Эхо

— Я послал тебя туда, потому что ты был поблизости. Почему ты не убил их?! Аказа! Комнату, обставленную в европейском стиле, заполняет звук глубокого и очень раздражённого голоса. Черноволосый мальчик, произносящий эти слова, выглядит неестественно со столь детским невинным лицом и такими речами, смотрится зловеще. Он в бешенстве. Демон, пришедший в этот дом, чтобы отчитаться, чувствует невыносимую боль. Она струится по венами, как расплавленный металл, выжигая внутренности, разрывая тонкие стенки сосудов, превращая само устройство организма в сплошную кашу из того, что для обычного человека служит незаменимыми системами жизнедеятельности. Всё это бесконечно регенерирует, затем взрываясь вновь, как по новому витку боли, всё разрастаясь по спирали. Из глаз и рта сочится, проливаясь на пол, кровь. А он сидит, преклонив колено и не смея поднять взгляд. — Аказа! Человек такой пытки бы не выдержал. Казалось бы, ещё одно доказательство превосходства демонов над людьми. Но человек и не столкнулся бы с таким никогда — никто не имел столь ужасающей власти, какую Кибуцуджи Мудзан имеет над организмами демонов. И как же хорошо, что боль, затмевающая собой всё в голове, не давала даже и шанса допустить в сознание подобные мысли. Их прародитель тоже мог слышать отлично. — Аказа!!! — холодный, презрительный взгляд рубиновых глаз был направлен сверху вниз, а их обладатель, казалось, даже не видел перед собой своего подчинённого, лишь пустое место. — Я разочарован. Пульсирующая, ноющая, режущая — все возможные виды боли были испытаны демоном за считанные секунды. Этому не видно было конца, как вдруг… Оборвалось. Просто разом как отрезало, и он снова мог функционировать нормально, связывая в логические цепочки слова, способный отвечать. И, прежде всего, его крайне не устраивало такое положение вещей. Оно было в корне несправедливым. — Мудзан-сама, такого больше не повторится, но вы же прекрасно знаете мои правила. До сего дня вы позволяли мне им следовать, и я… — Молчать! Кто давал тебе слово?! О, с тем, чтобы держать язык за зубами у Аказы всегда были проблемы. Излишней продуманностью собственных действий он тоже не страдал, предпочитая спонтанность во всём, и собственное чутье, оставленное без бдительного контроля со стороны рациональной части сознания, неизменно подсказывало ему верные решения. Он наконец поднял взгляд от пола, направляя его точно в рубиновые глаза напротив, не говоря ни слова. За такую дерзость он уже должен быть как минимум обезглавлен, но… Выражение лица прародителя внезапно смягчилось. — Пока они не противоречили моим, Аказа, — кивнул он покровительственно. — Пока не противоречили моим, — он повторил это, объясняя как маленькому ребёнку, словно один из демонов высших лун действительно был лишь нерадивым сыном, то и дело перечащим отцу. — Тот хашира — женщина. Мудзан-сама, вы… — «вы ведь прекрасно знали об этом, так почему же отправили именно меня?» Звучало как обвинение. И как бы много наглости в Аказе ни было, он всё же не решился озвучить свой вопрос вслух. Впрочем, в этом не было необходимости. — Та женщина — хашира, охотник. А я желаю полного уничтожения их жалкой организации, — и вновь в голосе прародителя сквозило раздражение, объектом его в этот раз был уже не лично Аказа, а жалкие ополоумевшие букашки, в течение тысячелетия отравляющие ему спокойное существование. Как же он устал от всего… — Это не такое уж и сложное задание, но оно до сих пор не выполнено вами, лунами, — рубиновые глаза сощурились, упрёк ощущался почти физически. Смотреть на то, как тебя отчитывает ребёнок, — пусть под маской его и скрывается почти бессмертное чудовище, — необычное ощущение, неприятное. Непрошеные мысли просачивались сквозь плотные барьеры, как бы Аказа ни пытался их заглушить: а сам-то ведь прячется, меняет обличья, поддельные семьи, стараясь не попадаться на глаза охотникам лишний раз. Выставляя созданных им демонов как живой щит для… И, нет, всё же он имеет на это