Поделись, пожалуйста, своей тишиной.

— Еще немного, и мы на месте, — жизнерадостно прощебетала Веник. Девушка обернулась к шедшему за ней парню и показала куда-то вдаль. Тот перестал смотреть себе под ноги, поднял хмурый взгляд на спутницу и кивнул. — Не устал? — поинтересовалась девушка. Парень покачал головой, поправил лямки туристического рюкзака и махнул рукой, мол, пошли дальше. Спутница улыбнулась и опять запрыгала по шпалам. Парень, стараясь от нее не отставать, засеменил следом. — Не понимаю, — продолжала беззаботно щебетать Веник, — почему шпалы на железной дороге расположены так, что по ним неудобно ходить? «Это как раз для того, чтобы по ним не ходили», — подумал парень, но вслух, как всегда, ничего не сказал. *** Паша Кашин вообще был немногословный. Он был из тех ребят, которые любят больше слушать, а не говорить. И не потому, что он был слишком скромный или стеснительный, вовсе нет. И уж точно не потому, что ему нечего было сказать. Причина его тишины была в дефекте речи — парень жутко шепелявил. И если в детском саду с этим еще можно было как-то мириться, то жизнь в школе с таким непрезентабельным логопедическим изъяном научила его держать свой нескладный язык за зубами. Дети и подростки с дефектами речи очень быстро понимают одно простое правило: не хочешь быть всеобщим посмешищем — помалкивай. Говорить можно лишь с тем, кому ты полностью доверяешь. Ну а если ты решил нарушить это правило, то тогда не обижайся и получай в награду за свое бесстрашие гору насмешек и обидных прозвищ. Вот и Кашин, произнося в первом классе свою фамилию, получил в награду вместе с бесценным опытом общения несуразную кличку «Кафка». Прошло уже 10 лет, класс поменял половину учеников, а Пашку так и продолжали звать «Кафкой». *** — Кафка, а ты знал, что «Кафка» по-чешски — «Ворона»? — неожиданно спросила Веник. Парень поморщился и кивнул. — Знаешь, я неожиданно поняла, что ты самая настоящая «белая ворона». Кафка закатил глаза и красноречиво вздохнул. — Но белая, это не значит, что неправильная, — спохватилась девушка. — Белая — это особенная, исключительная и очень редкая! Понимаешь, о чем я? Веник обернулась и, многозначительно посмотрев на спутника, продолжила: — Все вороны довольно горластые птицы. Они постоянно кричат, дерутся из-за еды, воруют и обижают слабых. Поодиночке они трусливы, и поэтому сбиваются в стаи, чтобы творить свои разбойничьи дела. Белые вороны не такие, хотя вроде бы относятся к тому же виду, что и обычные вороны. Девушка ненадолго умолкла. Ей показалось, что на губах Кафки промелькнула тень улыбки. Это, видимо, должно было означать, что парень не злится на нее из-за щекотливой темы, которую она ненароком задела. — Обычные вороны не принимают к себе в стаю тех, кто от них отличается, — вздохнула Веник. — Потому что серость боится того, чего не понимает. Ей страшно, когда рядом с ней находится что-то не серое. Кафка всё-таки улыбнулся. Так хорошо, когда кто-то другой может так ровно выстроить твои собственные мысли и произнести их вслух. Но, чтобы скрыть свою улыбку от вездесущей спутницы, он отвернулся и сделал вид, что внимательно смотрит на пройденный путь. Платформа железнодорожной станции осталась далеко позади. Промышленная зона, которая граничила с переплетением многочисленных веток крупной железнодорожной артерии, уступила одну свою сторону чахлым садовым постройкам. Другую сторону продолжал оккупировать огромный металлургический завод, который, ощетинившись бетонным забором, недружелюбно поглядывал фонарями на одиноких путников. Кафка споткнулся, мысленно выругался и стал внимательно глядеть себе под ноги — не хватало еще навернуться и сломать себе что-нибудь. Веник беспечно прыгала по шпалам и не умолкала ни на минуту. «Вот уж точно — Веник, — усмехнулся про себя Кафка, — не девушка, а какой-то словесный атомный взрыв». *** Вообще, девушку звали Венера. Согласитесь, когда у тебя такое божественное имя, фамилия и отчество как-то отходят на задний план, особенно если они не слишком благородные. Венера никогда не