Сигнал выжить

На следующее утро это происходит снова. Изнасилованная женщина, прижавшаяся к холодному кафелю стены в туалете, рыдающая навзрыд, окровавленная, обессиленная и с отвратительными следами чужих рук на теле. Она не бьёт зеркала и не режет себе горло, просто рыдает, почти что воет, громко, протяжно и со всей болью, на которую способна. Теперь это то, что стало в порядке вещей. Насилие. Изнасилование. Просто часть новой реальности. На это уже никто не реагирует, воспринимая, как нечто неизбежное и непредотвратимое. Чжань видит тех, кому не посчастливилось испытать на себе это, видит их налитые багряным синяки, травмы, опущенный потухший взгляд и боль в каждом движении и вздохе. А потом видит их смерть. От физической истощённости на игре или от рук всё тех же насильников за её пределами. Это можно было бы предотвратить, будь у окружающих немного больше решимости в действиях и смелости. В их глазах тоже был страх. Каждый из здесь присутствующих подсознательно уже сдался, примиряя на себя роль жертвы. Чжань видел это всё, и он ничем не отличался от тех, кто держался от всего происходящего за пределами игровой арены на расстоянии. Некоторые боялись, стараясь быть как можно менее заметными и надеясь пережить время до игр, отсиживаясь, кому-то же было просто плевать. Сяо Чжаню было плевать. На агрессоров, на жертв, на наблюдателей и солдат игры — на всех. Очень эгоистично, он знает это, но резерв эмоций и чувств, кажется, дали системный сбой, перейдя в сберегательный режим и просто отключившись. Он спит, ест, проходит игры — и всё это будто на автомате. Как заезженная пластинка, смешивающая палитру окружающих цветов в один сплошной серый, без чувств и эмоций. — Будешь свою порцию? — спрашивает Фэнг, указывая взглядом на нетронутый контейнер с едой. — А? Нет, не буду, — мотает головой Чжань, двигая к мужчине свой завтрак. Аппетита нет совсем, как и в целом желания смотреть на еду. Пресные, полуфабрикатные безвкусные порции того, что должно было быть похожим на еду, не вызывали ничего, кроме желания выблевать это в туалете, обволакивая вкусовые рецепторы однородной клейкой массой. — Эй, ты не можешь просто так разбрасываться своей едой! — возмущается сидящая рядом Лин. — Захотел сдохнуть от бессилия? — Я не хочу есть, — трёт пальцами виски Чжань. — Ты не заболел? — волнуется девушка, тут же прикладывая свою ладонь на его лоб. — Всё в порядке, Лин, — бодает он её ладонь лбом, слабо улыбаясь. — Правда. — Обещай мне, что после игры сегодня поешь нормально и съешь всё сам, — внимательно смотрит она, и Чжань просто кивает ей с улыбкой. Он поест, если его не начнёт тошнить от одного вида этой еды, и если он выживет вообще. Он смотрит на уплетающего свой завтрак Фэнга и честно завидует его здоровому аппетиту. Это последний раз, когда они все видят Фэнга. Через час У Фэнг падает на игровом поле бездыханной куклой с дыркой в башке. Не хватает всего нескольких секунд, чтобы он успел добежать до спасительной белой линии на другой стороне поля. Эти несколько секунд оказываются решающими не только для него. Сам Чжань успевает пересечь спасительную черту всего на пару секунд раньше Фэнга. Ещё немного, и он бы сейчас лежал такой же неподвижной куклой рядом с Фэнгом. Снова всего несколько секунд. Две секунды — и ты жив или же мёртв. Всего две секунды. Возможно, это было бы не так уж трагично, потому что тогда бы точно всё закончилось. Долгожданное спокойствие и умиротворение. То, о чём Чжань так мечтал всё своё время здесь. Сознание говорит ему, что он чёртов эгоист, которого волнует лишь он сам, и Чжань с этим согласен, потому что, вообще-то, есть ещё семья, которая искренне о нём беспокоится, друзья, Ибо и вот теперь ещё маленький эмбрион в животе. Нет, он не может просто так взять и сдаться. Точно не теперь. Чжань смотрит на распластанное на игровом поле тело Фэнга, на кинувшуюся было к нему Мэй, которую тут же перехватывают Цин и Чэнг, смотрит на жующую губы Лин и отвернувшегося Рэна. Смотрит и чувствует пустоту. Рано или поздно это должно было случиться. Все они здесь обречённые. Временные. Он думает об этом и сам удивляется тому, как желание выжить соседствует в мыслях со смирением и обречённостью. — Мэй не жилец, — шепчет почти на ухо Чэнг, когда их ведут обратно в общий зал. — Думаешь, сломается? — так же шёпотом отвечает Чжань, тут же бросая через плечо быстрый взгляд на плетущуюся в конце с опущенной головой Мэй. — Уже, — грустно усмехается Чэнг. Чжань смотрит на её посеревшее лицо и мокрые глаза и понимает, что Чэнг прав. Сломанные люди здесь долго не живут.

