Если сделать вид, что все нормально, то так оно и будет

      Последующие несколько дней Юго помнит настолько плохо, что даже не может с уверенностью сказать, что это ему не приснилось. Он слышал то встревоженный голос папы, то плач Чиби, которого потом выгоняли из комнаты, отчаянно пытаясь успокоить, то какие-то странные перешептывания и серьезные вопросы. Пару раз он слышал собственный голос, и в такие моменты он особенно хорошо понимал, что несет какую-то околесицу, точно его снова схватила простуда и температура подскочила особенно высоко.       Прямо как в детстве.       Он много спал, но по пробуждению всегда был еще более уставшим. Тело всегда болело, голова трещала по швам, было то жарко, то холодно, и в абсолютно любом положении ему было плохо. Если бы его спросили, то он бы с уверенностью ответил, что по личным прикидкам прошло больше полугода, в которых он бесчисленное количество раз просыпался, а потом опять засыпал и видел самые тревожные и фантасмагоричные в своей жизни сны. Там были его друзья и враги, сражения и мор, затишья и буря, животные с ненормальными пропорциями, говорящие на неведомых языках, и садида, не понимающие его речь. Каждый раз он словно балансировал на какой-то грани своего разума, отделяющей его от безумной пропасти, за которой любая попытка проснуться была бы обречена на провал.       А потом он открыл глаза и первым, что он увидел, был потолок его комнаты. Через плотно задвинутые шторы пробивался дневной свет, на лбу лежал свежий компресс, было свежо и тихо. Сбоку скрипнула половица и элиатроп немного повернул голову, тут же цепляясь взглядом за широкую драконью спину.       Юго едва подавил пораженный вдох, и в ту же секунду воспоминания горячей волной хлынули ему в голову совершенно ясно, словно произошли только что. Он словно до сих пор мог ощущать запах пепла и крови, ощущение беспомощности и боли. В груди защемило и в глазах закололо, захотелось перевернуться на бок и укрыться с головой, чтобы никто больше никогда его не видел, но тело и не подумало слушаться. Видимо, он действительно несколько дней провалялся в бреду и мышцы отвыкли от движения. Подобное уже происходило раньше и Юго, как и многие воины, знал, что в таком случае резкие попытки встать только навредят.       Хотя куда уж сильнее.       Желая зацепиться взглядом хоть за что-то, что позволит отвлечься мальчик смотрит на то, с чем копошится брат. Адамай стоит над столом, перебирая лекарства и бинты, рядом на стуле покоится таз с водой и это… Ну, это очень похоже на то, что близнец его выхаживает. Словно в подтверждение его мыслям, Адамай разворачивается к нему, держа в руках марлю, перевязочный бинт и флакончик с чем-то пахучим. Лицо дракона осунувшееся, хмурое и печальное, и он даже не смотрит на Юго, видимо, слишком глубоко погрузившись в свои мысли.       Он осторожно садится на край кровати и, отставив медикаменты, очень тихо отодвигает часть одеяла, после чего достает руку брата. Юго не сопротивляется и не показывает, что очнулся, с замиранием сердца наблюдая за тем, что делает дракон. Перед глазами то и дело всплывают воспоминания о его лице, перекошенном неуправляемой яростью, о полных отвращения и презрения словах, о жестоких грязных действиях, и элиатроп отчаянно не понимает, что происходит сейчас. Если он и правда так сильно его ненавидит, то зачем сейчас заботится, а если все это было действием какого-либо заклинания или проклятия, то почему у него такое виноватое лицо?       Адамай тем временем снимает с его руки бинты, небрежно откидывая их в сторону, и опускает тонкую бледную руку себе на колено, принимаясь за смачивание марли и последующее наложение новой повязки. Он действует так осторожно и бережно, что Юго просто не может перестать вспоминать то что было до: как он смотрел, как касался, как рычал, кусал, бил и насиловал его. Как много крови потом на нем было.       Мальчик быстро моргает, пытаясь отогнать снова наворачивающиеся слезы. Он уже давно научился переживать боль, но проблема была в том, что произошедшее было до омерзения унизительно и он никак не мог найти в себе силы смотреть на это иначе.       Лишь когда на перевязке появляется узел, дракон, наконец, вздыхает и поднимает на лицо брата усталый взгляд, спустя секунду понимая, что на него смотрят в ответ. — Черт!       Дракон испуганно отскакивает в сторону, случайно задевая коленом табурет и чуть не опрокидывая на пол все, что на нем стояло. Юго тоже вздрагивает и рефлекторно прижимает руку к себе, и в следующую секунду они оба замирают на месте. — Адамай?.. — едва слышно произносит Юго, сам не понимая, почему захотел позвать его по имени.       Пересохшее горло горит огнем и язык липнет к небу, зубы явно давно нечищенные и изо рта ощутимо пахнет. Становится противно.       Мальчик собирается попросить воды, но горло дерет и он закашливается, приводя Адамая в чувства. Дракон вздрагивает и тут же собирается с мыслями, уже через пару секунд приподнимая голову брата под затылок и поднося к его губам наполненный стакан. Юго торопливо пьет маленькими глотками, ощущая как с каждым глотком головная боль отступает. Наконец, он кивает и когда Адамай отстраняется, устало откидывается обратно на подушку. Комната немного плывет перед глазами, и первые несколько секунд он думает, что вот-вот вновь уснет, но стоит закрыть глаза и поглубже вдохнуть, как в теле просыпается знакомая бодрость. Сразу хочется пойти и наконец умыться, нормально позавтракать (или пообедать), а потом…       Мальчик замирает, уперевшись мыслью в свое физическое состояние. Он же… он же вообще сможет нормально ходить после все случившегося? Или ему нужно еще долго восстанавливаться?       На мгновение отошедшие тоска, страх и грусть вновь подкатывают вместе с тошнотой и Юго тяжело вздыхает, переводя взгляд на тихо шагнувшего к нему Адамая. — Нужно перевязать еще и ногу, — говорит он кратко, снова не смотря близнецу в лицо.       Голос его сиплый и он явно теперь сильно встревожен. Брови его серьезно сведены к переносице и губы поджаты, словно он не знает, куда себя деть, и на мгновение Юго думается, что, возможно, нужно было до последнего притворяться спящим, чтобы сейчас между ними не было такого ужасного напряжения. — Хорошо, — глупо отвечает элиатроп и сам пробует приподнять одеяло, но дракон качает головой. — Не двигайся, — говорит он, уже было потянувшись к чужому запястью, но в последний момент не решаясь перехватить. — Я сам.       Юго послушно кивает, вглядываясь в его лицо и только сейчас замечая, что Адамай выглядит ужасно уставшим. Ну, то есть он всегда теперь выглядит не в лучшем расположении духа, но конкретно теперь он еще и словно совершенно выжатый. Впрочем, если он действительно выхаживал Юго все это время, не позволяя никому другому увидеть его раны, то это вполне логично.       На этот раз Адамай не садится рядом, а опускается на одно колено рядом с кроватью, затем осторожно отодвигая край одеяла чтобы добраться до пострадавшей конечности. Ноги обдает холодом и Юго вздрагивает, тут же замечая, как Адамай одергивает руки, видимо, решив, что ему больно. Дракон мельком глядит в его лицо, и он изо всех сил старается не поморщиться, чтобы не расстроить близнеца еще сильнее. Тот лишь секунду оглядывает его и, убедившись, что все хорошо, продолжает обработку раны, повторяя процедуру замены бинта. Юго отрешенно наблюдает за его руками, позволяя поднимать свою ногу и даже сам держит ее в нужном положении, чтобы Адамай имел возможность удобно ее осмотреть. Следы зубов на коже почти затянулись, но синяк теперь стал уродливо бордовым с примесями зеленого и желтого. Руки дракона казались огромными на фоне худого бедра.       Воспоминания снова лезут в голову и живот скручивает болезненным спазмом. Где-то Юго слышал, что мозгу естественно стирать плохие воспоминания или заменять травмирующие события, но в его случае это, видимо, не работало. Боль фантомно появлялась и горела очагами, даже если он понимал, что причины ее уже устранены, и ощущение дикого стыда накрывало волнами. Перед глазами стояла картина того, как Адамай так же держал его ногу, как отводил ее в сторону, чтобы иметь возможность войти поглубже, как наклонялся, чтобы укусить. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает вдруг дракон и элиатроп даже не сразу понимает суть вопроса. — Хорошо, — немного подумав, отвечает он. — Только хочу есть.       Его все еще подташнивает от воспоминаний и затекшие конечности ноют, но при разговоре становится лучше. Голос спокойного Адамая отвлекает и успокаивает. — Хорошо, — вторит ему брат, продолжая смазывать места укусов холодным заживляющим кремом.       Опять повисает молчание и становится ясно, что разговор начинать дракон или боится, или не знает как, так что Юго сам предпринимает попытку. — Сколько я уже тут валяюсь? — уточняет он, стараясь не смотреть на укус и вместо этого сосредотачиваясь на профиле брата.       Тот на секунду замирает, а затем снова продолжает свое занятие. — Чуть меньше недели, — отвечает он кратко, затем отворачиваясь в сторону, чтобы взять в руки какой-то странный лист и, немного помяв, приложить к чужой ране. — Ох, — невольно вздыхает Юго. — И ты все это время был со мной?       