Пионы и О́ни

Теплая широкая ладонь ласково погладила лоб, убирая растрепанные волосы. Тело проснулось раньше разума — сначала Киоши ощутила мягкость постели и окутывающее уютное тепло, затем пульсирующую тупую боль в плече и ноге. В горле пересохло и чувствовался горький привкус трав. Сильно пахло благовониями и лечебной мазью. Она резко распахнула глаза — взгляд уперся в каменный потолок, знакомый до боли, ведь она выросла под его сводом. Она была дома. — Здравствуй, милая, — смуглая ладонь вновь коснулась лица девушки. — Мама? — такое тихое и простое, но такое необходимое слово. Имир Камо, сидящая на коленях у футона, нежно улыбнулась, зубы у неё были белые и крупные, как дорогой жемчуг. Киоши, не видевшая мать с того самого дня, как вышла замуж, разглядывала её во все глаза — время оставило на лице Имир тонкие паутины морщин, красивая смуглая кожа потеряла прежнее сияние, в густых красных волосах, собранных в узел, сверкали белые пряди. Лишь карие глаза оставались такими же яркими и живыми. — Мама, — Киоши рывком села, потянулась к ней — сильно закружилась голова. — Тише, милая, — крепкими руками Имир перехватила заваливающуюся на бок дочь за плечи и уложила обратно. — Нельзя так резко вставать, ты три дня пролежала во сне. — Три дня? Так долго… — Лекарь специально поил тебя сонным отваром, чтобы раны быстрее затягивались. Тебя сильно ранил болотный дух. Киоши на секунду прикрыла глаза, и в голове всплыли воспоминания — смерть Пайрин, бегство и кошмарная встреча на болоте. Как она оказалась в крепости Кагораси? — Меня Вэйдун спас? — Ты про полукровку? — мать неодобрительно покачала головой. — Да, патруль нашел вас на границе при смерти. Мужчина быстро пришел в себя, заверял, что пытался спасти тебя всеми силами, чему я не верю, — помолчала, рассматривая дочь. — Твой отец встретится с тобой вечером, а пока отдыхай, — она наклонилась и поцеловала девушку в щеку. — Я так рада, что ты вернулась, моё дитя. Имир из племени южных варваров поднялась на ноги. Высокая, выше большинства мужчин в крепости, ширококостная и очень красивая. Кио Камо, одержимый идеей большой и сильной семьи, взял её в жены с расчётом на крепкое тело и здоровье, и Имир его не подвела — она выносила и родила семь здоровых детей, двух мальчиков и пять девочек, и даже частые беременности не испортили её красоты, хоть и изменили дух. Бойкая семнадцатилетняя наездница и лучшая в стрельбе из лука осталась в далеком прошлом, на её место пришла молодая жена главы именитого клана, ей пришлось учиться правилам аристократии, письму и чтению, танцам и искусству. Проводив мать взглядом, Киоши забылась чутким тревожным сном. Вечером того же дня её разбудила пожилая служанка. Занесла в комнату тяжелый ушат, полный горячей воды, помогла Киоши вымыть длинные волосы и обтереть тело влажной тряпкой. Хоть кожа и казалась чистой, девушке чудился гнилостный запах болота, слабо исходящий от неё, и после встречи с отцом она решила посетить купальню. Служанка, явно из новых, потому что Киоши её не помнила, нарядила молодую госпожу согласно статусу в красное кимоно в росписи золотых журавлей, а волосы заколола серебряным гребнем в виде паука с зелеными глазами-сапфирами, веки подвела красным пигментом, в тон помаде. Девушка взглянула в круглое ручное зеркало — если сильно постараться, в ней можно было найти привлекательные черты, ведь она, к сожалению, унаследовала отцовскую внешность: черные волосы и бледную, почти прозрачную кожу, блеклые зеленые глаза в окружении хоть и длинных, но редких ресниц. Служанка провела ей по спине мягким, почти материнским движением, словно даря напутствие. Отец ожидал её на негласной мужской половине крепости, женщинам без приглашения находиться там было нежелательно. Тихие шаги едва слышно шуршали в темноте, Киоши коснулась неровных каменных стен коридора — тёплые. В долгие зимние вечера в крепости Кагораси никогда не было холодно благодаря воде из теплых источников, бегущей по хитрым коммуникациям, пронизывающим всю крепость. Киоши казалась себе слишком глупой, чтобы понять их принцип. Только Камо и Зенины могли похвастаться родовыми крепостями из камня, Годжо, например, нежились в столице в роскошных домах подле Императора, а Дарён спрятались так глубоко в горах, что никто не мог их отыскать, если сам клан того не желал. Надёжный, непреступный дом — ещё один повод для гордости Кио Камо. Девушка остановилась у красивой красной двери — мужские разговоры должны охраняться крепким деревом и камнем, а не тонкой хрупкой сёдзи. Вдохнула, напуская