Брелок с изображением плюшевого волчонка

Воскресенье пролетело быстро и рутинно: обзвон работодателей и сопоставление планов на следующую неделю в ежедневнике так, чтобы ничего не пересекалось или не было запланировано на одно время. И не забыть про танцы по вечерам в понедельник, вторник и пятницу. На этой неделе с работой получилось не густо. Всего одно занятие контемпом с постоянным клиентом, за которое, тем не менее, всегда хорошо платили. Мама мальчика-подростка нашла объявление Т/И о предоставлении услуг частного преподавания на специальном сайте. Оказалось, что парень мечтал связать своё будущее с индустрией развлечений (знакомая история, не так ли?), а начать было решено с танцев. Если уж сама не смогла схватить мечту за хвост, то надо помочь сделать это кому-то другому, кто всё ещё ей горит. Так они и начали очные занятия. Из всех возможных подработок эта была по-настоящему любимой. Потому ли, что Т/И нравилось танцевать, общаться с ребятами помладше, потому что их непринужденность и не обременённость взрослыми проблемами помогала снова почувствовать себя мечтательным и упрямым в стремлениях подростком, или же ей просто нравилось преподавать, Т/И не имела ни малейшего понятия. Но было то, в чём она была уверена на все сто – если эти занятия станут более регулярными, то ей не придётся перебиваться подработками в продуктовых, уборщицей или летом в изнурительную жару работать на полях. Воскресенье не был тем днем, когда Т/И выходила на улицу, поэтому внезапная мысль о вечерней прогулке вначале была мгновенно отвергнута. Но уже через пятнадцать минут она, даже не совсем плохо одетая, стояла у самой входной двери квартиры с зажатым в руке телефоном. – О! А вот и предлог выйти на улицу – куплю новый чехол, – убеждала Т/И своё отражение в зеркале прихожей в правильности такого не свойственного для себя действия, – тем более, раздеваться лень, если честно. Хлопок входной двери. Первый глоток свежего вечернего воздуха наполняет разум лёгкостью, вымывая спёртый запах и пыль в одно движение. И не остаётся никаких сомнений в том, что решение было наиправильнейшим. Почему Т/И раньше этого не сделала? По узким улочкам прогуливалось слишком много людей: дети, взрослые, хозяева со своими любимцами. Бары и рестораны ломились от посетителей, и собирали вокруг себя длинные витиеватые, как тело змеи, очереди. Особенно в глаза бросались парочки. Складывалось впечатление, что все одиночки Сеула разом вымерли или им на законодательном уровне запретили покидать дома… или они занимаются добровольным затворничеством. В магазине мелочей взгляду было сложно за что-то зацепиться, потому что на каждом квадратном сантиметре пространства, кроме пола и потолка, находилось что-то интересненькое. Различная бижутерия, аксессуары для волос и аксессуары для аксессуаров, накладные ногти и побрякушки неизвестного назначения. Всё блестело и переливалось, рябя в глазах цветами, известными каждому, и теми, что было невозможно встретить за пределами этого магазинчика. В отделе с чехлами для смартфонов магия чуть развеивалась, потому что блёсток и бантиков нарочито в глаза лезло уже гораздо меньше, что позволило сконцентрироваться исключительно на предмете поисков. Не мудрено, что Т/И удалось встретить два похожих чехла и перепутать смартфоны, потому что добрые две трети крючков и полок занимали самые простейшие однотонные и прозрачные. Людям нравится походить на остальных или не нравится заморачиваться с собственным стилем? Наверное, это грани одного и того же. – Тебе интересно, кто это? – Послышался до боли знакомый голос из соседнего ряда, – ты её хорошо знаешь… – Ну не томи-и-и! – Восклицала девушка, растягивая слова, как жевательную резинку. Нарушать моральные устои стало уже делом привычки, а наказания в последнее время не следовало, значит можно удовлетворить любопытство и поиспытывать удачу снова. Т/И на цыпочках подошла ближе к разговаривающим, на