Уроборос

      Слабый солнечный свет пробивается сквозь верхушки деревьев, бледные голубые лучи раннего утра отбрасывают длинные туманные тени на круглую поляну. Капли росы прилипают к стеблям коротко подстриженной травы, делая её скользкой под сандалиями Сакуры. Ромашка растёт упрямо и настойчиво, пятнами на ухоженной лужайке. Несмотря на зимний утренний холод, признаков наступления весны становится всё больше и больше.       «Вполне уместно, — думает она, поднимая маленький букет в своих руках, — что годовщина окончания Четвёртой Мировой Войны Шиноби, которая, наконец, объединила Пять Великих Стран Шиноби и ознаменовала новую беспрецедентную эру мира, несмотря на огромные жертвы, пришлась на начало весны — сезона возрождения и обновления».       В это раннее утро около мемориала никого нет, и, судя по отсутствию подношений под четвертым военным кенотафом*, она будет первой за день. Этот памятник намного больше, чем тот, что был возведён после Третьей войны. Он возвышается примерно на три фута над её головой. На нём выгравировано гораздо больше имен. В отличие от кенотафа Третьей войны, этот содержит имена всех шиноби, погибших противостоя Бесконечному Цукуёми. Родом разных деревень, они умерли как соратники за общее дело.       В то время это решение было спорным, даже несмотря на активное сотрудничество между деревнями и дружеские отношения, сложившиеся во время войны. Для многих деревенских старейшин, в частности, смертность имела чёткие границы. Для них кенотаф был личной и интимной частью деревни. Посторонним здесь нечего было делать, особенно тем, с кем Коноха ранее конфликтовала. По крайней мере, об этом твердили два оставшихся члена старого совета. Назначая нового члена совета, после того как старый ушёл в отставку, Какаши и Цунаде утверждали, что мемориал свидетельствует об истинной приверженности единству и уважению к жертвам, принесённым в защиту всех шиноби. Мнения, к сожалению, были равны с обеих сторон.       По крайней мере, до тех пор, пока не ворвался Наруто, твёрдо, хотя и неохотно, встав на сторону Какаши и Цунаде. И вот решение было принято.       Сакура опускается на колени, роса просачивается в ткань её брюк и затемняет материал по кругу вокруг колена. Она кладёт цветы у основания камня, расставляя их именно так, прежде чем поднять взгляд к аккуратно начертанным строчкам имён.       Пугающий масштаб. Строки имён: имена напротив имён, имена под именами.

Сибуро Аканэ — Песок Фудзивара Юка — Камень Уэда Сана — Песок Хаяси Ке — Лист Тагаки Миеко — Вода Ито Судзуки — Камень Сато Тору — Лист

      Её глаза сканируют строки и столбцы, выискивая знакомые имена тех, кого она знала и с кем сражалась бок о бок.

Хьюга Неджи — Лист Яманака Иноичи — Лист Нара Шикаку — Лист

      Её пальцы мягко скользят по резным бороздкам, старые воспоминания всплывают из глубин разума, как ромашка у ног. Иноичи-сан приносит ей и Ино обед во двор резиденции Яманака, когда они были детьми, улыбается и смеётся, когда его дочь предлагает ему цветочную корону. Шикаку-сан сопровождал Шикамару в его первый день в академии, на лице мальчика было жуткое сходство со скучающим выражением лица отца. Неджи смеялся, когда Коноха 11 праздновали своё первое воссоединение после возвращения Наруто с двухлетних тренировок.       Она вздыхает, загоняя воспоминания обратно под поверхность. Три года помогли притупить боль, но никакое количество времени никогда полностью не залечит нежные шрамы, которые оставили после себя их потери.       Она позволяет своему взгляду переместиться, бесцельно блуждая по кенотафу, пока он не натыкается на другое знакомое имя:

Томомичи Оноки — Камень

      Его имя не украшено, нет признания его статуса Третьего Цучикаге. Это была личная просьба Куроцучи: «Дедушка всегда говорил, что все шиноби равны в смерти. Он бы не позволил, чтобы к нему отнеслись иначе».       Он был единственным Каге, павшим во время войны, хотя мало кто мог винить его за это. В семьдесят девять лет с больной спиной было удивительно, что он мог внести такой же вклад в военные усилия, как и раньше, и мало кто мог дать отпор ожившему Учиха Мадаре.       Солнце, наконец, начинает подниматься над деревьями и освещать кенотаф мягким утренним светом, когда она слышит шаги на поляне позади неё. Она медленно поднимается и поворачивается, видя женщину и маленького ребёнка, идущих к мемориалу, каждая несёт в руке по одной белой лилии. Она бросает последний взгляд на памятник, произнося безмолвную молитву за своих погибших друзей и товарищей, прежде чем повернуться ко входу. Самое время отправляться, если она хочет приехать в клинику пораньше.       Она всегда старается дать Ино возможность не торопиться, чтобы прийти сегодня позже, если ей это необходимо.       Сакура проходит мимо новых провожающих, на мгновение встречаясь взглядом с женщиной в торжественном взаимопроникающем согласии. Затем её взгляд опускается. Она тепло улыбается маленькой девочке, слегка машет рукой и получает в ответ робкую улыбку.       Прохладный ветерок дует через поляну, когда они проходят под арочным входом, и она плотнее натягивает пальто на плечи. Она сворачивает на дорогу, ведущую к сердцу Конохи и клинике психического здоровья, которая является детищем Сакуры и Ино. Так много людей было ранено войной; но там, по крайней мере, она и Ино могли бы работать, чтобы залечить эти скрытые раны в тех, кто был уязвлён, и помочь продолжить мир, который был с трудом завоёван.

