Рейс Москва — Владивосток

      Мой чуткий сон рассеялся от вибрации телефона, лежавшего возле подушки. Секунда на осознание себя, секунда на оценку обстановки вокруг, секунда на сличение воспоминаний о прошедшем дне с настоящим, и я вынырнул на поверхность своего сознания.       Он прислал несколько видеосообщений («ебловойсов», как он их в шутку называл) о том, как добирается до меня, и, просмотрев их, я с ужасом обнаружил, что он уже приехал. Никакого времени на то, чтобы подготовиться к долгожданной встрече, и никакой возможности как следует распробовать мысль о том, что мы действительно увидимся. Мне только и оставалось что, выпутавшись из одеяла, прошлёпать босиком в прихожую и поскорее открыть дверь, не заботясь о том, как я спросонья выглядел. Почему-то это волновало меня меньше всего, хотя, наверное, должно было.       «Будь что будет. Разве не так я себе говорил, когда покупал билеты?» — подумал я и нажал на кнопку разблокировки автоматического замка.       Раздался характерный щелчок, и я распахнул дверь. К моему удивлению, на лестничной клетке никого не было. Я хотел было вернуться в спальню за телефоном, чтобы написать ему, но услышал топот на лестнице.       Какое-то мгновение, и он материализовался передо мной, недовольно пыхтя. В чёрном распахнутом пальто, натянутом на такую же чёрную толстовку, и небрежно намотанном вокруг шеи сером шарфе он совсем не выглядел, как студент-медик, работающий в стерильных условиях гематологического отделения местной больницы. Септум в носу. Очертание татуировки на предплечье, видневшееся из-под рукава. Нити браслетов на запастьях. Его облик мало вязался с врачебной аккуратностью и скорее делал его похожим на распущенного подростка. Впрочем, и вёл он себя так же, но этот образ был обманчивым. Я не сомневался в том, что после смены у него с собой среди прочих нуждавшихся в стирке вещей была испачканная кровью униформа, которую он будет лихорадочно отбеливать, пока ткань не заскрипит от чистоты.       — Я уже было решил, что адресом ошибся, — не здороваясь, сказал он.       Он стянул с головы капюшон толстовки и снял прежде скрывавшиеся под ним объёмные беспроводные наушники. Его тёмные волосы, пусть и были малость примяты, так же непослушно торчали во все стороны, как в нашу первую и единственную встречу. Нацепленные на нос очки в тонкой оправе немного съехали с переносицы, из-за чего его серо-голубые глаза смотрели на меня поверх стёкол — прямо и открыто. Только столкнувшись с его взглядом, я наконец-то осознал, что всё происходит в реальности, и смог улыбнуться.       Слишком уж невероятной казалась мне наша встреча, да и всё остальное. Незнакомый город. Незнакомая квартира. И такой знакомый человек, которого я знал пять лет, но видел при этом лишь единожды — почти год назад, когда он проездом был в Москве, приехав с другими студентами лечебного дела на олимпиаду по «кройке и шитью».       Тогда мы встретились в баре на Тверской, по счастливой случайности заняв последний свободный столик. В тот вечер я мало что соображал: не только по причине того, что мы выпили с дюжину шотов, но и потому, что я в то время в принципе был не в себе. Оглядываясь на год назад, мне сложно вообразить, каким образом я в середине прошлого апреля среди неразберихи с написанием диплома, подготовкой к итоговой аттестации, устройством на работу, черканием очередной глупой истории и сном по четыре часа в сутки умудрился выкроить свободное время. Полагаю, в моменте я не задумывался о том, что он значит для меня, а просто сказал ему «в любой день и в любое время», хотя в те безумные недели мне было сложно видеться даже с друзьями, живущими в соседних домах. В итоге на утро после пьянки я практически ничего не помнил, но зато, видимо, всё же не смог испортить первое впечатление, раз наше общение впоследствии продолжилось.       Теперь же я хотел запомнить каждую деталь — каждую врывающуюся в голову мысль, все наши разговоры, все его интонации и движения. Отпечатать в памяти каждое мгновение и тем самым больше понять. В первую очередь — в своих собственных чувствах, издевательски подсмеивающимися над разумом, что твердил, будто во Владивосток я приехал только для того, чтобы не коротать отпуск дома.       