Адамай намеренно на него не глядит, но взгляд его на мгновение меняется, становясь болезненно грустным. — Да, — кивает он и Юго снова вздыхает. — Гругал, наверное, уже успел половину Емельки разрушить, — говорит он. — Опять у всех прощение просить.       Шутка действует на Адамая очевидно хорошо, потому что он тихо хмыкает. — Они с Чиби много раз приходили к тебе, — тихо сказал дракон, наконец беря в руки бинт. — Я их выгонял, но они все равно лезли к тебе в кровать и говорили, что заберут у тебя болезни. Несколько раз пробирались через окно, а в последний раз взломали дверь отмычкой, но я их все равно прогнал.       В груди потеплело. Значит, ему не мерещился голос младшего брата и они действительно его навещали. — И Чиби даже не плакал? — с потаенной гордостью уточнил мальчик.       Дракон покачал головой. — Плакал. Много, — ответил он, поморщившись.       После возвращения спустя столько лет он был слегка расстроен тем, что младшие братья все еще не воспринимают его как непоколебимый авторитет, но их ни капли не изменившееся отношение к нему приносило хоть какую-то иллюзию того, что все еще можно вернуть назад.       Хотя, наверное, после случившегося, будет еще труднее. — И ты все равно их выгонял? — Юго тихо смеется, отгоняя грустные мысли.       Адамай прикрыл глаза, фыркнув. — Не всегда, — признал он. — Иногда ему удавалось меня продавить.       Юго улыбается и Адамай вторит ему, хоть и заметно тускнее. — Он несколько раз читал тебе ту детскую сказку, — чуть тише говорит дракон.       Перевязка окончена и, закрепив бинт достаточно крепко, он начинает убирать все лекарства на стол, откладывая подальше использованные перевязки и компрессы. — Теперь понятно, почему мне все это время мне снились такие ужасные сны, — хмыкает элиатроп. — Я уж думал, что умираю и жизнь перед глазами проносится.       Сказанное вырывается прежде чем он успевает как следует обдумать то, как оно будет звучать в контексте этой ситуации. Он прикусывает язык и старается не подавать виду, но почти сразу понимает, что это бесполезно — Адамай замирает и напрягается, улыбка сползает и лицо становится каким-то совершенно незнакомым и гротескным, словно в драконе разом оборвались все положительные эмоции. Юго видел, как сильно брат сжал челюсти и как заходили под чешуйчатой кожей желваки, как сжались кулаки и как Адамай сделал очень глубокий вдох, но остолбенел, забыв выдохнуть. Взгляд его стал стеклянным и далеким, словно он мигом очутился разумом в совершенно другом месте. В совершенно другое время.       Они явно подумали об одном и том же — о том, что Юго на самом деле мог умереть. Что Адамай мог и вправду его убить самым мерзким и ужасным способом.       Юго неловко елозит, кровать тихо скрипит, и Адамай вздрагивает, приходя в себя, но снова зажимаясь, на этот раз еще сильнее, чем в начале их разговора. Юго ничего не говорит, не зная как вообще следует себя вести, и брат с вымученным стоном придвигает к себе освободившийся табурет, тихо опускается на него, горбясь вперед и цепляя пальцы в замок. — Что последнее ты помнишь? — нервно спрашивает он.       Вот оно. Пришло время заговорить и об этом.       Элиатроп некоторое время молчит, думая над ответом, хотя он и очевиден — в голове снова пронеслись воспоминания о произошедшем, отзываясь стыдливым жжением в груди. В противовес этому, его лицо побледнело, а сам он поежился, словно бы в комнате резко похолодало.       Он многое помнит. Если быть совсем уж точным, то он помнит каждую секунду этого ада, потому что никогда в жизни ему не было настолько же плохо и больно.       Даже несмотря на все пережитые сражения и беды. — Я все помню, — отвечает он, борясь с желанием опустить лицо и скрыться, хотя ему и отчаянно хотелось это сделать.       На самом деле, он просто не мог понять, что ему теперь делать и как он должен на все реагировать. С одной стороны, это нельзя назвать ничем, кроме кошмара наяву, адской пыткой, которая продолжается даже сейчас, пусть ему и было хуже морально, чем физически в данный момент. Но с другой… Адамай был рядом, это делало его спокойным и даже в какой-то степени счастливым, и он не ощущал страха, что все может повториться, стоит лишь ему сказать что-то не то.       А есть ли вообще такая вероятность? Сможет ли когда-нибудь еще Адамай захотеть сделать с ним такое?       Хотел ли он этого раньше?       Мечтал ли об этом? — Я… Мне… — совсем тихо начал было Адамай, но с шумным вздохом осекся, так и не договорив.       Юго уставился в потолок, так же тяжело вздохнув, ничего не понимая. В одно мгновение пространство вокруг словно лишилось своих красок, а воздух будто потяжелел; мальчик снова переводит взгляд на своего брата, чувствуя, как в груди все сжалось странной печалью.       Почему Адамай так расстроен? Что его так тревожит? Он ощущает за собой вину?       Он так часто говорил о том, что Юго его не слушает. Не считается с его мнением, делает все по-своему, игнорирует предостережения и все равно лезет, куда не надо. По сути, Юго действительно просто напоролся на последствия собственной самоуверенности, но снова это затрагивает других.       Теперь его брат чувствует себя отвратительно. А ведь этого могло бы не случиться, если бы только Юго послушал его.       Едва элиатроп снова ушел в мысли, как его привлек шум со стороны дракона. Юго мотает головой, будто пытаясь смахнуть невеселые мысли, а потом замечает, как Адамай встает, намеренно не глядя в сторону своего брата. Сначала мальчик недоуменно смотрит ему в спину, а потом до него доходит, что собрался сделать дракон, и внутри все словно леденеет.       Адамай молча направляется к двери, намереваясь уйти. И если он сейчас уйдет, то снова придется его искать, пытаться наладить отношения, помириться, вернуть все в норму, чтобы попытаться зажить спокойной размеренной жизнью, постепенно вызволяя свой народ из заточения.       В груди отвратительно сильно отозвался страх снова потерять брата. Юго почувствовал, как горло больно сжалось, а глаза защипало.       Нет-нет-нет, только не это, только не снова!.. — Куда ты, Адамай? — спрашивает мальчик, пытаясь приподняться. Он настолько ослабел, что ему требуется приложить ужасно много сил для такого простого действия. — Не уходи, пожалуйста. Останься со мной, я…       Его голос звучит настолько жалко, что хочется рыдать. И если вдруг Адамай сейчас заявит, что уйдет навсегда, Юго точно разревется, как маленький беззащитный ребенок, потому что у него не получится ни догнать, ни переубедить своего брата уходить.       Он не выдержит, если Адамай уйдет снова. Они только-только начали приходить в себя, все было так хорошо!.. — Я спущусь вниз и вернусь, — повернувшись к нему лицом, отвечает дракон, звуча откровенно непонимающе. — Подожди немного. И не вставай.       Резко вспыхнувшая тревога утихла. Юго неуверенно кивнул, только сейчас заметив, что опять дрожит и дышит так часто, словно все это время они дрались.       Как и тогда.       Оказавшись один, элиатроп какое-то время продолжает сидеть в кровати, пытаясь все осмыслить и успокоиться. Он невольно сутулится, мгновенно ощутив, как тело пронзила вспышка боли, и поэтому принимает решение лечь обратно, молясь всем богам, чтобы Адамай сдержал свое слово.       Он ведь вернется, правда? Он не уйдет. Этого не повторится.       Адамай не откажется от него снова.       Но, вообще, почему все это случилось? Юго пытается вспомнить, как все начиналось, и вдруг осознает, что никаких предпосылок не было. Адамай до этого всегда был с ним добр, хоть и воссоединение подразумевало множество непростых разговоров и взаимных попыток доказать, что они готовы отпустить ситуацию.       Неужели Адамай все время просто копил в себе злость и обиду? И выходит, что если он ни разу напрямую об этом не сказал, то Юго сделал недостаточно, чтобы завоевать его доверие. И это только его промах, не Адамая.       Он сам довел его до безумия?..       Элиатроп пытается представить, что должен был чувствовать Адамай, но мысли неумолимо клонили к тому, как он пусто смотрел на него, как кусал, придерживал ноги, как толкался в него.       Мальчик закрывает лицо обеими руками, чувствуя, как щеки горят от стыда. Вопреки очевидному своему положению жертвы, Юго ощущал себя виноватым и мерзким. Собственная кожа словно до сих пор была перепачкана в крови, казалась необратимо грязной, а все ещё не сошедшие синяки, точно издеваясь, напоминали, что это все по-настоящему.       С ним. С Адамаем.       Интересно, какого мнения о нем теперь Адамай? Он не выглядит так, словно близнец вызывает у него отвращение, и, в целом, казался очень подавленным из-за случившегося, и это просто не укладывалось у Юго в голове.       Он ведь делал все эти вещи с ним сам, и, судя по всему, получал от этого удовольствие.       Ему было приятно причинять боль, кусать, насиловать?       Адамай действительно хотел именно этого? Он обдумывал это, держал в голове, представлял, как все будет происходить? Готовился ли? Все ведь так удачно совпало, что они остались одни, и никто бы не смог его остановить, и-       Элиатроп судорожно вздыхает, испугавшись собственных мыслей.       Если Адамай правда хотел именно этого, то, наверное, он испытывал к нему более конкретный интерес, так?..       Наверное, это могло бы (в теории) объяснить то, почему он сделал именно... это. И тогда понятно, почему он обижен на него настолько сильно, что это вылилось в неподконтрольную ярость.       