на себя кроткий вид, и постучалась. Властный голос велел войти. В нос ударил терпкий запах мужского пота и выделанной кожи, приторно-сладких благовоний, закусок и алкоголя. — Отец, — прикрыв за собой дверь, Киоши склонилась в почтительном поклоне. — Дядя Гэнзо. Братья мои, Ямато и Широ. Рада приветствовать вас в добром здравии. Главные мужчины клана Камо при скудном освещении распивали саке, вальяжно развалившись на татами. Эри, жена Ямато, прислуживала им, подливая напитки и радуя глаз холодной красотой жительницы северной провинции. Киоши сквозь опущенные ресницы осмотрела мужчин, пытаясь уловить настроение. Не удалось — Кио заговорил ровным блеклым голосом. — Вижу, брак пошёл тебе на пользу, дочь. — Ты прав, отец. Он дал мне много опыта. И добавил шрамов. Дядя Гэнзо недовольно цыкнул — он не имел права воспитывать детей старшего брата, особенно в его присутствии, но всегда был недоволен только девочками и часто поднимал на них руку. Киоши подозревала, что он испытывал к племянницам неправильное и грязное влечение. Так говорила его кровь — чёрная, дурно пахнущая, её вонь ощущалась и без прикосновений. Она невольно задумалась, слышит ли отец порочные наклонности своего младшего брата, или только ей досталась эта способность. — Я недоволен тобой. — Понимаю, отец. Позволь заверить тебя — я сделала всё, что было в моих силах, — не поднимая головы, кротко отозвалась девушка. — И всё же недостаточно. Посмотри на меня. Она подчинилась — Кио Камо, едва перемахнувший пятый десяток, невысокий и подтянутый, с лицом тонким и прекрасным, поднялся на ноги и подошел к дочери. Удивительным образом ему удавалось смотреть на неё свысока, хотя разница в росте составляла не больше половины ладони. Изящно размахнувшись, он звонко ударил дочь по лицу, один из перстней оставил тонкую царапину на бледной скуле. Киоши не двинулась, заметив, как Широ дернулся, словно желая броситься ей навстречу. Эри, отступив в глубь комнаты, зажала рот ладонью. Вторая пощечина не заставила себя ждать — сильнее первой, жгучая. По ноющей щеке побежала струйка теплой крови — Кио носил перстни на всех пальцах. — Иди к лекарю, всё, что у тебя осталось, — это твоё миленькое личико. Видят Боги, оно ещё нам пригодится. Этот ублюдок… Он касался тебя? Киоши мелко помотала головой: — Да, но, — голос предательски дрогнул. — Не как мужчина. — Хорошо. Быть может, какой-нибудь дайме средней руки заинтересуется тобой, несмотря на возраст и прошлое. Такой позор мне ни к чему. Киоши позволила себе легкую улыбку, чем разозлила отца — несмотря на внешнюю красоту и изысканность, Кио обладал вспыльчивым характером и дурным нравом. — Что смешного, девка? — Ничего. Прости, отец, — кровь стекала из пореза, подобно слезам, такая же горячая и солёная. — Пошла прочь. Поклонившись, Киоши выскользнула из отцовского кабинета, сердце, казалось, вот-вот проломит грудь. Прикрыв дверь, она глубоко вдохнула и прислонилась спиной к стене — внутри всё сжималось от страха. ***        Сентябрьский ветер, зябкий и холодный, навевал мысли о предстоящей зиме — суровой и снежной. Плащ громко хлопал по ноге, а поленья трещали в жаровне. Рёмен, облаченный в черный кожаный доспех, в маске демона, закрывающего половину лица, рассматривал деревню, расположившуюся невдалеке от подножья холма. Ураумэ прозрачным призраком замер у него за спиной. Ветер трепал его белые волосы. Он не понимал причины ярости, пожирающей господина — от Вэйдуна несло лживым псом на всю округу ещё при первой встрече, хитроглазая женщина и вовсе всегда была сама себе на уме. Никто из этих двоих не внушал доверия, и их предательство казалось очевидным. Рёмен вскинул тяжелый лук и, погладив оперение, пристроил стрелу на тетиву. Глаза его горели красным, под стать закату и тихой злости, терзающей грудь. Металлические круглые нашивки на рукавах блеснули, подобно чешуе. — Фуга, — голос звучал приглушенно из-за маски. Стрела коротким огненным росчерком пронзила небо, отправившись в сторону домов, а следом за ней — сотни её сестер, таких же стремительных и несущих смерть. Послышался треск занявшихся тростниковых крыш и дерева, а после крики паники и боли. Убрав лук, мужчина достал катану и молча указал ей в сторону деревни — пришло время пролить кровь. Небольшой отряд вошел незаметно и стремительно — люди, охваченные паникой из-за пожара, не заметили три десятка воинов в черных одеждах, возникших словно из ниоткуда. Страшные крики пронзили ночь, перекрывая треск огня, демонические тени танцевали на лицах нападавших, искажая черты. Пахло