полное право. Он их создал. К том уже сам Аказа таким образом получает возможность становиться сильнее. А по сему благодарен. Мудзан сдержал паузу, как ни в чём не бывало, — поток сознания подчинённого его нимало не заботил. Лишь склонил голову набок, как бы показывая «я знаю, о чём ты думаешь. Можешь продолжать, но лишь пока это приводит тебя к правильным выводам». Затем вновь заговорил, дополняя собственные рассуждения: — А ведь шевелись вы с этим заданием чуть быстрее, девчонка бы и не родилась. Насколько я могу судить, она — первая женщина, освоившая дыхание пламени. В их роду это искусство передаётся из поколения в поколение, не вытекая за пределы семьи, и ещё никогда женщина не брала в руки катану. Похоже, выродился род пламени, — он усмехнулся своим мыслям, погрузившись куда-то в воспоминания о минувших столетиях. А Аказа размышлял над сказанным. Вопрос «откуда вы знаете?» прозвучал бы глупо. Конечно, знает. Знает каждый шаг каждого из своих творений и, уж конечно, информацию о семье потомков создателя одного из пяти основных дыханий ему докладывали далеко не в последнюю очередь. Зато теперь становится понятно, почему сам Аказа не натыкался до этого не то, что на хашира пламени, просто на рядовых пользователей дыхания. Не как обладатели дыхания воды, коих развелось, как грязи, не как обладатели других дыханий, свободно берущие к себе в ученики кого попало, дыхание пламени, как элитное искусство, передавалось в рамках одной семьи, и вероятность наткнуться на использующего его человека сильно уступала вероятности найти любого другого мечника. — Не ты, так кто-нибудь другой, ты ведь понимаешь это? Убьет её. Аказа вздрогнул, сам не до конца осознавая, почему. От внимательных глаз со змеиным зрачком ничто не могло укрыться, а тем более такое явное проявление эмоций. — Других охотниц тоже. И не пытайся притворяться, что тебя это не заботит. Я прекрасно чувствую твоё отвращение к любому, кто трогает женщин. Но ведь ты сам искалечил её до такого состояния, что она едва ли могла продолжить сражение. Ты уверен, что девчонка вообще выживет? — Я обращу её в демона, — последний аргумент, как соломинка для утопающего. Не отвечает ни на один из поставленных вопросов, но, честно, Аказа и сам не знал на них ответы. — Обладателя дыхания с сильной волей обратить сложно, — назидательно произнёс прародитель, но прозвучало всё же слегка заинтересованно. — У меня получится, Мудзан-сама. Нет причин для беспокойства. — Я похож на того, кто беспокоится? Внутренности снова вывернуло наизнанку, Аказа закашлялся кровью. — Нет, Мудзан-сама, — всё же нашёл в себе силы выдавить он. — У меня действительно нет причин для беспокойства, а вот у тебя есть. Я дам тебе время на исправление твоей ошибки, но не думай, что моя благосклонность к тебе продлится вечно, Аказа. В конце концов, тебе смог нанести удар мечник, что даже хашира не является. Выходит, что даже третью высшую луну можно победить. Аказа поморщился от воспоминаний о мальчишке с серьгами, швырнувшему в него свой клинок, как бы подкрепляющий гневные слова, и, что удивительно, попавшему точно в бегущую цель. Этот слабак бы ни за что… — Пойди прочь. Фактически это означало разрешение на полную свободу действий. Мудзан не сказал ничего против идеи обращения Ренгоку. Аказа поклонился и исчез из комнаты, стирая с подбородка кровь. Демон кипел от плохо сдерживаемой ярости. Сам для себя ещё не до конца определившись, на что же именно он злится больше всего, Аказа вставал перед фактом — злость просто была, как данность, и ядом распространялась по организму, требуя выхода наружу. И именно поэтому, оказавшись во дворе дома, первым делом он разломал на мелкие кусочки катану того мальчишки. «Трус!» — кричал он тогда вдогонку, еле стоящий на ногах. — Чёртов щенок, если бы не рассвет, ты был бы уже мёртв! Я запомнил твоё лицо! При следующей встрече я тебе кишки выпущу! «Этот мальчик не слаб. Не недооценивай его», — вдруг звонким эхом зазвучал в его голове другой