Храм

Покой. Храм Дайдоджи. Закрытые глаза Кирю не видели на ухоженных садовых кустах, на ветвях деревьев и низкой траве играющих золотистых лучей клонившегося к горизонту солнца, но слух ловил шелест листьев, далёкое чириканье птиц и слабый шум ветра, лениво слоняющегося повсюду без дела. Порывы воздуха были нежны, они заботливо обволакивали тело и чуть щекотали голые ступни и шею, забирались под рясу. Кирю сидел на привычном для себя месте в позе лотоса уже довольно долго, и ноги начали затекать, но сейчас не время прервать медитацию: за последние несколько недель у Кирю впервые получилось окунуться так глубоко, и теперь хочется, чтобы это состояние не заканчивалось как можно дольше. Истинная для ума тишина и безмятежность: наконец отброшены страдания самости, нет необходимости разминать ноги или мучиться хаотичными мыслями. В этот момент кажется, что так может быть всегда, но любой шорох или неосторожное ослабление концентрации — и ум, словно пустой чистый сосуд, вновь заполняется нечистотами-тревогами. Слух за пределами медитативного вакуума распознал нетипичный шум, заставил захотеть прислушаться: что-то происходит ещё вдалеке, но, чёрт возьми, здесь, в его непреступной крепости, не должно ничего происходить. Не открывая глаз, но уже возвращаясь из своего небольшого путешествия по просторам над-разума, Кирю вынужденно среагировал и, неосознанно хмуря брови, прислушался: это не просто шум, а голоса, звучащие не далеко, а близко, где-то на территории храма. Показалось, что даже ветер услужливо поднялся, чтобы донести до Кирю обрывки фраз. Один из говорящих — его учитель, старческий голос которого скрипел и дрожал, отчаянно прося кого-то уйти. Кирю, не думая ни секунды, скорее поднялся и направился на звук, щурясь от дневного света, и голова кружилась после резкого выхода из медитативного состояния, и затекшие ноги кололо тысячами иголок. Он почти бежал, и чем ближе к двору он был, тем более ясно в шуме различалась какая-то толкотня, шаги, и второй голос, низкий и прямой, звучавший мало, как будто говоривший выжидал чего-то, не желая растрачивать слова зря. Кирю сразу узнал его, но не поверил себе. Кажется, даже если Кирю выскочит сейчас во двор и собственными глазами увидит своего визитёра, то всё равно посчитает это за обман. — Телохранитель-тян, я пришёл с миром! — наконец певуче выкрикнул гость, утратив терпение. Кирю выглянул во внутренний двор, рефлекторно сжимая кулаки. Там, помимо его учителя, фигуру незваного гостя обступили человек пять-шесть, тоже люди Дайдоджи, охраняющие это место. В руке Маджимы поблескивал незаменимый танто, и его невозмутимая, но твердая стойка выдавала готовность защищаться. Он кидал цепкие взгляды то справа, то слева от себя, наблюдая за агентами, отчего-то никак не решающимися разобраться с чужаком, имеющим столько наглости, чтобы без единой царапинки забраться в сердце храма и продолжать пороть чушь. «Старик, я всего лишь хочу повидаться с твоим подопечным. Мы с ним добрые приятели, проблем никаких не будет», — убеждал он серьёзным тоном, но это звучало так, словно он смеётся, издевается и над пожилым монахом, и над мужчинами в чёрных костюмах, которых он точно считал бесполезными недоумками, не подходящими для своей работы. Никто не смел сделать первый шаг и наброситься на Маджиму, агенты стояли вокруг, точно оборонялись сами, и надеялись на старика, но тот, очевидно, от неожиданности тоже не мог дать никакой команды, не мог найти верное решение. С иссохшихся уст слетали только неуверенные слова: «Уходите отсюда», «Что вы здесь делаете?», «Это закрытый храм». Но вот появился тот, кого чужак так ждал, и теперь он облегчённо выдохнул: «Наконец-то.» Его взгляд был прикован к привычно суровому Кирю, и рука в черной перчатке, державшая танто, показательно ослабила хватку. Нож глухо ударился оземь, словно деревянная игрушка. — Не пустите безоружного человека помолиться? — спросил он, взглянув на старика с плохо скрываемым злорадным вызовом. — Джорю-сан… — проговорил старик, заметив его появление. Немая сцена заминки длилась едва ли пару секунд, но Кирю они показались вечностью. Маджима не тот, кого он может назвать незнакомцем и кого он сейчас может обозначить врагом, проникшим туда, где быть ему не положено. Маджима не тот, с кем он готов биться в такой ситуации. Для себя у Кирю всё было решено ровно в тот момент, когда он различил вдалеке его убеждающий голос, иного решения, кроме как пустить Маджиму, быть и не могло, однако… — Этот человек знает о вас и об этом месте… — специально напомнил ему монах, должно быть, надеясь, что Кирю сделает правильный выбор. — Всё нормально, — отозвался Кирю, где-то в глубине души уже начиная жалеть об этом решении, и спустился по ступенькам, босыми ногами ступая на землю. — Пусть он зайдёт. — Но… — растерялся старик. — Я могу понять вас, но что вы скажете Ханаве-сану?.. Кирю глубоко и размеренно выдохнул, смеряя взглядом всех присутствующих: — Ханава-сан тоже поймёт. Я разберусь с этим. Агенты, обступившие Маджиму, переглянулись между собой: не скажется ли на них такая вольность Джорю? Каждый застыл в нерешительности, и только Маджима принял вид совершенно расслабленный и довольный. Он поднял танто, огляделся на всех, чему-то усмехаясь, и непринуждённой