***

Ибо всегда думал, что самое тяжёлое — неизвестность, когда не знаешь вообще ничего о том, что происходит, и всё ощущается, как прогулка по тонкому канату, подвешенному где-то в невесомости. Оказывается, он ошибался, потому что знать, что что-то происходит, но не иметь возможности влиять на это — гораздо сложнее. Утром ему приходит сообщение от Лю Хайкуаня о том, что операция началась, но больше ни в какие детали плана его не посвящают, просто предоставляя короткий список того, что необходимо. И это всё, где Ибо позволено участвовать. Материальная поддержка. Плати и оставайся в неведении. Чудесная акция. Ибо взвинчен до предела: он по-прежнему не спит, не ест, много курит и буквально дежурит у телефона, но Хайкуань непреклонен, зная темперамент Ибо и его непременное желание вмешаться. Поэтому неведение — лучший вариант. Самый безопасный для всех. Ибо нервно нарезает круги по территории дома, боксирует в зале до седьмого пота, до мозолей на пальцах стреляет по мишеням в тире и до сбившегося дыхания изматывает себя в бассейне. Всё, что угодно, лишь бы не сидеть и не проводить время в беспомощном ожидании неизвестно чего, медленно сходя от этого с ума. Хайкуань обещает, что как только внедрение пройдёт успешно, он тут же сообщит ему об этом, и Ибо ничего не может сделать, кроме как просто кивнуть, вытягивая из пачки ещё одну сигарету. Сяо Чжань точно не обрадуется, узнав, что Ибо снова начал курить, так что Ибо теперь старается курить не больше трёх сигарет в день. Хоть какой-то компромисс с собственными нервами. Во избежания повторения вчерашней ситуации, Хайкуань разгоняет по домам всю оставшуюся прислугу, оставляя только охрану у ворот. Ибо не возражает, потому что чувствует — ещё немного, и он снова сорвётся. Нервы скручены до предела, а недосып изматывает похуже самых изнурительных тренировок в зале. Альфа готов выть в голос и лезть на стену, ощущая себя зверем в клетке, мечущимся и не находящим себе места. Он и правда едва ли сдерживается, когда телефон разражается протяжным звонком, а на экране высвечивается «Сяо Фэнь». Милая, добрая госпожа Сяо, которая до сих пор не знает, что происходит с её сыном. Вообще не знает, что происходит. Ибо сразу решил, что не будет посвящать родителей Чжаня в это до тех пор, пока ситуация не прояснится. Ему требуется пару глубоких вдохов, чтобы привести себя в чувства и скрыть дрожь в голосе, сдерживаясь изо всех сил. — Ибо, дорогой, — слышится в трубке звонкий голос Сяо Фэнь, и это настолько контрастирует с состоянием Ибо и ситуацией, что хочется рычать и выть. — Как у тебя дела? Представляешь, не могу дозвониться до а-Чжаня уже который день подряд! Ибо сглатывает, сильнее сжимая телефон в руке и пытаясь совладать со своими эмоциями. Тело окутывает обжигающее чувство онемения, а в груди снова поднимается буря боли, гнева и желания крушить всё вокруг. — Госпожа Фэнь, — всё же справляется с комом в горле Ибо, выдавливая из себя улыбку, которую, конечно же, Сяо Фэнь не может видеть, зато, наверняка, слышит по голосу. — Чжань-гэ такой неаккуратный — сначала оставил телефон на работе, а потом вообще разбил его где-то на лестнице в своём центре. Прошу прощения, что вам пришлось волноваться, — удаётся ему более правдоподобно смягчить голос. — Он в последнее время буквально ночует на работе, у них там какие-то сезонные наплывы всего, чего только можно. — Ох, мой бедный