Гость и темная долина

Первый день был больше похож на ад: несмотря на красоту сиих мест, они пугали неизвестностью, как Долина Снегов в начале странствий. Неизвестность давила, а сущая неформальность гудящей мякоти зелени чужда настолько же, насколько и бесконечная пелена снега. Это место не могло зваться домом лишь потому, что тебя сюда привезли. Нисколько. Слегка схожий климат и пейзаж не могли заменить былое ощущение тепла от родных краев: даже если ты безроден, знаешь каждую собаку, подобную тебе и сам приспосабливаешься под нравы своего "гнезда". Даже став вещью, которую продали на рынке ради погашения долга, человек все равно смог бы приспособиться, будь он долгое время в одной обстановке. Сложно быть кем-то, будучи ещё пустым, чистым, как холст, растянутый художником в попытке нарисовать картину. Ворочаясь в чистых простынях, мальчик игнорировал бьющие в комнату солнечные лучи. Было сложно что-то сказать о новом доме, а тем более, о его обитателях. В каждом из них засела малая надежда на спасение города из вечного кризиса, да вот только это были не детские проблемы: нет конца и края всем возможностям взрослых, но эти самые окольные пути усиленно игнорируются, а ребенок ничего не стоит в глазах общества, потому его мнение будет проигнорировано пока не найдется какой-то сноб, что скажет слова чада, но уже своими устами. Кэйа не хотел ехать ни в Снежную, ни сюда, но ты не издашь ни звука, пока со рта не снимут кляп и не прикажут верно следовать шагам "наставника", только вот, живой ли он? Живы ли его конечности, из последних сил держащие на цепи медведя, готового поглотить живьем малое проявление индивидуальности? Имеют ли наличие жизни его слова, сухо ниспадающие с бледных губ? Ответ на этот вопрос может дать только сам наставник: некто побитый своими предшественниками, отчаянно прикладывающий усилия к высвобождению воспитанника из оков, что мешают вспорхнуть. Альберих решил отложить в сторону свое желание проваляться тут весь день и все же встал с кровати. Разумеется, в комнате было в разы уютнее, чем в прошлом доме. Натянутая на стены плотная ткань украшена темным орнаментом, небольшая кровать мягка, ковер ласков и не царапает ноги. Проходя будто по полю одуванчиков, мальчик осторожно сминал маленькими пальчиками ворс, подкрадываясь к двери. За пределами комнаты слуги, другие помещения, лестница. Всё было отделано с роскошью, но не слишком вычурно: в меру и позолоты на канделябрах, и узора на шторах. Оглядываясь по сторонам, малец замечал все новые и новые детали, постепенно ускоряя шаг в попытке угнаться за причудившейся ему служанкой. Не замечая юного гостя, девушка быстро скрылась где-то во дворе, в спешке не услышав не только Кэйю, но и свою коллегу. Тем временем из-за приоткрытой двери за мальчиком смотрела пара алых глаз, напоминавших спелые гранаты, вызревшие в лучах морского солнца. Дилюк украдкой глядел на нового члена семьи, стараясь не издавать лишних звуков: неприятно стать замеченным, когда смотришь едва ли не на запретный плод. Почему же запрещено? А откуда ему ведать волю отца: вдруг, пока что не дозволено видеть гостя и стоит хранить его пребывание в тайне? Видя, как живое солнце бегает по первому этажу и внимательно рассматривает все, что попадется взору, Люк едва не на цыпочках следует за ним в каждую встречную комнату и следит, как бы неуклюжий малец не уронил что-то себе на голову. Спотыкаясь о подолы ночнушки, Кэйа бежит сломя голову сначала в кабинет отца, потом в его спальню, а после огибает круг по коридору и направляется к кухне. Неудержимый, точно молния, его энтузиазм и любопытство чуть не заполонили весь дом и настроение поднялось даже у Рагнвиндра, которого до сих пор не заметил больно шумный мальчик. В прочем, только аловолосому юнцу казалось, что он незаметен и скрыт от чужого внимания. В какой-то момент объект слежки пропал из виду, а после резко появился сзади, всем своим озорным видом указывая на радость встречи:  — Думал, не замечу? А вот и нет, — после сказанного мальчишка засмеялся и случайно ступив на ночную рубашку, упал, не прекращая звонко выплескивать смех. Постаравшись помочь незнакомцу встать, Люк протягивает ему руку, но его тут же утягивают к себе, из-за чего на паласе теперь валяются два ребенка, один из которых настолько долго сдерживал смех, что его белое лицо стало похоже на маринованную айву.  — Кто ты?  — просмеявшись, Дилюк встает с пола и не рискует второй раз протягивать руку.  — Тот, кто будет здесь жить.  — Самостоятельно поднявшись, малец держит на лице прежнюю улыбку, — меня зовут Кэйа, а тебя?  — Если рассуждать о его эмоциях, то можно сказать лишь то, что любопытство, носящееся по особняку в форме вихря, не заснуло, а лишь притихло на время.  — Дилюк. Вечер подступил быстро и стер прожитый день. За это время мальчики успели и побегать, и удрать от строгих слуг, и увидеться с отцом. Напрочь забыв про детей, Крепус раскинулся в кресле, стоящем в зале, как вдруг к нему подбегает вся запыхавшаяся Аделинда, протягивающая письмо. Рука уперлась на колено, а служанка прикрыла глаза, пытаясь отдышаться почти как после марафона. Хозяин особняка взял сверток, но тут же поморщился, замечая на скреплении двух концов бумаги маркировку мэрии. С едким отвращением, он кончиками пальцев открывает письмо, будто боится заразиться чумой или ещё чем пострашнее. Весть о смерти прошлого мера нисколько не удивила мужчину, и тот положил сообщение о похоронах на близстоящую тумбочку.