походкой приблизился к Кирю. Его плечо дрогнуло: он подавил желание протянуть руку для рукопожатия и в приветствии ограничился лишь незаметным кивком головы, сопровождающимся внимательным и признательным взглядом. Его здоровый глаз в лучах расцветающего заката сиял янтарным, почти медовым цветом, а змейка на повязке сверкала серебром. Он выглядел так, словно намеренно скрывал восторженность и приподнятое настроение, изображая в присутствии агентов сдержанность, что могла бы сойти за чреватую грозность. Кирю молча повел гостя за собой вглубь храма, оставляя всех остальных позади. Половицы прискрипывали им вслед, солнечные лучи здесь не согревали тень коридоров, и особенная тишина сакрального (хоть и не совсем по-настоящему) места мгновенно поглощала любые звуки, доносившиеся снаружи. Храм изнутри оказался необъяснимо глухим, в первые секунды это вызывало настороженность, но вскоре начинало ощущаться единственно правильным. От стен пахло благовониями и чистотой. Мысли убегали вперёд. Кирю не понимал, чем руководствовался Маджима, когда решил вторгнуться сюда, но точно знал, что и Маджима в курсе, что затея эта откровенно глупая, она повлечет за собой множество утомительных проблем для самого Кирю. Пока они в молчании шли до места, с которого Кирю так внезапно сорвался, в голове уже проносились картинки того, как ему придётся улаживать эту ситуацию с Ханавой. Нужно будет сказать что-то такое, что не поставит под удар Маджиму и одновременно сгладит опрометчивость самого Кирю, и это предстоит обдумать в самом ближайшем будущем. Ещё раз тяжело вздохнув, Кирю сел на своё привычное место. Сейчас наконец увидел, как зелень травы и листьев двора смешивается с золотом солнца, и как ветерок, шуршащий по безоблачным верхам и щекочущий шею, играючи тормошит всё на своём пути. Картина, которую в медитации он не видел, но ощущал. Маджима постоял тут же секунду-другую, осматриваясь, и опустился рядом, поняв, что приглашения присесть ждать бессмысленно. Какое-то время они сидели без слов. Суета во внутреннем дворе улеглась, стихли шаги и растерянные голоса. Старик, должно быть, убедил охрану не болтать пока лишнего и сейчас тоже сидит или бродит туда-сюда, решая, как быть. Кирю вдруг тихо усмехнулся этой мысли: Маджима вновь ворвался в его жизнь, устроив переполох и перепутав всем карты. — Что-то смешное, Кирю-тян? Кирю ощутил на себе его пронзительный взгляд, но продолжил смотреть на сочно-зеленые верхушки деревьев, виднеющиеся за стеной, ограждающей территорию храма: — Нет. Ты что-то хотел, Маджима-ниисан? — Браво! — он хлопнул в ладони, а его рот растянулся в улыбке. — Значит, мы всё-таки знакомы? Мне казалось, мы недавно впервые встретились, Телохранитель-тян! Не припоминаю, чтобы называл своё имя, — Маджима повеселел, но ненадолго. Изучая безучастный профиль Кирю, он продолжил, подбирая слова, но голос звучал так, словно он скорее хочет замолчать: — Скажем так… Меня взбесило, что ты вот так появляешься из ниоткуда и опять пропадаешь вникуда. Как будто мы все чужие тебе. Да, да, я знаю всю твою песню, можешь говорить, что хочешь, я наслушался этого бреда, — он схмурился. — Но правда остаётся правдой, ты сам это знаешь… — и теперь отвернулся, чуть склонив голову, и почему-то захотелось снять любимые перчатки. — Кирю-тян, ты можешь строить из себя кого угодно, называться какими угодно именами, носить какие-к-чертям-собачьим угодно шмотки, быть хоть три раза умершим и воскресшим, но нам… Мне, Саеджиме и Дайго… — он неожиданно для самого себя путался в словах. Подмывало плюнуть на эту вдохновенную речь, встать и уйти. — Нам важно знать, что ты жив и здоров. Это всё, — выдохнул Маджима. Ему показалось, что после десяти раундов против Дракона Доджимы он чувствовал бы себя более сильным и энергичным, чем после этого короткого монолога. Он вновь взглянул на Кирю. Кажется, тот почти не хмурится, но сидит такой поникший, как поздний цветок в первые заморозки. Его черты лица разгладились, плечи опущены, он продолжает упрямо отгораживаться. От этой картины, от сочетания благостной вечерней природы и такого отрешенного, загнанного друга, Маджиме и самому стало тошно. Как бы сильно его не злило то, в какой заднице они оказались, по-настоящему злиться на Кирю-тяна он никогда не умел, и сейчас не получается, как ни пытайся. Если нет злости, остаётся только печаль. Оба молчали дальше, тихое созерцание и атмосфера храма позволяли не ждать друг от друга каких-то слов; внимание рассеивалось, время текло плавно и спокойно. Каждый думал о своём, по-своему наслаждаясь моментом, но изнутри зудело: действительно нужно сказать что-то ещё, пока есть такая возможность. — Я знаю, что у вас здесь свои правила, — подал наконец голос Маджима, — что ты теперь работаешь на этих лузеров и всё такое… Но я знаю тебя очень давно и очень хорошо — и ты, слышишь! ты не можешь это отрицать! — и уж я то знаю, что следовать правилам — не твой стиль… Кирю-тян, каков бы ни был твой план — не позволяй себе поверить в то, что кроме этого плана и этих правил нет жизни. На тебя смотреть больно… — Маджима умолк, отрицательно помотав головой, и сам он выглядел так, словно съел лимон. — Если ты захочешь, то мы всегда рады пропустить с тобой пару стаканчиков в баре или всю ночь