Сыграй на пири

*

      После того, как Сынмин узнал всю правду, находиться в четырёх стенах стало невыносимо. Боры часто не бывает дома, и он остаётся заперт один на один с гложущими его мыслями. Сынмину не хотелось верить, что эта история правдива. Сколько он не пытался найти оправданий Хёнджину, не получалось, а значит, поверить в историю — это всё равно что признать Хёнджина подлым и жестоким.       В какой-то момент Сынмин не выдерживает и нарушает первый запрет Боры, выбежав из дома. В лицо ударяет свежий воздух, густо пахнущий цветами, но Сынмин не задерживается, чтобы насладиться им, а бежит вниз по склону горы, не разбирая пути. Он не пытается сбежать, ведь даже не знает, в каком направлении идти, просто скопилось слишком много энергии, которую нужно выбросить.       Впереди блестит гладь озера. Сынмин преодолевает расстояние до него без усилий, хотя, по идее, от такой пробежки, особенно после долгого отсутствия физических нагрузок, лёгкие должно жечь от нехватки кислорода. Сынмин жадно хватает воздух ртом, но не от усталости, а от выброса адреналина. В голове наконец-то проясняется. Сынмин падает на колени и черпает прозрачную воду из озера, омывая лицо, а после валится на спину в мягкую траву, прикрывая глаза. Как же хорошо.       — Так-так-так… — мягкий вкрадчивый голос заставляет вздрогнуть.       Сынмин принимает сидячее положение и настораживается. Перед ним, чуть склонившись, стоит юноша с хитрым взглядом и улыбкой до ушей. Сынмин не пытается определить его возраст по внешности, что Хёнджин, что Бора, выглядят очень хорошо для своих лет, вот и этот Бог кажется совсем мальчишкой.       — Что же здесь делает человек? — юноша присаживается на корточки, откладывая в сторону сосуд, и кладёт освободившиеся ладони на щёки.       Сынмин молчит, боясь сказать хоть слово. Этот «Бог» не выглядит опасно, но если Бора запретила ему высовываться из дома, значит, на то были причины. Возможно, дело было в безопасности Сынмина, которой он себя так глупо лишил.       Сынмин вспоминает всех известных ему Богов, прикидывая, кто может быть перед ним. Большинство кандидатур отпадает сразу, а бутылка в стороне подталкивает к нужному варианту.       — Чонин, верно?       — Надо же, узнал, — притворно удивляется Чонин и расслабленно усаживается на траву перед ним. — Может, тогда скажешь своё имя? Не бойся меня, если бы я хотел покарать тебя за нарушение границ, то ты бы даже не успел открыть глаза, как превратился бы в горстку пепла. Но я буду добр к тебе, и к тому же, мне искренне хочется узнать, как на Халласан попал человек.       Сынмин чувствует себя неуютно. Эти Боги такие… двуличные. Кажутся благосклонными, но от них чувствуется сила, способность убить в любую секунду за какое-нибудь не понравившееся слово. Общение с ними словно ходьба по канату, где тебя вроде бы придерживают за руку, а вроде могут запросто скинуть на маты.       Что ж, если он будет молчать, это тоже может разозлить Чонина.       — Сынмин.       — Очень приятно познакомиться, — Чонин бесцеремонно жмёт его руку. — Как же ты, Сынмин, тут оказался? Хм, может, немного соджу разбавит твою неловкость?       Сынмин неуверенно соглашается, и через пару минут вся его осторожность заливается парой рюмок, и он с самого начала во всех красках рассказывает Чонину его с Хёнджином историю. Очень неосмотрительно с его стороны, но Сынмин нуждался в ком-то, кому можно излить душу. Раньше у него были Гахён и Джисон. Возможно, дело в отсутствии на Халласане его близких, а может в том, что Чонин внимательно и с неподдельным интересом его слушает. Сынмин не замолкает, пока не заканчивает на их разговоре с Борой.       — Вау, — выдыхает Чонин. — Так драматично…       — Ты ведь был знаком с Хёнджином? Прошу, расскажи, какой он был на самом деле.       — Да как бы сказать… Не хочу тебя расстраивать, но большинство того, что рассказала тебе Бора, правда. Не без преувеличений, конечно, но Хёнджин натворил дел в молодости. И история с тем главнокомандующим имеет место быть.       Сынмин опускает голову, поджав губы. Как же так? Он верил в Хёнджина до последнего, даже после того, как Бора рассказала всю историю, остался на его стороне, не верил, что он так поступал. Но теперь, когда Чонин всё подтвердил, не осталось сомнений — Хёнджин не такой, каким Сынмин его знает, и от этого к горлу подступает ком.       — Оу, это тебя расстроило, — Чонин подсаживается ближе и опускает ладонь на его плечо.       — Конечно.       — Отчасти я тоже чувствую свою вину в произошедшем.       Чонин выдерживает паузу, пока Сынмин не поднимает на него заинтересованный взгляд, желая услышать и эту часть истории. Добившись необходимого эффекта, Чонин продолжает.       — Я рассказал Хёнджину о возлюбленном Боры. Конечно, в тот момент я и подумать не мог, что он решится на что-то такое, ожидал от него чего-то более мягкого. Например, что он использует эту информацию для шантажа или типа того, но он превзошёл все мои ожидания. Временами я думаю: этого бы не случилось, если бы я не вмешался. Обычно я не лезу в чужие дела, предпочитая быть сторонним наблюдателем, зрителем, так сказать, но тогда прям захотелось подлить масла в огонь.       — Вот как… — Сынмину кажется, будто Чонин говорит это не просто так. Возможно, ожидает поддержки? Чонин явно разочарован его коротким и равнодушным ответом, но Сынмин не может дать ему больше. Если он откроет рот, то наверняка обвинит Чонина в произошедшем. Сынмин понимает, что тот не имеет прямого отношения и вины, но так хочется, чтобы виноватым был Чонин, а не Хёнджин.       — Так значит, ты сейчас живёшь у Боры, и чисто технически, украла и привела сюда тебя именно она, а не Хёнджин? — переводит тему Чонин.       — Да, а это имеет какую-то значимость?       — Ну… не буду тебя грузить лишней информацией, но предостерегу — лучше тебе не попадаться на глаза другим Богам. Бора поступила легкомысленно, приведя тебя сюда. Я тебя не трону, да и ты мне понравился, но это не значит, что тебя рады будут видеть остальные. Поэтому возвращайся сейчас домой.       — Мы… можем иногда общаться?       Вот оно. Наконец-то на лице актёра появляется первая чистая эмоция искреннего удивления. Сынмин невольно хмыкает. Чонин краснеет кончиками ушей и нервно поправляет волосы, чтобы их закрыть. Ему неуютно, что его увидели настоящим, без его выверенных движений и эмоций, как-будто выставили обнажённым.       — Ты хочешь общаться со мной? Почему?       — Почему нет? Мне здесь немного одиноко, а ты первый, кого я встретил здесь, кроме Боры, и кто хорошо ко мне отнёсся. Поэтому я хочу с тобой подружиться. Для людей это… вполне нормально.       — Не думаю, что я тот, с кем можно дружить.       — Ты себя недооцениваешь, — ласково улыбается Сынмин и берёт Чонина за руку, отчего тот вздрагивает и отворачивается. Чонин к доброте совсем не привык. — Дай себе шанс стать моим другом.       — Хорошо, я согласен иногда видеться, но сейчас тебе правда лучше уйти, пока нас не увидели.       Сынмин соглашается и возвращается в дом, оставив Чонина в раздумьях на берегу озера. Боры нет, оно и к лучшему. Нужно немного успокоиться и выглядеть как обычно, чтобы она не заподозрила неладное. Бора была добра к нему, но страшно представить, как она отреагирует, когда узнает, что Сынмин за день нарушил сразу два её правила.