дымом, кровью и паленой плотью. Ему нравилось убивать — ощущать, как с каждым взмахом катаны жизнь покидала тело, нравился влажный звук кишок, выпавших из живота, предсмертный сдавленный стон, нравилось смотреть в мутнеющие, умирающие глаза. Нравилось рукой в когтистой перчатке пробивать грудь и сжимать трепетно бьющееся сердце. Рёмен шел во главе своих воинов, распаляя жажду убийства и показывая пример. Чёткими, выверенными движениями он отрезал конечности и перерезал горла, вспарывал животы, отрубал головы. Кровь брызгала на тёмные доспехи и лицо, на повязку на лбу и волосы. Ураумэ, подобно белому смертоносному мотыльку в свободных одеждах, кружил рядом, даря смерть каждому, кто оказывался в поле зрения. Ледяные копья и стрелы пробивали людей насквозь. Покончив с беглецами и теми, кто пытался дать отпор, Рёмен и его люди собрали выживших — женщин, детей и стариков — и устроили пиршество на телах убитых. Всю ночь кричали и молили о пощаде изнасилованные женщины, смеялись воины, стенали избитые старики и вопили в ужасе дети. На рассвете отряд покинул деревню, украсив два старых дуба несколькими десятками висельников. ***        В купальне было темно и душно, жаркая влажность окутала небольшое помещение густыми клубами пара. Киоши, всё ещё напряженная после встречи с отцом, зажгла несколько пахучих свечей по углам, ослабила тугой пояс и вынула гребень — звякнув, он покатился по деревянному полу. Присев на колени у кромки, она коснулась воды ладонью — подземный источник согревал почти материнской теплотой, навевая воспоминания из детства и юности. Прерывисто вздохнув, Киоши спрятала лицо в ладонях и, сгорбившись, заплакала — от страха, от боли, от горькой потери и собственного бессилия. Ей хотелось остаться подле Рёмена, почувствовать его большую тяжелую ладонь на пояснице, хотелось обнять Пайрин, хотелось выйти в крошечный садик и собрать букет поздних осенних цветов. Она так устала думать о каждом своем слове, взгляде и действии. Ей хотелось тихого женского счастья, а не тонкой искусной лживой игры. — Не плачь так горько, госпожа. Твои слезы разбивают мне сердце. Киоши медленно отняла ладони от лица — в самом темном углу, сливаясь с тенями, стоял Вэйдун. Белые глаза мертвеца, не мигая, рассматривали девушку. Чуть улыбнувшись, мужчина легко взмахнул рукой — от ровной поверхности воды поднялся подрагивающий щуп, покрутившись, словно красуясь изяществом и прозрачностью, он плавно осел обратно. Киоши до этого не видела технику Вэйдуна. — Ты облажался. Вэйдун промолчал, обдумывая её слова, присел рядом, выставив согнутую ногу в колене. Кончиками пальцев коснулся прохладной руки девушки. Волосы, собранные в высокий хвост, скользнули по плечу. — Сбежим? — подушечками пальцев мягко вывел вопрос на её коже. — Куда? — сердито бросила она. — С одной стороны — Рёмен и его тысячное войско. С другой — мой отец с его грандиозными планами и абсолютной властью. Нам остается только действовать по ситуации. Вэйдун подался вперед и широким мазком влажного горячего языка слизал с щеки Киоши кровь, смешанную со слезами. Вздрогнув, она бросилась на него, поцеловала жарко и жадно. Они целовались хаотично, путаясь языками и задыхаясь, кусая губы, слабые стоны порождали мурашки по открытой коже, руки в беспорядке касались лица, волос и рук. С трудом отстранился, завороженно наблюдая за тонкой ниткой слюны, потянувшейся от губ девушки. Взяв её за шею, уложил на борт купели, она покорная, мягкая и безвольная, легла под него, длинные черные волосы утонули в воде, а Вэйдун, распахнув и без того слабый ворот кимоно, обнажил полную бледную грудь. Заскользил носом по нежной коже и слегка коснулся затвердевшего соска. Киоши выгнулась ему навстречу, руками цепляясь за широкие напряженные плечи, не видя безумного взгляда мужчины. Прихватив зубами сосок, он чуть сжал челюсть, с упоением слушая женский стон, ощущая, как она жмётся промежностью к его паху, как полы кимоно задираются вверх по женским бёдрам, позволяя ему сжать приятную мягкость податливого тела. — Позволь мне стать твоей, — горячий неясный шёпот опалил ему ухо. Она взяла его за голову и посмотрела долгим взглядом в белесые глаза. В ушах у Вэйдуна стучала кровь, ладонью он сжимал женскую грудь, судорожно поднимающуюся в такт дыхания, словно держал её сердце. Она даже не осознавала, насколько была хороша. — Но мы должны быть заодно. И потом я стану твоей. Вэйдун протяжно и глухо застонал, рваными поцелуями покрывая шею и грудь девушки, не замечая, как глаза Киоши стали хитрыми и злыми, подобно льду.