провести в караоке. И абсолютно плевать, на какое имя тебе выпишут чек. Кирю Казума, Сузуки Тайчи, чёртов Джорю или Телохранитель-тян… Мы просто будем рады увидеть тебя. Услышал? Сам Маджима услышал в ответ тишину, кивнул сам себе, признав, что не мог рассчитывать на иную реакцию, и поднялся с места. Медлил, поправляя пиджак и оглядывая пространство вокруг храма, хотя, честно признаться, его оно не очень-то интересовало. — А вообще… Давненько мы с тобой не танцевали. Я бы хорошенько подрался с тобой, а потом можно и в караоке. Ну, до скорого, — он поднял руку в прощальном жесте, которого Кирю всё равно не видел, и собрался уходить. — Как ты узнал, что я здесь? — вдруг проговорил тот, не позволяя их взглядам встретиться. Маджима застыл на месте. Ликование встрепенуло его, он улыбнулся, всё понимая и принимая с благодарностью очередную маленькую игру Кирю. Ответил, без особой цели не показывая искреннюю радость: — А ты сомневался в моих способностях? Кажется, уголок рта Кирю чуть растянулся в призрачной полуулыбке. Маджиме захотелось вдруг добиться того, чтобы собеседник наконец повернулся к нему лицом прямо, чтобы посмотрел наконец в глаза. Он продолжил, театрально растягивая слова в барственно-благосклонном тоне: — У меня как и прежде глаза и уши повсюду. Раз уж ты показался на радарах — найти твоё маленькое укрытие не составило труда. — Ты действительно специально искал это место? — Кирю-тян, если ты вдруг забыл, то я напомню: тебя я найду на любом краешке земли, — его голос почти угрожающе понизился на этих словах, как в каждый раз, когда он говорит серьезно, используя слова в их прямом и самом конкретном значении. Впрочем, его взгляд искрился и плясал, словно чёртики, и в следующую секунду Маджима всколыхнулся и зазвучал вновь выше, то торопливо выговаривая слова скороговорками, то нараспев вытягивая гласные: — Хотя, признаюсь честно, эти три года поисков даже меня изрядно вымотали. Найти мертвеца живым, особенно, когда он этого не хочет, — задачка со звёздочкой! — Три года… — Кирю задумчиво смаковал эти слова. — Должно быть… У тебя много новостей… — Не думаю. Это были до тошноты скучные три года. Драки хоть немного развлекают, но Саеджима не бьётся в полную силу… — он выглядел искренне расстроенным, когда говорил об этом, затоптался на месте, как будто досада разжигала в нём ещё больше энергии. — Дайго-тян по-хорошему не соглашается, а по-плохому я его просить не хочу. Ну, знаешь… Он ведь мне словно племянник, вот таким мелким ещё бегал при нас. Несмотря на то, что он тот ещё паршивец, даже мне не хочется приставлять ему лезвие к горлу… Уж больно много в него вложено сил. Скука без тебя, Кирю-тян. — А Нишида? — Нишида женился, у него дочка. Я давно отправил его в свободное плавание: он помирился с роднёй и влез в семейное дело, поэтому не было смысла держать его при себе до самого конца, отбирая шанс на нормальную жизнь… Мы и сами по себе неплохо справляемся. — Так значит… Свободная холостяцкая жизнь? — Как и всегда! — Маджима в широком жесте развел руками, улыбка не выглядела весёлой. — С годами привыкаешь… Кирю вдруг неприятно кольнуло понимание того, что Маджима в своё время хотел завести семью и ребёнка, и единственное, что никак не покоряется Бешеному псу Шимано — личная жизнь. Сейчас он довольно взрослый и, кажется, растратил всю отеческую заботу на дела Клана, на Дайго и на самого Кирю, но он никогда не признается вслух, что глубоко тоскует по своей неслучившейся и такой желанной роли семьянина. Эта мысль позволила Кирю почувствовать не только себя в уязвленном положении: каждому из них есть какой темы избегать, есть что скрывать. Он повернулся к Маджиме, неосознанно желая найти на его лице подтверждение своим догадкам, и встретил его упоительно тёплый, но вместе с этим привычно тяжёлый, царапающий взгляд. Бинго! Поймал тебя, Кирю-тян!— про себя воскликнул тот, и улыбка на губах стала чуточку шире. — А вообще… — вслух продолжил он. — Сейчас, когда вся эта чушь наконец закончилась, впереди нарисовалось ещё больше работы… Нужно сделать всё правильно, чтобы старик Аракава не зря валандался на том свете… А хотел бы я, ну, знаешь, обустроить себе домик загородом, растить там овощи, цветочки и всякое подобное дерьмо. Может, даже записаться на курсы оригами! Или, может, заместо оригами податься в монашество, обрить башку и выйти из бесконечного круга перерождений… Как у тебя, кстати, успехи с этим противостоянием сансарическим тяготам? Как я понимаю, ты здесь только и делаешь, что днями напролёт тренируешься в просветлении, пока эти Дайдо-хрены не накинут новой работёнки. — Думаю… Я достиг определенных успехов. Присядешь? — Кирю кивнул на место рядом с собой. Двойное бинго! Да это почти джекпот! — с этими мыслями Маджима плюхнулся рядом по-турецки, с нарочной неаккуратностью задел Кирю коленом, когда усаживался. С огромной долей вероятности можно сказать, что того это никак не смутило, скорее, даже порадовало: столько лет никакой Маджима Горо не подбегал и не закидывал по-хозяйски руку на его шею, не стучал ладонью по его колену, когда они сидели рядом, не хлопал по спине и не пугал тем, что внезапно прикасался холодной поверхностью кожаных перчаток к затылку. Возможно, особая, мало на что похожая тактильность Маджимы