И, опять же, получается, что для Адамая он был настолько плохим братом, что это ни разу не обсуждалось, хотя мальчик уверен, что не оттолкнул бы близнеца, даже если бы тот в самом деле однажды заявил, что чувствует к нему что-то подобное.       Он бы растерялся, да, ему бы потребовалось время, чтобы это осмыслить, но он все равно бы предпочел вечность с ним, чем без него.       Теперь все так очевидно.       Юго погружается в свои мысли настолько сильно, что не сразу слышит шум, доносящийся откуда-то из-за двери. Мальчик поворачивает голову в сторону, пытаясь вслушаться в голоса, и с легким трепетом узнает все еще писклявый голосочек Чиби и его торопливые шажочки.       И, судя по всему, с ним был Гругал — Юго узнал его фырканье.       Сердце забилось чаще.       Помимо характерных звуков возни младших, он распознал тяжелые шаги своего близнеца.       Мгновенно стало гораздо спокойнее, и элиатроп смог выдавить из себя улыбку. Значит, Адамай не обманул его и действительно просто хотел спуститься вниз, наверное, чтобы позвать младших братьев, раз уж Юго в состоянии разговаривать. Когда дверь приоткрылась, мальчик постарался снова присесть, почувствовав, как затряслись руки. Особенно та, которую Адамай прокусил.       Мальчик поправляет одеяло, пряча перевязку. — Юго! — воскликнул Чиби, первый перешагнув порог комнаты своего старшего брата. — Адамай сказал, что тебе лучше!       Маленький элиатроп торопливо засеменил к кровати брата, забираясь к нему и присаживаясь рядышком. Юго только успел его приподнять как за дверью вновь раздался шум и шаги стали заметно торопливее и громче. — Нет! — прогремело грозное восклицание старшего дракона. — Сейчас нельзя, пусть сначала поест!       И не успел Юго даже крикнуть, что он не против компании, как дверь едва не сорвалась с петель под смертоносным толчком, и в следующее же мгновение в помещение залетел Гругал. Следом за ним в проеме показался раздосадованный Адамай, в одной руке несущий глубокую тарелку, а вторую протягивая к младшему брату в попытке поймать. — Выходите! — только и успел крикнуть дракон перед тем, как Гругал с размаху закрыл дверь прямо перед его лицом, обдав комнату ветром и немного тряхнув весь дом.       С потолка на одеяло посыпалась побелка и Юго незаметно стряхнул ее ближе к щели у стены, наблюдая за тем как маленький дракон, горделиво фыркнув паром в сторону двери, развернулся и направился к ним с Чиби. К тому моменту когда откровенно возмущенный и раздосадованный Адамай вновь открыл немного покосившуюся дверь, они втроем уже чинно сидели в кровати Юго, дожидаясь его прихода.       Старший дракон сердито вздыхает, проходя в комнату. — Я же сказал: придете позже, — напомнил он строго, на что младший дракон упрямо фыркнул. — Но мы и так были здесь, — совершенно невозмутимо парировал дракончик.       Адамай хмыкнул, посмотрев на младшего брата уже с легкой усмешкой. — Правда? — Конечно.       В подтверждение своих слов Гругал уверенно кивнул, пока его близнец устраивался удобнее под боком старшего элиатропа. — И что же вы делали? — поставив тарелку на стол, продолжил Адамай.       Гругал притих, тщательно рассматривая комнату в поисках подсказки. — Мы заботились о Юго, — подсказал Чиби, поддерживая своего брата. Юго тихо хихикнул, ласково прижав к себе ребенка, обняв за плечо. — Да! Мы поменяли перевязки, — наткнувшись взглядом на старые бинты, гордо выдал Гругалорагран. — И много его жалели! — Видишь, какие молодцы, — подыграл элиатроп, погладив маленькое плечико. — Очень старались. — И мы очень спешили! Адамай опять споткнулся об меня и я набил шишку, — поразительно спокойно признался Чиби, и Юго недоуменно покосился на него.       Под шапкой младшего брата действительно виднелась припухлость, но ему самому это видимо уже не доставляло дискомфорта. Адамай стал спотыкаться о них с Гругалом с первого же дня своего возвращения домой и, признаться, в этом было мало именно его вины — пораженные высотой старшего дракона дети то и дело крутились вокруг него и мельтешили, путаясь под ногами, из-за чего он нередко запинался о них, особенно о маленького элиатропа. Сначала Чиби плакал КАЖДЫЙ раз, как это случалось, а потом вроде как привык, реагируя на это гораздо легче. — Нужно быть осторожнее, — мягко напомнил Юго, смещая руку на коричневую шапку, поглаживая, а затем он перевел взгляд на своего близнеца. — А тебе — внимательнее. — Не моя вина, что вы все поголовно такие маленькие, — возразил дракон. — А я тоже стану таким высоким, когда вырасту? — потершись щекой о плечо Юго, задал Гругалорагран. — О, разумеется. Может, даже перерастешь, если повезет, — хмыкнул Адамай, пододвигая стул к кровати и присаживаясь рядом. — И тогда поймешь, каково это. — Я буду спотыкаться о Чиби? — недоуменно склонил голову набок дракончик. Его близнец взволнованно уставился на старшего брата. — Не обязательно, — хихикнул элиатроп. — Во всяком случае, у нас с Адамаем никогда такого не было. Вы просто еще маленькие и очень шустрые. За вами не угнаться.       И, немного погодя, добавил: — Особенно за тобой, Гругал.       Малыш удовлетворенно осклабился, сочтя сказанное за комплимент. — Надеюсь, Адамай извинился перед тобой, — повернувшись к маленькому элиатропу, продолжил Юго. — Он же сказал что-нибудь?       Чиби оживленно закивал, особенно осмысленно уставившись на мальчика. — И что же? — спросил Юго, намекая на вполне очевидный ответ, чтобы у Гругала хотя бы было представление о том, как себя следует в таких случаях вести. — «Блять», — легко выдает Чиби, глядя точно в глаза брата.       Произнесенное невиннейшим голосочком ругательство сильно резануло по ушам. В комнате резко стало тихо, Гругал под боком перестал копошиться, ожидая реакции старших братьев, Адамай в ужасе уставился на беловолосого мальчика. — Адамай! — прикрикнул Юго, сразу же закашлявшись — все еще было тяжело разговаривать, не говоря уже о повышении голоса. — Все в порядке, Адамай уже сказал не говорить это слово при папе, — поспешил успокоить его Чиби.       Гругал звонко рассмеялся. Юго все еще в шоке глядел то на близнеца, то на младшего брата, не понимая, как это могло случиться.       И это Адамай его такому научил за прошедшую неделю? Господи, ужас какой. — Вырвалось, — признался дракон. — Не думал, что услышит. — Адамай! — повторил Юго уже пораженно. — И я извинился. Дважды.       Элиатроп тяжело вздохнул, глянув на совершенно счастливого Чиби рядом с собой. Хвала небесам, он хотя бы не понял, что это за слово такое и почему его произносить нельзя, хотя… возможно, как раз-таки стоило ему объяснить, почему это плохо. Тогда можно было бы избежать многих неловких ситуаций как минимум, и, что самое важное, Чиби бы никогда не сказал ничего подобного при папе.       О, папа был бы в ужасе, если бы узнал про это. Он слишком любит Чиби, чтобы простить кому-нибудь из старших сыновей прививание ему такой гадости. — Ни слова папе, — тише заявил Юго, посмотрев сначала на Чиби, а потом на Гругала. — Вообще.       Гругал охотно закивал, воспринимая просьбу брата как новую игру, суть которой заключалась лишь в поддержании этой маленькой тайны. Боже, хоть бы он сам не ляпнул чего-нибудь такого лишь из вредности… — Вы уже засиделись, малышня, — напомнил Адамай, вставая со стула. — Погуляйте немного, пусть Юго поест. — Но мы тоже хотим. — Да, дай и нам суп.       Старший дракон едва не взвыл, больше всего на свете боясь именно этой фразы, потому что Гругал абсолютно точно захочет остаться здесь, а Чиби только поддержит эту идею. Юго сейчас было бы хорошо спокойно поесть и продолжить отдыхать, и… им нужно будет все обсудить. — Ваш суп на столе внизу, — спокойно ответил старший дракон. — Спускайтесь и ешьте, пока не остыл. — Я хочу здесь, — заупрямился Гругал. — Можно нам остаться? Мы аккуратно, честно! — присоединился к нему Чиби, большими глазами глядя на Адамая. — Пожалуйста! — Нет. Вы все поразливаете и устроите тут бардак.       Гругалорагран недовольно фыркнул, но от Юго даже и не подумал отстраняться, прижавшись теснее. Элиатроп хотел было обнять его второй рукой, но вовремя вспомнил про следы укусов, останавливаясь.       Интересно, они вообще в курсе, из-за чего он так долго был не в себе? Что вообще про случившееся знает папа?       Говорил ли он с Адамаем, подозревает ли его в чем-нибудь? — Ничего страшного, Юго все равно нужно помыться, — легко выдал дракончик.       Адамай устало вздохнул. — Что ж, мой ответ — нет.       Они с Гругалом уставились друг на друга и стало понятно, что с этой самой секунды между ними очередная стычка, в которой они оба как бараны будут упираться друг в друга лбами. — Но он вонючий! — взвыл явно проигрывающий в гляделки дракончик.       Тут встрепенулся уже Юго. — Ничего я не вонючий! — предпринял он попытку защитить свою гордость, но Гругал покосился на него с таким молчаливым сочувствием, что элиатроп даже не стал пытаться его убеждать, вместо этого повернувшись к младшему брату для поддержку. — Чиби?       Мальчик по-доброму ему улыбнулся и показательно принюхался, очевидно, собираясь потом не согласиться с близнецом, но почти сразу меняясь в лице. — Ну… э, — неловко тянет он, не зная куда себя деть под пытливыми взглядами. Впрочем, разочарованному Юго уже и так было все понятно. — Знаете, — притворно обиженно начал он, — вам действительно лучше поесть внизу.       