сомневалась, когда неожиданно слышала на улице: «Эй, Венера!», так могли звать только ее. Даже учителя в школе никогда не называли ее по фамилии, а в классном журнале она так и значилась — «Венера». Венера была неутомимым источником шума. Она могла часами болтать на совершенно различные темы и при этом почти никогда не повторялась. Девушка как будто бы постоянно собирала какой-то удивительный вербальный паззл, жонглируя идеями, концепциями и словами. Иногда из них собирались довольно занятные картины, жалко только, что окружающие от этих картин очень быстро уставали. За девушкой закрепилось странное прозвище: «Веник». То ли потому, что она без устали чесала языком, как помелом, то ли оттого, что светлые, цвета соломы, волосы на ее голове всегда были в диком беспорядке. Другая девушка на ее месте обиделась бы, но Венера была не такая. Казалось, ничто не может ее расстроить или огорчить. Но хотя со стороны она выглядела очень жизнерадостной и легкой, почти никто не подозревал, каким трудом ей это давалось. Быть вечно жизнерадостной и неутомимой очень трудно — на это требуется много душевных сил. Но прослыв в людях жизнерадостным и светлым человеком, приходится неосознанно принимать эту роль. Но тут ничего не поделаешь, таковы правила игры под названием «жизнь». А она — штука коварная и очень любит подставлять подножки таким людям, проверяя на прочность их жизнерадостность... *** Кафка ненадолго отвлекся от разглядывания шпал и стал смотреть по сторонам. Вечерело. Унылый пейзаж не менялся, и с наступлением сумерек становился все обреченней и безрадостней. Небо было затянуто низкими свинцовыми тучами, а вдали, за заводом, ядовитым маревом растекалось желтое пятно далеких теплиц. Ржавый от выбросов снег неприятно лип к ботинкам, и парню на мгновенье показалось, что на человечестве лежит какое-то страшное проклятье. Почему оно с таким упорством разрушает все вокруг себя? — Кажется, люди так и не смогли оправиться от обиды, — грустно отозвалась девушка. — Их выгнали из рая, и они назло портят природу, потому что она создана не ими. Люди, конечно, пытаются создать что-то свое, что-то прекрасное, но у них пока получается создать только это... Она махнула сначала в сторону заброшенных огородов с покосившимися, полуразрушенными домиками, потом в сторону уродливых очертаний промзоны. Кафка обернулся, как будто пытаясь различить в тусклых красных огнях далекой железнодорожной платформы останки того самого утраченного рая, но даже в воображении не смог его себе нарисовать. — Уже почти пришли, — оживилась Веник. — Ты точно не устал? Кафка хмыкнул и отрицательно покачал головой. — А то нам еще всю ночь колобродить, — усмехнулась девушка. Парень, неопределенно пожал плечами — ходить, так ходить. — Вот за что ты мне всегда нравился, так это за то, что всегда согласен на любой кипиш, который взбредет мне в голову! «А ты мне нравишься за то, что всегда можешь озвучить мои мысли», — улыбнулся в ответ Кафка. *** Это была очень странная парочка: парень-молчун и девчонка, которая не замолкает. Кафка уже сам точно не помнил, когда и как они познакомились с Веником. Время в юном возрасте движется по совершенно иным законам. Веник как-то три дня рассуждала на тему времени, да так развернуто, что Кафка вконец уверился в том, что время для неё измеряется произнесёнными словами. Да, за время их знакомства девушкой было озвучено столько тем, гипотез и теорий, что Кафке казалось, что они были знакомы с ней тысячу лет. Окружающие не понимали, как такой молчун может терпеть рядом с собой жуткую болтушку. Но если бы они внимательней прислушивались к тому, о чем говорит девушка, возможно, они бы стали думать немного по-другому… Кафка умел слушать, поэтому быстро понял, что половина произнесённого Веником — это отголоски мыслей её собеседника: эхо невысказанных вслух слов, которые рождаются, но по разным причинам так никогда и не покидают границ внутреннего мира. — Наверное, я — вербальное зеркало, — как-то призналась Веник. Тогда на это заявление Кафка лишь улыбнулся и утвердительно кивнул.