Рейс Москва — Владивосток

      Я тонул.       Я погружался в тёмную глубину, отделённый от поверхности непреодолимой толщей воды, которая жадно впивалась в моё горло. Острые иглы пронзали меркнущее сознание, и чем сильнее меня затягивало в бурлящий водоворот, тем меньше я понимал, куда нужно плыть, чтобы выбраться из западни. Я потерял ориентацию в пространстве, мои лёгкие уже заполнила вода, и я мог только покориться мощному подводному течению.       Мозг всё ещё работал и упрямо цеплялся за жизнь, однако сам я осознавал, что мне не спастись.       Тело судорожно сопротивлялось, извивалось и дёргалось в предсмертной агонии, но было бессильно перед жестокой волей водяной стихии, затягивавшей меня всё глубже. Леденящий холод океана сковал мышцы, превратив их в бесполезные окаменелости, и я был не в состоянии пошевелиться. Выступы подводных скал сдирали кожу с моих онемевших конечностей, насилуя меня всё новыми вспышками боли, а упёртый инстинкт самосохранения всё никак не давал мне потерять сознание.       Я чувствовал, как из моей грудной клетки с пузырьками воздуха утекает жизнь. Как моя душа кричит в ужасе, пытаясь найти выход из этой водяной тюрьмы и мучительного кошмара. Как меня обволакивает беспросветная тьма, принимая в свои объятья с жестоким могильным безмолвием.       Я знал, что это мои последние мгновения и что они будут наполнены страданием, которым, впрочем, была наполнена и вся моя жизнь.       Почему же какой-то клочок разбухшего сознания продолжал бороться с неумолимой силой природы, готовой принять меня?       Глубина казалась бесконечной, словно я опускался в самую пучину ада. Темнота становилось всё плотнее, и я больше ничего не видел. Грудь сдавливало, а лёгкие горели от потребности в кислороде, но вместо него я вдыхал ледяной поток воды. Мои мышцы окончательно обмякли, превратившись в безвольные водоросли, колышимые напором течения. Сердце не выдерживало ледяных тисков и билось рвано, угрожая остановиться при каждом последующем ударе.       А дна всё не было.       Почему всё никак не умру?       — Размечтался!       Визгливый голос разорвался снопом багровых искр в моей черепной коробке.       — Хотел сбежать!       Ещё один мерзкий голос ударил в затылок и растёкся пульсирующей вибрацией по вискам.       — Убежал!       Барабанные перепонки грозили лопнуть от истошных крякающих воплей.       — Он сделал вид, что убежал!       — Ха-ха, далеко?       — Далеко!       — Куда убежал?       — А может правильнее спросить, к кому?       — К кому?       — К кому же?       — К тому, в ком он даже не уверен!       — Глупец!       — Слабак!       — Думает, его подвиг оценят!       — Ха-ха, чтобы приехать, много ума не надо!       — А этот человек знает, что он на самом деле приехал не к нему?       — Он просто попытался сбежать от своих проблем!       — Не знает!       — Ха-ха, конечно, не знает!       — Ничтожество!       — Хочет спастись за счёт привязанностей, будто живёт в сказочном мире, где такое работает!       — А лицо? Вы видели его лицо?       — Ха-ха!       — Да может ли быть нормальным человек, у которого, счастлив он или печален, одно и то же выражение лица?       — Буууууээээ! Бесформенная плоть!       — Чувак, где все твои 43 лицевые мышцы?       — Атрофировались так же, как твой жалкий насос?       Сердце пронзило колющей болью. Я дёрнулся, и из моего рта вырвалось ещё несколько пузырей воздуха.       Больно... Хватит...       — Ха-ха!       — Он считает, этот жалкий кусок мяса в нём умеет любить!       — Откуда ему знать, что такое любовь?       — Он никогда никого не любил, да и его тоже не любили, так что он в этом понимает?       — Идиот!       — К мозгоправу давно пора!       — Давно пора!       — Пора!       — Пора!       — А может он считает, что, когда тот второй доучится, он станет для него личным психиатром?       — Не угад-а-а-а-л!       — На-и-и-и-вный!       — Ты иди-о-о-о-т!       — Я слышал, тот второй собирается в гематологию или травму!       — Ему твои сгоревшие мозги даром не сдались!       — Но у тебя всё ещё есть шанс на лейкоз!       — А ещё ты можешь проломить себе башку, вдруг повезёт поступить в его смену!       Хватит... Пожалуйста... Хватит…       Схватившись за горло, я попытался сделать вдох и проснулся.       Я всё так же лежал на краю кровати, в том же положении на боку, в котором заснул. Не было никакого утягивавшего меня на дно океана и никаких издевательских перекрикиваний. Зато было ясное солнце, бьющее в окно, и он, уже одетый, сидящий в кресле с чашкой кофе.       Что он успел заметить? Заметил ли вообще?       — Доброе утро, — сказал я то ли с утвердительной, то ли с вопросительной интонацией, по-прежнему чувствуя неприятные тянущие ощущения в гортани. — Я не слышал твоего будильника.       — Доброе. Будильника и не было, только вибрация.       — Тебе скоро выходить?       — Да, кофе допью и в общем-то уже выхожу. От тебя недалеко ехать, удобно. Так бы добирался на собаках.       В 10:40 ему нужно было к стоматологу на другой конец города, и мы договорились об этом заранее.       По нашему плану, он должен был провести у врача пару часов, я бы в это время погулял по центру, а потом мы вместе поехали бы в океанариум на Русский остров (и, разумеется, я бы не дразнил его и не отпускал никаких идиотских шуток о шепелявости, вызванной заморозкой, ни в коем случае). Из-за меня он прогуливал лекции, которые ему впоследствии пришлось бы отрабатывать, но мне едва ли было из-за этого неловко. Когда я покупал билеты, я знал, что, в отличии от меня, у него не будет каникул и отпуска, поэтому мне придётся каким-то образом вклиниваться в его расписание диспансеризации, пар и рабочих смен. В силу этого я особо не рассчитывал на то, что он сможет задержаться со мной на несколько суток, и предполагал, что большую часть времени всё же буду проводить один. Однако он сам вызвался составить мне компанию, и я не стал его отговаривать, хотя какая-то часть меня и противилась плотному контакту, в котором у меня не было бы времени побыть наедине с собой.       Его приём у врача был как нельзя кстати. Казалось, я и без того морально не был готов провести вместе с ним целый день, а после своего сна — тем более. Мне нужно было остаться одному и привести мысли в порядок, поэтому я ждал, чтобы он поскорее уехал.       Только вот я совсем забыл о том, что строить планы — всё равно что понапрасну искушать судьбу, ведь в результате ничего не складывается в точности так, как ты для себя наметил.       — Алло, — он ответил на входящий вызов, и его прямые брови сошлись на переносице двумя острыми линиями. — Понял. Спасибо.       — Что-то не так?       — Да блядство! — он положил трубку. — Называется, спасибо, что вовремя предупредили. До приёма сорок минут, а врач, оказывается, сегодня по каким-то там обстоятельствам не сможет меня принять. Перенесли запись на завтра.       Мне захотелось застонать от досады. Это означало, что мне тоже пора было отскребаться от кровати.       В поездках я обычно бодрился, в каком бы состоянии ни был. Отпуск — вещь приятная, но относительно короткая для того, чтобы её было реально проспать. Отпуск, проводимый в путешествии, пролетал и того быстрее, поэтому я всегда старался проявлять максимальную активность — рано вставал, целыми днями где-то шатался, ища приключения на свою пятую точку, а домой приезжал столь помятым, что после такого отдыха мне требовался ещё один отпуск. Однако, видимо, с годами моя психика становились всё менее гибкой, и я уже не мог управлять ею одной лишь силой воли. Теперь мне довольно сложно было предугадать, от чего и когда меня накроет в следующий раз, и насколько сильно это выбьет меня из колеи.       «Ну, давай. Вставай. Ты же не хочешь, чтобы он видел тебя таким?» — ожил голос из моего сна.       «Н-е-е-е-т, ты как раз хочешь, чтобы он это увидел. Чтобы хоть кто-нибудь уже наконец увидел, в каком ты дерьме, и помог тебе. Не за этим ли ты на самом деле приехал?» — вторил ему другой.       — Мне нужно двадцать минут, чтобы собраться, хорошо? — я заставил себя сесть, опустив ноги на пол. Соприкосновение с холодным паркетом несколько привело меня в чувство.       — Без проблем.       Я прошёл в ванную и умылся ледяной водой.       — Заткнись, понял? Ты ничего не испортишь, ясно тебе? Даже не посмеешь. Ты обязан хорошо провести время, и ничего больше, — с раздражением прошептал я своему блёклому отражению в зеркале. Обычная аффирмация, с которой начиналось почти каждое моё утро, когда я выходил в люди.       Я почистил зубы, замазал синяки под глазами тональным кремом — к слову, прекрасное средство для самообмана, не понимаю, почему мужчины пренебрегают им, считая женской штукой, — и без расчёски расправил образовавшееся за ночь на голове гнездо. Удовлетворившись этим подобием марафета, я закинул в себя йогурт и чашку чая.       — Ровно двадцать, — отметил он, когда я затягивал завязки на поясе джоггеров.       — Приучился с утра собираться по часам, чтобы лишний раз не жевать мыслительную резинку о том, что никуда не хочу идти, — признался я. — Вернее, сейчас, конечно, не на работу…       — Ага, — он стянул с прикроватного столика распечатку, которую я положил туда накануне вечером. — Билет в океанариум свой не забудь.