Гругал резко развернулся в его сторону, не ожидая такого предательства, в то время как Адамай победно фыркнул, подбираясь поближе и протягивая к ним руки. Чиби послушно позволил поднять себя и даже обхватил дракона за шею. — Нет! — взревел Гругал, как только Адамай попытался взять и его. — Я никуда не пойду!       Старший дракон закатил глаза. — Придется, — просто ответил он, ловко перехватывая дракончика поперек живота.       Юго проследил взглядом за тем, как Адамай идет в сторону двери под надрывные крики Гругалораграна, извивающегося в его руках как бешеная кошка. Звук был настолько пронзительным, что в какой-то момент мальчику пришлось прикрыть уши ладонями, периферийным зрением отмечая как в ставнях трясутся стекла. Голова начинала болеть с новой силой и душераздирающие завывания преданного в самых нежных чувствах Гругала положение лучше не делали. — Нееееет! Я буду есть суп здееееееесь! — верещал детеныш, уже практически вываливаясь из рук Адамая. — Не будешь, — спокойно отвечал ему тот, даже не меняясь в лице. Видимо, прошедшая неделя с ними наградила его незаменимой мудростью и терпением. — Почему ты меня ненавидишь и не даешь мне суууууп?! — уже практически выл Гругал. — Твой суп внизу. Поешь там. — Ты не отрицаешь, что меня ненавиииииидиииишь!!!       В какой-то момент наблюдая за всем этим представлением Юго осознал, что Адамай уже не заморачивается и несет их младшего брата вниз головой, перехватив за ногу. Чиби, в противовес, спокойно сидел на чужих руках, ожидая того, когда их поставят на пол.       Радовало, что им обоим так сильно нравится Адамай. — Пока, Юго, — помахал ему ручкой Чиби, когда дракон, наконец, смог выйти за пределы комнаты и собирался отпустить детей. — Мы к тебе еще потом зайдем!       Гругалорагран подтвердил слова брата надрывным воплем, предназначенным еще и средством воздействия на нервы Адамая, как раз захлопывающего за ними дверь. Некоторое время с той стороны еще скреблись и скулили, но в конце концов элиатропу, видимо, удалось уговорить брата оставить сиблингов в покое и пойти вниз. Удаляющиеся быстрые шаги маленьких ножек сопровождались тяжким долгим вздохом Адамая, устало прислонившегося лбом к стене. — Выглядишь счастливым, — подтрунил Юго, усаживаясь в кровати поудобнее.       Запах из тарелки уже успел распространиться по комнате и он то и дело косился в сторону тарелки, ощущая как желудок голодно пульсирует. — Понятия не имею, какую магию нужно использовать, чтобы сохранять рассудок, когда имеешь дело с непослушными детьми, — честно сказал Адамай, наконец, взглянув на элиатропа.       Юго ласково улыбнулся ему, словно ничего и не случилось. Они не дрались, Адамай его не насиловал, и потом ему не потребовалась неделя, чтобы прийти в чувства. — Достаточно любви, — пожал мальчик плечами.       Адамаю едва плохо не стало от этих слов. Хорошее настроение сразу растворилось; в голове то и дело всплывали воспоминания о том дне.       Крики, слезы, столько крови. — Ты прав, — кивнул он, а затем направился к столу, наконец-то вспомнив про суп. — Поешь, пока они заняты.       Он будто видел самого себя в этих воспоминаниях, приняв роль стороннего наблюдателя. Его брат сильный и отважный, и он гораздо крепче, чем кажется, но его тело все еще было детским и оттого хрупким. От осознания, что в этом бреду Адамай действительно мог и, судя по всему, хотел его убить, ему становилось так плохо, что к горлу подкатывала тошнота.       А если бы он перегнул палку и правда искалечил бы его так, что ни одна энирипса не смогла бы это исправить? Если бы он правда убил его? — Спасибо, — тихо говорит Юго, когда дракон передал ему тарелку. — Посидишь со мной?       Дракон кивает, но сразу же погружается в свои мысли.       Какой же это кошмар. Юго все еще выглядит плохо — бледный, осунувшийся, очевидно разбитый, такой слабый. Но он все-таки жив. И почему-то не злится, хотя Адамай был уверен, что близнец возненавидит его за то, что он с ним сделал. Более того, он был готов к тому, что Юго откажется от него сразу же, когда снова сможет говорить, и он бы это понял. Расстроился бы, ненавидел себя, но понял.       Потому что это было бы правильно.       Более того, Адамай бы позволил избить себя в отместку за это. Он бы даже и не подумал защищаться, потому что не заслуживает. Не заслуживает и возможности быть рядом, сидеть возле его кровати и молчать, потому что он сделал все, чтобы довести его до такого.       И почему именно таким мерзким способом?.. Откуда в нем эта грязь? — Мне нужна будет твоя помощь, — говорит Юго, и его голос сиплый, но теплый. — Я не думаю, что в состоянии помыть голову сам, так что…       Все, что он говорит дальше, Адамай не слушает, пусто глядя прямо в карие глаза. Он просто поверить не может, что это взаправду.       После всего, что было сделано, Юго продолжает доверять ему, точно ничего плохого и не было.       Может, так проявляется шок? Он не соображает? Бредит?       Адамай не знает. — Хорошо. Я наберу тебе ванну, — и, не дожидаясь ответа, выходит из комнаты, чувствуя себя так отвратительно, словно все продолжается. Будто он до сих пор над ним измывается.       Будто это никогда не кончится.       Как только за братом закрывается дверь, Юго глубоко вздыхает. Голова все еще болит, но после еды чувствует он себя значительно лучше. Сейчас еще и помоется и вообще красота.       Перед глазами мелькают воспоминания о том как осторожно Адамай тянулся через него, как бережно двигал его руку и ногу, какими маленькими на фоне его рук кажутся собственные ладони элиатропа. И что он взял его силой, удерживая этими самыми руками, которыми выхаживал все это время и которыми сейчас старался ненароком его не коснуться. В более взрослом возрасте в драконе появилась хмурая серьезность, но даже с ней Юго мог с уверенностью сказать о том, что Адамай сожалеет так сильно, что большую часть времени не может даже в глаза ему смотреть. Суровость и упертость сочетались в нем с огромным состраданием и чувством справедливости, поэтому неудивительно, что после момента помутнения он просто не может двигаться дальше, считая лишь себя виновным в случившемся.       Возможно, он действительно хотел чего-то такого с ним, поэтому во взбешенном и неподконтрольном состоянии сделал это. И, наверное, это все же связано не с исключительно негативными чувствами, раз в самом процессе к нему вернулось осознание и он испытал от себя ужас, а потом, когда Юго уже не имел возможности встать, выхаживал его и оберегал.       Возможно, случись это при других обстоятельствах и при взаимном желании, то им обоим бы это понравилось.       Последний глоток супа дался тяжело. Мысли отягчали состояние, но мальчик прекрасно понимал, что в ванне они просто обязаны будут поговорить об этом, потому что все естество просто кричало о том, что если этого не сделать, то в конце концов Адамай снова пропадет. В этот раз навсегда.       Дверь тихо открывается и дракон заглядывает внутрь.       — Ванна готова, — а затем, немного помедлив, добавляет: — Тебе помочь дойти?       Юго сначала непонимающе на него глядит, а потом опускает взгляд на собственные ноги, укрытые одеялом. А он вообще сможет сам дойти?.. дело было даже не в укусе — он же буквально неделю не вставал, а до этого Адамай, судя по количеству крови, его сильно порвал и… ну, это же накладывает определенные трудности в передвижении.       При мысли о том, что снова будет больно, он морщится. — Если тебе не трудно, — неловко посмеивается элиатроп.       На первом этаже как всегда шумно, хоть в такое время посетителей не так уж много. Все же наличие в доме двух детей, один из которых еще и гремлин, всегда накладывает отпечаток на быт.       Путь до ванны от комнаты занимал меньше минуты, но как только Юго встал на трясущиеся ноги, то с ужасом понял, что сам ни за что не доберется даже до двери. Ему не то чтобы было больно — лекарства энирипсов всегда действуют по высшему разряду — но слабость сковывала, заставляла неустойчиво шататься и стремится опереться на хоть что-то. Без слов поняв его состояние, Адамай молча протягивает руки и приседает, приглашая к себе, и уже через мгновение выпрямляясь уже с братом на руках. Элиатроп невольно вздохнул и в груди гулко ударило сердце. Адамай держал его бережно, не стремился ни прижать слишком сильно, ни как-то отстранить от себя, хоть мальчик после недели болезни и ощущал себя липким и противным. — Не больно? — коротко уточняет дракон, поудобнее перехватывая чужое тело.       Было так дико то, что он так ласков с ним сейчас, после того, как сделал все эти страшные вещи. Этот диссонанс разрывал голову, и Юго не мог не думать о том, что если за жестокостью может следовать нежность, то и наоборот это должно работать.       Захочет ли Адамай снова взять его силой, унизить и заставить чувствовать себя так плохо? Стоит ли Юго опасаться? — Нет, все хорошо, — отвечает мальчик брату, устало опираясь головой о его плечо.       В ванной комнате тепло и влажно. Адамай аккуратно опускает близнеца на ноги и тот устало шатается, наконец облегченно выдыхая. Наконец-то он помоется. — Мне выйти? — гулко уточняет брат за его спиной и сначала Юго недоуменно на него поворачивается, а потом до него доходит.       Ему нужно перед ним раздеться. После того что произошло меньше недели назад.       