Coraline

      Мужчина внимательно осмотрел место преступления, задумчиво потирая линию подбородка: алые брызги окрасили ручки и опрятную одёжку маленького мальчика, потупившего взгляд и еле сдерживающего поток непрошенных слёз, деревянный стульчик был опрокинут, а сбившиеся в нахохлившуюся стайку ребята постарше хмурили брови и явственно выражали свой «воробьиный» протест, выпятив грудь и упрямо сомкнув губы. На самом деле всё оказалось совсем не так страшно, как вообразил себе Вэй Усянь, когда в учительскую с грохотом ворвались дети из начальных классов и наперебой стали верещать что-то про разлитые краски и драку. К счастью, он, сопровождаемый гулом школьных коридоров, в попыхах добежав до кабинета, не обнаружил того, за что непременно нужно совершать вендетту, и облегченно выдохнул, ввалившись внутрь тяжелой поступью и напустив на себя вид телесериального детектива. «Ребячья стайка», завидев высокого мужчину со взглядом, предвещающим им ещё какие свирепые грозы и ветра, «сдулась», расстроив отважное выражение лица. Вэй Усянь, проворно маневрируя, словно обходящий подводные скалы золотой карп, между бесцельно шастающими повсюду детьми и партами, схватил бумажные салфетки со своего стола и поспешил к в надежде взирающего на него мальчика, который несмело переплетал свои кукольные пальчики в замок. Мужчина наклонился к нему и щелкнул по шмыгающему от досады носику — для малыша его серые глаза шутливо улыбнулись и тотчас подмигнули, распугав все-все обиды и страхи в робком сердечке, — а затем, эскизно взглянув на задиристую компанию, стоявшую в стороне и старательно выдававшую себя за простых обывателей, качнул им головой в направлении кладовой-кабинета, как бы намекая на «да воздастся каждому по делам его».       Вэй Ина, как и любого другого уважаемого преподавателя, чуточку боялись, но еще больше не любили перед ним представать провинившимися, потому что в таком случае Вэй Ин делал всё возможное, чтобы хорошенько повлиять на ребёнка и склонить его к размышлению о том, где конкретно тот оступился и каким образом можно это исправить. Он не проповедовал путь истинный, однако ему было взаправду важно знать, что его ученики, пусть не все, но станут справедливыми и сострадательными по отношению к другим людям, ведь сострадательные и справедливые всегда смелые, всегда сильные — герои, неизбежно имеющие внутренний стержень — позвоночник души, не дающий разбиться в дребезги, когда судьба, словно хрустальную вазу, твою жизнь бросает на мраморную дорожку.       Целованный всеми неудачливыми божками и будучи богатым на скудные воспоминания о детстве Вэй Ин понимал, что в действительности являлось важным и неоспоримым. За его спиной сборник капелек от пролитых капучино, кладезь знаний и вся о том, как выживать в домах, где тебя ни разу не любили, собачий альбом с виниловыми пластинками и записанный на них каждый их проклятый вой, вырывавшийся из осклабившейся злой морды, но, конечно же, его глупая память хранит лишь трепет дыхания от невесомого прикосновения шелковых сестринских волос, которые, кажется, пахли лотосами, беспокойные движения рук мадам Юй, устало целовавшую марганцовые щеки, добрую улыбку дяди и то, как он убаюкивал, мыча себе под нос что-то невообразимо милое, ребяческие ссоры с Цзян Чэном и ворованные ими тётушкины конфеты, запрятанные потом в потаённой нефритовой шкатулке, флейту Чэньцин, украшенную красной бархатной лентой, рисунок какого-то монастыря, чей-то утешливый голос, искрящийся полуденный смех-смех-сме...