Я не стал дожидаться, когда он войдёт, и обнял его прямо на пороге, неловко столкнувшись с его рукой из-за того, что он потянулся к висевшему на плече рюкзаку, желая убрать наушники.       — Спасибо, что уебал, — хохотнул он, обнимая меня в ответ.       Наше объятье продлилось недолго. Я отстранился и дал ему пройти.       Всегда странно сталкиваться в бытовой обстановке с давним знакомым и близким другом, с которым прежде многие годы общался в переписке. Как и в принципе ощущать его присутствие рядом и видеть, что этот человек существует в физическом мире, а не только в чатах мессенджеров.       Людей из интернета ты знаешь ровно в той же степени, что и не знаешь: я убеждался в этом не раз, поскольку некогда даже умудрялся строить отношения по сети, а затем разочаровывался при встречах, когда уже было невозможно что-либо изменить. Финалом моих неубедительных попыток построить что-то на расстоянии стал переезд моего бывшего парня. Он перебрался в Москву с Алтая, и мы нашли ему квартиру на соседней улице. Конечно, ничего хорошего из этого не вышло, и в результате у меня напрочь отбило желание знакомиться и общаться онлайн. Однако, видимо, таков был удел большинства людей «нетрадиционной» ориентации в нашей стране: хотя бы где-то, будь то бездушное цифровое пространство нулей и единиц или тошнотворные тематические клубы, находить «своих» и из раза в раз ошибаться.       С ним всё было точно так же: мы познакомились в каком-то паблике, когда я пытался заглушить боль от несложившихся взаимоотношений с одним идиотом (с ним мы от начала и до конца общались только в реальности, но это мало на что повлияло). В тот непростой период мой новый интернет-друг стал для меня тем, с кем я смог отпустить свои переживания и вновь почувствовал себя собой. Что уж скрывать, наше с ним общение пережило ещё нескольких идиотов, время от времени мелькавших у меня на горизонте, но мне ни разу не приходило в голову, что мы когда-нибудь с ним встретимся. Это произошло само собой под веянием внешних обстоятельств, как, должно быть, происходит всё самое важное в нашей жизни.       Я мог сколько угодно увещевать себя, что меня больше нисколько не интересует поддержание виртуальных контактов. Говорить во внутреннем диалоге, что общение в сети ненастоящее, а люди — лишь мои проекции и надуманные образы, не имеющие ничего общего с действительностью. Сомневаться в искренности интернетной дружбы и любви, и, тем не менее, своими поступками в прах уничтожать все эти доводы.       Видимо, так я в итоге и оказался во Владивостоке — позволил себе поверить в нечто настоящее, невидимым мостом перекидывающееся через разделявшие нас километры, и теперь наблюдал за тем, кто ещё сутки назад был для меня всего лишь неосязаемым призраком.       Он по-свойски зашёл, разделся, огляделся по сторонам, как кот, которого принесли в новое жильё, и, найдя удобный для себя угол, плюхнулся в кресло возле окна.       Я опустился на разворошённую кровать и задержал взгляд на его вздёрнутом профиле, освещаемом проникавшими в комнату закатными лучами солнца. В это тоже верилось с трудом: был уже вечер, в то время как мои разбухшие от недосыпа мозги сопротивлялись объективной реальности и уверяли меня в том, что для заката ещё слишком рано, в Москве ведь только полдень.       — А неплохую хату ты себе нашёл, — прервал тишину он. — Правда, с маяками повсюду какое-то сумасшествие. Я насчитал уже девять штук.       — Тебя ещё ждёт сюрприз в ящике с посудой. Не забудь посчитать рисунки на тарелках и чашках.       — Жесть!       — Как доехал? — на тот момент я ещё не представлял, какой утомительной в вечерний час пик может быть дорога с Русского острова, где находится кампус ДВФУ, в центральную часть города на материке.       — Нормально. Не стал париться с городским автобусом и доехал на универском шаттле. А ты как? Смотрю, помятый жизнью.       