Элиатроп бы хотел говорить, что он из тех людей, которых ничего не может сломать и убить, но, очевидно, это неправда, и то, что он непроизвольно замирает, ощущая уже знакомую тошноту. И, да, даже то, что сейчас Адамай спокоен, не может перекрыть мысль о том, что, возможно, ему вновь захочется чего-то такого. Юго медлит и дракон понимающе кивает, уже собираясь выйти за дверь, и вид его перекошенного виной и болью лица едва не разрывает Юго грудную клетку, потому что он просто не может не давать ему понимание, что примет его, что бы ни произошло.       И что доверяет ему, как бы плохо им обоим не было в прошлом. — Нет, не нужно, — элиатроп поспешно хватает брата за ладонь и ненавязчиво тянет, стараясь придумать достойную причину своему поведению, даже если они оба понимают его причину. — То есть… мне нужна помощь, чтобы раздеться.       Он говорит это, не подумав, и сразу после сказанных слов не может даже поднять голову, уставившись себе под ноги и ощущая на себе пристальный взгляд брата. Черт, наверное, это ужасно звучит и ужасно выглядит с его стороны, но он просто не может не бояться снова потерять Адамая, не может не хотеть его рядом с собой. Лицо начинает гореть от стыда и спину прошибает холодным потом. Мальчик как мантру повторяет себе, что Адамай не сделает ему ничего плохого. — Ты уверен? — уточняет дракон, все еще не убирая свою руку из чужой ладошки.       Вместо ответа Юго только кивает.       Адамай на секунду стискивает его ладошку в ответ, а затем медленно опускается перед ним на колени. Когда он берется за края чужой майки, лицо его встревоженное и грустное. И когда он снимает с него майку, ему словно только хуже становится, потому что в голову лезут воспоминания о том, как он его раздевал.       Чтобы потом чудовищнейшим способом изнасиловать.       Юго выглядит спокойным, но уставшим, и Адамай уверен, что его близнец и виду не подаст, что ему страшно, но не может понять, почему. Он точно так же и не понимает, почему Юго просит помочь ему с такими вещами, ведь… это может быть небезопасно. Сейчас, конечно, Адамай не отравлен и ни за что на свете не позволит себе сделать хоть что-то подобное, но все же.       Откуда это знать Юго?       Как он может быть в нем уверенным?       И есть ли в этом смысл теперь?       Адамай старался вообще не смотреть на него все время, которое потребовалось, чтобы осторожно его раздеть и аккуратно снять ещё совсем свежие перевязки, не задевая все следы того кошмара, но в глаза сразу бросилось яркое пятно синяка на ноге. И почти затянувшиеся следы от его зубов.       Как вообще он смог допустить такое? Почему именно так? Откуда в нем столько злости и жестокости?       Он помогает ему забраться в ванну и отворачивается. Краем глаза дракон замечает, как Юго посмотрел на него, и его взгляд — теплый и любящий — просто убивал его.       А потом элиатроп вздыхает, и Адамай понимает, что сейчас они начнут говорить именно об этом. Никто из них не хочет этого делать, но нужно. Дракон обещает самому себе держаться до конца и быть с Юго абсолютно честным, но как только тот задает первый же вопрос, ему отчаянно захотелось сбежать. — Ты всегда хотел это сделать?       Голос Юго спокойный и ровный, но безрадостный. Адамай очень хочет ответить ему хоть что-то, сказать, что он ни за что на свете бы в здравом уме не сотворил такого, но не может и звука из себя выдавить. Дракон присаживается на оставленный в ванной стул, упирается локтями в собственные колени и склоняет голову вниз, обхватывая ее руками.       Господи, как он мог сотворить такое?.. Как у него вообще рука поднялась на него сейчас, когда все в порядке, когда все хорошо и спокойно? Разве Адамай сам не хотел хоть немного времени провести просто со своей семьей, обремененным разве что возней с мелкими? Разве он не был счастлив, что все именно так?       Разве он не любил его? Любил и любит, конечно. Но позволил себе сделать такое.       Это… такое нельзя прощать. — Да, понимаю, не очень вопрос получился, — не дождавшись ответа, подал голос Юго. Адамай выпрямляется, но не может поднять на него свой взгляд. — Как… как это получилось? Ты был так сильно разозлен?       Адамай тяжело вздыхает.       Нужно говорить. — Не совсем, — попытался он объяснить. — Это из-за задания. Тот сакриер был проклят, я об этом не знал. Укусил, и, наверное, таким образом часть проклятия перешла на меня. Я чувствовал себя плохо. И ненормально разозленным. Мне… стоило объяснить это, чтобы ты ушел. Тогда все было бы в порядке. Но я не смог.       Юго кивнул, обдумывая все услышанное. Адамаю было бы неплохо извиниться, но он и не мог произнести эти слова, и не знал, есть ли в этом смысл, потому что словами тут ничего не исправишь и никак Юго не поможешь.       Да и разве у него есть право просить прощения? Юго было бы здорово никогда его не прощать. Адамаю было бы спокойнее, если бы Юго возненавидел его и выгнал. Но он почему-то этого не хотел. — Я понимаю, — кивнул элиатроп. — Но только то, почему ты так разозлился. То, что было после этого, мне не ясно. То есть… это ведь не берется из ниоткуда, верно?.. Я имею в виду, что, возможно…       Ему тяжело говорить, потому что тема совсем нехарактерная для них, но Адамай почти сразу понимает, что пытается сказать мальчик.       Он думает, что Адамай хотел его до этого. Кошмар.       Ему было так неописуемо стыдно, что даже в жар бросило. Это ужасно, это отвратительно, он просто больной, если сделал такое со своим родным братом. Даже не так. С братом, тело которого все еще оставалось на уровне ребенка, с братом, который правда любил его и желал снова быть рядом, наверстать все упущенное. С братом, который и тогда хотел ему помочь, но не знал как. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но не знаю, как на это ответить, — покачал дракон головой. — Это так сложно. И я действительно не знаю, как все могло привести именно к этому. В голове не укладывается. Это ужасно. — Просто я пытался все это обдумать, но так и не смог ни в чем разобраться. Должна же быть какая-то причина, — Юго вдруг шмыгнул носом, и Адамай испугался, что мальчик расплакался, но лицо близнеца было спокойным. — Возможно, я правда так сильно тебя расстроил, что ты… что так вышло. Мне стоило послушать тебя, но я был уверен, что смогу все исправить. И облажался. Мне очень жаль.       Сначала Адамай не понял, что имеет в виду Юго, а потом ему стало совсем плохо.       Он еще и винит себя. Хотя он просто пытался помочь своему брату. Господи. — Нет-нет-нет, даже не думай так, — сипло ответил ему дракон. — Только я должен отвечать за это, понимаешь? Я сделал это. Понятия не имею, почему именно так, но это уже не важно. Я не имею никакого права просить тебя простить меня, и тем более я не заслуживаю твоей жалости. И если ты захочешь, чтобы я оставил тебя и ушел или что угодно еще, то я пойду. Я сделаю все, что ты скажешь, и не посмею возразить.       Юго молчит несколько секунд, и по его прерывистому дыханию Адамай понимает, что он вот-вот заплачет.       Не надо. — Поклянись, что не уйдешь, — произносит мальчик, и его голос дрожит. — Что не оставишь меня.       Лучше бы он приказал ему убиться. — Хорошо, я не уйду, клянусь, — кивает Адамай, снова опустив лицо в ладони. — Я с ума сойду, если ты снова уйдешь, — разбито выдает элиатроп. — Мне и это снилось так часто. Иногда, когда я просыпался, рядом никого не было, и я был уверен, что ты уже не вернешься. Но у меня не было сил, чтобы встать с кровати и проверить, поэтому…       И после всего, что Адамай с ним сделал, Юго все еще хочет, чтобы он был рядом. Слышать это оказывается настолько больно, что дракон едва не плачет.       Как бы он хотел умереть тогда, в их комнате, чтобы ничего плохого с Юго не произошло. Было бы славно, если бы проклятие не только вызывало беспричинную ярость, но и заставляло проклятого убивать себя.       Тогда все было бы хорошо. — … если ты правда хочешь этого, то мы можем попробовать еще раз, когда я восстановлюсь. Хорошо?.. Я попробую узнать, как все делать правильно и… Может, тогда все пройдет хорошо?..       Он поднимает на него такой жалобный взгляд и смотрит так уже преданно, будто это он в чем-то виноват. А Адамая услышанное поражает настолько сильно, что он даже не сразу в полной мере осознает смысл сказанного.       И лучше бы не понимал. — Что?.. — неверяще переспрашивает он.       Юго смущенно опускает голову, но дракон все равно видит, как сильно горят у него щеки. — То есть… эм… можно было и сейчас, но я чувствую себя ужасно, так что, наверное, лучше подождать пару недель… — с каждым сказанным словом его голос все тише и тише. — По твоим прогнозам, как скоро я приду в порядок? — Максимум неделя, — пусто отвечает Адамай.       Он сидит и практически не шевелится потому что даже не может осознать происходящее, к которому был вообще не готов. Когда он только стал отходить от действия проклятия, тело словно жило своей жизнью. Адамай мог бы на чем угодно поклясться, что ни разу в жизни не хотел сделать с братом что-то настолько ужасное даже в периоды своей самой сильной на него обиды, и в тот день после задания шел домой не из-за желания подраться и выпустить пар, а потому что испугался, что отравленная проклятием кровь убьет его и он больше никогда Юго не увидит. Дракон мчался на всех парах, и в голове его набатом кричала мысль о том, что ему страшно, что он хочет домой, что брат обязательно его пожалеет и выслушает, но стоило только увидеть его, как проклятие заиграло в полную силу, превращая все положительные эмоции от встречи в гнев, а всю искреннюю платоническую любовь в извращенный акт насилия и похоти, который Адамай сдержать не смог.       