Соцветие

Костер взвивался до самого неба. Самый главный, он был сложен из бревен, опиравшихся друг на друга. Во Фронте было достаточно тех, кто обладал огненной энергией, так что поджечь его не составило труда. Никому не приходилось трудиться в поте лица, поддерживая пламя, никто не бегал по ельнику неподалеку в поисках валежника, никто не уворачивался от чадившего дыма - слишком уж высокий был сложен костер! Фронт просто расселся вокруг и ел макароны по-флотски, запивая их крепким - даже слишком крепким! - несладким чаем. Некоторые отплевывались, но остальные знали - иначе ночь без сна не высидеть - и глотали стакан за стаканом. Была даже бандитская группировка - они себя, по крайней мере, так называли - что намеренно пили как можно позже сверхкрепкого чая и делали вид, что наслаждаются. На остальных они посматривали косым глазом и обнажали зубы, надеясь, что, нечищенные два дня, они уже стали желтоватыми от налета. Вокруг огромного костра собралось на деревянных лавках или простынях никак не меньше полутора сотен человек. Они сбивались в группки и перешептывались. Некоторые смельчаки уже разносили на пластиковых тарелках жареное волчье мясо. По вкусу оно тоже было далеко не всем, но некоторые уминали некогда грозного Гарвакса с аппетитом и даже просили добавки. А одна девочка съела даже уже целых три куска и призывно тянула тарелку за четвертым. Кажется, она постановила себе целью расправиться с целым Гарваксом практически в одиночку. Девочка эта сидела прямо почти у костра, прямо перед специально огороженной скамейками площадкой, куда должны были выйти барды, ее распущенные волосы ложились изумрудными волнами на плечи - и она время от времени оглядывалась - кажется, искала кого-то в толпе. Не все, но очень многие во Фронте уже перешептывались об истинной причине ее любопытства. Ну, слухи ходили уже очень долгое время - говорили, на этом костре будет сделано несколько очень важных признаний. Основная часть ребят решила срочно повзрослеть и держаться индиффирентно, позволяя влюбленным парочкам уединяться сколько их душам угодно - однако находились и те, кто поставил себе целью нарушить все и каждое признание - от них воротили носы, но их энтузиазма это не умаляло ничуть. Знала все это Мион или нет - вероятно, все-таки нет, а то вела бы себя благоразумнее. Жареный вервольф деликатесом не был, но мысль о том, что она сделает приятное Венти, справившись с ним - а то и еще более томное ,,Венти подстрелил этого монстра специально для меня!" грели ей душу и заставляли отправлять в рот кусок за куском. Как в древности, когда охотник приносил домой пропитание, жена его жарила дичь на огне и они ели вместе! И, конечно, Мион ждала. Она сверкающими глазами высматривала в сотне незнакомых лиц то единственное, на котором хотела остановить свой взгляд и не сводить его более, пока не придется зажмуриться для... Нежные звуки лиры прилетели, конечно, со стороны, противоположной той, куда смотрела Мион. Черт, пропустила! В таких вещах как в той самой дикой природе - побеждает тот, кто заметил противника первым! И она проиграла - пришлось в этом убедиться, когда Мион посмотрела на Венти - и встретилась с его лукавым взглядом. Это сколько же времени он, посмеиваясь про себя, проглядел на нее, мечущуюся в его поисках?! Мион почувствовала, что краснеет, но одернула себя. Еще не хватало, чтобы разнесли все, кому не лень...а потом ей вдруг подумалось - ну и что? Зачем скрываться от кого-то? Это ей - и стесняться чего-то? Да ее избранник - виновник торжества, победитель Гарвакса, это же ей тут должны все завидовать! И Мион просияла от гордости. -Как нос-то вздернула! - прошептал проходящий мимо Венти и захихикал. Мион носа не опустила, но открыла прикрытые было в блаженстве глаза и сразу снова нашла милое ей лицо. Спой что-нибудь, бард! Перед ней стояли трое - один был Венти с золотой лирой в изящных руках, второй - расфуфыренный в прах представитель бандитского общества, взявший себе гитару - а третьим был сумрачный субъект, одетый во все темное, со скучающим лицом. Этот собрался использовать флейту. Вообще-то судить должна была Юри, но ее что-то давно нигде не было видно, так что голосовать постановили на основании всеобщего одобрения, выражаемого, конечно, в аплодисментах. Начал Венти - и Мион уставилась на него обожающим взглядом. Он глянул на