Не верь, не бойся, не проси

Солнечный лучик, игриво танцующий сквозь лёгкий тюль по женскому лицу, никак не хочет исчезать, прося спящую на мягкой кровати девушку встретить новый день. Нос с горбинкой смешно кривится и зарывается в подушку, пытаясь задержать ускользающий сон. Когда дрёма уходит, она словно кошка лениво потягивается в кровати, подставляя лицо летнему солнцу, вслушиваясь в пение птиц и шелест деревьев в саду. Тело лёгкое. Впервые за всю её жизнь её шрамы и перемолотые кости не болят. Длинные тяжёлые локоны смоляных волос шёлковым одеялом падают на смуглые плечи, и она с детским удивлением расчёсывает их пальцами. На мансарду из-за неплотно прикрытой двери пробивается запах молока, ягод и свежеиспечённого хлеба. Девушка, юная и звонкая, решает наконец-то выбраться из постели. Неспешно одевшись в простое белое платье, она неслышно скользит по прохладному дереву пола, специально избегает скрипящих ступенек и целенаправленно идёт на кухню. Сморщенная словно изюм низенькая древняя старушка ловко для своего возраста лепит пироги на большом деревянном столе, периодически отгоняя от себя трущуюся об её ноги черепаховую кошку. Ей так не хочется мешать, что девушка пытается как можно незаметнее сбежать через открытую нараспашку дверь во двор. Однако теплая морщинистая рука ловит её запястье, вынуждая остановиться и обернуться. Подслеповато щурясь и улыбаясь во весь свой беззубый рот, старушка протягивает ей готовый румяный пирожок со стоящего в центре стола блюда. Девушка в ответ лишь робко улыбается и прижимает руку с пирогом к груди. Ей хочется остаться и помочь, но старушка лишь качает седой головой и легонько подталкивает её к выходу с кухни. Стоит ей выйти на порог, как мир вокруг неё наполняется шумом и красками. Молодой мужчина, вручив гитару пожилой женщине, залихвацки закатывает рукава клетчатой рубашки и хватается за приютившуюся в тени веранды тачку с саженцами. Рядом, что-то ворча и дымя как паровоз, идёт пожилой мужчина с двумя лопатами, закинутыми на крепкое плечо. За ними рука под руку идут, обнявшись и смеясь, две молодые женщины. Та, что тёмненькая и смуглая, несёт на бедре таз с какими-то деревяшками, а вторая умудряется есть персик и кормить им подругу. Девушке кажется, что кого-то не хватает, но до конца оформиться мысли не даёт большая собака, радостно встретившая её у последней ступеньки дома. Собака громко лает, зовет её за собой в неизвестность сквозь плодовые деревья. Девушка уверенно идёт за ней. Она лишь единожды оборачивается, но такой теплый и уютный дом тонет в лучах солнца. Где-то громко каркает ворона, лишь на мгновение заглушая других птиц, скрытых в кронах деревьев. Она почему-то уверена, что ворона белая словно снег. Собака нетерпеливо лает, сбивая с мысли. Ей не остаётся ничего, кроме как следовать дальше, через большой сад к одинокому дереву на отшибе. Сидя в тени персикового дерева на краю их большого сада, лениво ломая пирожок и скармливая его собаке, она вспоминала. Ретривер, Герда, довольно принимала угощение с рук, горячим языком благодарно вылизывая хозяйские ладони. Её папа, такой молодой и смешной, вместе с дедом сажали кипарисы вокруг беседки. Иногда деда бросал лопату, вытирал ладонью пот со лба, откидывая кудри цвета соли с перцем, и курил Беломор. Таша отмахивалась от дыма, летевшего к ней в беседку, но не прерывала работу над пейзажем, лишь изредка окидывая всех тёплым взглядом поверх мольберта. Мама, ловко балансируя на ветках, срывала спелые груши и бережно складывала их в эмалированный таз, который она держала на бедре. Ба, сидевшая на качелях в тени ветвей старого грецкого ореха, неспешно перебирала струны гитары, иногда хрипло напевая романсы. На плечо села Марго, ластясь к щеке словно кошка. Оля закрывает глаза, растворяясь в атмосфере летнего дня, слушая шелест листвы, голоса родных и отдаленный шум волн. Ей впервые за долгое время было спокойно. Ей впервые не нужно было никуда спешить. Она наконец-то вернулась домой. Какая-то мысль на краю ускользающего сознания, очень важная, отчаянно пытается пробиться слабым противным писком. В реальность её возвращает прикосновение сухих горячих губ ко лбу. Оля распахивает глаза и встречается с чёрными усталыми глазами с лучиками солнечных морщинок. Знакомые глаза, что каждый день смотрели на неё саму из зеркала. - Мы гордимся и любим тебя, солнце моё,- ласково улыбается ей папа, нежно сжимая её ладони в своих мозолистых. - Однако, твоё время ещё не пришло. - А если там уже ничего не осталось?- боль от пуль такая яркая, что дыхание сбивается и из закрытых глаз сами по себе текут слёзы. Писк в ушах набирает громкость. На внутренних сторонах век полыхает огонь. - Там осталась любовь, - мягкий голос неслышно подошедшей Натальи и горячие ладони отца действуют исцеляюще. Из огня выступает родная фигура, потерянно и одиноко оглядываясь по сторонам в поисках кого-то. Оля находит в себе силы снова открыть глаза. - Тебя там ждут,- слова скрыты оглушающим писком, она читает их по маминым губам. Её родные смотрят на неё с улыбками, только Герда печально скулит, прижав к голове уши. Все их фигуры исчезают в слепящем свете солнца. И лишь силуэт Марго продолжает лететь вперёд, пока не растворяется на свету. Оля продолжает упрямо смотреть вслед, пока глазам не становится нестерпимо больно. Постепенно боль распространяется по всему телу. Под размеренный писк кардиомонитора и жужжание ИВЛ в отделение реанимации и интенсивной терапии больницы Венеции единственная расстрелянная жертва Русского Дьявола наконец-то пришла в себя. Оля вспомнила, кого ей так сильно не хватало.