границу секции, стараясь не привлекать внимания даже продавцов, и начала искусно играть муки выбора между тремя абсолютно одинаковыми чехлами, бормоча что-то на инопланетянском себе под нос. – Сказать? Но ты не сможешь никак это комментировать, хорошо? – Продолжал парень, играясь с тем, кто его слушал. Если план заключался в том, чтобы его собеседница ещё больше заинтересовалась в ответе, всё шло по плану. Или он безуспешно пытался оттянуть неизбежное. – Хорошо, я обещаю! – Поклялась девушка. – Эта кое-кто, кого зовут Бёнсу. Бёнсу-нуна. Ты же знаешь её, да? Соседний отдел заполнил смех, который звучал слишком наигранно, чтобы подойти под критерии искренности, и слишком громко, чтобы привлечь внимание других людей, занимающихся поздним воскресным шоппингом. – Тише! Мы же тут не одни… и ты вообще-то обещала! – Пригрозил парень. Т/И решила нарушить за один вечер все протоколы безопасности сталкеров и попыталась приблизиться к парочке ещё ближе. Партер на то и стоит дороже, чтобы была возможность рассмотреть всё в красках. Как повезло, что на противоположной стороне отдела был целый ряд пустых крючков, открывающий прекрасный вид на соседнюю секцию через прозрачную конструкцию. – Ставлю на то, что какой-то новомодный блогер порекомендовал эти чехлы, и все ринулись скупать, чтобы не отставать от трендов. Спасибо Богу неразумного потребления! Через свободное от товара пространство можно было разглядеть девушку, стоявшую спиной и примерявшую ободки для волос, не имея абсолютно никакого намерения что-либо покупать. Зато было заметно, насколько она погружена в беседу с молодым человеком, который опирался поясницей на соседний прилавок и улыбался. Эту улыбку теперь не перепутать ни с чем. – Бёнсу-нуна? – Переспросила девушка, закончив заливаться хохотом, – но она же взрослая! Когда вообще тебе начали нравится нуны? – В тот момент, когда ты начала встречаться с Сыну. Она ко мне хорошо относилась. – Не хочешь вернуться ко мне? Их до этого непринуждённая беседа в миг превратилась в серьёзное выяснение отношений. По телу разлилась бочка густой и вязкой нефти, передвигаться стало тяжело. Так же, как и дышать. Девушка переключилась с «игры в переодевания» на парня, двусмысленно закидывая руки ему на плечи. – Сольджи, тебе уже говорил, – Бан Чан убрал руки девушки со своей рубашки, поморщился и отвернулся. По его выражению лица было отчётливо ясно, что он не настроен делать вид, что всё хорошо, – если ты закончишь свои нынешние отношения, то я подумаю. – Я не встречаюсь с Сыну! Это просто интрижка, – произнесла Сольджи так легко, будто в сказанном не было ничего противоречивого, – чтобы тебя позлить. Ты слишком идеальный, должна же в тебе быть хоть ложка дёгтя. – И после такого признания ты хочешь, чтобы мы снова сошлись? – Тебе не нужно было флиртовать с кем попало! – И с кем по-твоему я флиртовал, пока состою в отношениях с тобой? – Бан Чан подскочил, негодуя. – С Т/И! – Сольджи сложила руки на груди, показательно обиделась, по-детски надула щёки и начала уходить. Если бы Бан Чан этот момент что-то пил, наверняка подавился бы, – ты со стороны просто не видел, как смотрел на неё… Глаза Т/И округлились настолько, что стали походить на признак Базедовой болезни, а внутри всё перевернулось и закружилось, будто её нутро стало глазом торнадо. Всё-таки она от части виновата в происходящем, сколько бы Бан Чан не уверял её в обратном. – Она нуждалась в помощи! – Она спала! Это даже дуракам было понятно! – Воскликнула Сольджи, поворачиваясь к Бан Чану и активно жестикулируя, – признай, тебе просто нравится возиться с какими-то калеками постоянно, привлекая всеобщее внимание, снова и снова возлагая лавры самого прекрасного парня планеты Земля на свою голову. А никто даже против ничего не скажет, потому что будут убеждены, что это истина. – То есть в этом вся проблема? Не во флирте, а в том, что я задел твоё эго? – Бан Чан потерянно уставился