Пионы и О́ни

Тряхнуло, и Киоши, испуганно моргнув, очнулась, выскользнула из охватившего её безразличия и оцепенения. Солнце слепило с востока прямо в глаза, а повсюду, куда хватало взора, покачивались на легком ветру белые вытянутые шапки пампасной травы. Бескрайние поля тянулись до самого горизонта. Киоши опустила взгляд на руки, обхватывающие её с двух сторон, — длинные белые пальцы, как у демона óни, с почти прозрачными ногтями и тонкими венами по запястьям. Руки держали поводья черного коня, мускулы которого перекатывались под лоснящейся кожей. — Кага? — тихо прошептала девушка, узнав коня Рёмена. — Очнулась? — прошелестел мужской голос ей на ухо. Она слегка повернула голову — под глазами у Вэйдуна залегли тени, ветер трепал несколько длинных прядей, выпавших из хвоста, но в целом выглядел он довольным. Киоши внезапно ощутила, какой холодный воздух в сентябре на рассвете, и как занемели мышцы шеи и спины. Конь шел неторопливо. — Ты взял коня Рёмена? Помедлив, Вэйдун кивнул, глядя на дорогу над плечом Киоши. — Да. Только Кага может скакать по темноте и долго не знать усталости. Уверен, едва рассвело, Рёмен послал за нами погоню. Но им нас не догнать. — Сам не поедет? — Киоши зябко поежилась — тонкий шелковый ханьфу не защищал от утренней прохлады. Ощутила спиной прижавшуюся широкую сильную грудь. — Вряд ли. Захочет нас живыми, а для этого ему нужно остыть, — Вэйдун, перехватив поводья одной рукой, другой обхватил ледяные ладони девушки, согревая своим теплом. Она поморщилась, но руки убирать не стала, задумавшись над чем-то. — До поместья клана Камо три дня пути, — проговорила она, не сводя глаз с ровной дороги. Вэйдун, согласно хмыкнув, губами мазнул по её виску, но девушка не отозвалась на ласку, продолжая сидеть с ровной спиной. — После полудня придется идти пешком, нужно дать коню отдых. На ночь искать таверну или постоялый двор, ночевка под открытым небом обернется болезнью легких. Как я понимаю, сумку с кухни ты не забрал? — она смерила мужчину неприятным взглядом. Он неожиданно громко и весело засмеялся: — Не злись, моя госпожа, прибудем к Камо уже завтра на рассвете, и не понадобятся нам сумки и дворы. — Ты с ума сошёл? — Пойдём через болото. — Что? Да ты хоть знаешь, сколько там людей сгинуло? — Знаю, — продолжал холодно насмехаться над перепуганной девушкой Вэйдун. — Большой отряд там не пройдет, неумелый путник — сгинет. Нас же двое, и мы оба шаманы. А Кага — выносливый конь, выдержит двоих в седле до ночи. Киоши промолчала. Понимала — спорить бессмысленно. Сейчас её благополучие и жизнь, её цель зависели от Вэйдуна, предавшего своего друга детства и соратника. Пусть нежится и ластится, как зверь, пусть ведет их через гиблое место, она будет покорно улыбаться. Всё что угодно, лишь бы добраться домой. Девушка резко обернулась, потянулась к нему, и Вэйдун наклонил голову, правильно распознав порыв, — она оставила теплый поцелуй на острой тонкокостной челюсти мужчины. Её глаза, зеленые и яркие, как майская трава после дождя, потемнели. — Я верю тебе. Весь оставшийся день они провели в седле, переходя с шага на уверенную рысь и обратно, давая Каге передохнуть. Когда солнце начало клониться к горизонту, зад онемел, а в животе урчало от голода и жажды, под копытами захлюпало, и неожиданно, словно по злому волшебству, показался темный лес. Воздух пах сыростью и гнилью, беззаботно жужжали москиты и вели свои переговоры-песни бесчисленные жабы и лягушки. Киоши завертелась на месте, её беспокойство передалось коню — животное запрядало ушами, фыркнуло и остановилось, пританцовывая на месте. Девушка, всё это время сидящая боком, ловко соскользнула вниз, на землю, не дав перехватить себя Вэйдуну. — Дальше пешком, — она уверенно направилась в сторону леса. Вэйдун, в очередной раз окинув взглядом её мягкую пленительную фигуру, подчеркнутую тесным платьем, и растрёпанную причёску — пара шпилек потерялась в пути, едва заметно хмыкнул, вот только глаза так и оставались белыми и мёртвыми. Спешившись, погладил широкий лоб коня и повёл его за поводья. Едва они ступили под густую крону, стало ещё темней, а запах мертвечины усилился. Длинные темные деревья заросли густым мхом, уходя стволами в небольшие озерца и лужи. Местами зеленели протоки, затянутые ряской, на кочках серели кустики осоки и вздымались редкие стебли тростника. И так до самого горизонта — хуже места она до сих пор не видела. Киоши смогла различить едва заметную тропинку из кочек среди топи. Ступила на кочку — вода тут же набралась в оставленный след, а легкие тапочки намокли. Бросив взгляд на Вэйдуна через плечо, Киоши