Осьмушка

Ночка совсем осенняя, зябкая и тёмная, пусть темнота не страшна для осьмушкиных глаз. До чего же неохота лезть из дома вон, прочь от тёплого бока Ёны, волочься тихонько по холодку, теряя остатки сна - а что поделаешь, если приспичило дальние кусты полить, тут уж никак на месте не улежишь. Пенни натаскивает длинный свитер, ставший совсем родным за последние дни, привычно поддёргивает к локтю рукав, чтобы не цеплялся за дарёный браслетик. Б-р-р-р, а зимой-то как... Может, в разнопёром клане чего и придумано на этот счёт? С вечера старшаки отпустили спать нынешних кошачьих пастырей. Может быть, теперь кошкин сторожевой пост не так уж стал и нужен, потому что многие хвостатые забираются теперь на ночлег прямо в дома, в тепло и сухость готовых для зимы орчьих жилищ. Впрочем, на обратном пути межняк отмечает, что при слабеньком "уличном" огне сидят двои: Морган и этот Аспид из Пожирателей Волков. Вовсе спать не ложились - и судя по всему не собираются. Не коротают ночь разговором - просто смирно сидят. Кажется, у Моргана опять в руке костяная патлодёрка, он вычёсывает пёструю сторожевую. Пенелопе аж за два десятка шагов слыхать её густое рокочущее мурлыканье. - Пенелопа Нелла Уортон, - окликает Аспид негромко. Вот теперь становится кисло. Будто в живот пнули ни за что ни про что. Это во второй приёмной семье её так звали, Неллой - имя "Пенелопа" им, видите ли, не нравилось категорически. Пенни сама-то и думать забыла об этом "Нелла". И среди Штырь-Ковалей она точно ни разу не упоминала - чужая прихоть, давно уже отставшее, не своё, ненастоящее погонялово. В документах оно вроде бы тоже нигде не было вписано. Откуда Аспид знает? Нарочно выяснял, что ли? Какого рожна ему вообще это сделалось интересно? - Подойди хоть, если не сильно торопишься. Голос лёгкий, дружеский, будто знать не знает чёртов гость, что вломил сейчас словечком под самый дых. Вот Штырь бы на такое нипочём не поддался бы. Сказал бы: не-а, тороплюсь, сон недосмотрен, - или что-нибудь в таком роде. И ведь можно ответить именно так, вернуться в Зелёный дом, подходить-то Пенелопу никто на самом деле не заставляет - Да разве уснёшь теперь нормально. И... надо узнать, что такое у этого Аспида на уме. *** - Ну, - говорит Пенни-Резак, подойдя. Не очень-то любезно, так и Аспид ей не дружище и не старшак. Морган кивает ей разок - надёжный, спокойный. Может, потому только и не струхнула как следует, что он тоже здесь, старый штопальщик. Гость потягивается, вытянув кверху руки, выгибает хребёт, зевает. Потом глядит на Пенелопу мирно, с этакой даже ленцой. - Да вот хотел получше на тебя поглядеть, раз уж ты всё равно мимо шастаешь - какое там сокровище Вертай до меня не довёз. Присядешь? Ладно, думает Пенни, присяду. Интересно ты запрягаешь, отчего не послушать. - Я его, дурака, послал найти и выручить, когда ты в беду вляпалась. А Вертай по-своему решил, знаешь, - Аспид усмехается. - В газетке фото твоё было - пропала, мол, а я с одного взгляда увидел: наш ведь, орчонок, хотя и далеко не чистых кровей. Ну да какая разница. Наша кровь густая, как её ни разведи. Ишь ты, по-людски-то чище Тиса балакает. Может, даже чище Коваля, ха. Ни ползвука орчанского. - Вертай-то не оплошал, - замечает Морган. - Мне тут хорошо, - говорит Пенни. - Я теперь Резак Штырь-Коваль. - Вижу, - Аспид кивает серьёзно. - И Резаку Штырь-Ковалю мы в Аргесте тоже были бы рады. Роскошь не обещаю, да и выучиться придётся многому, но уж и зад по сугробам отмораживать не обязательно. Пенни молчит. Не потому, что обдумывает предложение перекроенного, пускай даже оно слегка созвучно её собственным недавним мыслям насчёт отмораживания