голос. Аказа рассмеялся. Почему-то её слова, лицо, с которым она это говорила, заставляли верить в сказанное. Но то, что она так отчаянно защищала какого-то пацана… странное чувство граничащее со жгучим негодованием поднималось в душе. — Абсурд. Нужно было убраться от этого дома как можно дальше, чем Аказа и занялся, немного притушив внезапную вспышку злости. Слишком много мыслей роилось в его голове, тёмных, источника которых он не знал, а Мудзану знать уж тем более не обязательно. Впрочем, то, что ему нужно, он узнает и так, а полностью скрыть от него опасные размышления даже на приличном расстоянии было сложно. Оставалось лишь рассчитывать на то, что прародитель полностью потерял к нему интерес, стоило ему выйти из комнаты. «Я дам тебе время на исправление твоей ошибки». Чудно. Единственной его ошибкой было то, что он не забрал её тогда с собой. Сейчас он даже не мог быть уверен на сто процентов, что Кёко жива, а так он смог бы сам позаботиться о ней, обратить в демона, чтобы раны затянулись в мгновение ока. Хотя, к чему сомнения? Такие не умирают столь легко. Такой боевой дух, отточенные навыки, огонь в глазах. Такое яркое стремление к жизни и в то же время самоотверженность, готовность стоять за свои идеалы до конца. Девушка совершенно… очаровала его? Ха, в какой-то мере точнее слова и не подобрать. Во всяком случае, описать как-то иначе испытываемую бурю эмоций он не мог. — Я найду тебя, Кёко~ Он не прекращал смеяться. Это точно будет крайне забавно.

***

— Ренгоку-сан, держитесь лучше за меня, вы же ещё не до конца восстановились! — Ха-ха, Камадо, мальчик мой, негоже хашира утруждать младшего по званию, когда он сам еле на ногах стоит. Обопрись лучше на моё плечо, и мы вместе одолеем оставшийся путь с гордо поднятой головой! — Н-но, Ренгоку-сан, Кочо-сан же… — Ха-ха, ха-ха. Нервный лепет Танджиро на протяжении всего их относительно недолгого пути встречал непробиваемую каменную стену, надёжно скреплённую внешней уверенностью и неубиваемым оптимизмом. В то же время Кёко, всё такая же прямолинейная, с неумолимостью ледокола двигалась к намеченной цели, не обращая внимания на разумные, между прочим, возражения. Не портили картину ни слегка нетвёрдая походка, ни повязка на левом глазу — когда человек пылает энтузиазмом, ничто не способно пошатнуть веру в него окружающих, а, как следствие, и его собственные силы. Прошла неделя с тех пор, как Кёко чудом выжила в схватке с высшей луной. Не такой уж и большой срок не то что для обычного человека, даже для мастера техники дыхания. Очнулась она на следующий же день, уверенно шевелиться начала — ещё спустя сутки, но едва ли это значило, что травмы, полученные ею, так скоро заживут. Однако, уже изрядно уставшая лежать без движения на больничной койке, в конце концов, девушка решила вернуться в родовое поместье, где и тренироваться будет сподручнее без постоянного надзора и можно будет наконец заняться делом — найти старые записи хашира пламени, о которых она вспомнила недавно в связи с просьбой Танджиро. А этот ребёнок, в свою очередь, не мог не последовать за ней. Беспокоился. Застал как-то её с Шинобу разговор, из которого наверняка понял одно: несмотря на вполне убедительные увещевания медика, Кёко явно не станет беречь себя больше, чем сама посчитает нужным. И именно поэтому, — не считая, конечно, того факта, что сам частично такой же, — стоило девушке тайно исчезнуть из поместья бабочки, он, не раздумывая, отправился следом, не прекращая попыток отговорить и воззвать к голосу разума. Но энергия Ренгоку была заразнее всякой болезни. Танджиро не смог остановить её и чувствовал вину, но и это неприятное тянущее чувство, и предстоящий гнев Шинобу, и даже беспокойство о возможности наткнуться по пути на демона, пострадав ещё больше, меркли в его сознании заменяясь спокойствием рядом с по-настоящему надёжным человеком, к которому он уже успел привязаться и ужасно не хотел терять. — Ренгоку-сан, — вдруг обратился он к