находила реализацию в его временами нездоровой любви к дракам… Когда ещё ему доведётся возможность кого-нибудь придушить или заломать кому-нибудь руки… Кирю поспешил отмести эти размышления: они стали вдруг неудобными, на грани, и особенно плохо они сочетались с воспоминаниями о всех десятках боев против Бешеного пса, до краёв, до отказа наполненными концентрированной первородной энергией, заигрыванием чистой телесности с физикой духа. Когда они сходились в бою — сама материя искрилась между и вокруг них, и Кирю соврал бы, если бы сказал, что их драки были всего лишь глупостью или провокацией Маджимы вследствие его личных причуд. Для Кирю они были по меньшей мере искусством; искусством ради искусства, ведь весомых причин калечить друг друга обычно не было. В какой-то степени это было даже весело: взгляд старшего кипел бесятиной, заражал азартом, и Кирю быстро входил в кураж. Безобидные стычки, как у детей, отыгрывающих чемпионат по борьбе. Между ними нет личных претензий, нет настоящей, оправданной злости, нет желания причинить друг другу боль, но чувство, от одной лишь мысли о совместном бое воспламеняющее нутро, вызывает зависимость и готовность сходиться снова и снова, вне зависимости от причин. Наверное, в парных танцах люди испытывают нечто похожее: исключительная химия вашего искусства с тем единственным партнёром, с тем особенным, незаменимым человеком, химия, которая приковывает взгляды, стирает для вас всю окружающую вселенную, оставляя реальным только ваш танец, и создаёт истинное волшебство… Заряженность, наэлектризованность ощущений во время их боёв была жива в памяти, словно они дрались вчера, и эти воспоминания были из разряда тех, что никогда не потускнеют с годами. Это те моменты абсолютной свободы и ясности, к которым буддисты, проповедующие принцип ненасилия, идут десятилетиями. Для Кирю и Маджимы же было очевидно: хочешь пустую от мыслей голову? Найди того, с кем от души надерёшь друг другу задницы. Возможно, Кирю мог бы сейчас согласиться с тем, что временами тоже скучает по их прошлому, в котором они были моложе, а связь их была ярче и ядренее, была на грани, подобно неуместным ассоциациям Кирю при мыслях о заламывании рук. Он вновь отвернулся от Маджимы, захваченный вихрем воспоминаний. Они мелькали, сменяли друг друга, но одно постоянно появлялось поверх, затмевало собой другие. Кажется, это было под самый конец 2006го года, буквально за пару дней до Нового года и ещё за несколько месяцев до начала самого счастливого времени в его жизни — до жизни в «Утренней славе». Тогда Маджима вызвонил Кирю, сказал, что жуть как вымотался, наговорил ещё много всего по теме и нет (видимо, это его приём по дезориентации Кирю) и в добровольно-принудительном порядке предложил встретиться и сходить в бейсбольный центр. Он не уточнил, какие у него планы на их встречу в таком знаковом месте: сыграть партийку-другую и выпить по двести грамм, или же вновь затеять драку. Однако Кирю пребывал в относительно неплохом настроении и рассудил, что нет смысла отказывать и выводить на эмоции старшего, особенно не хотелось проблем с Маджимой в этот раз, ведь тон его голоса показался Кирю необычным, будто он был чем-то нервирован, но осознанно скрывал это: говорил, изображая обыденную свою несерьёзность, а сам хмурился, Кирю услышал это наверняка. — Харука, думаю, я вернусь сегодня поздно. Ты справишься сама? — он присел на корточки перед девочкой, ещё раз удивляясь про себя тому, как быстро она взрослеет. — Конечно, Дядя Каз. У тебя какие-то дела? — искренне заинтересованное личико. — Встречусь с Маджимой-ниисаном. Думаю, ему просто хочется отвлечься от работы и выпустить пар. — Только не ругайтесь, ладно? Вы должны дружить, а не драться друг с другом… Детям в нашей школе грозят отчислением, если они будут драться, а вы такие взрослые, и всё равно дурачитесь… — Не переживай, Харука. Мы приятели с Маджимой-ниисаном и совсем не ругаемся. Он неплохой человек, — невозмутимо сказал Кирю, не до конца веря в свои слова, но считая, что этот ответ — самый нейтральный и оттого лучший из всех возможных в диалоге с Харукой. — Я знаю, что он хороший, но, Дядя Каз, не бей его слишком сильно, и пусть он выбросит свой ножик. Это глупо… Вы дружите и нравитесь друг другу, но ведёте себя так странно. Я говорила с ним об этом, но он тоже не сказал ничего конкретного… Дядя Каз, может, ты пригласишь его к нам в гости? Испечем для него торт, я помню вкусный рецепт! — её лепет поставил Кирю в ступор: — Что? Ты говорила с ним об этом? О чём ты? — он сощурил глаза. — Я говорила с ним недавно, когда мы с Датэ-саном и Флористом Саи-саном были в Чистилище. Так что насчёт торта, Дядя Каз? — она точно специально продолжала тараторить и накидывать слово на слово, явно смеясь про себя над своим рассеянным Дядей Казом. — Торт? Не знаю, Харука. Я не уверен, что это хорошая идея. — Почему? Маджима-сан не ест сладкое? Кирю склонил голову, скрывая широкую улыбку. Девочка обезоруживающе вглядывалась в его лицо, искренне переживая, чем накормить желанного гостя, и действительно ждала ответа на свой вполне серьезный и важный вопрос, но Кирю встал и направился к выходу. Видимо, в понимании Дяди Каза разговор окончен, но её такой расклад не устраивал. — Пусть он придёт