Марафон writober`a. Собрание драбблов.

      

      Художник хмурил кустистые брови, он не мог понять, что именно его смутило в получившейся картине. Он изобразил на блестящем шелке трепещущий на ветру бамбук. Мазками разной толщины и силы ему удалось добиться присутствия правдивости. Художник гордился полученной картиной, но ровно до того момента пока не взглянул на неё этим утром. Что-то он упустил, и пусть все штрихи дышали совершенством, пусть в каждой даже незначительной черте проступало его редкое мастерство, ему отчаянно чего-то не хватало. Художник бранил себя, упрекая в излишней суровости, неужели зря он был одним из самых прославленных живописцев в королевстве? Неужели членство в Тохвасо, куда могли попасть только достойнейшие ничего не значило? Отчего его лоб собрался морщинами, а седая борода дрожит от негодования? Когда он по десятому кругу задавал одни и те же вопросы из глубины сознания пришел простой ответ. Этой великолепной с технической стороны картине не хватало Ки, той живительной энергии, которая заставляет видеть в переплетении и наложение штрихов настоящий ветер, колеблющий трепетный бамбук. Осознав, что он утратил способность изображать Ки, художник оторопел, внутренняя дрожь пробрала его. Первым делом он поспешил уничтожить неудавшийся свиток, смотрел с безумными глазами как огонь пожирает блестящий шелк и безмолвный, недвижимый бамбук. Затем вооружившись тончайшей бумагой и кистью с чернилами пытался серией очерков возродить утраченное Ки. Ничего не получалось! Рука была все еще точна, а глаз зорок, но все что выходило из под его летящей кисти было лишено энергии, было мертвым и холодным.       Художник спешно объявил, что должен посетить могилы предков, дабы совершить положенные ритуалы. Его милостиво отпустили и он, упаковав кисти, лучшие чернила и превосходную бумагу, взяв всего одного молчаливого слугу, отправился в родной уезд. Дом художника стоял почти у подножья горы, он был уединен и безмолвен, последняя жизнь угасла в нем со смертью матушки. Сейчас в родовом гнезде обитало лишь несколько ветхих слуг, которые следили, чтобы дом окончательно не пришел в запустение. Художник велел закрыть ворота и никого в нему не пускать, он проводил дни и ночи изучая труды китайских мастеров живописи и философов, он искал Ки в окружающем пространстве в холодноватой дымке зеленой горы, в изогнутом стволе вековой сосны, в беспечном ветре снующем по двору. Художник почти видел потоки энергии перетекающей из одного в другое, наполняющей все сущее жизнью. Но он не мог поймать этот восхитительный поток на кончик кисти, не мог нанести его на чистый лист и запечатлеть навеки. Остановить мгновение! А раньше у него все получалось, не было во всем королевстве другого такого художника, чей бамбук являл бы миру столь мощный поток Ки. Иных пугала подобная напористость, они верно из ревности распространяли слухи, что в его работах слишком много силы, что она способна навредить смотрящему на картину, лишить того покоя и сна своим совершенством. И вот, он иссяк.       В один из вечеров предаваясь горьким мыслям при желтоватом свете светильника, художник был потревожен осторожно отодвигаемой перегородкой. Недовольный он поднял глаза и увидел молодую женщину, больше всего его поразили белоснежные носочки понсон на маленьких ножках и тонкая нитка пробора в густых черных волосах. Незнакомка низко склонилась перед ним, она была одета в скромное вдовье одеяние из небелёного полотна, на голове было накинуто легкое пальто, призванное в случае чего спрятать лицо незнакомки. Художник определил что ей примерно лет двадцать, у неё была светлая тонкая кожа сквозь которую виднелся тончайший узор розовых вен. Лицо печальное и красивое могло бы сделать честь любой королевской наложнице, изящные руки благонравно сложены перед собой. Она поздоровалась и вновь склонилась в поклоне.       - Кто вы? – удивленно спросил художник жадно разглядывая молодую женщину, ему хотелось впитать в себя её прелесть.       - Вы меня не знаете господин, я вдова чиновника судебной управы господина Со Кон Ёля, - ответила она не поднимая на него глаз, голосом слабым и мягким.       - Зачем вы ко мне пожаловали? –художник недоуменно посмотрел на неё.       - Господин, моя тоска по почившему супругу велика, я не могу есть, мне больно дышать, я каждый миг уговариваю сердце биться в моей груди, - произнесла она голосом исполненным тоски.       