некоторых частей тела. А просто не знает, как ловчее ответить. - Спасибо, что Вертая послал, - наконец говорит Пенни Резак. На человечий манер - "спасибо", а не "мой тебе долг". У Аспида в задолжавших быть ей отчего-то совершенно не хочется. - Вертай меня тогда и правда выручил. Так я пойду, ээ, если другого дела у тебя ко мне нет. Типа спать очень хочется. Не то чтобы складно вышло, но Пенелопа собой довольна. Всё равно как если бы знатную гадюку подняла - гладкую, узорчатую! - Твой дом, твоя воля, Резак Штырь-Коваль, - соглашается гость покладисто. - Одно ещё скажу только быстренько. Мало ли тебе интересно будет о кровной родне послушать - я разузнал кое-что. Ай. Иногда гадюки кусают. Сивый - взметнулись уши торчком - произносит со вздохом: - Так раз ты узнал, сразу нужно было говорить, а не петлять, чай не в эльфивом подвале связанный сидишь, и не у злой подлюги чёнито выведываешь. - Только не надо щас заливать, что это ты и есть мой родитель, - сглотнув, выговаривает Пенни, постаравшись взять тон понахальнее. - Нет, конечно, - отвечает Аспид. - Будь оно так, я бы тебя давно по любому чиху нашёл. Из-под земли бы вынул. Да и тебя, Резак Штырь-Коваль, отроду бы тогда с человечиком никто бы не перепутал. Колотится внутри бешеный барабан, разносит по каждой жилке змеиный яд. - А вот маму родившую мне сыскать было не трудно. Уважаемая, холёная, с хорошей семьи, да и денежки на твоё содержание дважды в год переводила аккуратно, как полож... - Стоп, - говорит чей-то голос, кажется, Пенелопин собственный. - Не интересно. Ты обознался. Родня у меня уже и так нашлась. Спать пойду... Пенни-Резак поднимается и идёт в тепло Зелёного дома - глаза не жжёт, ноги не спотыкаются, всё наверное в порядке, разве только вот гулкий бешеный барабан... - И в лицо ей посмотреть не хочешь даже? - Да хорош уже, - ворчит Морган. - Уймись. Дома всё спокойно и хорошо, даже бабушка спит. И Ёна спит крепко, а значит, точно ничего ужасного с Пенни не случилось, иначе дружище бы сразу подорвался с места, тут и думать нечего. Подлезть теперь потихонечку обратно, и обнять рукой, и лбом уткнуться, упрятаться. Ржавка-ррхи так говорит: да мы костлявые и от гадюжьего укуса живьём перемогаемся. А вот гадюке-то потом неделю тошно небось. *** Раннее утро гость проспал в Жабьем доме. Видать, горазд этот Аспид подкидывать мимоходом разные испытания: Пенни некоторое время наблюдает, как Руби со страшаковыми близнятами, собравшись кучкой, жуют ментоловую жвачку, чуть не подвизгивая от вымораживающего рот ядрёного вкуса; угощают и подошедшего Хаша - тот храбро отправляет белую пластинку в рот. Кривится отчаянно, но угощение не сплёвывает - смеётся вместе с маляшками: - Ай, зелье, аж до затылка льдом пробивает! Открывают по очереди рты, чтоб проверить, не прихватило ли у кого язык инеем. А близнята, гляди-ка, за лето вымахнули в рост, сделавшись повыше Руби, хотя по годам они существенно младше. Такая уж она, орчья кровь. И Шарлотка тоже здорово подросши, и давно уже Пенелопа не видела, чтобы младшее старшаково чадо спало днём, пуская слюни в пёстром платке за спиной у Коваля или у Тиса. Хильда и Марр недавно вперебой рассказывали, как маляшка увязалась с ними к ручью и с веткой в руках подстерегала добычу, ровно прирождённый рыбарь. Конопатый после этого сделал чаду маленькую острогу, чтобы пришлась аккурат по руке. "Не напасёшься на тебя, опять все вещи малы, месяц назад только новое куплено", - смутный отзвук раздаётся в давней-давней Пенелопиной памяти. Ха, будто кто-нибудь на свете бывает виноват, что растёт. Будто кто-нибудь на свете бывает виноват в том, что родился... Мама.. *** Воды