И уже ближе к концу, когда он понял и ощутил, что все это не его больной кошмарный сон, ему совершенно осознанно захотелось, что все это оборвалось именно его смертью: чтобы кто-то вошел и размозжил ему голову, чтобы сам Юго наконец решился противостоять ему в полную силу, чтобы проклятие окончательно его отравило и уничтожило. Но ничего из этого не произошло, и в одночасье он стал заложником собственного тела, оставаясь собой лишь в разуме, кричащем от ужаса и бессилия. Произошедшее выгравировалось на внутренней стороне его черепа несмываемыми образами и каждый раз, закрывая глаза или оказываясь в тишине, он словно снова видел, слышал и ощущал то, что натворил. Как только что произошедшее он помнил как угрожал брату увечьями, как терся об него, как раздевал, как грубо толкался, ощущая как с каждым движением между чужих ног становится все мокрее и запах крови становится удушающим. В ушах стоит какофония из всхлипываний, стенаний, плача, надрывного воя, криков и совершенно потерянных жалобных попыток произнести его имя. И, что самое отвратительное, из-за чего Адамай просто не мог нормально функционировать — его тело совершенно искренне реагировало восторгом на весь этот ужас, будто ничего желаннее не было никогда. Проклятие извращало всю его природу, заставляя хотеть насилия и страданий, и даже когда разум вернулся к нему, он все еще не мог контролировать то, что сам же и начал.       Уже после, когда и руки и ноги стали слушаться, а Юго, отползая и оставляя за собой кровавый след на полу, сказал ни о чем не говорить папе, в голове дракона ясно как день возникла мысль о том, что если близнец умрет, если станет инвалидом или вычеркнет его из жизни, то он просто убьет себя. Такой версии его уже будет морально не позволено существовать и если его смерть хоть как-то заставит брата успокоиться, то он будет готов сделать это хоть у него на глазах.       В выхаживании брата не было ни капли корыстного эгоистичного желания заслужить прощение — скорее наоборот, оставаясь рядом, меняя повязки, раздевая для обтирания и в принципе просто касаясь, Адамай еще сильнее корил себя за то, что не смог никому рассказать и удостовериться, что о брате позаботится кто-то, кто точно не причинит ему вреда. Душу грызла вина и страх того, что все может повториться, пока Юго теперь еще и без сознания и не может ничего сделать, но никакого присутствия проклятия ни в теле, ни в душе дракон больше не ощущал, а потому тешил себя надеждой, что, выполняя свой долг по отношению к брату, делает именно то, что тот и хотел, прося никому не рассказывать.       Адамая утешало именно это — то, что он все еще может делать для него что-то полезное. И что сам Юго, видимо, считал, что сделать это должен именно он.       Поэтому, ожидая пробуждения близнеца, Адамай за эту неделю продумал уже буквально все сценарии, начиная с того, где элиатроп уйдет в полное отрицание и будет упрямо игнорировать случившееся, как страшный сон; и заканчивая тем, что Адамаю действительно придется или убить себя, или дать это сделать Юго, или сесть в тюрьму. Последнее на самом деле самое ужасное с учетом того, что тогда его поступок станет достоянием общественности, которая в первую очередь обратит внимание именно на жертву. Хотя, если такое все же произойдет, то скорее всего дело не дойдет даже до суда — братство Тофу линчует его, как только Юго подтвердит случившееся.       Так что, да, он был совершенно не готов… к этому. — Ох, ну, значит, можно через неделю, — Юго смущенно перебирал прядь волос у виска, пытаясь скрыть то, насколько красным стало его лицо. — Панпан как-то говорил, что между мужчинами это может занять время, но я, если честно, не стал вдаваться в подробности.       Адамай едва сознание не потерял. Что «можно через неделю»? Почему Персидаль ему об этом говорил? Он сошел с ума или это Юго сошел с ума, или они оба спятили? Что происходит? — Я не понимаю, — честно признается дракон. — О чем ты говоришь? — Ну, — элиатроп краснеет еще сильнее, запинаясь, — о том, чтобы сделать все нормально? — Что «все»?       Юго открывает рот и почти сразу его закрывает, отвернувшись. Адамай пораженно смотрит на него несколько секунд, отчаянно пытаясь понять, верны ли его догадки. Он бы очень хотел ошибаться, ему ужасно сильно хотелось бы знать, что его близнец имеет в виду что угодно, но не это.       Но, кажется, он слишком догадлив. — Я… я просто не думал об этом, поэтому и не допускал подобных мыслей, но, если призадуматься, то это логично, правда? — спросил элиатроп, и дракон опять ничего не понял, уже полностью теряясь в догадках. — То есть, драконы же развиваются быстрее, чем элиатропы, поэтому нет ничего удивительного и ненормального в твоем, мм, интересе? Да, думаю, дело в этом. И… ну, мы довольно близки, у нас особенная связь, так что и это могло сыграть свою роль. Но я не против. Я бы никогда не смог тебе отказать.       Мальчик робко сводит колени, наклоняясь вбок. Он упирается щекой в бортик ванны; голубые крылья мягко светятся, разойдясь отблесками по разволнованной воде. — Я имею в виду то, что… ты мог просто сказать, что хочешь этого. И я бы согласился, — совсем тихо говорит он. — Тебе не нужно чувствовать себя плохо из-за того, что у меня все еще тело ребенка. Конечно, подготовка, наверное, потребует больше времени, но я смогу. Я… ну, я морально вполне созрел и понимаю, как конкретно это может восприниматься и смотреться со стороны, но не вижу в этом ничего странного или плохого.       Он немного помолчал, а затем тихо усмехнулся. — Хотя, наверное, лучше все же не говорить об этом никому. Не хотелось бы, чтобы папа или мелкие волновались. Не то чтобы я стыжусь или что-то такое, но, думаю, это лучше оставить только между нами, — он вздохнул, переводя взгляд на брата. — Кстати, что ты сказал всем по поводу моей болезни? Все же нужно будет поддерживать легенду.       Мальчик потянулся к щетке и мылу, почти сразу раздосадовано зашипев — больная рука отозвалась болью. Адамай, все еще находясь в некой прострации, взял предметы вместо него, затем окуная их в воду и принимаясь ненавязчиво растирать чужую узкую спину. Юго послушно замер, наклонившись вперед. Сейчас, когда он был полностью раздетый и тихий, Адамай просто не мог не думать о том, каким маленьким брат кажется по сравнению с ним, какие у него узкие плечи и по-детски румяная кожа.       И как он намекает ему на что-то непотребное. — Я сказал, что нашел тебя в отключке когда вернулся, — признался дракон. — И что это может быть связано с нестабильностью вакфу, поэтому тебе стоит быть в покое. — Вполне хорошо, — отвечает элиатроп. — Надеюсь, все заживет без осложнений.       Адамай не отвечает, беря в руки ковш и поливая спину брата, чтобы смыть мыло. Юго елозит на месте, явно собираясь с мыслями, но пока не решаясь произносить их вслух. Он немного отклоняется назад, открывая доступ к передней части тела, но все еще сидя к брату спиной. Дракон понимает его без слов, осторожно намыливая грудь, руки и плечи, стараясь не думать о том как в теперешнем контексте смотрится его стремление позаботиться. Юго тихо вздыхает и отворачивается в сторону, пряча горящее лицо и Адамай в принципе не понимает как он может говорить об этом всем если так стесняется.       Наконец мальчик откашливается. — Ты бы хотел чего-то конкретного? — уточнил он, ввергая близнеца в новую пучину отрицания действительности этого разговора. — Просто, знаешь, я тут подумал… пока я не буду в порядке, мы можем попробовать начать с чего-то более простого. Ну, знаешь, с объятий и всего такого…       Адамай едва сдерживает стон ужаса. Он все еще мыл его, казался его груди, намеревался о нем позаботиться, в то время как сам Юго был полностью уверен в том, что он его вожделеет. — Мы и так обнимаемся, — совершенно глупо говорит он, тут же коря самого себя потому, что теперь это смотрится так, будто он просит большего. — Ну да, ты прав, — легко соглашается Юго, неловко потирая ладонью горячую щеку. — Тогда… ну, я не против поцелуев. Как ты на это смотришь?       Адамай не находит что сказать. Может, брат все еще бредит? Да нет, не вариант. Было бы, конечно, удобно спихнуть все именно на такой вариант, но здравый разум подсказывал, что все это бесполезно и Юго действительно думает именно то, что говорит. — Нужно помыть тебе волосы, — хрипло говорит Адамай, игнорируя вопрос и зачерпывая побольше воды. — Запрокинь голову.       В его мыслях это должно было бы дать ему небольшую передышку, потому что говорить в таком положении Юго было бы не очень удобно, но когда брат подчиняется и поднимает лицо, становится очевидно, что теперь они могут смотреть прямо друг на друга, и это делает все еще более неловким. Не только потому что Юго сразу же начинает его разглядывать, но и потому что теперь он очень открыто показывает, насколько смущается, не боясь того, что Адамай за это его засмеет.       