хотя бы на Новый год! — не сдавалась она. — Или, если хочешь, встреть Новый год с ним и вашими друзьями из того Клана… Я могу остаться дома, поем, посмотрю телевизор и лягу спать вовремя, правда! — Нет, Харука. Это неправильно — встречать такой праздник в одиночестве, — спокойно отвечал он, но внутри был почти недоволен этим разговором. — Но… — Харука, всё. И по поводу торта… Маджима-ниисан не любит ходить в гости. Ему будет неудобно. — Дядя Каз, ты такой упрямый! Иногда я этого не понимаю… Кирю устало выдохнул, рассуждая про себя, что девочка растёт ничуть не менее упрямой. Это полезное качество, но не в вопросе идеи позвать Маджиму в гости на милое чаепитие. Маджима, скорее всего, скрепя сердце согласился бы, особенно, если бы Кирю подчёркнуто упомянул, что Харука собирается специально для него готовить ужин, не выдержал бы двойного давления со стороны их породы. Никогда не умел отказать Кирю, а отказать его маленькой девчачьей копии — дело совершенно невозможное… Вот только Кирю совсем не прельщало бы наблюдать за этим действом: Маджима бы сдерживался, но обязательно сказал бы хоть раз одно из сотен плохих слов в его лексиконе; Харука стала бы докучать своими вопросами и, не дай бог, затронула бы чрезвычайно личные для Маджимы темы; в конце концов, Кирю не мог себе представить, чтобы Бешеный пёс Шимано в своём броском пиджаке на голый торс сидел на их кухне и ласково хвалил кулинарные способности Харуки. Этому явно не бывать, хотя, конечно, забавно оставить эту сцену в распоряжении воображения. — Спроси его, Дядя Каз, не грустно ли ему встречать Новый год одному… — она правда расстроилась из-за позиции Кирю, но шла на финальные, решающие способы воздействия. Надавить на сочувствие — беспроигрышная манипуляция со всеми, но Дядя Каз такой, что может не поддасться даже на это. — С чего ты решила, что он встречает Новый год один? — лишь спросил он как ни в чём ни бывало. — Я не знаю его так хорошо, как ты, но мне кажется, что у него мало друзей. И ещё у него грустные глаза… то есть, глаз… — смешалась она. Кирю фыркнул сквозь улыбку, не сдержавшись: — Не переживай о нём, Харука. Насколько я знаю, он встречает Новый год со своими подчинёнными. Но я правда удивлён, что у тебя сложилось о нём такое впечатление, ведь ваше знакомство было ужасным… — Я не обижаюсь на Маджиму-сана. Он повёл себя странно, но я понимаю, почему он забрал меня. К тому же… Он пусть и выглядел страшно и пугающе, но сейчас я думаю, что он наоборот пытался меня рассмешить, просто не знал, как… — Тебе не стоит так легко прощать людей за плохие поступки… — рассудительным и терпеливым голосом объяснял он, стараясь не показывать осуждения. — Маджима-ниисан не должен был так поступать, и это ничем нельзя оправдать. Что ж, Харука… Не жди меня, ложись спать пораньше. И не забудь поужинать. Хорошо? — он нежно опустил ладонь на её голову. — Хорошо. Пока, Дядя Каз, — выдохнула она, приняв поражение. С этим Кирю вышел из квартиры. Слова Харуки нашли в нём какой-то особенный отклик, который он никак не мог различить и сформулировать. Как будто что-то мутит внутри. Смешиваются все противоречивые чувства к Маджиме, спорят друг с другом суждения с разных точек зрения. Проклёвываются какие-то неприметные ранее выводы. В процессе вполне естественного для разума стремления создать для себя понятную, логичную картину мира и рационализировать связи между явлениями было заметно, как события прошлого меняли тональность, как разум вынужденно додумывал, дорисовывал значения, причины и следствия, как подменялись понятия. Кирю это не нравилось. Не нравилось наблюдать, как собственный взгляд на совершенно очевидные для оценки вещи проходил сомнительного качества метаморфозы. Маджима — хороший человек, временами делающий не совсем хорошие вещи… Или, скажем, Маджима делал нехорошие вещи с хорошим умыслом? Или ещё лучше: Маджима — хороший, целеустремленный и честный человек, развлекающий себя и не преследующий цели навредить кому-то… Должно быть, Кирю всё так же плохо знает его, и сам Маджима ему до сих пор не доверяет, несмотря на всю свою расположенность, временами перерастающую в одержимость, поэтому никак не хватает ниточек, которыми можно было бы зашить дыры в полотне понимания. Кирю чрезвычайно задумчиво даже для себя шёл к бейсбольному центру, витал в облаках, совсем не следя за дорогой, и в рассеянности несколько раз задел кого-то плечом. Маджима пришёл раньше него. — Кирю-тян! — протянул он, покручивая битой, и его лицо исказила привычная улыбающаяся гримаса, полузлая, полудикая. — Не опоздал. Кирю с осторожностью делал шаг за шагом навстречу, был начеку, неосознанно изучая и анализируя сегодняшний язык тела Маджимы в попытке предсказать события этой встречи. К тому же, бейсбольный центр был вновь пуст от всех посетителей, а неподалёку от входных дверей стояли несколько мужчин, внимательно проследивших за Кирю. Он понял, что это были люди Маджимы. — Маджима-ниисан… Ты пригласил меня за чем-то конкретным? — А? Думал, мы от души побьём по мячам, — Маджима тоже приближался к нему, шёл неторопясь, будто крался, и взгляд с прищуром не оставлял сомнений: сегодня у него не самый безоблачный день. — Пожалуй, ты будешь бить первым. Я даю тебе фору, Кирю-тян, — Кирю принял биту из