в одну точку, – ты ещё скажи, что встречалась со мной только ради статуса девушки самого прекрасного парня планеты Земля… Через минуту, полную удушающего молчания, Бан Чан решительно поднялся и направился к выходу полный искренней злости, печали и самой настоящей обиды. Его волшебная сказка под названием «идеальные отношения» разрушилась о скалы жестокой реальности. Если бы его просто разлюбили или изменили, было бы не так больно. Но Сольджи умудрилась воспользоваться его искренностью и добротой в своих корыстных целях, скорее всего, вообще без чувств. Чистый расчет. Казалось, первый же заговоривший с Бан Чаном отделается не просто сильнейшими тумаками, а отправится в занимательное путешествие в травматологическое отделение ближайшей больницы с пробитым черепом. Послужит грушей для утешения. Такой себе обмен душевной боли на физическую. Мышцы на руках настолько сильно напряглись, что могли запросто разорвать футболку, поступь была тяжёлая, будто парень носил железные ботинки. А взгляд испепелял непроглядной чернотой. Даже чёрные дыры, полностью поглощающие все лучи, представали не такими уж и чёрными. Для полной картины ему не хватало только густого пара из ушей и какой-нибудь предупреждающей таблички на шее. Бан Чан резко остановился и без всякой присущей ему сладости в голосе решил поставить жирную точку. – Во-первых, если я узнаю, что ты провернула что-то подобное с кем-нибудь из моих друзей, я не буду мил, как сейчас, и ты получишь по заслугам. Во-вторых, признание своих заслуг и достоинств всегда достаётся усердным трудом, и никогда – через постель. Нужно что-то из себя представлять. Или хотя бы быть хорошим человеком, – после небольшой паузы, – я бы на твоём месте радовался, что не видел моей ложки дёгтя. Ты просто не представляешь, что случается в такие моменты. После этих слов парень вышел из магазина, о чём оповестил резко зазвучавший колокольчик двери, и ни разу не обернулся. Т/И без задних мыслей направилась за Бан Чаном. В полуприсядь, как самый настоящий военный при исполнении, она прошла мимо Сольджи, пытаясь не попасться ей на глаза. Быстро миновав отдел, Т/И выпрямилась как ни в чём ни бывало и покинула магазин. Нужно ли говорить, что покупки чехла так и не состоялось? Сольджи же с непринуждённым видом продолжила ковыряться в дешёвых обручах для волос и других безделушках. Если слова Бан Чана и задели её за живое, то никто об этом не узнает. Всё-таки у них было что-то общее.

*

Бан Чан, не спеша, шёл, куда глаза глядят, погрузившись в свои мысли. Злость пожирала его изнутри, меняла густоту крови в венах и её цвет на тёмно-фиолетовый. Окружение начало терять краски. Положительные эмоции подменялись на сплошной негатив, который казался единственным истинным положением вещей. Все воспоминания и чувства постепенно и безвозвратно стирались, чтобы защитить и без того уязвлённый разум от лишней рефлексии и уже бесполезного анализа. Как искусно всё это время его водили за нос, а он даже не смог почувствовать подвоха ни в действиях, ни в словах. А сколько ещё в жизни было подобных людей, которые уже никогда не признаются в содеянном? Т/И наблюдала со стороны за променадом Бан Чана, претворяясь абсолютным незнакомцем в потоке людей и приглушённом свете уличных фонарей, неоновых вывесок, вспышек мобильных телефонов. Хотя душой находилась совсем рядом, призраком кружась, приобнимая. Бан Чан внезапно свернул на почти не освещённый небольшой мост. Дальше была только деликатно спускающаяся ночь, холодный свет хмурой луны, заползающий под бордюры, и изредка проезжающие машины. Парень приблизился к перилам и облокотился, тяжело выдыхая. Всего один шаг отделял его от пустоты водной глади реки Хан. – Если ты прыгнешь – я прыгну за тобой, – Т/И встала прямо за спиной Бан Чана, протягивая телефон, будто он мог увидеть, – и в заметках написала, что мы несчастные любовники. Мы не можем быть вместе, но и жить друг без