ней. — Да, мальчик мой? — она как всегда тепло улыбнулась. Такой улыбки могли удостоится лишь немногие — стоило ценить. Не та каменная маска, что как будто намертво приросла к лицу, сейчас — живая, мягкая и ободряющая, она согревала. — Я… всё время об этом думаю с тех пор, ну, с той битвы, — Танджиро замялся. Видно было — то, что он собирается сказать, для него очень важно, но высказать это он почему-то боится или стесняется. Особенно под таким взглядом. — Да, Камадо-кун, продолжай. Ты можешь поговорить со мной о чём угодно. Танджиро ещё больше стушевался, но вот сделал глубокий вдох и взволнованно затараторил: — Ведь если бы я был сильнее, вы не пострадали бы так сильно, Ренгоку-сан, мне правда жаль. Что всё ещё так слаб — я не могу простить себя. Что тогда просто лежал, смотрел и ничего не мог сделать. Что не смог защитить вас! Кёко остановилась. — Но! Я обещаю… — Танджиро продолжил было, и тут запнулся на полуслове, слегка не ожидавший внезапного разрыва расстояния. Обернулся. Странное выражение на миг промелькнуло в лице Ренгоку, но она справилась с собой, тряхнув волосами и подняв ясный взгляд на юного охотника. Танджиро стоял в смятении. Нужно разбить замешательство и сказать что-нибудь. Не стоит ему знать, что за свалка из мёртвых слов царит в её голове в данный момент. Они цеплялись, словно клещи, выползая из неуютного прошлого, сбегаясь на заветную тему. «Ты слабая, никчёмная девчонка. Не в силах сама себя защитить, так куда ты лезешь? Других спасать собралась? Не смеши меня!» Слова эти не ранили больше, правда. Или она только хотела так думать. Но что-то скребло в душе неизменно, стоило кому-то вскользь завести напоминающие о них речи. Защита… Слабость… Высказать свою слабость, признаться в ней — невозможно, а этот мальчик смог. Такую открытую душу столь легко ранить обидными словами. Но распространять этот яд дальше она не станет. — Не стоит беспокоиться об этом столь серьёзно, мальчик мой, — Кёко издала приглушённый смешок и вновь сократила расстояние. Положив руку на голову Танджиро, потрепала его по волосам, затем продолжила: — Вспомни, с чего ты начинал и где ты сейчас. Невозможно научиться всему и сразу, и не стоит слишком много на себя брать. Ты отлично проявил себя тогда, и, я уверена, рано или поздно сможешь стать ещё сильнее. Впереди нас ждёт немало испытаний, ты пройдёшь их и непременно сможешь всех защитить. «А вот я…» — молниеносно пронеслась мысль в её голове. Кёко заглушила её уверенными шагами в сторону дома. Танджиро ничего не оставалось, как последовать за ней, чувствуя невесомо переменившуюся атмосферу. Через некоторое время она заговорила вновь: — Камадо-кун, ты… — голос почему-то казался грустным. Даже без абсолютного слуха Танджиро мог уловить лёгкую дрожь. — Да, Ренгоку-сан? — Нет, ничего… — она смотрела твёрдо перед собой. — Мы пришли. Что-то её заметно тревожило. Кёко как будто готовилась к неизбежному, собирая все моральные силы, чтобы сдержать удар. Широкие ворота поместья Ренгоку были открыты. Мальчик, как две капли воды похожий на свою сестру, только сильно младше, подметал листья у входа. Заметив приближающиеся фигуры, он поднял задумчивый, немного грустный взгляд — и просиял. — Сестра! Руки его задрожали, выражение лица наполнилось такой щемящей радостью, что сердце Кёко, разрываемое сомнениями, невольно отогрелось в тот же миг, пусть и не полностью. С тех пор, как она ушла тогда на задание, видятся они впервые, пусть Кёко и отправила ему письмо сразу же, как очнулась, чтобы не беспокоился понапрасну. Сенджуро отбросил метлу, побежал было за объятьями, но в нескольких шагах остановился, замялся, осматривая сестру. Вспомнил, что она всё-таки была ранена. Тут только взгляд его упал на Танджиро: — Прошу прощения, что не заметил вас сразу! Ужасно невежливо с моей стороны, — он поклонился. Вины его, конечно, не было ни в чём, да он расплакаться готов был от того, что сестра наконец дома. Но не извиниться не мог. — Я Ренгоку Сенджуро, а вы? — взгляд