поджала губы и быстро пошла вперед, всем видом показывая, что не собирается его ждать. Липкий воздух оседал на коже невидимым саваном, а тяжелая влажность сдавливала горло до тошноты, жабья песня осталась где-то позади, как и косые солнечные лучи, пробивающиеся через лохматые ветви. Иногда попадались яркие точки съедобных ягод, но девушка не рискнула сойти с тропы, да и мысль, что им всю ночь придется пробираться по болоту, вызывала ужас. Темнело. — Госпожа, ты не торопилась бы так, — окликнул её Вэйдун, оставшийся на островке. — А лучше веди Кагу, а меня пусти вперед. — Я справлюсь. Всего лишь нужно идти и… — закончить девушка не успела — ступив на мягкую неустойчивую кочку, нога провалилась в холодную воду по колено, и, взвизгнув, Киоши упала в мутную воду, поросшую мелкой ряской. На её счастье, воды оказалось чуть выше колена. Вынырнув с влажным чавканьем, словно болото не желало её отпускать, она тяжело закашлялась, волосы, покрытые тиной, облепили лицо. Вэйдун, словно не испугавшись за неё секунду назад, бессердечно расхохотался, и его смех стал для Киоши последней каплей. Она встала, приподняла тяжелые полы платья до колен, грязная, мокрая, трясущаяся от холода, и совсем не изящно сплюнула. — Я убью тебя. Мужчина сам не понял, как невысокая и мягкая девушка смогла выбить из него дыхание, врезавшись ему в грудь. Злая до безумия, словно мешок, набитый кошками, она колотила его кулаками по груди, плечам, животу и плакала. Он не закрывался, давая ей выпустить злость, страх и усталость, но, когда удары стали ощутимей, а плач перешел в вой, схватил её за руки и крепко встряхнул. Киоши замерла, задышала часто и тяжело, темно-алая полоса рассекла её переносицу поперёк, а вокруг головы, словно бусины, закружили капли крови. Вэйдун усмехнулся, наблюдая, как она щурится, а капли вытягиваются веретеном, медленно вращаются и плывут к нему, выражение на её лице от злости переходит к отвращению. — Даже не думай, — наклонившись, прошептал он ей в губы. — Захочу — возьму силой и сделаю своей. Киоши дёрнулась, кровавые иглы задрожали, теряя свою твердость и плавность полёта. — Зачем я тебе? Я понимаю, Рёмен — он просто игрался, но ты? — Неужели я не могу быть просто одержим? — Я боюсь тебя. Твой язык черен, как ворон. Вместо ответа Вэйдун поцеловал её, чувствуя, как холодные дрожащие губы сразу же ответили на поцелуй, а ледяные руки сомкнулись на его шее, словно сама смерть пришла к нему за поцелуем. Он подмял её, уложил спиной на густой мокрый мох, не задумавшись, что оба могут провалиться в топь. Киоши крепко обвила ногами его пояс, мокрая тяжелая ткань одеяния задралась, оголив полные бёдра, чем незамедлительно воспользовался мужчина — горячо и влажно целуя её шею, рукой сжал податливую плоть у лона, вызвав низкий стон из груди девушки. Её руки скользили по напряженным плечам и спине, бедра прижимались к его паху, ощущая твердость и жар мужчины, хотевшего её столь отчаянно. Сама нашла его губы и с силой впилась в них, широко лизнула горячим языком, создавая удивительный контраст со своей холодной кожей. Вэйдун, посмотрев в красные заплаканные глаза, кровь, кружащую рядом с ней, мягко прижал её запястья по обе стороны головы, любуясь, как часто поднимается и опадает грудь. Прижался твердым членом через штаны к её промежности, ощущая обжигающую влажность. Киоши потянулась за поцелуем, внезапно осознав, как сильно её желание — чтобы он овладел ей прямо здесь и сейчас. Плавно задвигала бёдрами под ним, с удовольствием наблюдая, как задрожали пальцы мужчины, касающиеся её рук. Как Вэйдун теряет своё напускное безразличие. — Госпожа… — послышался тихий детский голосок. — Госпожа, помоги. Киоши побледнела и одними губами произнесла: — Проклятье. ***        Не пошевелившись, Ураумэ чуть наклонил голову в сторону — изящный кувшин пролетел в пальце от его лица, врезался в стену и разбился. Рёмен взревел, подобно раненому зверю, круша всё, что попадется под руку. В стороне, в луже собственной крови, лежал уже мертвый Бао — Рёмен, безумно улыбаясь и глядя ему в глаза, вырвал мужчине язык голыми руками, посчитав, что тот не рассказал всей известной ему правды. Язык, влажно блестя слюной, лежал у ног беловолосого шамана, а Ураумэ отрешенно думал, что Бао погиб зря. — Ублюдок! — на пол летит изящный чайный набор. — Он предал меня! — ваза тонкой работы разваливается на десятки мелких частей. — Он забрал моего коня! — стойка с оружием оказывается на полу, танто с тонким звоном прокатился по полу. — Жалкая шлюха! Я отдам её своим воинам и их жеребцам, и если от неё что-то останется, скормлю диким псам! Рёмен