друга тоже не можем. Если не в этом мире, – продолжила девушка, пытаясь разбавить очевидную серьёзность ситуации щепоткой юмора, – то в ином точно будем в одном котле вариться. Как тебе? Бан Чан обернулся. Полная печали, но всё такая же тёплая улыбка прорисовывалась на его лице. Что-то живое ещё билось в груди, пусть и заросшее острыми шипами. – Согласен… – Он кивнул и снова отвернулся, испустив тяжёлый смешок. Т/И подошла к парню, аккуратно опустила голову на плечо, прислонившись щечкой к мускулистому плечу, и пропустила свою руку между его рукой и грудной клеткой. Не важно, как бы Бан Чан отреагировал на такую неожиданную и, в каком-то месте даже неуместную, близость, она могла позволить себе перенести любую боль. Ради другого человека. – Почему ты решила, что я собрался прыгать? – Поинтересовался Бан Чан полушёпотом, вглядываясь в затягивающую бесконечность ночного Сеула, и, неожиданно для Т/И, прижался посильнее. Умиротворённее атмосферы и представить было сложно. Если закрыть глаза, никогда не скажешь, что прогуливаешься по осколкам чьего-то разбитого сердца. – Человек в безысходности и отчаянии, к сожалению, рано или поздно приходит к такому варианту, – начала отвечать девушка, старательно подбирая каждое слово, чтобы не показаться резкой или несерьёзной, – не все переступают черту, но абсолютно все останавливаются на краю. А дальше пытаются принять решение. – Ты всё видела? – повернул Бан Чан голову к Т/И. – Слышала… – Как тебе эта сумасшедшая драма? – Ухмыльнулся Бан Чан, – судьба отчаянно желает, чтобы ты была свидетелем. – Хоть что-то интересное в бесконечной рутине, – улыбнулась и Т/И в ответ, – но, погоди. Одна разбила сердце, но есть же другая. Думаю, она намного лучше. – Другая? – Та, которая нуна? Не путаю? – А-а-а-а, это. Забудь, – Бан Чан отмахнулся от этой истории, – я сочинил небылицу специально для Сольджи. Она хотела сделать мне больно, и я решил провернуть что-то подобное. Хотя бы один раз в жизни попытался заступиться за себя, наплевав на чувства других. Заводить отношения за сутки я не умею, зато воображение развито на отлично. Ночь полностью вступила законные права, разгоняя людей с улиц. Поднялся ветер. Шум листвы вступал в резонанс со звонким течением реки, наполняя разум вязкой субстанцией, что рациональные решения были уже неподвластны воспалённому сердцу. Возможно, именно ночь подталкивает отчаянных совершить последний шаг. – Пойдём? – Обратилась Т/И к Бан Чану, который продолжал ментально отсутствовать, парить в неизвестности. – Тебе есть куда идти? – А тебе – нет? – Там слишком много воспоминаний, – Бан Чан потянулся к носу. В глазах блестели небольшие бриллианты-слезинки. Т/И решительно потянула лицо парня на себя, положив обе ладони на щёки, чтобы говорить прямо в глаза. На что Бан Чан не оказал никакого сопротивления, чувствуя себя тряпичной куклой. – Проветрим. Сожжём фотографии. Не знаю… – Замешкалась Т/И, выдумывая всё более нереалистичные, но убедительные, варианты, – …хочешь, обои посдераем? Посуду побьём? Можно даже что-нибудь с окна скинуть, главное не на голову прохожим. Хотя этой Сольджи я бы с радостью что-нибудь тяжёленькое… Впервые за несколько часов Бан Чан улыбнулся по-настоящему. Тепло. С ямочками. Нос покраснел, а по щеке спустилась мерцающая слеза. Человек, плачущий драгоценными камнями, точно таит внутри бесценное сокровище. – Я буду с тобой до тех пор, пока не надоем до невозможности, – Т/И крепко сжала Бан Чана в своих объятьях, – можно ещё Хёнджину и остальным позвонить, чтобы веселее было. Т/И поднялась на носочки, чтобы приблизиться к уху, чтобы прошептать то последнее, что вполне могло послужить экстренной реанимацией, если всё остальное не возымело должного эффекта. – Запомни, если кто и заслуживает проливаться горестные слёзы, то точно не ты. Ты в этой очереди самый последний. – Спасибо! – Почти неслышно ответил Бан Чан, зажмурился и сильнее прижался к Т/И.