его зацепился за форменную одежду. — Вы друг сестры? Тоже охотник? — Да, меня зовут Камадо Танджиро. Приятно познакомиться. — Ну вот и представились! — голос Кёко звонко вклинился в беседу, сама девушка с широкой улыбкой и под аккомпанемент возмущённого кряхтенья сгребла обоих в объятия, поочерёдно заглядывая в глаза. — А вы чем-то похожи. Я уверена, непременно поладите. Ну, а теперь пройдёмте в дом! Смысл стоять посреди улицы, если можно побеседовать за чашкой горячего чая? — с этими словами она наконец их отпустила и направилась вперёд. Надежда на то, что всё обойдётся росла непозволительно быстро. А ведь всё-таки спросить кое-что у Сенджуро стоило бы… — Бестолочь! — раздался хриплый, нетвёрдый голос, лишь только Кёко вступила в ворота. Да, отец был дома. К сожалению. — Ничтожество! Да как ты смеешь возвращаться сюда после такого жалкого поражения? Не думал, что смогу разочароваться в тебе ещё больше. — Рада видеть вас в добром здравии, отец, — улыбка застыла на её лице фарфоровой маской, и нет, она не соврала — действительно рада, действительно не хотела бы, чтобы с ним что-то случилось. Ещё помнит хорошее, верит. А по сему стерпит. — Лучше бы погибла, тц, больше проку, — опрокинув в себя глоток из початой бутылки сакэ, Шинджуро смерил мутным взглядом собравшуюся во дворе перед его домом толпу, увидел Танджиро и недовольно скривился. — Кого это ты привела? Жениха что ль? Кхе. Мелковат больно. Хотя кто тебя в жёны-то возьмёт, юродивую? Кёко, внутренне сгорая, хотела было ответить спокойно, но юный охотник успел раньше неё: — Я Камадо Танджиро, член организации истребителей демонов, приятно познакомиться. И очень настоятельно прошу вас не оскорблять больше вашу дочь ни в моём присутствии, ни когда-либо ещё. Мальчик еле сдерживал злость, говорил подчёркнуто вежливо. Назревал нешуточный конфликт. — Да кто ты такой, чтобы указывать мне в моём до- — внезапно выронив бутылку из рук, Шинджуро поражённо замер. Что началось дальше осмыслить сложно, но Кёко честно попыталась, попутно размышляя, как скрепить по швам разошедшееся спокойствие. Её отец, уже через секунду отойдя от первого шока, начал вещать, периодически срываясь на крик, что-то про серёжки Танджиро, что некогда их носил обладатель первородного дыхания, дыхания солнца. О том, что мальчик и сам пользователь этого дыхания, и о том, что все другие техники вторичны и сами по себе ничего не стоят, лишь жалкие копии, ведь никто из изобретших их людей не мог повторить тех самых движений. Танджиро, в свою очередь, не менее запальчиво отвечал, что ничего об этом не знает, и что речь сейчас вообще не об этом. В голове Кёко вдруг щелкнуло — «так вот что это за танец бога огня…» — Да, только не вздумай собой возгордиться, только потому, что я назвал тебя обладателем дыхания солнца, молокосос! — Да если бы я владел такой крутой техникой, демон, напавший на Ренгоку-сан был бы уже мёртв! Как я могу собой возгордиться?! И не говорите гадостей о Ренгоку-сан! Напряжение висело в воздухе, двое готовы были уже наброситься друг на друга с кулаками. Они что… серьезно сейчас собрались драться? Да на глазах у Сенджуро? Терпение Кёко, увы, тоже не было безгранично. Непростительно, когда охотники на демонов используют свою силу не по назначению. Что ж, а придётся. Не доставая катану из ножен, Кёко, взяв её в руки, одним слитным движением, элегантно и быстро влепила обоим звонкую затрещину, лишь понадеявшись, что ничего лишнего там не отбила. Впрочем, было бы чего. Такой выпад отдался неприятной болью во всём её теле, но виду она не подала, мгновенно выпрямившись. При ударе о лоб Танджиро, ножны, кажется, издали подозрительный треск, однако он, как и Шинджуро, от удара всё же отлетел на приличное расстояние, проехавшись спиной по земле. Оба, держась за повреждённые места, на которых наверняка вскоре вырастут приличные шишки, принялись подниматься, не сводя ошалелого взгляда с девушки. Предвосхищая любые возможные возмущения Кёко смерила строгим