Осьмушка

Теперь с Хашем говорит Ржавка. Не горячится и не торопится, словно это самое обычное дело - встретить незнакомого орка и поболтать; руку закидывает Пенелопе на плечо, вполуобнимку, треплет её по волосам, называет "ррхи". Пенни не может разобрать всего в точности, но нетрудно догадаться, к чему Ржавка ведёт. Резак - родня, Резак - наша косточка, посмотри-ка, Хаш из Последних: вот и патлы в рыжину, как у меня, и шкура похожа, и глазки, что ты. Взгляду не веришь - обнюхай, нос-то не обманет поди такого хорошего следопыта. Разве стали бы мы водиться, не будь Резак кругом молодец! Подлетка раздувает побелевшие ноздри, переступает с ноги на ногу, будто раздумывает, не поздно ли всё-таки задать стрекача. От молодых Штырь-Ковалей исходит сытая незлобная сила. Пожалуй, прямо здесь избивать не будут и против воли с собой не поволокут. Пенни думает, что дома в лагере ведь пятеро совсем чистокровных людей, которым этот малолетний разведчик точно не обрадуется - неизвестно чего можно ждать. Хаш шмыгает носом. Глаза светлые, глубоко запавшие, покрасневшие от мелких сосудов - наверное, давно как следует не спал. Грязноватая рубашка, вышитая у ворота стебельками, пришлась бы впору рослому и крепкому орку, вроде Сораха, да и на том бы села невнатяг. Кашлянув, Пенни выговаривает, впервые складывая вслух слова орочьей речи: - Я не обижу. Хаш морщит лицо, будто чихнуть собрался, а Скабс говорит, что клан Штырь-Ковалей будет рад досыта накормить следопыта и послушать любых историй, которые Хаш захочет рассказать, потому что нового орка они не встречали уже давно. И что на сегодняшнем празднике в дружеской драке ещё один боец совсем не будет лишним. - Потом похвастаешь твоему старшаку и другим Последним, - кивает Ёна. *** Подлетка шагает с ними вровень, размашисто, ничем не выдавая усталости. Копьецо несёт на левом плече. Последние семь лет, говорит, его славный клан кочевал много дальше к северу, чтобы держаться подальше от - косой взгляд в Пенелопину сторону - недостойных называться честными врагами. Своего старшака не упоминает по имени, говорит только, что тот мудрее седой лисы, ничего на свете не боится и вдобавок баснострашно силён. Штырь-Ковали говорят, что их старшаки тоже оба не промах, что за ними весело живётся и молодым, и старым, и что Штырь когда-то своей мощью и волей вывел их, недобитков, из гнилой погибели, сделав единым кланом, а Рэмс - настоящий правильный молотарь. - Я сейчас вперёд побегу, - Ёна передаёт Пенелопе в руки свои охапки мяты и поджарника, - Ты, Хаш, заслуживаешь хорошей встречи. Пенни сперва хочет возразить, что уж бегает-то она быстрее, но тут же ей приходит на мысль, что об этом маленьком чужаке Ёна по-любому расскажет внятнее и ловчее. И что же теперь делать? Людей по домам прятать, что ли? И как же тогда быть с Хильдиным праздником? А может, этот Хаш всё выдумал насчёт своего клана, так крепко выдумал, что сам же и поверил, а по правде-то мотается одинёшенек на свете - вон какой отощалый, даже жуть берёт, как он вообще на ногах держится. *** Никто, конечно, не собирается ради незнакомой подлеточки полошиться и прятаться подальше, но всё же Тис выходит встречать. На старшачьей спине в пёстром большом платке спит Шарлотка, и трудно сказать, на что заробевший Хаш больше таращится - на Штырёво трёхрядное ожерелье или на высунутую из платка загорелую Шарлоткину ногу. - Мы много лет ждали вестей от других кланов, - говорит старшак. - Отдохни с нами, Хаш из Последних. При Тисе