*

В прихожей щелкнул выключатель. Со вчерашнего дня абсолютно ничего не изменилось, за исключением полного отсутствия признаков жизни. Мебель, коллекция покемонов и весёлых тапочек – всё осталось на своих местах. Не хватало только задорного смеха Чанбина, недовольного, но доброго, лица Минхо, остальных ребят, увлечённых видеоиграми, хрустом чипсов и общением друг с другом. Это место было колыбелью дружбы и уюта, каждый с лёгкостью мог почувствовать тут себя как дома, и никогда не задумывалось, как место печали, утрат и переживания горькой, вяжущей, словно недоспелая хурма, ностальгии. Поэтому сейчас Т/И поняла, о чём конкретно говорил Бан Чан, упоминая, что идти ему некуда. Всё вокруг потеряло краски и налёт искрящегося счастья: обивка дивана, обои, даже фигурки в стеклянном стеллаже резко обесценились, перестали вызывать восхищение и гордость, а стали раздражать и мозолить глаза свой навязчивой, крикливой яркостью, детской непосредственностью. Пропала приятная неосязаемая дымка любви, циркулирующая вокруг. Как дома у родителя, который души не чает в своём дитя. Бан Чан, даже не разуваясь, направился прямиком на кухню. Он достал первую попавшуюся взгляду супницу с изображением двух сахарно милующихся кроликов. – Мы будем есть из этой тарелки вместе до самой старости, – холодно проговорил парень в пол, дословно цитируя когда-то брошенные слова Сольджи, – вместе… ну да, точно. Ты же именно этого так страстно желала… Боже, как я вообще верил в эти слова? – Бан Чан закрыл ладонями глаза и продолжил бормотать себе под нос. В какой-то момент он перешёл с шёпота на скулёж. Наблюдать за данной картиной со стороны было невыносимо. Удар ножом прямо в сердце был бы даже приятным, по сравнению с созерцанием душевных терзаний близкого человека. Друга. Т/И наконец разрешила себе подойти к парню, Бан Чан, услышав шорох позади, повернулся к девушке, уже не стесняясь показать истинные эмоции. Сейчас разрушение его прилизанного образа было только делом времени и теперь не имело абсолютно никакого значения. – Иронично, не правда ли? – Парень бросил в воздух, издал нервный смешок и резко с яростью замахнулся тарелкой в противоположную от себя стену, будто участвуя в соревнованиях по метанию ядра. Супница, с приятным слуху, звоном раскололась на множество кусочков разных форм и размеров, разлетевшихся повсюду. После этого, на комнаты снова опустилась душная тишина. Выхода было два – либо продолжать бить посуду, притворяясь последователями культа анархии, либо сбежать и забыть дорогу обратно. Цвет глаз Бан Чана из приятно-шоколадного снова превратился в устрашающий глубокий чёрный. Похоже, он вошёл во вкус. – Присоединяйся, – с присущим ему дружелюбием пригласил парень, будто ничего и не произошло, – даю полный карт-бланш. Круши и ломай всё, что найдешь, желательно самыми изощрёнными способами. Всё, кроме стеллажа, – Бан Чан указал на свою коллекцию, – это единственное ценное, что здесь есть. Дальше было сложно проследить, что за чем происходило. Квартира понемногу стала походить на пристанище бездомных, заброшенную стройку или городскую свалку. Со стен срывались обои. Эти лоскуты застилали полы, перемешивались с остальным мусором, образуя какое-то подобие неньютоновской жидкости, похожее на весенний снег, по которой было почти невозможно передвигаться. Ноги застревали, а