а-Чжань, — цокает языком в трубке Сяо Фэнь. — Мы с отцом уже извелись, не знали, что и думать, — вздыхает женщина, и это буквально разрывает Ибо сердце, которое тут же начинает кровить под кожей. — Пожалуйста, не беспокойтесь, всё правда хорошо. Я уже заказал Чжань-гэ новый телефон, а пока он под присмотром телохранителя. Как только он снова будет на связи, то сразу же позвонит вам, — старается успокоить госпожу Сяо Ибо, а сам думает о том, кто теперь успокоит его и рычащего в его грудной клетке мечущегося зверя. — Слава Небесам, ты меня успокоил, — смеётся в трубке женщина, и это тот самый тёплый обволакивающий смех, услышав который, сразу вспоминаешь об уютном доме и отпускаешь все свои проблемы. — Тогда ты уж позаботься о нашем а-Чжане, — ласково просит Сяо Фэнь. — И не давай ему засиживаться на работе до ночи, — уже строже добавляет она. — Конечно, госпожа Сяо, — снова заставляет себя улыбаться Ибо, и Сяо Фэнь, конечно же, слышит на том конце трубки эту улыбку. Ибо прощается, сбрасывает звонок и тихо сползает по стене на пол, до побелевших костяшек сжимая в руке телефон и до скрипа стискивая зубы. Зверь под кожей снова рычит, посылая вибрацию в каждую клеточку тела. «Позаботься о нашем а-Чжане» всё ещё эхом отдаётся в ушах. «Позаботься» — это то, чего он не смог сделать. То, за что будет вымаливать прощение у богов до конца грёбаной жизни. И после неё тоже. Как вообще всё это дерьмо могло произойти? Иногда он прикрывает глаза и в беспокойной дрёме слышит доносящийся с кухни звон посуды и смех Чжаня, и всё это кажется настолько близким и родным, что, просыпаясь, глупый обманутый мозг заставляет его бежать на первый этаж, нервно осматривая кухню и понимая, что это всего лишь воспоминание. Галлюцинация окончательно поехавшего сознания. Он не найдёт Сяо Чжаня на кухне. Не найдёт его в саду, в гостиной, спальне или в любой другой комнате в доме, потому что его здесь просто нет. Он где-то далеко, и Ибо до дрожи в пальцах боится представлять, что сейчас с ним там происходит. Сяо Чжань, его милый, солнечный Чжань-гэ. Он совсем не заслужил всего этого дерьма. Ибо запрокидывает назад голову, больно ударяясь затылком о стену, подтягивает к себе согнутые в коленях ноги и беззвучно орёт в пустоту. Немая боль немого крика. Сейчас это всё, что у него есть — боль и пустота. Грудь сдавливает тяжёлым хрипом, а глаза впервые за долгое время начинает щипать. Сколько он уже не плакал? Кажется, класса с седьмого. Очень давно. Ибо уже даже и не вспомнит, что тогда произошло, и это кажется таким глупым и неважным, потому что ни одно событие в жизни не может сравниться с потерей самого дорогого человека в жизни. У Ван Ибо украли его личную Вселенную, и эту потерю не оплакать даже всеми слезами мира. Затылок снова больно упирается в стену, и Ибо нажимает сильнее, потому что это единственное, что он сейчас чувствует и что способен чувствовать. Больше нет солнца и спокойствия, есть только боль. Внутри, снаружи — везде. Сраная боль, съедающая живьём изнутри и ломающая рёбра. Теперь Ибо знает, что эта боль гораздо сильнее даже самого глубокого пулевого ранения, потому что эту боль не зашить и не залечить. Её можно только чувствовать и умирать изнутри, не в силах успокоить. Его личная боль, которую не смоет даже кровь виновных. Они уже обречены, и Ибо лично позаботится о том, чтобы их агония была в разы невыносимее, чем его.