взглядом обоих, громко и чётко задекларировала: — Отец, мы с Камадо-куном и Сенджуро сейчас пройдём ко мне в комнату. Будет лучше, если вы успокоитесь, прежде, чем решите к нам присоединиться, — взор переместился в другую строну. — Камадо, мальчик мой, запомни, то, что ты собирался сделать, неправильно. Нельзя бить старших. — Но вы сами то- — Ха-ха, а теперь пошли в дом, как я и обещала, нас ждёт горячий чай и приятная беседа. Сенджуро, — Кёко тепло смерила брата улыбкой. — А? — обеспокоенный мальчик перевёл свой грустный взгляд на сестру. — Не стоит больше переживать, всё наладилось. Пошли. Остаток дня прошёл почти без происшествий. Шинджуро молча куда-то ушёл и больше, по крайней мере, пока все находились в комнате Кёко и обсуждали прошедшие события, к своим детям не приближался. Сенджуро по просьбе сестры нашёл семейные записи хашира пламени и вручил их Танджиро. Они вместе, как два любопытных птенчика, склонились над страницами, Кёко улыбнулась — и правда похожи, оба такие трудолюбивые, трогательно милые и всем сердцем открытые миру, готовые придти на помощь ближнему. Она будет рада, если они станут друзьями. Выражения их лиц, замерших в предвкушении, однако вскоре изменились на обеспокоенные. Каково же было их общее удивление — страницы, хранившие бесценные сведения, оказались порваны. Дети явно расстроились, Кёко, забрав у них книгу, бережно провела рукой по неровным краям листов. — Я поговорю с отцом, — задумчиво проговорила она, ясный взгляд пылал нехорошим огнём. — Она такой не была. Когда-то, я точно помню, он читал мне её в детстве в числе прочих, но я была слишком мала, чтобы запомнить содержание. Если информация, содержащаяся там, действительно была важна, он не мог её не запомнить. — Но… зачем же… — Сенджуро опять выглядел грустным. — Не знаю. Я поговорю с ним. Ну, не вешай нос! Пока живое горячее сердце бьётся в нашей груди, нет ничего невозможного и ничто ещё не потеряно, — потрепав брата по волосам, Кёко постаралась придать лицу как можно более беззаботное выражение. Вроде получилось. — Но, Танджиро-сан проделал такой путь до сюда, получается, впустую… — Не страшно, Сенджуро-кун, — а юный охотник тоже не собирался унывать. — Ренгоку-сан совершенно права. Рано или поздно мне всё удастся выяснить. А, кроме того, я не смог бы спокойно спать, зная, что Ренгоку-сан отправилась в такой путь в одиночку, так что я ни о чём не жалею. Сенджуро расцвёл от этих слов. — Ха-ха, — а вот Кёко было неловко. Она, изящным движением захлопнув наконец книгу, легонько треснула Танджиро по голове, впрочем, его лоб выдержал бы и не такое. Мальчик насупился, но промолчал. — А теперь, дети мои, пора и честь знать. Камадо-кун, ты остаёшься у нас на ночь, и это не обсуждается, никуда я тебя сейчас не отпущу. Сенджуро, приготовь нашему гостю комнату. Уже привычно раздав всем указания, девушка дожидалась, пока дети оставят её в одиночестве, чуть ли не синхронно пожелав спокойной ночи. Она улыбалась, но стоило двери быть задвинутой, как-то потерянно окинула взглядом окружающее её пространство. Улыбка, подкрепляемая чужим присутствием, теперь медленно стаивала, стекая с её лица. Наконец в полной мере ощутив окружающую тишину, Кёко, немного повозившись в собственной комнате, в конце концов неудобно забилась в угол, как в некую ограниченную зону комфорта, и, опираясь о стену затылком, погрузилась в собственные мысли, как в холодную воду. Больше ничто не отвлекало — ни вечная суета поместья бабочки, ни присутствие близких людей, то и дело норовивших лишний раз справиться об её здоровье. Ничто не заставляло двигаться и куда-то бежать, сейчас, в родных четырёх стенах время для неё остановилось. Мысли оплетали её коконом. — Вот я и дома. Среди вороха привычных проблем, которые не составит труда решить, если приложить усилия, привычных забот, от которых не идёт кругом голова каждую ночь, стоит задуматься. С возможностью вести свой привычный образ жизни… Ну или почти. Кёко задумчиво тронула рукой