Вымывание волос проходит намного быстрее, чем все предыдущие процедуры, хотя, возможно, Адамаю так просто кажется, потому что большую часть времени он делает все на автомате, едва понимая что вообще происходит вокруг. Намочить, намылить, помассировать, смыть, повторить еще раз. Для него как для безволосого существа это обычно было самым элементарным действием, но теперь голова разрывалась на части и он попросту не мог вспомнить, сколько раз уже успел смыть мыло с чужих волос, пока в какой-то момент его рука не дрогнула и не налила воды прямо брату на лицо.       Юго тут же принялся отфыркиваться, вопреки всему скорее веселясь, нежели чувствуя раздражение. Адамай тянется к полотенцу и торопливо утирает чужое лицо, невольно стискивая челюсти от досады, потому что стоит ему закончит как брат поднимает на него совершенно не разочарованное улыбчивое лицо, словно случившееся было их очередной игрой, а вовсе не произошло потому что дракона трясет от нервов и стресса. — Извини, — говорит он тихо, не зная, куда деть взгляд. — Все хорошо, — отвечает элиатроп, отклоняясь еще сильнее и кладя голову на бедро Адамая.       Атмосфера неуловимо меняется и дракон замирает, неожиданно осознавая, что они каким-то образом оказались в еще более интимной обстановке. Юго ненавязчиво потерся о его ногу затылком, преданно заглядывая в глаза и словно ожидая чего-то, что… о нет.       Он хочет, чтобы Адамай действительно его поцеловал? Прямо сейчас??? — Ты волнуешься? — спрашивает мальчик тихо.       И эта теплота, с которой он на него смотрит, просто не дает и шанса жестоко сделать вид, что дракон не понимает его. Адамай неловко вздыхает, смятение закручивается в его груди колючей спиралью. Он опирается локтем о другое колено и прячет лицо в ладони, старательно не поворачиваясь к близнецу. — Нет, мне стыдно, — едва выдавливает он, — и я чувствую, что не имею права даже быть здесь, смотреть на тебя, играть с Чиби и Гругалом, помогать папе. Я… я предал не только тебя, но и все наше естество. Ты должен быть тем, кого я обязан защищать и оберегать и то, что я совершил… это просто перечеркивает всю мою личность.       И прежде, чем Юго успевает хоть что-то сказать, он продолжает, силясь взять под контроль дрожащий голос: — Как ты можешь не ненавидеть меня после этого? Как можешь хотеть чего-то… такого?       Брат наконец поднимает голову, поворачиваясь к нему торсом, но Адамай это скорее чувствует, нежели видит. В носу щиплет и он пытается подавить слезы, но они все равно выступают. Отчаянно не хочется представать перед Юго таким, потому что как бы точно это ни отражало все его печали, сожаления и стыд, он точно знает, что близнец не сможет не захотеть его утешить, не взирая на все плохое, что он ему сделал. Адамай знает это наверняка, потому что сам сталкивался с этим, наблюдая за восхождением братства Тофу по башне Оропо — совершенно иррациональное и тянущее чувство, стремление сказать, что все будет хорошо, обнять и отогнать все беды. В то время он корил себя за это и не хотел бы, чтобы Юго сейчас ощущал нечто подобное.       Мокрая ладонь касается его локтя, и Адамай хочет спрятаться. — Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Ад, — мягко произносит Юго, придвигаясь чуть ближе. — Не кори себя. Проклятья больше нет, так что у нас есть шанс во всем разобраться и все исправить. И… если все пройдет хорошо, то просто вычеркнуть из нашей жизни то, что произошло.       Он тянет драконью руку и Адамай послушно убирает ее от лица, наконец смотря на близнеца. — Ну же, я люблю тебя и не хочу расставаться. Никогда, — говорит элиатроп и слова эти отзываются внутри приятной болью. — И если даже Оропо не смог нас разлучить, то и никакое проклятие не сможет, правда ведь?       И сейчас, смотря на его почти что просящее усталое лицо, Адамай вдруг понимает что просто не может ему отказать. Не может и не имеет права потому что если после всего нечто подобное поможет Юго идти дальше, то это меньшее, что он хочет для него — для них обоих — сделать. — Правда, — кивает наклоняясь ближе.       Юго, коротко облизывает губы, видимо, действительно ожидая поцелуя, но близнец не спешит и вместо лица тычется ему в плечо, осторожно обнимая мокрое маленькое тело. Его ладони ложатся на чужую спину и кажутся слишком огромными, от Юго приятно пахнет водой и травами. Элиатроп немного мнется, видимо, ожидая чего-то еще, но в конце концов тоже тянется, обнимая в ответ.       Через несколько секунд раздается его смешок. — Хорошо, что ты меня сейчас не поцеловал, — говорит он, отстраняясь, и, опережая вопрос, поясняет: — Я неделю зубы не чистил, было бы немного мерзко.       Адамай хмыкает, наблюдая за тем как в мимике брата отражается смущение, веселье и безмятежное спокойствие, и неожиданно понимает, что безгранично его любит, словно и не было никогда между ними ничего плохого. И словно даже спустя миллионы лет он не сможет любить его хоть немного меньше.       Грудь защемило и дракон сам не заметил, как собственное лицо расслабилось. Хотелось улыбаться и быть ласковым, но он прячет желание пообниматься еще на потом. — Тебя нужно помыть и снизу, — говорит он, жестом прося брата встать. — Можешь опереться на меня, пока я этим занимаюсь.       Юго на секунду замирает, а затем рдеет, явно стесняясь такого предложения. — А… тебе не трудно? — уточняет он.       И, если честно, Адамай уже не знает смеяться ему или плакать, учитывая то, что этот же человек меньше пяти минут назад сказал ему, что не против переспать, не взирая на их родственную связь и еще кучу отягчающих факторов, а сейчас стесняется показаться ему нагишом.       В конце концов, он просто сдержанно качает головой. — Нет, все хорошо.       Юго тихо сглатывает, а затем, опираясь на руки брата, все же встает, неловко поворачиваясь боком. Он понимал, что для заживления разрывом скорее всего применялись какие-то мази или лекарства, которыми необходимо обрабатывать само место травмы, а раз лечил его именно Адамай, то он уже определенно видел все что только мог, но стыд от собственной наготы его просто убивал. С их первой встречи он изменился не сильно, но по одежде и замерам роста было понятно, что он все же вытянулся, но вместе с тем стал более… подростково-нескладным. Ну то есть он все еще выглядел как ребенок, но его локти и плечи уже были острыми, и сам себе он казался несуразным.       Промелькнула глупая мысль о том, что сейчас Адамай его поразглядывает и больше никогда не захочет, но она быстро отпала, стоило ощутить на себе мягкие осторожные прикосновения и заглянуть в чужое лицо. Дракон не улыбался и не смущался, делая то, что должен, но взгляд его был так пуст и грустен, что стало очевидно: покалеченный и болеющий Юго вызывает в нем сочувствие и желание позаботиться, а не отвращение или плотское желание.       Мягкая мыльная мочалка прошлась по бокам и мальчик вздрогнул от внезапного щекотного чувства, но затем сразу раскраснелся вновь, стоило руке Адамая опуститься еще ниже, намыливая уже бедро и с внешней, и с внутренней сторон. Потом следовали икры и стопы, и при прикосновении к последним снова вернулось смешливое настроение. Начинала кружиться голова от постоянных перемен, но элиатроп старался отвлекаться на что угодно еще, лишь бы не сделать все еще более ужасным для них обоих.       Через несколько неловких минут с мытьем было покончено, и расслабленный и распаренный мальчик наконец вылез из воды, тут же кутаясь в большое полотенце. Ноги все еще слабо его держали и Адамай услужливо пододвинул к нему стул, затем протягивая руку к зубной щетке и цветочному экстракту, привезенному принцессой Амалией. — Зубы тоже ты мне чистить будешь? — с усмешкой спрашивает Юго. Его щеки все еще горячие после недавнего сеанса мытья.       Адамай удивленно смотрит сначала на него, затем на щетку в своих руках. — В принципе, — произносит он задумчиво, — если ты не будешь как Гругал плеваться или есть пасту, то могу. — У тебя теперь травма после недели в роли единоличной няньки? — смеется Юго.       Адамай покачал головой вздыхая. — Если бы мне предложили пойти воевать или год нянчиться с ними одному, то я без раздумий отправился бы на поле боя, — хмыкнул он.       Он, конечно привирал. Гругал и Чиби не были ни взбалмошными, ни плохими — скорее очень шкодливыми и игривыми, преисполненными тягой лезть везде и всюду. Вспоминая детей Панпана и Евы, Юго радовался, что его младшие братья хотя бы не устраивали гладиаторские бои.       Адамай, передав ему чашку с чистой водой, присел перед ним на одно колено, и мальчик послушно открыл рот, позволяя чужой руке аккуратно водить зубной щеткой у него во рту, старательно вычищая весь неприятный налет. Брат при этом выглядел таким сосредоточенным, словно в данный момент единолично пытается распечатать элиакуб, не уничтожив при этом вселенную, так что Юго тихо фыркнул, сдерживая усмешку. Если он и Гругалу с Чиби помогает чистить зубы с таким серьезным выражением лица, то не удивительно, почему они считают его таким мягкотелым.       Немного смещаясь в сторону, чтобы разглядеть и верхний ряд, дракон не задумываясь кладет свою ладонь брату на колено, и неожиданно это действие прошибает Юго странным жаром. Снова вспоминается, как Адамай едва не выворачивал ему суставы, переворачивая и заставляя развести ноги. Укус фантомно поднывал, и воспаленное усталостью и стрессом сознание то и дело подкидывало образы того, что сейчас его бы даже не понадобилось раздевать — он сам уже позволил это сделать и прямо сказал, что не против. Правда, понимал, что, захоти брат сейчас, все снова вышло бы плачевно. — Все, — наконец говорит Адамай, отстраняясь и напоследок ласково поглаживая чужую ногу.       