для стирки нагрели изрядно. Здесь, на зимней стоянке, шмотьё стирать отчасти даже удобнее: в Земляном доме нашлась торговая оцинкованная жлыга, не то корыто, не то ванна с двумя плоскими ручками, толсто обмотанными шнуром. Никому, значит, не придётся до весны немытому ходить или в снегу гольём купаться. (- В снегу можно, если хочется, - говорит Ёна. - Это весело). С Ёной на пару, оказывается, даже постирушки выходят вроде игры. И можно хором радоваться общей необходимой работе, почти так же радоваться, как свободной плясовой драке, потому что ловко выходит. А полощут тряпьё от остатков мыла они прямо в ручье, и отжимают привычно в четыре руки. Крепко отжатый шмот кидают в ванное корыто, и сперва звук получается гулкий - "бляммм", а когда отжато уже порядочно вещей - обыкновенный "шмяк". - Меня Аспид к себе звал, в Аргесту, - говорит Пенни. - А я не поеду. Ёна подаёт край последней выполосканной шмотки - хламида бабушки Сал, тёмная в мелких цветочках. - Аспид командир из лютых, - кивает Ёна. - Тис рассказывал. Выкручивают мокрую хламиду - каждый на свою сторону, выгоняют из мягкой ткани воду. - Да очень мне сдалось в Аргесту ездить... ещё узнает меня там кто-нибудь. - Ну, Аспид бы позаботился, чтобы и вблизях не узнали. Острижка... Волосы бы ещё перекрасили в другую масть, наверное. То да сё. Линзы такие, чтобы глаза другого цвета и совсем с человеческим зрачком. У людей обычно нюх слабый, с трёх шагов не узнали бы. - Говорит, маму мою нашёл... которая родила, - выпаливает Пенни, сама не зная зачем. - Посмотри, говорит, на неё, хочешь? Выкрученный краешек ткани вдруг прыгает прочь из рук - не удержишь, сыро шмякается об Ёнино колено. "Я бы тебя давно по любому чиху нашёл. Из-под земли бы вынул". И льётся, льётся потоком - не холодная вода тихого ручья - вскипевшие слова. да чего теперь глядеть меня-то видеть не хотела вот так ждёшь, ждёшь, ждёшь, как дура, а потом уже не ждёшь, а потом уже не надо остохренели мне эти лютые командиры аж тошнит чё он докопался, гад а я не поеду а я уже не хочу Бабушкина одёжка в мелком цветочном узоре перекинута через высокий край корыта. Ёне сейчас обе руки нужны, чтобы обнять. Вскипевшие было слова помалу стынут и иссякают, так же как и злые горячие слёзы. *** "Я тебе что-нибудь обязательно подарю, Ёна, - думает осьмушка. - Что-нибудь хорошее и красивое. Из Нимовых памяток, если захочешь. Или от бабушки Сал выучусь и плетежок тебе сплету. Со спицами наловчусь - так свяжу тебе хоть шапочку. Песню тебе сложу, если когда-нибудь сумею. И ещё расспрошу тебя про твою жизнь, какие у тебя бывали беды и приключения..." Мысли кажутся и неуместными, и удивительными - даже про Мэй такое как-то в голову не взбредало - и правильными. А что. Для хорошего плясу ведь это же обе-двои поспевать должны, а не так чтобы один выламывается, а другой в это время столбом стоит. *** Собравшись отчаливать восвояси, под не по-осеннему тёплым солнышком, старый Аспид отчего-то уже не похож на человека, не смотря на дорогую одежду и искусно перекроенное лицо. Дело тут даже не в жёлтых его змеиных глазищах, которые этот невыразимый орк не спешит снова спрятать за цветными линзами. Может быть, теперь от него не пахнет теми духами и тачкой, вот и весь фокус, а может, просто сама Пенни сейчас уже знает, кто он есть, вот и восприятие подтягивается: безупречно человеческое лицо Тшешша из Пожирателей Волков выглядит нелепой маской на съемках дешёвенького ужастика, в то время как у актёра перекур. - Ах да, - говорит Аспид в сторону старшаков. - Мало ли... Ты когда-то болтал, что уживёшься среди тупозубых, Штырь-Печень, и они помалу привыкнут к твоей орчанской