забинтованный глаз. «Воспаление остановить удалось, так что глаз удалять не придётся. Но, учти, восстанавливаться будет долго, и я не гарантирую полное возвращение зрения, — Шинобу нахмурилась. — Слушай, я всё же не хирург, а специалист по ядам, если я что-то сделала не так…» «Всё нормально, я верю в тебя». «Не смей только перенапрягаться ближайшие пару недель хотя бы! Знаю тебя!» «Хорошо-хорошо». Оговоренный срок она не продержалось — мысль об этом заставила уголки губ слегка дёрнуться вверх. И всё же недавний разговор с Кочо не радовал. «Всё могло бы быть куда серьезнее, считай, тебе повезло». Повезло или… «Меня пощадили». Да, она вновь возвращается к этой мысли, даже здесь. Нет, здесь, быть может ещё сильней, ведь каждый квадратный сантиметр пола в этом доме пронизан насквозь воспоминаниями, далеко не все из которых было приятно выуживать из глубин подсознания. Да и слова отца всё ещё молоточками стучали в голове, выбивая скорбный гимн. «Ничтожество». Её пощадили. Потому что девушка? Или потому что слабая? А не всё ли равно? Девушка, значит, слабая. Девушка, значит, не лезь. Это вбивали ей в голову с детства и, что самое страшное, она на собственном опыте ощутила правоту этих слов. Она ведь проиграла. Демон с самого начала был прав, что не хотел нападать, она ведь действительно проиграла. Впервые, но так тяжело. Это будто бы ставило крест на всём, к чему она стремилась, и что хотела доказать. Благородные и искренние цели — спасти всех, помогать всем, стать сильнее, чтобы защитить — чего они все стоят теперь, если она даже одного демона убить не смогла? Этот демон — Аказа, — Кёко запомнила его имя, что он вообще пытался этим сказать? Унизить? Зачем, если она и так была сражена? А ведь красноречием он обладал нешуточным, предлагал стать демоном, значит… признал? Она вообще ничего не понимала. Интересно, каким он был человеком? И почему все её мысли вновь и вновь возвращаются в тот день? Мерзко. Впервые Кёко так кого-то… Ненавидела. Глаз чесался под повязкой. Какой-то внутренний стержень подпилили в ней, но сломали не до конца — и он всё ещё стоял, подпирая хрупкую уверенность в собственных силах, давая возможность вести себя при всех как обычно. Опора скрипела и сдвигалась по миллиметру и срочно требовала починки. Достойна ли она, в таком случае, оставаться хашира? А Танджиро… захочет ли он быть её цугуко? Что-то отвлекло её. На грани слышимости за дверью раздавались шорохи. — Отец? Она не могла ошибиться, за дверью кто-то был. В душе закопошилось сомнение: кто бы ни стоял там, он не стремился обозначить собственного присутствия. Кёко заскользила взглядом по комнате в поисках катаны, нехорошее предчувствие захлестнуло с головой, а перед глазами уже стоял знакомый образ: лунные слегка прищуренные глаза, лисья ухмылка на изрисованном полосами лице. Если… — Эй… — но это и правда был всего лишь Шинджуро. Кёко выдохнула. И тут только обнаружила, насколько же её трясёт. Да, внутренне чутье притупилось заметно, но чтобы спутать шаги отца с демоном… С явным облегчением она посмотрела на всё ещё закрытую дверь, не сдвигаясь с места. Тишина. — Отец, — первой подала голос девушка, — зачем вы порвали тетрадь с записями? Тишина. — Сенджуро расстроился. Он ведь и сам это не читал, а наверняка ему очень хотелось. Не обязательно ведь было уничтожать нечто столь важное. Или для вас это не имеет значения, отец? Лишь шорох по ту сторону. Неразборчивое бормотание. — Ты… — наконец хриплый голос прорезал сумерки. — Кёко, ты в порядке? Хотелось засмеяться в голос. — Да, — тихо, спокойно. — Да, я в порядке, отец. Время тянулось медленно, Кёко прикрыла глаз, ожидая с минуту, и вновь он заговорил: — Сильно… болит? Разрыдаться хотелось ещё больше. — Нет, всё правда хорошо. Я справлюсь. Он явно хотел сказать что-то ещё, но, не сумев пересилить себя, какое-то время постоял в тишине. Вскоре шаги удалились. Кёко с силой хлопнула себя по щекам. Вот ведь… в такие моменты ей и самой хочется просто напиться.