разведчик держится молодцом, хотя и заметно, как его ломает при виде не-орков. Получив миску холодной густой ухи, вслух жалеет, что не успел сегодня поохотиться, а то бы обязательно поделился добычей. Ест очень опрятно и тихо, посматривая по сторонам, но когда Булат-красавчик предлагает добавки, Хаш непонимающе молчит и не знает, что ответить. - Давай сюда миску, - командует Хильда. - Не бойся, не объешь. - Правду говоришь, сестрейка, - улыбается Булат. Хаш оторопело глядит, как рыбарка забирает у него опустевшую посудину, как наливает ещё ухи. Поводит покрасневшими усталыми глазами, будто хочет убедиться, что никто не против. Принимает миску из рук Хильды, не коснувшись её пальцев, сглатывает слюну - и наконец принимается жрать, зажмуриваясь и торопясь, как будто ждёт, что Штырь-Ковали вот-вот передумают и отнимут. Набраться сил и поспать, если хочется, Булаты зовут Хаша к себе в дом. Сначала Пенни немного удивляется, ведь Булатов дом - самый-самый маленький. Может, это потому, что Билли и Чаб сами вызвались присмотреть за гостем, а может, и потому, что только под их тесным кровом не живёт нынче никакой людской человек, и Хашу будет спокойнее. *** Крепким сном разведчика ушатало быстро, но долго спать не пришлось - ещё до вечера подкидывается, как укушенный, и видать не сразу соображает, где. Чабха сидит со штопкой при открытом входе, ногами на улицу, оборачивается к костлявке, голосом успокаивает. Свою палчёвину с ножевым обломком вежливый Хаш оставляет у Булатов в палатке, и осторожно гуляет туда-сюда по стойбищу. Далеко обходит греющуюся на солнышке бабку Сал, некоторое время хвостится за Черепом, но отстаёт, когда сивого зовёт Руби. На расспросы костлявых отвечает как-то бестолково, без особой ясности. Впрочем, Ёна и Пенни соглашаются, что не смотря на несколько мутные ответы, сам-то Хаш слушает и смотрит кругом очень цепко, как и положено посланному всё как есть разведать. Вскоре Хаша подзывает Тис. Приглашает посидеть рядом, пока старшак оплетает рукоятку ножика шнуром - взамен износившегося, и развлечь беседой. Чтобы Хашу веселей сиделось, вручает подлетке полосочку вяленого мяса. - А у вас, следопыт, как больше любят - чтоб рукоять перевитая была или голая? Хаш отгрызает мясное волоконце и отвечает, что это уж кому как удобнее, вот старшак Последних тоже носит с оплёткой, только с другой. Штырь кивает. Потом они обсуждают, как лучше делать из золы щёлок: варить, чтобы по-быстрому, или же настаивать, чтобы поядрёней. Впрочем, Тис признаётся, что теперь при должном запасе покупного мыла в клане Штырь-Ковалей со щёлоком заморачиваются нечасто, разве что когда это необходимо для выделки звериной кожи. Хаш уточняет, не для этого ли они держат кошек, и Тис смеётся: - Не, куда там, не для этого. А Последние какую скотинку держат? Хаш вздыхает, что как-то прибился к ним одичалый пёс, но в позапрошлую зиму, когда навалило слишком много снегу, пришлось его сожрать. Штырь соглашается, что та зима была отменно люта. Так они сидят и беседуют о разных разностях довольно долго. Штырю что-то всё не нравится, как у него выходит оплётка, с виду вполне вроде ладная и красивая, и старшак несколько раз, тихонько ругнувшись, распускает почти готовую работу - переделывать. Вот с Тисом подлетка говорит внятно, умно и спокойно, не считая пары вопросов, на которые ответа дать не может, отговариваясь своим незнанием: как обычно у него в клане принято успокаивать маляшек, когда у них режутся зубки, и какие песни любят