его рук. — Вставай-ка сюда, — старший мельком коснулся его локтя, указывая на место. — Не разучился ещё играть? Не разочаруй меня, Кирю-тян! — Посмотрим… Кирю безукоризненно отбил уже девять мячей, и по началу сам процесс действительно воспринимался как будто в новинку — давно он не заглядывал сюда ради игры. Маджима стоял рядом, скрестив руки на груди, и молчал, безотрывно и оценивающе следя за каждым его движением. Последний мяч, и Кирю промахивается. Дрогнула ли рука, пропала ли концентрация, но удар пришёлся на несколько миллиметров выше цели. На пару мгновений после этого пространство поглотила почти звенящая тишина. Прервал её Маджима — дёрнулся, будто вышел из анабиоза, расправил скрещенные на груди руки и оскалил зубы: — Плохо, Кирю-тян, — траектория его шагов вырисовывала вокруг Кирю круг, он неслышно ступал, словно зверь, готовившийся напасть. — Я не думал, что ты расстроишь меня в этот раз. Кирю оставалось лишь прислушиваться, когда Маджима заходил за его спину, и ловить глазами каждый его шаг перед своим лицом. — Но! — Маджима вдруг широко улыбнулся, его плечи расслабились. Он остановился прямо под носом Кирю и уже не выглядел таким смурным. — Ты молодец, Кирю-тян! Продул всё-таки! Если бы ты выбил десятый мяч — моё сердце было бы разбито навечно, потому что не получилось бы к тебе прикопаться! Но теперь, Кирю-тян, пора повеселиться… — ловким движением правой руки он достал танто, до этого незаметно хранящееся за поясом у спины, левой снял с него ножны и бросил куда-то поодаль. Сталь сияла, отражая свет ламп, и лезвие выглядело острейшим, заточенным совсем недавно и с особым усердием. — Так значит, ты всё-таки пришёл подраться, — хмыкнул Кирю, со странной радостью очарованный тем, как преображается Маджима в минуты перед боем. — Ты должен уже понять, что драки с тобой — моя идея фикс, — он заливисто хихикнул, любовно поглаживая остриё своего ножа. — Ничего не могу с собой поделать. Вижу тебя и хочется выпустить пар, — вышагивая перед Кирю, Маджима сбросил пиджак. Белые змеи на его плечах обнажали свои клыки, а красные цветы вишни горели пожаром. — Что ж, не стану отказывать в удовольствии, — Кирю смело перехватил его взгляд, вставая в стойку, как бы давая понять, что бой можно считать начавшимся. — Вот это мой Кирю-тян! Вперёд! — он наскоро размял плечи. Резкий выпад ножа, разрезающего пространство слева направо. Кирю чуть присел, уклонившись, и ответил ударом кулака куда-то под рёбра. Маджима пошатнулся и, держа танто на уровне лица в готовом к нападению жесте, сделал несколько выверенных шагов назад, выманивая соперника за собой вглубь помещения, его лицо выражало чистый восторг. Кирю, воспользовавшись предложенной Маджимой заминкой, тоже снял пиджак и рубашку, не прерывая зрительного контакта, и оставил их рядом с битой. Маджима рассмеялся на это, расправляя плечи, и было ясно: входит во вкус, доволен тем, как его Кирю-тян отдаётся процессу. В следующую секунду он мелькнул где-то снизу, намереваясь поставить подножку. Кирю хотел опередить его, рассчитав удар коленом так, чтобы попасть тому в голову, и они оба, видимо, вполне осознанно попались на уловки друг друга, но и смогли реализовать свои приёмы. Кирю едва не упал, в последний момент устояв на второй ноге, только что со всего маху влетевшей коленом в челюсть Маджимы. Маджима, в свою очередь, избежал грубого падения, вовремя перегруппировавшись и отступив кувырком назад. Кирю лишь и видел, что его горящий безумным азартом глаз, почерневший до цвета тлеющих углей. Маджима словно не чувствовал боли в челюсти и с фирменным воинственным криком ринулся на него вновь. Танто вскользь полоснул отступившего Кирю по груди самым кончиком острия, кокетливо и играючи, и следом за танто пришёлся пропущенный удар ровно в адамово яблоко, выбивший на несколько мгновений почву из-под ног. Да и безобидная царапинка, впрочем, через пару секунд заполнилась кровью, и несколько брызг слетело на напольное покрытие, когда Кирю, отвечая на заигрывание, обрушил на того серию ударов. Левая рука, правая рука, удар ногой в солнечное сплетение. Маджима рухнул на спину, придя в себя, засмеялся ещё звонче, ещё надрывнее, он поднялся, глядя на соперника исподлобья, беззлостно, но жадно. Они сошлись вновь. Маджима был быстрее, но Кирю — сильнее, и это то, что поддевало обоих, заставляло испытывать друг друга раз за разом, это то, что разжигало этот огонь. Ничего не существовало вокруг, разом рухнули все стены, весь город стёрся в пыль, остались лишь шумное перемешанное дыхание, молниеносные движения, сокрушительные удары, пульсирующая кровь, жар и взгляд глаза в глаза, который, если его прервать, может повлечь за собой по глупости пропущенную атаку, для людей неподготовленных означающую путёвку в реанимацию. Кирю ясно ощущал: сегодня Маджима чаще пропускает ход, отчего-то позволяет избивать себя. Эта ничем не объясненная снисходительность начинала раздражать. Зачем он играет? Зачем поддаётся? Они знают язык тела друг друга досконально, возможно, даже лучше своего собственного, и, чёрт возьми, сразу видят, когда бой становится нечестным. И Кирю знает, что Маджима знает это тоже. — Что не так, Маджима-ниисан? — выкрикнул Кирю, преодолев серию ловких, танцующих, но заметно более мягких