***

Двадцать два человека из числа тех, кто до сих пор оставался в игре. Сложно поверить, что всего пять дней назад их было пятьсот. Это больше не вызывает таких сильных эмоций, как в начале, становится плевать, какую еду быстрого приготовления дадут на этот раз, насколько жёсткой ощущается койка и кто как себя чувствует. Всё, что сейчас занимает мысли каждого находящегося в этом зале — как остаться победителем. Ускорить смерть других и отсрочить свою — вот то единственное, что негласно читается во взглядах, вздохах и мыслях. Больше нет команд, нет друзей и приятелей — теперь каждый сам за себя, потому что это уже почти что финишная прямая. Ещё пара игр — и их будет человек пятнадцать, если повезёт. А может, для этого не обязательно ждать игр, и участники сами успешно справятся с расчищением пространства от переизбытка людей в нём. — Мэй, ты должна поесть, — кладёт ей на плечо ладонь Чжань. — Фэнга с нами больше нет, и, поверь, это тяжело для всех нас. Но ты всё ещё здесь. Всё ещё жива, Мэй, — он двигает к ней нетронутый контейнер с едой. Опущенная голова и стеклянный пустой взгляд, уставившийся куда-то в стол. Мэй была не здесь, не с ним. Сяо Чжань слишком хорошо знал это состояние, как и знал, что если она не соберёт остатки самообладания прямо сейчас, то ей конец. Он проводит рукой по лицу, трёт переносицу и грустно усмехается сам себе. Когда время ужина подходит к концу, порция Мэй так и остаётся нетронутой. — Не переживай, она справится, — подходит к нему Лин. «Нет, Лин, она не справится, но говорить тебе об этом я не хочу», — единственное, что вертится в голове, но он лишь кивает с улыбкой, вроде как соглашаясь с её словами. Ещё больше он убеждается в своих словах, когда их ведут в душ. Один большой общий душ, какие обычно бывают в фитнесс-залах и футбольных раздевалках. Альфы, омеги, беты, мужчины и женщины — для всех одно единое пространство. И если вначале этот факт сильно смущал, то сейчас на него уже никто не обращал внимания. Им не давали гелей, шампуней или полотенец — лишь по куску мыла каждому и двадцать минут на все водные процедуры. Чжань намыливает жёстким мылом голову и косится в сторону стоящей каменной статуей в углу Мэй. Он видит, как на неё смотрит один из альф, и этот взгляд не требует объяснений. Так смотрят на лежащее на витрине свежее мясо, параллельно обдумывая, что из него можно приготовить и в каком виде. Быстро смывая жидкую пену с волос и ополаскивая тело, он выключает воду и подходит к недвигающейся в угловой душевой Мэй. — Эй, — кладёт он ладонь ей на плечо. — Ты должна сделать хоть что-нибудь, — буквально просит он, на что получает в ответ лишь молчание. — Дамочка не хочет ничего делать, — усмехается подошедший альфа, тот самый, не спускающий с Мэй взгляда. — Хотя, я с радостью предпочту этому полудохлому манекену тебя, — пошлая улыбка и скользящий по нему голодный взгляд, которые не вызывают ничего, кроме чувства тошноты. И Чжаня правда начинает тошнить, только не от похабного выражения лица альфы, а от маленького зарождающегося человека внутри. Альфа же, кажется, воспринимает страдальческую гримасу на свой счёт, тут же меняясь в лице. — Это ты мне сейчас показываешь, что типа противно тебе, да? Ты слишком много думаешь о себе, красавчик, — угрожающе шипит альфа, подходя к Чжаню. — Это ты о себе явно много думаешь, — преграждает ему путь находящийся рядом Чэнг, который окидывает Чжаня сочувствующим взглядом, видимо, понимая, что дело совсем не в альфе. — А тебе чего ещё надо? Или заприметил его? — выгибает бровь альфа. — Можем и на двоих разделить, я не жадный. Секунда — и кулак Чэнга рассекает клубящийся в душевой пар, а вместе с ним и бровь альфы. — Бля, ну ты влип, — потирает пострадавшую бровь альфа, машинально кидая голодный взгляд на Чжаня, которого тут же выворачивает наизнанку. Отличный ход, чтобы предотвратить