нее с хитринкой - для тебя, мол, стараюсь - и начал петь. Далеко разносились чудные звуки голоса, не потерявшего и былинки своей мощи за несколько тысяч лет жизни обладателя. Возможно, Венти следовало сохранить себе имя Барбатоса с прибытием в новый мир - но он отчего-то отказался от этой соблазнительной перспективы - нравилось ему, что ли, Венти быть? И Бард продолжал петь, будто бы очищая воздух самым звуком своего голоса. Все давно затаили дыхание и следили за ним, как заколдованные. Бард пел о давних временах, когда на цветы не ступали ноги завоевателей, когда люди могли мечтать свободно и стремиться к воплощению своих мечтаний в жизнь - стремиться без страха наткнуться на стены, стены и еще раз стены - бесконечные и безграничные, выросшие со всех сторон как засохшие кости умирающей цивилизации. Когда свет лился из каждого окна и ему отвечало каждое лицо. Когда люди умели, не боялись и любили отдаваться друг другу в порыве. Голос барда то возносился на многооктавную высоту, то опускался до пленительной задушевности, когда он вел свой рассказ как будто о чем-то действительно бывшем...а впрочем, как будто ли? Заканчивая, он уже почти шептал, оплакивая навек ушедшее и никогда не сбывавшееся. Мгновением позже ребята вокруг костра осыпали его аплодисментами - кто-то поддержал их и голосом - далеко же было всем этим голосам, слитным или нестройным, до одного-единственного, похожего на нетронутую временем реликвию голоса Барда. Смахивая со лба выступивший от напряжения пот, Венти счастливыми глазами посмотрел на Мион, которую только сейчас начала отпускать грустная прелесть мелодии. Когда она подняла на него свой взгляд в ответ, Венти уже знал, что в нем было. Трехтысячелетний опыт не ошибается в таких вещах. Он был любим. Голые ступни шлепали по мокрым доскам предбанника. Кажется, в таких вот полузаброшенных помещениях и водятся банщики, про которых Юри уже успела наслушаться рассказов от старой сельской гадалки, к которой ее что-то вдруг потянуло этой ночью - вдаль от костров и оживленной публики. Старая сморщенная старуха - пускай она и была в несколько раз моложе самой Юри - отчего-то казалась ей силой, с которой стоит считаться. В конце концов, за ней - опыт и мощь многих поколений таких вот гадалок - а в конечном итоге - весь славянский шаманизм этого измерения лежит у ног подобных прорицательниц. В Мультиверсе ничему нельзя верить стопроцентно - и ничему нельзя полностью отказывать в вере - это Юри усвоила хорошо и очень быстро. И именно поэтому ее, терзаемую в равной мере сладостным предвкушением и тревожными предчувствиями, потянуло вдруг к этой пахнущей целебными травами и благоухоженной старостью женщине. Юри плела своему возлюбленному бусы этой ночью - настоящее славянское ожерелье, увенчанное деревянным солнцеворотом, древнейшей свастической формой. Кроме того, она нанизала на него разноцветные бусины, крошечные пучки целебной травы, которую сама собирала, ползая на коленях в этих ельниках, и клыки мелких лесных зверушек, ей же и наловленных - она продевала нить в отверстия, сделанные в них. Полностью обнаженной, лишь с этим ожерельем на шее, она вошла в банное помещение - ее чудесные багряно-пурпуристые волосы теперь были распущены. Это ожерелье увидит процесс очищения ее тела - процесс глубоко интимный, и потому такой особенный. Вручив его Нииву, Юри отдаст ему всю себя - беззаветно и без остатка. Остается лишь гадать, ответит ли он ей тем же. Всякий раз, когда девушка об этом задумывалась, ее сердце начинало биться чаще. Смыв с тела всю грязь - нарочно Юри не прикасалась к воде те несколько дней, что провела здесь, в лесу (конечно же, не искала она никакого повара), Юри вышла - уже очищенной, все в том же ожерелье - и присела на деревянную скамью подле зеркала. Восковая свеча уже стояла там же. Юри не знала, как гадают по здешнему обряду - и так и не осведомилась у бабки. Это было ее собственной инициативой. Выпустив крошечный язычок пламени с кончика пальца, Юри ощутила, как пространство вокруг нее, до этого тонувшее в сумраке, вдруг проясняется - теперь она могла разглядеть свое собственное лицо в пятне света - из-за поверхности зеркала на нее смотрела очень серьезная и тревожная девочка. Вздохнув поглубже, Юри уставилась в глубину зеркала, выдохнула и прошептала первое, что пришло в голову. -Скажи, все получится?