и несерьёзных приёмов, чем в другие разы. — Всё просто отлично! — оскалился тот, и сразу же оказался под его боком, в последний момент избежав рефлекторного, обороняющегося выпада Кирю. Двигаясь демонически быстро, Маджима осуществил захват его шеи локтем и предплечьем. Кирю ощущал неуклонно усиливающееся давление на сонную артерию, он был зажат в настоящие железные тиски, и текстура перчаток где-то ближе к линии роста волос щипала кожу. Рука у Маджимы была прохладной, как и его грудь, покрытая холодной испариной, к которой Кирю был безжалостно прижат. Поначалу Кирю хотел освободиться, попытавшись расцепить хватку старшего, становившуюся всё более небезопасной, как будто ей Маджима наглядно показывал: если он не давал бы Кирю свободу на протяжении всего боя, то сейчас тот был бы в безвыходном положении, и ему следовало проявить немного благодарности за милосердие. Освободиться при помощи рук не получалось, поэтому Кирю расправился с ним ударом локтя. Хватка ослабла, и Кирю, резко дёрнувшись в сторону и стряхнув Маджиму, отодвинулся на несколько метров в сторону, выигрывая себе время для восстановления дыхания. Шея болела куда сильнее ранения на груди, и Маджима был показательно доволен этим: улыбался настоящим хищником, вдоволь наигравшимся со своей жертвой. Через несколько секунд всё продолжилось снова. Маджима не собирался сдаваться, и его манера движений становилась всё злее и резче. Закружив Кирю очередным опасным для жизни танцем, сверкая танто то там, то здесь, он просчитался только однажды: Кирю успел ударить по держащей нож руке, когда Маджима завершал один из выпадов, и, должно быть, удар пришелся по важному нерву. Правая рука Маджимы дрогнула, пальцы выпустили рукоять. Он поспешил компенсировать это и сбавить пыл Кирю левой рукой, но она была перехвачена за запястье, а правая всё никак не хотела слушаться, только болталась, наполовину нерабочая. Всё происходило слишком быстро, и даже минимальные десять секунд, в которые чувствительность руки могла бы восстановиться, были непозволительной роскошью. Пытаясь освободить руку из хватки Кирю, Маджима дёрнул его на себя и заставил сперва напороться на представленное под дых колено, а потом и попытался пнуть в живот, но Кирю не только не отпустил, но и рассчитав, что это чрезвычайно удачный момент для того, чтобы выиграть бой, начал наступать на него, выталкивать, заставляя рано или поздно запутаться в ногах и попасться на подсечку. Маджима действительно слишком поздно, в отличие от Кирю, осознал, что это были его последние шансы предпринять что-то и обхитрить Дракона. Пытаясь замедлить и оттолкнуть его, Маджима изо всех сил старался поймать ногами твердую почву, в отчаянном порыве бил головой, рычал и едва ли не кусался. Сцена, длившаяся секунд пять, была закончена тем, что сил остановить напор Дракона Доджимы не хватило. Кирю, заставив Маджиму растеряться, уложил его одним ударом кулака в лицо — тот по инерции не смог устоять на своих двоих, однако, когда ему стало ясно, что Кирю собирается просто добить его, сев на него и заблокировав движения, он быстро мобилизовался и хотел ударить на опережение. Кирю знал, что рискует упустить Бешеного пса, если вдруг пропустит хоть один ход, поэтому, не имея альтернатив, ударил ногой по корпусу Маджимы и повалил его обратно. Тот, упав, но ещё не сдавшись, жмурился и скалил зубы, стал замедляться, должно быть, от боли. Кирю, всё же как можно скорее опустившись поверх Маджимы на колено и заняв беспроигрышную позицию, схватил его рабочую левую руку и, уклонившись от наотмашь летящего кулака правой руки, потихоньку приходящей в рабочую форму, ударил ещё раз. Кровь из ранения на груди брызнула на пресс Маджимы. По нему было видно, что несколько таких атак по голове подряд не проходят бесследно, его взгляд затуманился на секунду, а в следующую он обнаружил, что Кирю уже беспрепятственно оседлал его, прижав окончательно и скрепив свою правую руку в замок с его левой, которую он перехватил заранее. Он прижимал его к полу и уже вновь поднял левый кулак, готовясь победно добить Маджиму, как вдруг Маджима, придя в себя окончательно, вдруг заверещал, звонко, до рези в горле смеясь и не предпринимая уже никаких попыток отбиться: — Кирю-тян держит меня за руку! — кричал он, намеренно крепче сжимая переплетённые со своими пальцы Кирю. Кирю застыл, занеся кулак, и с ужасом для себя обнаружил, что Маджима, намеренно или нет, лишил его концентрации и сбил весь настрой. Азарт испарился, будто его никогда не было, кипящая кровь превратилась в лёд. — Кирю-тян, ты мог просто попросить!!! — не унимался тот, обезумевше глядя на него и оголяя зубы. — Что?.. — растерянно проговорил Кирю, всматриваясь в лицо старшего сверху вниз и чувствуя, как под бедрами вздымается тяжело дышащее тело. — Это так мило!!! Я всегда знал, что нравлюсь Кирю-тяну! Кирю резко одернул руку. Должно быть, то, что сейчас в бреду лепетал Маджима — умелый приём, сработавший на все сто: он бросил песок в глаза оппонента, с удивительной лёгкостью, находясь в позиции проигрывающего, заставил побеждающего растеряться и потеряться, хотя единственное, что Кирю оставалось сделать для победы — ударить левой, освободить правую, пока Маджима пытается не потерять сознание, ударить ещё раз, при