замер — разум оставался чист, хоть внутри кипела жажда крови. Разрушений. Хаоса. Неожиданная мысль, словно вспышка, пронеслась в голове — Вэйдун знал, что здесь живет Камо. Именно он привёл Рёмена в Лисью Нору, донеся о библиотеке Тадаси, на деле оказавшейся бесполезным сборищем сказок и исторических эпосов. Этот паршивый полукровка давно задумал предать друга, сразу же вступив в сговор с бесполезной девкой и её семьей. Не зря он так просил её. — Ураумэ, — спокойным ровным голосом произнес он. — Вели всем собираться на границе, через три дня мы выступаем на Камо. Но перед этим я сожгу каждую деревню на своем пути, убью каждого мужчину, женщину и ребёнка, что встречу. Коротко кивнув, Ураумэ поклонился и покинул своего господина. А после, на закате, когда Киоши упала в болото и потревожила проклятого духа, обитающего там, Рёмен сжёг поместье «Лисья Нора» вместе с живыми слугами, не оставив ничего, кроме пепла и горя. ***        Прижимая ладонь к пробитому плечу и вытянув вперед другую, Киоши из последних сил брела по пояс в воде, ничего не видя перед собой. Она сама не поняла, что произошло — ещё мгновение назад она задыхалась от страсти, а после горькая вода попала в легкие, когда нечто скользкое и гибкое схватило её за щиколотку и утащило под воду. Не видя дальше кончика носа, оставляя капли крови за собой, девушка вся превратилась в слух — ничего. Лишь едва слышно плескалась вода, да слабо светились голубоватые огни вдали. Наткнувшись на поваленное дерево рукой, она прижалась к нему лбом и прикрыла глаза — очень хотелось спать и болело плечо, кровь не останавливалась, она стекала по плечу, к лопатке, по спине и растворялась в стоячей пахучей воде. Кажется, это всё. Маленькая хитрая лисичка оказалась не такой хитрой, как ей думалось. — Госпожа… Киоши раскрыла глаза и в ужасе отшатнулась, почувствовав, как ледяная вода волной поднялась выше пояса, почти до груди, и отступила — оно плыло к ней. Девушка понимала, что победить не сможет, и проклятый дух сожрёт её, оставив гнить кости на дне болота. Она попыталась призвать кровь, хоть малейшую её часть, проклиная себя за слабость и глупость — как она собиралась стать хозяйкой своей жизни, исполнить свой план, если даже не может постоять за себя? Разозлившись, Киоши сжала зубы, чувствуя, как кровь буквально закипает в жилах. Он показался на поверхности тихо, без единого всплеска — огромное, размеров с корову, тело, как у личинки древоточца, испускало слабое голубое свечение, множество жирных, покрытых слизью щупалец разной длины и толщины извивались в собственном ритме, а мощные хелицеры, способные перекусить бедро взрослого мужчины, тихо и ласково пощелкивали. Глаз у проклятья не было. — Госпожа, — и снова испуганный детский голос словно из ниоткуда. Щупальца потянулись к Киоши. — Помоги, госпожа. Проглотив ком в горле, девушка прижалась к стволу дерева и задержала дыхание. Проклятье издавало хлюпающие, приглушенные звуки, будто кто-то неаккуратно, с чавканьем, лакал похлебку. Очень плохой звук. Щупальце, гибко извиваясь, тянулось к капелькам крови, стекающим в воду, голодное и словно разумное. Хрустнула ветка. Туловище проклятья ходило волнами, как желеобразная масса, оно то склонялось вперед, то назад, как будто слушая несуществующими ушами, и принялось тихо скулить. Киоши подняла голову, в надежде перед смертью увидеть краешек луны. Вспомнились глаза Рёмена и его улыбка, смех старшей сестры Аи и вкус осенних груш. — В сторону! Тонкий и гибкий водный хлыст полоснул жирное бледное туловище проклятья по боку, и комок пульсирующей, словно живой, плоти упал в воду. Оно заголосило детским голосом, задергалось, пытаясь увидеть слепой мордой, кто же сделал больно, кто отвлек от вкусно пахнущей страхом женщины. Второй хлыст, не заставляя себя ждать, словно лезвие катаны рассекло щупальце, подкрадывающееся к Киоши, — та едва сдержала крик, полный отвращения. Тут же, уже с другой стороны, тонкий водный диск, не уступающий в остроте хлысту, запущенный наискосок, отрезал проклятью хороший жирный кусок с задницы. Оно защелкало жвалами и издало пронзительный писк. — Мамочка, мамочка, помоги, — искаженный голос уже не напоминал ребенка, скорее неумелую пародию актера из уличного театра. Из жуткого рта потекла слизь. Следующий диск отсёк один из хелицеров. Проклятье запищало и зачавкало, закрутилось гигантскими кольцами. Щупальца в агонии забились по воде, одно из них задело Киоши по лицу и животу — ощутив резкую боль и привкус крови во рту, последнее, что она запомнила, как медленно уходила под воду, а проклятье приближало к ней свою жуткую морду.