Если бы Юго не знал его, то ни за что бы не поверил, что тот Адамай и этот — одно и то же существо. Сейчас от него веяло спокойствием и заботой, и на самом деле хотелось, чтобы он был с ним еще ласковее.       Юго сплюнул пену прямо в ванну и прополоскал рот, вдруг осознавая, что, вообще-то, теперь можно попробовать.       Словно уловив перемены в чужом настроении Адамай глянул на него нерешительно, без слов понимая, к чему теперь все странным образом может привести. Юго, пошатываясь, встает на ноги, и близнец интуитивно протягивает руки, чтобы его поддержать. — Что теперь? — уточняет элиатроп, неловко прижимаясь лбом к чужому животу.       Адамай сглатывает. Отказывать Юго теперь хоть в чем-либо ласковом казалось неправильным, но и как начать что-то настолько интимное, он понятия не имел. — Чего бы ты хотел? — спрашивает он в полголоса.       Юго поднимает голову, теперь упираясь подбородком. — Чтобы ты не боялся действовать.       По телу Адамая проходит мелкая дрожь, и, видимо, ощутив это, элиатроп немного отодвигается и отводит взгляд. Слова его, сказанные ранее, формально совершенно невинные, но в контексте ситуации звучат как однозначный призыв и предложение. Адамай сглатывает, вообще не понимая, что со всем этим делать, потому что сами мысли о чем-то интимном и новом будоражат и интересуют, но то, с кем эти мысли предстоит воплощать в жизнь, и то, что произошло совсем недавно, выедает дыру в его черепе, делая просто неспособным адекватно приходить к решениям.       В бою с ним никогда такого не было — враги были врагами, свои поступки подпитывались чувством справедливости и желанием мира без ненужных жертв. Адамай не сомневался большую часть времени, годами тренируя в себе умение трезво смотреть на вещи, оставаться холодным и рассудительным, но проблема была в том, что никакого сражения не было. Юго не нападал на него, они не были в конфронтации, и все чувства были направлены не против, а ради него. В носу свербело, и хотелось сделать так чтобы они больше никогда не ругались, чтобы все было хорошо и череда несчастий, преследующих их, наконец отступила.       И, наверное, если хотя бы на время можно сделать все понятным и стабильным через проявление такой ласки, то это не так уж и плохо?       Когтистая рука осторожно оглаживает линию чужой челюсти и Юго сдавленно выдыхает. Крылышки на его голове трепещут, он сам весь подбирается, забирая голову, и, наверное, ему в таком положении не совсем удобно, но Адамай стишком теряется, чтобы как-то предложить это исправить.       Он же…ну… никогда никого не целовал и вообще-то даже не планировал это исправлять. Конечно, в период своего пребывания в Братстве Забытых он множество раз видел поцелуи Эхо с Оропо — она никогда его не стеснялась, а он, кажется, был даже очень не против — но ни вопросов по этому поводу, ни слишком пристальных разглядываний себе не позволял, предпочитая удаляться если их нежности становились подозрительно тесными. Мысль о том, что ему нужно все это вспоминать чтобы попробовать наложить на теперешнее свое положение, едва не заставила его содрогнуться.       Это уже слишком и, наверное, нужно попытаться найти другой подход. Все же не может быть настолько сложно, да? Да?..       Юго мягко тычется щекой в его ладонь, заглядывая в глаза выжидательно и взволнованно, и Адамай еще раз гладит его лицо, перемещая руку к мокрому затылку и наклоняясь ближе. Юго послушно закрывает глаза, очевидно, ожидая поцелуя в губы, но дракон намеренно мажет и прижимается губами к его виску. Мальчик тихо выдыхает, но не спорит, давая брату время на то чтобы привыкнуть к новым для него действиям. Адамай ведет цепочкой поцелуев ниже, отмечая какими горячими стали чужие щеки, а затем легонько давит на чужую челюсть, без слов прося повернуться и наконец решаясь.       Сначала это кажется странным — его не прошибает ни отвращение, ни восторг; он просто ощущает, что дотрагивается ртом до чужого рта, и на самом деле совершенно не понятно ни как сильно нужно давить, ни сколько по времени следует так стоять, ни нужно ли вообще шевелиться или наоборот замереть и задержать дыхание. Юго тоже ничего не делает, но чисто внешне даже с учетом красного лица кажется не в пример спокойнее, хотя запах его неуловимо меняется — он переживает.       Запоздало поняв, что, наверное, надо закрыть глаза, Адамай это делает и в следующую же секунду ощущает, как Юго отстраняется только для того, чтобы снова податься вперед и поцеловать крепче, и это уже ощущается иначе. Губы элиатропа тонкие и мягкие, касаться их неожиданно приятно, и Адамай, стараясь понять технику, тоже тянется навстречу, осторожно обхватывая ладонями чужую голову и ощущая на своих запястьях теплые руки. — Адамай, — зовет Юго, снова прерываясь, — присядь.       Дракон повинуется, опускаясь на колени, и как только он это делает все становится неожиданно удобнее, потому что элиатроп, все еще придерживая одной рукой полотенце на своих плечах, другой обнимает его за шею, прижимаясь ближе и снова завлекая его в поцелуй, уже скорее нежный и развязный, чем неловкий и торопливый. Юго то и дело отклоняется, целует его рядом со ртом или в подбородок, но постоянно возвращается к губам и это расслабляет, потому что выдает его пытливое изучение. Адамай окончательно расслабляется — тепло близнеца ощущается мягким покалыванием и он осторожно его обнимает поверх полотенца, прижимая ладони к узкой спине. От Юго теперь хорошо пахнет и он спокойно дышит, не спеша переводить все в менее невинное русло.       Короткие ногти легонько царапают чешую на затылке, и Адамай ощущает нечто схожее с коротким всполохом удовольствия в животе. Он прижимается теснее, заставляя брата остановиться крепким поцелуем именно на губах, и неуверенно двигает ими, стараясь не просто касаться, а сделать… что-то, да. Он был совсем не уверен в том что творит, но тело просило попробовать, и мягкий вздох от Юго дал понять, что так тоже можно. Руки сами собой начинают не просто держать, а и поглаживать через ткань, не спускаясь никуда ниже конца ребер. Вопреки тому, как это, скорее всего, смотрелось, Адамай не ощущал никакого возбуждения — случись такое и он бы сразу все свернул и потом еще долго бы не решался на брата даже смотреть, но теперешние приятные ощущения были скорее платоническими, нежели страстными. Они словно ласкали друг друга утешающими жестами и в какой-то момент дракон даже успел подумать, что это не так уж ненормально, когда Юго вдруг немного отодвинулся, смотря на него немного расфокусированным взглядом. — Ты быстро учишься, — со смешком говорит он, затем снова отводя взгляд в неловком затруднении. — Хочешь попробовать с языком или лучше в другой раз?       И, наверное, его взвинченное, раненое жестокостью сознание как-то передается Адамаю, потому что вместо ужаса и смятения от чужого предложения он ощущает влечение и желание сделать еще лучше. Юго мнется и краснеет, но то, что ему хочется получить еще больше внимания и ласки, буквально читается в его лице и близнец просто не может отстранить его сейчас, когда есть такой шанс показать, что он действительно никогда бы не захотел ему навредить в таком смысле, и что сделает все, чтобы показать как на самом деле к нему относится.       Вербальный ответ не понадобился — Адамай просто потянул брата к себе и Юго, уже успевший стушеваться, снова зарделся и разулыбался, крепче хватаясь за его шею. Как конкретно стоит начинать такие поцелуи было загадкой для дракона, поэтому все свое внимание он сосредоточил на том, чтобы понять, как конкретно это делает элиатроп. Сначала техника ничем не отличалась от того что было до, за исключением того, что теперь его губы стали намного податливее, а затем в какой-то момент Адамай понял, что Юго начинает открывать рот, тепло выдыхая. Его язык — маленький, мокрый и горячий — коснулся нижней губы и Адамай едва удержался, чтобы не подскочить на ноги. Стыд накрывал его волнами, и он молился, чтобы Юго даже не подумал открывать глаза и смотреть на него, потому что по собственным ощущениям выглядел он сейчас как идиот, испугавшийся того, что с ним делают что-то новое.       А потом он решается.       Касаться чужого языка своим оказывается не противно, но определенно не похоже ни на что из того, что он делал до этого. Юго, обрадованный отдачей, замычал ему в рот, прижимаясь теснее, и, наверное, именно это послужило сигналом о том, что Адамай сильно переоценил себя и нужно заканчивать.       Он ненавязчиво отстранился, прикрывая лицо рукой и ощущая, как брат не стремился вновь к нему лезть. — Думаю, для первого раза хватит, — сипит Адамай, тут же тушуясь и стараясь привести голос в норму. — Хорошо, — соглашается Юго, тем не менее придвигаясь ближе и обнимая за шею сильнее. — Отнесешь меня в кровать?       Адамай непроизвольно дергается — мальчик щекочет дыханием его ухо и, скосив взгляд, дракон понимает, что Юго делает это специально.       И что он очень надеется, что все произошедшее — его предсмертные галлюцинации от отравления проклятьем.