*

      Сынмин успевает успокоиться к приходу Боры. Он, как обычно, сидит у окна и видит её ещё издалека. Это место стало его пристанищем в последние недели. Раньше был твёрдо уверен, что Хёнджин придёт за ним, но теперь это дело привычки и принципа. Сынмин не хочет показывать Боре своих сомнений и продолжает делать вид, что ждёт и верит. Где-то в глубине души осталась толика надежды, но и та гаснет с каждым часом.       Бора не узнала о его выходке либо только делает вид. Сынмин не может не чувствовать повисшей между ними нити напряжения, но возможно, её ощущает только он, ведь знает — провинился. Нельзя показывать свою нервозность.       — Всё ещё ждёшь? — Бора равнодушно кивает на окно.       Раньше она посмеивалась над Сынмином и его уверенностью в Хёнджине, как в своём спасителе, потом ей стало его жаль. Теперь же, когда Сынмин почти всё время проводит у окна, это превратилось в привычку. Будто если Бора однажды придёт и не застанет Сынмина на его месте, это будет поводом для беспокойства.       Сынмин поджимает губу и молча отворачивается к окну. Он тоскует, это видно по его глазам, но теперь не столько по Хёнджину, сколько по свободе. Ему в тягость жизнь на Халласане, даже если он не может чувствовать скуку и усталость из-за влияния этого места. Он скучает по прежней жизни, по семье, работе и шумным друзьям.       Один из страхов Сынмина — выпасть из социума и оказаться ненужным, неспособным жить в обществе. Ему жизненно необходимо окружить себя повседневной суетой. А здесь он чахнет, как цветок без света, и ничего не может с этим поделать.       — Отпустите меня домой.       Бора оборачивается, останавливаясь в проходе. Конечно, это было ожидаемо, никому не понравится жизнь взаперти, даже на горе Богов. Бора взмахивает рукой, и кованое кресло, стоявшее у стены, перемещается к окну. В него-то и опускается Бора.       — Вы хотели отомстить Хёнджину, но сами говорите, что ему нет до меня дела, тогда зачем я здесь? Или вы что-то от меня скрываете?       — Не смей обвинять в чём-то Бога, — сердится Бора и идёт в наступление. На самом деле у неё нет достойного ответа, поэтому она применяет тактику «лучшая защита — это нападение». — Если ты всё ещё здесь, то так нужно.       Боре даже самой интересно, что задумал Хёнджин. С момента их встречи на Халласане о нём нет никаких вестей, и это больше похоже на затишье перед бурей. В самом деле, неужели Хёнджин хоть раз отступал? Он не гнушается любых методов, но не может ведь Бора сказать об этом Сынмину?       Честно говоря, она восхищается его выдержкой. Только люди могут быть преданы кому-то настолько, чтобы продолжать ждать даже тогда, когда надежда иссякнет. Сынмин ни разу не пытался сбежать даже, ведь хотел доказать Боре, что за ним придут. В его словах больше нет той уверенности, но поражение он признавать не намерен. Потому и чахнет день за днём у окна. Но нужно признать, что несмотря на подходящий к концу срок сделки, Сынмин не выглядит как человек, у которого на исходе жизненные силы. Только вот в нём засела глубокая тоска.       Вдруг Сынмин оживляется и даже приподнимается, оперевшись руками на подоконник. Бора переводит удивлённый взгляд за окно: неужто Хёнджин явился?       С неба сыплются редкие, но крупные хлопья снега, пухом оседающие на цветы и кустарники. Они быстро тают, но взамен приходят новые. Сынмин с детским восторгом и улыбкой наблюдает за первым снегом.       — Разве Халласан — не вечно зелёная гора?       — Ты прав, снег никогда не лежит здесь покровами, скоро он перейдёт в людской мир.       Они в мимолётной идиллии сидели у окна и встречали первый снег. Для Боры он никогда не был чем-то радостным и особенным, она чувствовала в нём чужую боль и горе. Но у людей всё иначе. Вот и сейчас она уловила лёгкую радость, как будто душа очистилась и в ней появилось место для надежды.