Над бурей поднятый маяк

Утром третьего дня в Йокогаме Изуми снова накрыла на крошечный стол и, улыбаясь, смотрела, как Райан, сидевший на полу, скрестив ноги, помятый и яростно жаждущий принять душ, неловко берет палочками рисовые колобки, маринованную желтую редьку и бледные полупрозрачные ломтики рыбы. — Тебе не очень нравится, правда? — спросила девушка; улыбка не сходила с ее лица. — Никогда не любил суши, — признался Райан. — Это не суши, — заметила Изуми. — Хотя я даже не думала, что ты знаешь, что это такое. — Там, откуда я приехал, суши многие любят. Аки, вернувшийся из сада, опустился рядом с ним на пол: — Ты, кстати, так и не рассказал, откуда ты. Откуда ты и твой друг приехали? Меньше всего в этот момент Райану хотелось ляпнуть что-то, что, как минимум, оставит его на улице, за порогом гостеприимного дома суеверных японцев, а как максимум — внесет в историю такие изменения, что потом даже Доктору не расхлебать. — Мы просто путешествуем, — подумав, ответил он. — Доктор хотел посмотреть мир и взял меня с собой. — На корабле? — понимающе кивнул Аки. Райан вздохнул, вспомнив ТАРДИС: — Ага, на корабле, — сколько еще ему ждать, когда Доктор появится на горизонте, заберет его с собой, и они отправятся дальше? Желательно туда, где можно было постоять под горячей водой и переодеться в чистую рубашку. Жив ли вообще Доктор? Стоит ли ждать? Возможно, стоило начинать делать засечки, чтобы не потерять счет времени? — А какой сегодня день? — По вашему календарю — первый день осени. Ближе к полудню, когда солнце ослепительно сияло и висело высоко, Райан, не выдержав, снова направился на набережную, проведать ТАРДИС. Люди шли мимо, не поворачивая головы, словно синей будки и вовсе не существовало. Надо будет все-таки спросить у Доктора, как это работает. Два бесконечных дня спустя — и Райан уже был готов выслеживать по Йокогаме полицейских в серых мундирах, чтобы выяснить, где могут держать Доктора. Он начал бы еще накануне, если бы не уговоры Аки, который умолял его подождать хоть немного и не лезть на рожон. Это «немного» уже порядком действовало на нервы. На набережной Райан, который старался держаться подальше от ТАРДИС, чтобы не привлекать внимания, как и в первый день облокотился о деревянные перила и уставился на море, мерцавшее в свете яркого солнца синим, серебряным и золотым. У него было время продумать план. Ход мыслей оборвался внезапно. Сначала Райан даже не понял, что так отвлекло его от плана спасения — дрожь земли, мощный толчок под ногами или огромный паром, словно взлетевший над волнами, а затем рухнувший вниз, перевернувшись и надломившись. А затем Райан оказался на земле, ничком, воздух над площадью заполнился испуганными воплями, и началась катастрофа.

***

Черный дым заполнял легкие, и Райан задыхался, закрывая рот и нос перепачканной в саже рубашкой. Гул земли, как грудное рычание, поднимался вверх, вверх, достигал города, и дома вокруг надламывались, как карточные, кренились, падали, рушились. Райан несся со всех ног, перепрыгивая через обломки зданий, трещины в земле, недвижные тела туда, где, возвышаясь над истерическими криками, звенел детский плач. К горлу подступал кашель. За спиной переваливалась огромными волнами темная масса морской воды, которая уносила от берега доски — все, что осталось от деревянных пирсов и рыбацких лодок. Волны захлестывали побережье, и крики — булькающие, захлебывающиеся — отчаянно звали на помощь, а затем снова и снова смешивались с рокотом стихии, шумом ветра, сильнее раздувающего пожары, и замолкали навсегда. Вода горела: бензин из покореженных бочек хлынул в море, и теперь языки пламени ревели, вздымаясь вверх огненными столбами. Маленький домик полыхал, пялясь в небо проваленной крышей, кровля трещала, стены покосились, и сердце Райана, бешено колотящееся от нехватки кислорода и страха, пропустило удар. Он промчался через полисадник с обуглившимися, покрытыми тлеющей листвой кустами к хлипкой входной двери. Дверь не поддалась. — Аки! — крикнул Райан, яростно дергая дверную ручку. — Изуми! — но в ответ не услышал ничего, кроме рокота пожара. Ребенок внутри все так же плакал, надрываясь, и этот душераздирающий звук разрывал барабанные перепонки.