***

— Ты вообще в курсе того, что твоя профессия не подразумевает терзание ушей незадачливых прохожих своей чудо-дудкой? Нет? Да? Нет? — спросил плюхнувшийся на белоснежный мрамор фонтана Цзян Чэн, насмешливо приподняв бровь и вместе с тем обвиняюще тыкнув в сторону Вэй Ина пластмассовой ложечкой. Увлеченно ковырявший ваниль вафельного рожка Цзинь Лин посмотрел на сидевшего рядом дядю, раскосые глаза из-под целовавшихся дуг бровей которого смотрели несколько обвинительно, впрочем, как и всегда, и, невинно хлопая ресничками, поддакнул, а затем снова начал кушать мороженное, интересовавшее его пока что больше словесных перепалок со стороны. Вэй Ин, закатив глаза, театрально покачал растрепанной головой, цокнул и, поймав себя на мысли о том, что он выбрал вполне удачное место для своего выступления, встал чуть поодаль — ближе к торговым рядам. Поведя плечами, он оглянулся по сторонам и только тогда, ухмыльнувшись, ответил: — Видишь ли, мой дорогой братец, мир всегда становится немного лучше, если люди делают что-то не для самих себя, а друг для друга, поэтому не имеет значения, кто ты, самое главное сокрыто в твоих поступках. Это буквально девиз моего класса, Цзян Чэн, — Вэй Ин принял задумчивый вид, а после, будто ему в дурашливую голову и в прямь пришла гениальная идея, слегка ударил в ладоши. — О, придумал. Приходи ко мне на занятия! Цзян Чэн резко сложил руки на грудь, приподняв уголок губ. — Хотя нет, не приходи, твоего недовольного лица будет достаточно, чтобы распугать всех моих учеников! — В последнее время я только и мечтаю увидеть ту несчастную, которая согласится выйти за такого болвана, как ты, — пробурчал себе под нос нахмурившийся Цзян Чэн, когда услышал похрюкивание схватившегося за живот брата, краснющего до такой степени, что едва ли не лил ручьи весёлых слёз.       Вэй Ин, насмеявшись вдоволь, принялся раскладывать футляр, который потом положил раскрытым на землю возле себя, в будущем не сильно расстроясь, если к концу дня там не окажется и монетки, и, поднеся флейту к губам, начал играть летнюю песенку. Теплый ветерок подхватил его неряшливо заплетенные волосы и в одночасье рассыпал их темно-коричневой вереницей по расслабленным сильным плечам. Озарилась солнечным светом улица, и блики разъели темные краски витиевато танцующих повсюду проказливых теней. Вэй Ин, прикрыв томную сталь глаз, мелодией обращаясь к печальным и нет людям, спешащим куда-то. Ему не нужны были их монеты — он считал самые чистые в мире улыбки, добрые, несмелые, счастливые, даже немного грустные. Движение пальцев — взмах бархатной кисточкой, искрящийся взгляд — на дне зрачка плескалась лава — весь Вэй Ин состоял из оглушающей тишины, умиротворение которой звучало настолько прекрасно и дико, что и Цзян Чэн, и Цзинь Лин, и прохожие замерли, будто до этого момента и не знали о том, что можно так просто поставить себя на паузу и внезапно ощущутить вибрацию своего живого, пульсирующего сердца.

***

      Когда Лань Чжань пришел на площадь с намерением запечатлеть шум наводненной людьми улицы, то и представить не мог, что все его внимание захватит один единственный человек, который в мгновение ока заставит его щеки пылать обжигающе красным, киноварным пламенем. Художник никогда не рисовал портреты, но почему же теперь его рука выводила черты его лица? Может быть, всё дело в его мелодии? Весь этот жар из-за неё? Лань Чжань смущённо прикусил губу, отведя взгляд на торговые ряды. — Папа? — А-Юань, глядя на отца с беспокойством, погладив рукав его белой рубашки своей маленькой ладошкой. Лань Чжань вздрогнул и обернулся к сыну, легонько покачав головой и чуть приподняв уголки розовых губ в полуулыбке — всё в порядке, А-Юань, всё в полном порядке.

La gente dirà: "Non vale niente" Non riesce neanche a uscire da una misera porta, Ma un giorno, una volta lei ci riuscirà Люди скажут: "Она ничего не стоит". Ей не удаётся даже просто выйти за порог, Но однажды, в один прекрасный день у неё получится