петь старики по приходу весеннего тепла. Приходит Коваль. Подсаживается рядком с Тисом, плечо в плечо. Нынче, когда Хаш спать ушатался, конопатый отлучился из стойбища - действительно пошёл камень класть на покое освобождённого мертваря, и что-то долго там провозился. Может, и впрямь до кучи деревцо туда пересаживал, а то и с цветочками заморочился, с него станется. Ногти у него с земляной каймой, взгляд ясный. Хаш ёрзает, будто неловко сделалось сидеть на поджатых ногах, а встать и уйти - неучтиво. Штырь хвалит подлетку за хорошую беседу. - Горд клан Последних толковыми орками. Хаш старается сдержать счастливую улыбку. - Штырь-Коваль тоже... не дурачьёв растит, - отвечает гость. - Нас теперь двадцать три боевых, как ты видишь, - произносит Тис. - Да двои стареньких, да четверо вовсю тянутся, а при удаче - нас ещё больше станет, об том нынче и праздник. Ты говоришь, вас Последних поменьше будет? Хаш определённо ничего такого говорить и не думал, но тут он легко соглашается: - Да, нас поменьше...- и тут же добавляет: - но в драке каждый стоит трёх! А старшак - девятерых! - Мало осталось на земле орочьего племени, - говорит Штырь, завершая наконец свою работу и протаскивая хвостик шнура под плотную оплётку. - Надо друга дружки держаться... Ты, Хаш, своим расскажи, что видел. Скажи, у Штырь-Ковалей год идёт сытый. И скажи ещё: мы рады помочь, если что-нибудь нужно. - Если у вас, например, клинков меньше, чем требуется, - подаёт голос Коваль, - то у нас излишек. Хаш зыркает на конопатого - лицо у подлетки такое, будто сырьём синь-луковку откусил. - Мы простоим здесь ещё больше дюжины дней, - говорит Тис. - Передашь своему старшаку. *** Хильдин праздник идёт хорошо. Рыбарка опять нарядилась в красное платьишко прямо поверх тонких порток, похваливает все подарки, даже Кривдину дудку. Дудка крякает, как целый утиный выводок, и любой простенький напев с нею кажется ужасно смешным. Как будто всё Хильде нравится: и охапки травы, и аккуратная почти новая ложка с завитушками на ручке (не у Дрызги ли крадено, думает Пенни), и маленькая брошечка вроде янтарной - от нэннэчи Магды. Ещё ей перепадает кое-что из бывших царевичевых вещей, например, джинсовая безрукавка, которую костлявые за день успели в четыре руки расшить красными нитками по воротничку и нижнему краю, и всякоразное другое. Уж и пляшут они обе-двое с белобрысым Марром, будто змеи в траве: смотреть жутко, и глаз не отвести. Пенелопа даже вздыхает про себя, что уж её собственное-то костистое тело никак не предназначено для такой завораживающей красоты. Оно, это тело, вообще для многого не предназначено из того, что рыбарке предстоит, но другие вещи Пенни нимало не заботят. А вот по красоте она отчего-то сейчас тоскует и завидует. Хаш сидит между Булатами, подпевает общей песне, и вид у подлетки довольный, потому что Красавчик подарил ему какой-то старый свинокол с матерчатым чехлишком, которым уже давненько не пользуется. Ёна зовёт Пенелопу размяться перед дракой, и она привычно готова отказаться. Но в этот самый момент вдруг замечает Мирку. Тут и слеподырому сразу ясно, что Мирка наготове и обязательно утащит чернявого плясать, как только Пенни откажется. Не то чтобы это было обидно или хоть важно. Но мысль как следует размяться перед дракой моментально становится очень разумной, и поэтому Пенни хватается за протянутую Ёнину руку. Ведь всё равно же никто на неё не будет особо смотреть, когда рядом творится змеиный танец. Ёна говорит, что в его кровном