при попытке вытянуть погружались глубже и глубже, как в зыбучие пески. Полотенца разрезались ножницами и лежали лоскутами повсюду, впрочем, как и шторы. В приглушённом свете и мутной пелене, застелившей глаза, было практически ничего не видно. Осколки посуды впивались в податливую подошву кроссовок. Колени и локти умудрялись биться о ножки мебели. Поэтому Бан Чан и Т/И приняли решение передвигаться по квартире по правилам игры «пол – это лава». Т/И перепрыгивала со спинки дивана на журнальный столик и обратно. Бан Чан ломал стулья о пол, попутно вдребезги разбивая плитку на полу кухни. Оттуда же снова летели тарелки, миски и кастрюли, которые присоединялись к мусорному безумию в середине гостиной. – Чан~а, можно я сломаю телевизор? – Неожиданно для себя Т/И мягко обратилась к Бан Чану, яростно расправляющемуся с дверцей кухонного гарнитура с помощью гигантского тесака. – Конечно! Единственное, сама не поранься. Т/И добралась до кухни. В выдвижном ящике, ещё с честью сохранившем прежний порядок (от которого во всей остальной квартире остались только воспоминания), хранились столовые приборы. Девушка без раздумий взяла в охапку все столовые ножи с заострёнными на верхушке лезвиями, что были. Она включила на телевизоре веб-версию инстаграма и нашла страничку Сольджи. Ещё никто до этого не использовал телевизор в качестве доски для игры в дартс, а ножи – в роли снарядов. Хорошенько прицелившись, Т/И неумело запустила первый нож в воздух. Он попал в угол плоского экрана, пустив по поверхности цветные полосы и черные полукруги, как те, что остаются на воде от брошенного камешка. – Дай мне попробовать, – подошёл Бан Чан, выцеливая мишень, зажмурив один глаз. Взмах руки, силой разрезающий пыльный от грязи, но такой освежающий мысли, воздух. Нож вошёл ровно в центр телевизора почти на треть. Экран погас, больше не подавая признаков жизни. Бан Чан не попал ни по одной фотографии. Даже в состоянии звериной ненависти, он находит в себе силы оставаться человеком. До конца. Осталась лишь одна вещь, которая ещё не подверглась жуткому издевательству, – фотоальбом Сольджи. Но с ним было принято решение расправиться позже, чтобы не стать причиной масштабного пожара. Бан Чан в таком состоянии уже не спаситель, а, скорее, разрушитель. Сквозь ещё целые окна начали показываться первые лучи рассветного солнца.

*

– Я провожу тебя до дома, – обратился Бан Чан к Т/И, пока они, эмоционально опустошённые и телесно ослабленные, выходили из дома. – Не нужно. Уже светло, – Т/И указала парню на небо. От ночи не осталось и малейшего намёка, – давай обменяемся телефонами – напишу тебе, как доберусь до дома. Или, – замешкалась Т/И, –судя по времени на часах, – девушка опустила глаза на большие цифры на экране смартфона и поморщилась. 4:01, – до работы. Идёт? – Идёт, – Бан Чан взглянул на Т/И исподлобья, наслаждаясь тем, как рассветный золотой окрашивал волны её волос в янтарный и мягкой кистью рисовал радугу в глазах, – я поеду к Хану – тут ближе всего. – Тогда до вечера? Сегодня же понедельник. – До вечера! Большое спасибо, что была всё это время рядом со мной. Не уверен, справился ли бы со всем этим самостоятельно, – Бан Чан благодарно поклонился, – и прости, если доставил какие-то неудобства. – Если судьба распорядилась вести меня за тобой по пятам, я не имела права поступить иначе.