тянет Канкуро ему вслед.       – Что я прибуду к ним за час до заката, – Гаара не останавливается, игнорируя испуганный вздох Темари и взбешенное шипение брата. Он должен отдохнуть.       Темнота его новых покоев, лишенных окон, обрушивается на него будто целительный ливень – на раскаленные пески пустыни. Кадзакаге со стоном падает на свою кровать, его сил хватает лишь на то, чтобы сорвать застежки камзола, стягивающие судорожно вздымающуюся грудь. Его сознание почти обволакивает темной дымкой, когда на грани тревожных сновидений и горячечных галлюцинаций проскальзывает румянцевый шелк ее волос. Он встревоженно отрывает голову от подушек, посылая этим движением сотни болезненных искр вниз по позвоночнику, однако не может разглядеть ничего в этой густой чернильной темноте. Гаара откидывается, горько рессмеявшись своему очередному наваждению:       – Пожалуйста, – хрипло тянет он, – пожалуйста, не надо… Я не могу сражаться с собой и сейчас, Сакура, поэтому просто уходи. Я ранен, может быть даже смертельно, так что не мучай меня хотя бы сегодня, Сакура…       Его горячечный шепот разносится по комнате шуршащими перекатами, и он стонет, когда его галлюцинация обретает запах. Он ни с чем бы не спутал этот ее дивный аромат. Кадзакаге сдавливает свое горло, чтобы не дышать этим сладким вишневым запахом, но слишком поздно, – он уже заражен, он болен, он давно уже сдался…       Гаара резко вздрагивает, когда ее тонкие пальчики накрывают его руку, отнимая от шеи.       – Не надо, – тихо шепчет его прекрасный сон, – не надо…       Он всматривается в темноту, смаргивая злое наваждение, ему кажется, что ее глаза горят нефритовой зеленью, выхватывая из темноты худенькое лицо в обрамлении розовых прядей.       И наконец горько усмехается, разглядев в ее руках сюрикен, холодно блестевший в окружающей темноте. Так и должно было быть… На что он рассчитывал, глупец? Сейчас самое подходящее время, он так слаб.       Гаара хватает ее руки, сводя обе ладони вместе на основании сюрикена, и медленно подводит их к своей груди. Остатки слабой песчаной защиты отзываются на его яростно стучащее сердце и свиваются тонкими песчаными струями вокруг тонкого лезвия, направленного в его сердце.       – Вот сюда, – тихо говорит он, глядя в ее распахнутые от ужаса и непонимания глаза, – песок постарается остановить тебя, но если ты приложишь всю свою силу, то у тебя получится.       – И прошу тебя, не промахнись...– он тепло усмехается, уже совершенно не скрывая от нее свои горящие глаза, – пусть это будет быстрая и чистая смерть.       – Гаара, – умоляюще тянет она, – прошу тебя…       Он отпускает ее руки и откидывается навзничь, полностью вверяя себя своим сладким грезам. Что ж, возможно, его сердце остановится во сне, и он даже не заметит, как уйдет. Но какой же прекрасный сон…       Он слышит, как холодная сталь сюрикена погружается в теплую податливую плоть.. Этот звук ни с чем не спутаешь, но боль или холод, расползающиеся от смертельной раны, совершенно не чувствуются.       Гаара ощущает лишь ее стремительное движение, а затем нежные губы, смыкающиеся на его губах. И он задыхается, замирает, застигнутый врасплох этой внезапной лаской. Его будто пронзает огнем, и импульс тысячи маленьких молний расходится по ослабешему телу. Сакура углубляет свой поцелуй, заставляя Гаару проглотить что-то соленое… Кровь! Его глаза распахиваются, когда глоток ее крови проносится по его горлу подобно волне чистой чакры.       Она облизывает свои испачканные кровью губы, чтобы через секунду вновь впиться ими в свою открытую рану на руке.       Гаара с ужасом и восторгом наблюдает за этим, чувствуя непреодолимую потребность в ней, в ее крови, в ее плоти и душе. Он иступлено стонет, когда ее рот вновь накрывает его и передает несколько глотков ее сути, ее естества. Гаара не позволяет ей отстраниться, впиваясь в ее губы, лаская их своими, пытаясь навсегда оставить в памяти их мягкость и нежность, с которой она целует его.       Наконец Сакура отстраняется от него и подносит к его губам свою кровоточащую рану.       – Пей, – тихо говорит ему Харуно, – сколько сможешь, Гаара, это очень важно. Только это сможет срастить каналы чакры.       Он порывисто впивается в ее руку, лаская ладонь губами и языком. Старательно вылизывает ее рану, будто преданное животное, судорожно глотая ее терпкую кровь. Как же дико, как невыносимо прекрасно! Древние ритуалы всегда строились на крови, но, вкусив этой исцеляющей силы, он только сейчас осознает всю глубину и смысл их обмена.       Вокруг их кровати возносятся кроваво-желтые стены, опадают и возникают вновь. Снова и снова. Бурлящая сила в его жилах столь велика, что он не чувствует ничего вокруг. Гаара с усилием отрывается от ее ослабевшей руки, целует зарастающую рану и тихо погружается в сон, успевая произнести лишь:       – Моя бесценная любовь…       Сакура ещё долго сидит над ним, перебирая его рубиновые пряди волос, едва касаясь кандзи на его лбу.