необходимости повторить процедуру серии ударов, и, по сути, всё, все были бы довольны: Маджима получил бы желанный бой, Кирю бы его выиграл. Но нет, всё нужно было переиначить в последний момент, и Кирю дурак, если повелся на это, потому что теперь вместо победы он обнаружил себя в неожиданно неловком положении, хотя до этого никаких неуместных мыслей не появлялось ни разу. Кажется, ему пора подняться и освободить Маджиму из-под себя, но это также значило бы, что он отказался от боя и признал ничью, поэтому он задержался, на измене продолжая сидеть на сопернике дальше. Маджима перестал кричать и хохотать и теперь безмолвно лежал, улыбаясь и хихикая периодически, должно быть, наслаждался выражением лица непобедимого Дракона. Его руки расслабились, распластанные по сторонам, он устало дышал и продолжал испытующе смотреть на Кирю, бросая этим взглядом с одурманенной поволокой вызов за вызовом. В конце концов, его тактика сработала безукоризненно: Кирю выругался себе под нос, поднялся и отошёл в сторону, потирая ноющую после удушения шею. — Чё не так, Кирю-тян? — передразнил Маджима, садясь. — Засчитаем за ничью? — С какого хрена? — дерзко и оскорбленно отозвался тот. — Ещё несколько ударов, и я валялся бы в отключке. Я знаю, что крут, но здесь у меня объективно было мало шансов. Кирю не ответил. Он был не согласен, но вступать в спор не хотелось. — А-ах, чёрт, хорошо-то как! — восторженно протянул Маджима и, раскинув руки, упал обратно на спину. — Думал, что за поганый сегодня день… А вот, чего мне не хватало. Теперь я снова чувствую себя человеком! Кирю одобряюще хмыкнул, застегивая пуговицы рубашки, на нагрудной ткани которой проявлялись густо-бордовые капли крови из пореза. Победа, которую присудил ему Маджима, таковой совсем не ощущалась, и он сетовал на то, что так легко позволил одурачить себя. — Когда повторим? — Маджима продолжал блаженно лежать, специально не шевелил ни единым мускулом, растягивая момент. — Не знаю… Сейчас я занят разными имущественными делами, хожу по миллиону инстанций в день. Документы отбирают все силы. И я хотел бы больше времени посвящать Харуке. — Ах, девчонка… Это правильно. Но, Кирю-тян, сделаешь мне подарок на Новый год? Всего один бой? Потом угощу тебя в баре, так и быть. — Посмотрим. К слову про Новый год… Харука хотела, чтобы ты отпраздновал с нами. Я сказал, что ты не придёшь. — Правда?.. — его голос дрогнул нетипичной небрежностью и умолк, лица Маджимы Кирю не видел, отряхивая поднятый с пола пиджак. — Да. Ты ей почему-то понравился, — он надел пиджак, разгладил на себе складки. — Побьёшь мой счёт? — А? — Бейсбол. Мы доиграем партию? — Не, Кирю-тян, сегодня уже не то настроение, — он смотрел в потолок, с особой дотошностью изучая лампы и переплетения зелёной сетки павильона. — Но я приму твой вызов в любое время. — Что ж… В таком случае, до встречи, Маджима-ниисан. С наступающим. — Тебя тоже, Кирю-тян. На этом они разошлись. Сидя сейчас в цветущем раннем лете 2020го, Кирю не мог не ловить обонянием шлейф последних дней 2006го и резкий аромат бейсбольных мячей. Казалось даже, что немного похолодало. Он неосознанно вздрогнул, как будто промерз, но эта реакция абсолютно точно была исключительно неврологической. Кирю, словно пристыженный этим, бросил короткий взгляд на Маджиму, который, конечно, приметил неладное и отчего-то схмурился. Молчали, это к лучшему, и Кирю с теплотой в душе и некоторой гордостью подумал (обнаружил он этот факт уже довольно давно, но так приятно иногда к нему возвращаться и осознавать заново), что Маджима с возрастом изменился в лучшую сторону, и Кирю надеялся, что это связано с улучшением его психологического состояния. Он остался собой, но стал рассудительнее, стал умиротвореннее, взвешеннее. Может, на него так воздействует долгожданное воссоединение с Саеджимой, а может просто годы берут своё, заставляя менять тактику и корректировать взгляды. Как бы там ни было, Кирю просто рад, что с Маджимой всё хотя бы в относительном порядке, на столько, на сколько позволяют не самые великодушные обстоятельства. В конце концов… Они многое прошли плечом к плечу. Кирю не мог быть к нему безразличным. Маджима же, заметив внезапную дрожь Кирю, ощутил до жути, до тошноты навязчивое дежавю, и пока Кирю благоговейно, не скрывая идиллической улыбки разбирал перемены в характере друга, сам он копался в рое хаотичных воспоминаний, отчаянно ища то самое, и начинал злиться, ведь паззл всё никак не складывался. Что-то такое близкое, такое родное, но он не улавливает, что именно… Родное? Тёплое? Безопасное? О чём оно?.. Маджима скользил взглядом по Кирю, по его волосам, по загорелой шее, по воротнику рясы, искал. Нашёл там, где всегда находил: в его взгляде. Во внимательном мудром взгляде, на дне которого томилась многолетняя, многовековая печаль, в которую хочется вглядываться, которая завораживает своей густотой. Она проста, написана одной строчкой, но никто и никогда не сможет её прочесть, Маджима знал её, видел так часто и сам признавался, что тоже не в силах воспринять её истинно. Маджима всё понял, разгадал эту загадку от дежавю, и снова увидел напротив ничем не защищенного, ни во что не верящего мужчину со сломанной судьбой, с такими по-собачьи грустными глазами. Как тогда.