__________________________________

      — …но потом я заметил, что у меня проблемы с дыханием, поэтому я спокойно встал и пошёл поговорить с Ирукой-сенсеем. Спросил его, могу ли я выйти, потому что у меня был приступ — и, как вы и сказали, он был очень мил! — затем я вышел в коридор и сел, как вы мне показали, сделал глубокий вдох и сказал себе, что я в безопасности, и сосредоточился на предметах в зале. И это сработало, Сакура-сенсей, как вы и сказали!       «Не смей плакать, Харуно Сакура, ты профессионал!»       Она проглатывает чувство стеснения в горле и как можно незаметнее смаргивает влагу с глаз, но не может сдержать яркую гордую улыбку, глядя сверху вниз на своего юного пациента, сидящего смирно с возбуждёнными глазами в пушистом слишком большом кресле.       Она сама теперь редко принимает пациентов, в последнее время всё больше занимаясь административными обязанностями; но она всё ещё берет на себя несколько более сложных дел, которые требуют глубокого опыта, которым в настоящее время обладают только она и Ино. Возможно, это её любимая часть работы. Работа один на один с пациентами гораздо полезнее, чем подписание соглашений о расширении клиники и разработка новых программных рекомендаций для пациентов, хотя и такие задачи являются необходимыми.       Но когда она становится свидетелем подобного момента: когда её маленькие пациенты наконец видят свет в конце этого длинного тёмного туннеля, — это делает всю тяжёлую работу, бюрократию и бумажную работу стоящими усилий.       Она склоняется над своим планшетом, убирая мешающуюся прядь коротких розовых волос назад.       — Ты так хорошо справился, Шун-кун. Я правда горжусь тобой!       Мальчик ухмыляется и слегка подпрыгивает на стуле. Сакура откидывается назад и рисует гигантский смайлик рядом со своими заметками для этого сеанса, прежде чем вернуть внимание к нему.       — Ты готов сейчас вернуться в класс?       Он утвердительно кивает.       — Это заняло время, из-за чего я пропустил часть урока, но Ирука-сенсей дал мне заметки к этому уроку и сказал, что я могу зайти к нему, если у меня появятся вопросы.       — Это приятно слышать, — горячо хвалит она.       Она делает пометку, чтобы поблагодарить Ируку. Развитие понимания и стратегий в академии было значительной частью её программы по преодолению волны посттравматического стресса, охватившего Коноху после войны. Она тесно сотрудничала со всеми учителями и сотрудниками, чтобы помочь им лучше распознавать ранние признаки депрессии, тревоги и неадаптивного поведения и применять здравые стратегии для их устранения; но Ирука был яркой звездой среди преподавателей, делая всё возможное, чтобы ученики чувствовали себя в безопасности в его классе и у них было пространство, необходимое для успешного применения методов преодоления и ухода за собой, которым они обучались в клинике.       — Плюс Нацу и Рэйки-тян были очень добры по этому поводу, — продолжает Шун. — В прошлый раз, когда я вернулся, они спросили меня, всё ли со мной в порядке, и Рэйки-тян обняла меня после урока.       Лёгкий румянец играет на лице мальчика — без сомнения, влюбленность, — и Сакуре приходится сдерживать порыв заворковать.       — Я очень рада слышать, что друзья поддерживают тебя. А теперь…       Раздается резкий стук в дверь, отвлекающий внимание Сакуры от Шуна. Она ободряюще улыбается ему, прежде чем отложить свой планшет.       — Прошу прощения. Одну минутку, Шун-кун.       Она пересекает красочно раскрашенную терапевтическую комнату и быстро проскальзывает в холл, закрывая за собой дверь, прежде чем, наконец, позволить себе нахмуриться. Это правило — не прерывать сеансы, если только что-то не горит, и она особенно недовольна, учитывая поведение Шуна.       — Что? — огрызается она встревоженному интерну больницы. — У меня с…       — Мне так жаль, Харуно-сама. Мне сказали в случае чрезвычайной ситуации немедленно доставить вас в больницу. Генин из Песка, который прибыл на чунин-экзамен…       — И почему они не могут с этим справиться? — перебивает она, прищурив глаза. Стажер начинает дрожать.       — А… они сказали, эм… Я что-то, эм, я не могу вспомнить название…       — Выкладывай!       — Я-яд! — наконец хнычет он. — Они с-сказали, что это яд, с которым только у вас есть опыт… Что-то, с чем он столкнулся в л-лесу…       — Буфо, — Сакура вздыхает, приходя в ярость, и устало трёт глаза.       — Я и-извиняюсь.       — Он прикоснулся к жабе Кюкеку Буфо. Не знаю, где, чёрт возьми, он нашёл их после того, как мы приложили столько усилий, чтобы устранить их. Скажи им, что я сейчас буду.       Она проскальзывает обратно внутрь и закрывает за собой дверь, не дожидаясь ответа, возвращает улыбку на место, прежде чем повернуться к своему пациенту. Она устраивается в кресле и обращает внимание на Шуна, бросая на него извиняющийся взгляд.       — Мне так жаль, Шун-кун, но мне придётся прервать нашу сегодняшнюю сессию. В больнице неотложная ситуация, о которой я должна позаботиться. Но я хочу, чтобы ты знал, что ты проделал отличную работу, и что я действительно горжусь тобой. Ты добился такого замечательного прогресса.       Шун выглядит немного разочарованным, но когда она протягивает руку, чтобы дать пять, он с готовностью встречает её. Мягкий хлопок весело отзывается в тихой комнате. Расчётливым движением запястья она, как по волшебству, вытаскивает леденец из рукава — трюк, которому она научилась у Какаши в её чунинские времена и который почти всегда вызывает улыбку на лицах её пациентов. Шун не исключение. Он берёт его с ухмылкой и выпрыгивает из плюшевого кресла, направляясь к двери.       — Спасибо, Сакура-сенсей! Увидимся на следующей неделе!       Она машет на прощание и, как только он выходит за дверь, встаёт, распечатывает свои заметки и убирает их, прежде чем выйти из комнаты. Оказавшись в коридоре, она переворачивает табличку на двери терапевтического кабинета с «на сеансе» на «свободен», затем концентрирует чакру в ногах и исчезает.