клане умели плясать босиком прямо по пылающим углям, не обжигаясь. Пенни не очень верит. Но хотя сейчас никаких углей под ногами нет, ей становится отчего-то жутко, и весело, и горячо. *** Под конец вечера нэннэчи потянулись спать. Марр с Хильдой уходят, обнявшись. Вскоре и старшаки загоняют домой свой сонный выводок, а гордая Руби остаётся на кошачьем посту, пока Череп неподалёку приглядывает за готовящейся дракой. Ватажка Зелёного дома вместе с Булатами составляет девять костлявых. Билли, хоть и увечный, подраться в своё удовольствие тем не менее может и любит. Жабий дом принимает Хаша - для равного счёта. Место в берегу для такого случая выбрано загодя, вольное и ровное. - Бейтесь, костлявочки, - усмехается Череп. - Только чтоб мне потом никого не штопать на ночь глядя! И вот когда они сшибаются первым наскоком, против Пенни оказывается этот Хаш. Конечно, он меньше и намного слабей, но выучка у него злее. Нет, Хаш не затевает подлого боя, не метит по горлу, или по глазам, или в низ живота. Да и тем ударам, от которых Пенни не успевает увернуться, всё же далеко до по-настоящему опасной силы. И всё-таки очень скоро Пенелопе делается совсем не до смеху. Потому что Хаш неостановим. В дцатый раз летит наземь и тут же поднимается в сторонку, чтобы снова наскочить. Бескостным угрём ползёт из захвата - и сразу бросается бить, не давая себе передышки. Не утирает раскровавленный нос, равнодушно принимает удары, молча сражается. "Ломаю его, ломаю, а ему хоть бы по хрену..." Это Дэй сказал про какого-то давнёшнего мертваря, и теперь Пенелопе страшно, потому что этот почти ещё орчонок против неё колотится, как заколдованный. - Хорош, ты... - кричит Пенни. - Я же так тебя покалечу! Хаш сплёвывает, отчаянный, злой, не унимается. Чабха Булат замечает неладное на полмига раньше Моргана. Из Чабхиных рук Хашу уже никак не вывернуться. И только теперь подлетка замирает, дрожа, будто взяла его жестокая лихорадка. - Ничья, - говорит Пенни, еле-еле вспомнив правское орчье слово. - Ничья не взяла! Ладно? - Неладно! - Хаш втягивает носом воздух пополам с собственной кровью, и выходит всхлип. Из Чабхиного бережного захвата больше не рвётся - видать, давно уже из сил выскочил, да не сдавался - но вцепляется пальцами в руки Булата и выговаривает, давясь: - Как теперь старшаку скажу, что я тебя не побил?! ТЕБЯ!.. Вымеска порченного!.. Пары последних слов Пенни не знает, но смысл понять - невелик труд. Будто в глаза навозной жижей плеснули! - Ох, малой. - говорит Череп строго. - Не дури... - Идём, Хаш. - Голос у Чабхи верный, надёжный, как его хват, или как булатное лезвие. - Идём, рыльце умоем. Я с тобой буду говорить, а ты послушаешь. *** Переведя дух, костлявые соглашаются, что драка вышла знаменитая, не смотря даже на хашев заскок. К Зелёному дому Пенни с Ёной шагают молчком, рядышком, и Пенни чувствует, что жаркая орчья ладонь на её плече - это сейчас хорошо, то, что нужно. А дома никуда не делась её личная занавеска - и это тоже очень хорошо. *** О чём там Чаб толковал с Хашем после драки - этого Пенелопа не знает. Под самое утро Хаш налаживается потихоньку уйти, и даже почти уже выползает из-за потеснившихся ради его ночлега Булатов, но чуткий Билли просыпается и придерживает его за ногу. Провожают разведчика трои: Тис-старшак и сами Булаты. На дорогу и для угощения прочим Последним Хашу отсыпают с полторбы вкусных сухарей и две пригоршни вяленого мяса. - Скажешь своему старшаку: я жду, - говорит Штырь. - Мы ждём.