драку, браво. Впервые он рад, что его вывернуло наизнанку так кстати. — Эй, ты в порядке? — тут же впивается в него взглядом Чэнг, на что Чжань лишь молча кивает, пытаясь собрать расползающееся кусками сознание воедино. — Стошнило от его рожи, прости, — слабо улыбается он, заставляя альфу багроветь ещё больше. Кажется, альфа хочет ответить ещё что-то, но время душа вышло. Надзиратели у входа начинают подгонять особо разомлевших от воды дулами автоматов, а шум воды постепенно стихает. — Мы ещё не закончили, — зло смотрит на Чэнга альфа. — И с тобой тоже, — тычок пальцем в сторону Чжаня, прежде чем скрыться в раздевалке. Чжань смотрит вслед альфе и, выпрямляясь, очень старается сдержать смешок. — Ты в порядке? — снова спрашивает Чэнг, внимательно вглядываясь в лицо Чжаня. — Да, пошли, — машет в сторону выхода Чжань, беря за руку молчаливую Мэй и выходя из душевой. Натягивать грязный спортивный костюм не особо приятно, и Чжань сейчас действительно радуется, что ему удалось отстирать с него кровь. Хоть немного, но чувствовалась свежесть. — Думаешь, я поверю, что всё хорошо? — Чэнг нагоняет его уже в раздевалке, когда Чжань, натянув штаны и футболку, теперь надевал кроссовки. — Ты блюёшь как не в себя уже который день, — повышает голос альфа, тоже натягивая одежду. — Что ты хочешь от меня услышать? — устало смотрит на него Чжань. — Правду, конфетка. Сяо Чжань обессиленно вздыхает, сдаваясь. В конце концов, это то, что рано или поздно стало бы очевидным. — Хорошо, у меня будет ребёнок. Такая правда устроит? Альфа сначала всматривается в лицо Чжаня напротив, словно ища там признаки шутки, а потом вскидывает брови. — Серьёзно? Почему… Почему ты молчал? — Узнал только вчера. — И… и что будешь делать? Теперь Чжань вскидывает брови, смотря на альфу с явным намёком на его слабоумие. — А какие варианты предложишь? — выгибает бровь Сяо Чжань. — Издеваешься? Я же серьёзно! — пыхтит альфа, дёргая плечами. — Я тоже. Понимаешь, какие шансы того, что мы выйдем отсюда живыми? — Ты обязан выйти отсюда живым, — серьёзно говорит альфа, выделяя это самое «ты». Чжань смотрит на альфу и не может сдержать смешка. Ну как можно быть настолько простодушным? Что за дурак. Чэнг умилял, и Чжань совсем не хотел, чтобы этот великовозрастный простофиля остался ждать своей смерти здесь. Вообще-то, он хотел помочь сбежать всем из их компании, но теперь был уверен, что тем, кто выйдет отсюда вместе с ним в первую очередь, будет Чэнг. — Хорошо, — кивает Чжань, заканчивая с кроссовками и смотря на уже одевшегося альфу. — У меня есть пара мыслей, и, судя по той схеме расположения блоков, что мы раздобыли, я могу предположить, куда нам двигаться. Чэнг растягивает губы в улыбке, прикладывая ладонь к своему животу и изображая поглаживания. Чжань не знает, верит альфа в их успешный побег или нет, но очень хочет, чтобы и правда был таким спокойным, каким кажется. — Ты это, не забывай с ним разговаривать, — со взглядом специалиста говорит он. — Да иди ты, — беззлобно фыркает Чжань, усмехаясь и бросая взгляд на Мэй, которая тоже уже оделась и даже вполне бодро сама шагала к выходу из раздевалки. Он поправляет воротник олимпийки и под пристальным надзором безликих надзирателей с автоматами тоже спешит покинуть раздевалку. Мэй уже кажется не такой отстранённой, даже позже спрашивает Чжаня о его самочувствии и заботливо предлагает помощь, так что когда перед самым отбоем она отпрашивается у надзирателей в туалет, отказываясь от того, чтобы Лин пошла с ней, это всё ещё выглядит полным порядком. Когда в зале выключается свет, и звучит сигнал ко сну, а койка Мэй так и остаётся пустой, в голове каждого из их компании уже бьётся догадка, пока ещё слабая и не принятая. Когда на утро в женском туалете находят тело повешенной на собственной олимпийке Мэй, догадка превращается в неоспоримый факт. Всё-таки не справилась.