__________________________________

      Ситуация в больнице, по её личному мнению, напрасно преувеличена. Единственный другой медик, знакомый с ядом жабы, в настоящее время находится в отпуске, и поэтому она предполагает, что дежурные медсёстры и врачи просто не знают, что на самом деле генин немедленно и неуклонно «становится одной ногой в могиле». На самом же деле яд жабы просто замедляет его жизнедеятельность. Драматично, но не смертельно.       Местом обитания Буфо Кюкеку является — или, скорее, была — Страна Чая. Но некоторые районы страны Чая, особенно те, которые включали естественную среду обитания жабы, были опустошены во время войны, и поэтому жаба мигрировала в поисках более зелёных пастбищ в Стране Огня. В попытке избавить леса от опасного существа, два года назад ниндзя Конохи были отправлены туда, чтобы сократить растущее население и загнать их обратно в страну Чая, где их среда обитания медленно восстанавливалась. Но очевидно, что в этого генина вселилась «удача Цунаде», что он столкнулся с одной из редких жаб так близко к Конохе и неосторожно прикоснулся к ней.       Это не сулило ничего хорошего для его шансов на чунин-экзамене.       Джонин-наставница из Суны — хрупкая темноволосая женщина — была вне себя в больничной палате. Отдав приказ медсёстрам, Сакура пошла успокаивать бедную женщину.       — Отличная у меня работа, а ведь это моя первая миссия в качестве джонина, — жалобно причитает она, беспокойно ёрзая у окна. — Пускай он оправится…       Сакура выронила усмешку и похлопала женщину по плечу.       — Яд не смертелен, когда всасывается через кожу, не волнуйтесь. Это будет… поучительный опыт.       Лицо женщины бледнеет.       — Но он… он съел её! — причитает она.       Сакура смотрит на неё, затем снова на маленького мальчика, который лежит на кушетке и неуклонно бледнеет. Она чувствует, как её желудок падает к ногам, и едва подавляет желание выкрикнуть непристойности посреди коридора больничным медсёстрам — без сомнения, только что закончившим обучение, — из-за того, что не упомянула об этом.       — Ах… — последовал разумный ответ Сакуры, прежде чем оставить женщину-джонина и поспешить к кровати мальчика. Она призывает чакру к рукам и сразу же делает искусственное дыхание, пока ждёт материалы для противоядия.       Это медленный и кропотливый процесс. Хотя противоядие легко приготовить и инъекция быстрая, жизненные показатели мальчика слишком замедлились, чтобы яд мог естественным образом нейтрализоваться. Она просит медсестру отправить посыльного в клинику, чтобы отменить её утренние встречи, а вместо этого тратит это время на то, чтобы уберечь мальчика от смерти. Одной рукой она посылает небольшие точные ритмичные толчки в его сердце, чтобы оно продолжало биться, а другую использует для ручной детоксикации его кровотока с помощью травяного отвара. Она ругается не на одну медсестру, которая шумно врывается в палату, угрожая нарушить её концентрацию, и совершенно уверена, что одна из них убегает в слезах. Но ей удаётся забыть о своих неосторожностях, подобно Цунаде, когда два часа спустя мальчик сильно кашляет и снова начинает дышать самостоятельно.       Она в изнеможении падает на стул рядом с кроватью и вспоминает о присутствии ещё одного человека только тогда, когда слышит сдавленные рыдания с другой стороны от мальчика. Она поднимает глаза и видит, что женщина плачет, крепко сжимая пальцами подлокотники на его больничной койке.       — Спасибо, — шепчет она сдавленным голосом. — Я… я не знаю, что бы делала, если бы он… Ты действительно так удивительна, как говорит Темари-сама. Я не видела, чтобы кто-то так исцелял с тех пор, как была ребенком, живущим на окраине Страны Ветров…       Сакура одаривает женщину улыбкой и заставляет себя высвободиться из уютных объятий кресла, переходя на другую сторону комнаты.       — Как тебя зовут?       Джонин слабо улыбнулась: «Кацуми».       Она успокаивающе кладёт руку на плечо женщины, ловит и затем удерживает её взгляд, зная по опыту, что именно ей нужно услышать.       — Выдохни, Кацуми. С ним всё будет хорошо.       У женщины вырывается рыдание, и, к удивлению Сакуры, она обнимает её за усталые плечи и крепко сжимает.       — Спасибо, — повторяет она на одном дыхании. — Спасибо, спасибо, спасибо.       Сакура улыбается и позволяет струйке тепла проникнуть в её грудь — знакомое удовлетворение от того, что она помогла кому-то значимым образом — и коротко обнимает в ответ.       — Не стоит благодарности.