роже. А я тогда говорил - не бывать этому никогда. - Было дело, - отвечает Тис. - Кхм, и некоторые ПРИВЫКЛИ, - замечает конопатый неописуемо поперечным голосом. - Так вот глист один, голосистый больно, со всех мощностей на похожем поле бьётся, своими орчанскими песенками. И будь я трижды проклят - есть кое-какой толк. Я бы даже угордился, да только я ж ему давно не указ. Вот вы таскаетесь по своей глуши, ни черта не знаете. А в Аргесте и ещё там-сям людские молокососы зелёные повадились под орков дурачиться. Некоторые аж уши накладные нацепляют и ходят, позорятся, до чего дошло. Помолчав, Аспид продолжает: - Я так вам скажу. Если мелькала у вас мыслишка, чтоб опять попробовать, то сейчас - самое время. Городок этот драный, где ты, кузнец, сопляком ещё бегал, пока тебе Штырь поперёк дорожки не ввернулся... Зазимовали бы нынче около него? Бумаги нужные я вам, так и быть, сделал бы. Самому страх любопытно поглядеть, что получится. Пенелопе слышны обычные голоса леса, ручейный плеск. Вопли маляшьей стайки на отдалении - кажется, Шарлотке свезло-таки заострожить какую-то добычу, и никак она теперь ею потчует подоспевшего кота Дурака. И ещё прямо слышно, как Коваль НЕ орёт. - Санта-Криспина... - выговаривает конопатый старшак. - Мы не успеем до снега. Тыща вёрст с гаком. - Только за этим дело стало? - щурится Аспид. - Пару фургонов я пришлю. Перетащились бы со всеми пожитками. - О новой зимовке клан решает, да не врасплох, - говорит Тис. Нэннэчи Магда сияет, как именинница, не пряча улыбку. Дэй коротко присвистывает. Костяшка и Сорах толкуют втретьголоса, как устроить на новом неведомом месте зимнюю кузню. Билли Булат тихонько смеётся, толкнув Чабху костлявым плечом. Марр-белобрыска трёт себе живот ладонью, сдвигает надбровья озадаченно. Бормочет что-то едва внятно - только Хильде и услыхать. Рыбарка говорит громче: - Мне вообще-то рожать посреди зимы... Шала кивает, положив руку Хильде на плечо, и глаза у Шалы горят живо и ясно. А Морган, покосившись на дочку, говорит: - Горхат Нэннэ, хоть бы никому не поперёк нутра. Не то мне спорить придётся, а я этого не люблю. *** *** - Ну, не передумала ты о нашем деле, Пенни Штырь-Коваль? - напоследок осведомляется Аспид. - Не.. - Время есть, денька четыре пока ещё фургоны зашлю. Бойкий орк с лицом вроде твоего многому бы в Аргесте у меня выучился. И возможностей там погуще. "Да я уже и тут выучилась". - Не, - повторяет Резак. - Я тебе не пригожусь. Людей убивать завязала вроде. Пою так себе. Разве что в национальную сборную по бегу, это я наверное могла бы, только чёт душа не лежит. Я бестолковая. *** Жизнь делает кувырок - есть от чего башке пойти кругом. Но сейчас, пока солнце ещё согревает землю и воздух в осеннем краю можжевельника и упрямой полыни, и до небывалой перемены судьбы остаётся полных четыре дня, Пенелопа Резак Штырь-Коваль только слегка удивляется собственному спокойствию. Хорошо. Всем бы впору бегать, как ужаленным, а вместо этого Коваль выволок на траву рябой толстый половик, чтоб не холодно было сидеть, а Тис улёгся, пристроив голову на колени хаану, и читает старую книжку про унылые сиротские приключения некрасивой девушки-гувернантки, и по лицу видать - дико прётся с этого скучного занятия. Самой потом, что ли, попробовать читануть. А то пару лет назад так и не осилила. Варят людской обед, и крепкий духовитый чай для всех, кому взбредёт желание почаёвничать. Сохнет чистая одежда, которую они с Ёной славно сегодня выстирали, вбирает в себя здешний добрый воздух, и её приятно будет надеть. И рядом те, которым не плевать, что живёт на свете межняк Пенелопа. Те, для которых она достаточно хороша.