Художник вновь залюбовался её лицом, смелым рисунком дугообразных бровей, губами очерченными как гибкий лук. Ему неведомо было зачем она явилась среди ночи к незнакомому мужчине, будь он моложе, то не преминул бы воспользоваться ситуацией, но давно остались позади годы молодеческой удали. Сегодня он был просто стариком, желающим обрести частицу утраченного огня.       - Что вы от меня хотите, супруга господина Со? – спросил он.       - Я совсем лишилась своего Ки, - тихо ответила она. – У моего покойного супруга была одна из ваших картин, я вижу какая в ней заключена мощь, как рвется с шелка безудержная сила. – женщина еще ниже клонила голову. – Я вас прошу, даровать часть этой силы и мне!       - Как вы сказали?! – он начинал злиться. – Хотите заказать мне картину? Так вот я больше не пишу, специально удалился из столицы, чтобы обрести в родных местах покой, а тут приходите вы с нелепыми просьбами.       Она залилась краской от услышанных упреков, но продолжала упрямо сидеть перед ним.       - Я говорю не о картине, - еще тише произнесла она. – Я хочу, чтобы вы нарисовали на мне,на моем теле бамбук. Я смогу кожей впитать ту Ки, что дарит ваша кисть бесчувственной бумаге или шелку. Вы ведь знаете как называют вдов? Ми Манг Ин – еще не умерший человек! Я так себя и чувствую.       И тут она подняла на него глаза, жест непозволительный и возмутительный, но художника пронзила мысль о том, что никогда прежде ему не доводилось видеть таких угасших глаз. Она действительно походила на покойницу, на привидение, пришедшее напомнить о ваших прегрешениях. Художник нервно сглотнул, он хотел было выгнать нахалку, но что-то его удержало.       - Я лишился Ки, - сказал он. – Я не могу выполнить вашу просьбу.       - Значит мне суждено умереть этой ночью, - её безнадежные глаза смотрели с упреком.       Он склонил голову и задумался, наконец поднялся и показал на участок пола напротив стола. Пока она не спеша раздевалась, он занялся приготовлением чернил, в тушечницу художник налил немного воды из стоявшего перед столом кувшина и стал растирать чернильный камень. Густые глянцевые чернила получились на славу, он выбрал пару кистей и подошел к женщине. Та полностью обнажилась и лежала закрыв печальные глаза. Он почти равнодушно смотрел на молодое белое тело, на маленькую крепкую грудь и округлые бедра. Она никогда не производила на свет дитя и овдовев в столь юном возрасте была лишена даже утешения в виде любимого чада. Художник смотрел на неё и видел не женское тело, так мало знавшее любовь, но превосходное полотно, он мысленно наметил контуры будущего рисунка и окунул кончик кисти в густые как кровь чернила. Первый мазок дался легко, как и последующие. Его рука вновь налилась силой, в груди зажегся тот самый огонь вдохновения сжигавший дотла все сомнения. Кисть скользила, оставляя черный след, художник ощутил как энергия Ки переносится на кончике кисти на гладкую женскую кожу. Она задышала прерывисто и часто, он почти видел как бешено бьется её маленькое сердце вбирающее в себя сумасшедшую силу рожденную искусством. И в то же самое время он ощутил покалывание в пальцах словно через кисть ему передалось неведомое исходящее от этой вдовы. Что-то гораздо более сильное чем Ки, что-то древнее и опасное.Это нечто вошло в его руку и усилило её, он ощутил, что жар разливается по его телу, наполняя его силой и мощью. Он торжествующее засмеялся, когда был нанесен последний мазок, а она открыла глаза в которых больше не было пустоты. Когда высохла тушь, женщина торопливо оделась и ушла не прощаясь и не благодаря, движения её были исполнены бодростью, в глазах поселился живительный блеск. После её ухода он достал лист бумаги и быстро начертил смелыми крупными мазками бамбук, который вышел как живой, казалось если приложить к картине ухо, то можно услышать вздохи бамбуковой рощи.       На следующий день художник спешно отправился в столицу, где продемонстрировал восхищенной публике серию рисунков тушью. Теперь не нашлось критика способного узреть в совершенстве опасность, все единодушно сошлись на том, что художник достиг вершины своего мастерства. Он еще долгие годы услаждал взоры придворных и короля своим искусством. По ночам ему снилась та вдова в момент когда она открыла глаза и посмотрела на него огненным взором. Он жалел, что отпустил её, но радовался, что смог даровать ей успокоение. Как знать, быть может, они еще встретятся?