Я рассказал про соседа в самолёте, ставшего причиной моей бессонной ночи, и он прыснул.       — Не повезло, что тут скажешь. Кажется, мы сегодня заснём, как младенцы, часов в девять. Я тоже спал не ахти: суматошная смена выдалась, но хоть в этот раз без потерь. У одного мужика за двенадцать часов давление подскочило с 70 до 170, прикинь? Мы все охуели, думали, в реанимационное его отправим, а его не взяли. Пришлось самому всю ночь следить за ним.       Говорить о своей учёбе и пациентах он мог бесконечно, и я любил эти разговоры. Когда-то я тоже задумывался о поступлении в медицинский и питал не дюжий интерес к биологии, но мало дружил с химией, из-за чего в конечном счёте вовсе получил гуманитарное образование без какой-либо конкретной специализации. «Мог стать врачом и приносить пользу, а стал клоуном», — про себя иронизировал я всякий раз, когда слушал его рассказы. Однако эта самоирония не была горькой: я просто радовался тому, что в моей жизни есть человек, помогающий мне соприкасаться с миром медицины, частью которого я сам не стал. Из всех моих знакомых он в общем-то был единственным, кто скидывал в наш чат фото конечностей различных животных, предназначенных для практики в «кройке и шитье», и мог без отвращения в деталях описывать весь тот ужас, что творился с раковыми больными в его отделении. Быть может, мои вкусы весьма специфичны, но общение на подобные темы меня увлекало, и я был готов слушать его с раскрытом ртом, внемля каждому слову и параллельно задавая уточняющие вопросы, чтобы прояснять значение сыплемых им медицинских терминов.       Какое-то время он ещё рассказывал про проведённую в больнице ночь, затем поделился впечатлениями о новом преподавателе, у которого с утра слушал лекции по психиатрии, и отвесил несколько комментариев о шизофрении, а я между тем не понимал, как мне отделаться от странного чувства нереальности происходящего.       Его знакомый голос и не менее знакомое лицо, часто мелькавшее в «ебловойсах», уже стали для меня родными, но я опасался, что человек, которому они принадлежали, на самом деле был совершенно не тем, каким я его представлял. Тот факт, что он всё же мало отличался от того, каким я привык видеть его в сети, ввёл меня в замешательство. С ним всё было довольно просто: с его стороны не было никакой неловкости, он вёл себя свободно и непринуждённо, чего я совсем не мог сказать о себе.       Неужели я один был не в своей тарелке?       — Пойдём проветримся? — не выдержал я.       Он хмыкнул.       — Я только приехал, а ты уже меня на улицу тащишь?       — Я не обедал, — да и в общем-то не завтракал, но ему об этом было знать необязательно. — Было бы неплохо съесть что-нибудь.       Он почесал подбородок.       — Что-нибудь… Ну, на что-нибудь у нас достаточное количество японских и корейских кафе, парочка китайских тоже есть. Не против азиатской кухни?       — Очень даже за. Но имей в виду, что меня сложно удивить, — я не бахвалился, потому что на фоне профессиональной деформации китаеведа только и ел, что азиатскую кухню. В Москве я уже давным-давно исходил все приличные азиатские кафе и рестораны, и многие из них успели мне надоесть.       Он нехотя встал с кресла.       — Тогда пошли в мою любимую рамённую. Там и коктейли довольно вкусные.       — Окей.       — И да, кстати, чуть не забыл, — он закопошился в стоящем на полу у кресла рюкзаке. — Доставка алкоголя на дом.       Он поставил на прикроватный столик бутылку с розоватой жидкостью. Я не сомневался — это был джин, поскольку любил он его точно так же, как и я.       Накануне поездки я не пил около двух недель. Специально держался, чтобы во Владивостоке меня не воротило от алкоголя. В последнее время мне хватало бутылки вина, чтобы захмелеть, поэтому я мало представлял, как быстро меня с недосыпа могут выкосить сорок градусов крепкого и к чему это может привести.       Ничего хорошего ждать не стоило, но ведь плохие идеи приносят лучшие воспоминания, верно?       Мы оба были уставшими, а вечер обещал быть долгим.