Сыграй на пири

*

      Место, выбранное Хёнджином, идеально подходит для уединения. Кроны деревьев густые, хоть со стороны пролесок и кажется редким. Они садятся у небольшого родника, который оказывается на удивление глубоким. Сынмин присаживается на корточки и набирает в ладони ключевой воды, делая глоток. От родника веет свежей прохладой. Хотел бы Сынмин оказаться с Хёнджином в подобном месте при иных обстоятельствах.       — Если тебе есть что сказать, то не тяни, — Сынмин садится в мягкую траву недалеко от Хёнджина, их колени почти соприкасаются.       — Я скучал по тебе безумно, — Хёнджин искренен. Сынмин понимает это, с самого начала чувствует, но даёт себе установку: трезвая голова на первом месте. Он игнорирует трепет в сердце и щемящую нежность, без которых не может смотреть на Хёнджина. Сколько бы смежных негативных эмоций он не испытывал, они всегда присутствуют.       Хёнджин такой уязвимый и беспомощный, как потерянный котёнок. Тянет руку к колену Сынмина, но не позволяет себе коснуться. Ему невозможно не сочувствовать, ох уж эта эмпатия. Но Сынмин не может дать волю чувствам, пока они не расставят все точки.       — Я тоже скучал по тебе всё это время, но ты не приходил, — выходит жёстко. Сынмин вкладывает в слова всю боль и разочарование, через которые он прошёл, чтобы Хёнджин хотя бы в половину прочувствовал, каково это, чувствовать себя преданным и брошенным. — Скажи, почему ты заслуживаешь прощения?       — Я сделал всё, чтобы успеть до конца срока, — не врёт. — И как видишь, я здесь. Это был большой риск, но также единственный способ искупить свою вину.       — Искупить вину?       — Да, — улыбается Хёнджин, однако глаза его лишены радости. — Я исправил ошибки прошлого и принял наказание за содеянное.       — О чём ты говоришь? — не на шутку пугается Сынмин.       — Всё не так страшно. Теперь мы можем быть счастливы, я спущусь с тобой в мир людей и проживу остаток человеческой жизни, сколько мне там осталось.       — То есть… так, Хёнджин, если хочешь помириться со мной, то ты сейчас не имеешь права недоговаривать или врать мне. Будь полностью честным со мной хоть раз в жизни.       — Ты прав, я много врал тебе, — Хёнджин стыдливо прячет взгляд. — С чего бы начать? Ну, как минимум, я никогда не был слепым. Голубые глаза достались мне от матери и были знаком моей принадлежности к божественной крови. Часть своих сил я потерял, когда был проклят и понижен на ступень в нашей иерархии, а теперь я отрёкся от всего божественного, что было во мне.       — Идиот, — Сынмин толкает Хёнджина в плечо. — Зачем? Это значит, что ты умрёшь?       — Зачем утрировать, — Хёнджин потирает ушибленное место. — Ты ведь знаешь, что смерть — это не конец. Я сделал это во имя искупления греха, значит, после смерти я попаду в райские поля, и рассчитываю оказаться там с тобой.       — Почему ты пошёл на это? Неужели не было альтернатив?       — Возможно и были, но я устал бегать от ответственности и считаться неполноценным среди богов. Большую часть своей жизни я был проклятым изгоем, но теперь, будучи человеком, я чувствую себя на своём месте, будто с моих плеч упал груз ответственности и ожиданий, которые сопутствуют званию бога. Бессмертие тоже по сути своей тягость, по-настоящему жить хочется, когда время ограничено, и сейчас я чувствую это как никогда. Я хочу прожить короткую, но насыщенную жизнь рядом с тобой, если ты примешь меня. И я прекрасно осознаю последствия, которые последуют за моим решением.       Сынмин тяжело вздыхает, перебирая пальцами траву. Решение Хёнджина ему не нравится, но решать за него он не может, да и разве не поздно что-то менять?       — Я исправлюсь, — чуть тише добавляет Хёнджин. — Я буду лучше для тебя.       — Это ложь, — отрезает Сынмин. — Ты можешь работать над собой и сдерживаться в каких-то моментах, но твоё нутро неизменно будет вырываться наружу. Но, как говорят, если любишь человека, нужно принимать его таким, какой он есть, вот и я тебя принимаю со всеми твоими недостатками.       — Значит, ты прощаешь меня? — оживляется Хёнджин. Такого блеска в его глазах не было за всё время их знакомства, его восторг почти детский.       — Давно простил, как только увидел, — тяжело вздыхает Сынмин. Что-то он зачастил, наверное, нервное. — Но нам нужен был этот разговор. Я вижу, как сильно ты вырос в моральном плане, и нужно быть зрелым и обладать силой духа, чтобы осознать вину и раскаяться. Я ценю это.       — Раз так, то… боже, можно я тебя обниму? Мне до смерти нужно к тебе прикоснуться.       Сынмин посмеивается и протягивает руки, тут же оказываясь в крепких объятиях. Хёнджин не соврал, прилип так, будто прикосновения были ему жизненно необходимы. Как же Сынмин скучал по его рукам. Хёнджин жаден, но при этом предельно аккуратен и трепетен, Сынмину это до жути в нём нравится. Теперь действительно верится, что всё тяжёлое осталось позади.       Хёнджин объятиями не насыщается и лезет целоваться. Сынмин позволяет ему вольности, подставляет шею и губы, утопая в ласке и заботе. Хёнджин умеет быть роковым искусителем, но его нежная сторона нравится Сынмину больше. Такой Хёнджин настоящий, открытый и без масок. Кажется, будто Сынмин может коснуться не только его кожи, но и души.       — Тормози, — смеётся Сынмин и вместе с тем выгибается, когда холодные руки оказываются на его рёбрах под футболкой. — Мы ещё успеем, а сейчас нас ждут и наверняка волнуются, что мы так надолго пропали.       — Брось, они всё поймут, — отмахивается Хёнджин и тянет футболку вверх, вздрагивая от сердитого выдоха Сынмина. Нет, это точно нервное.       — Что за непослушный ребёнок, а?       Хёнджин опускает ткань обратно и даже разглаживает складочки. Вот о чём говорил Сынмин: он может лишь сдерживаться, но не меняться. Да и зачем ломать себя и насильно перестраиваться, когда его уже приняли?       Они возвращаются к дому, где на пороге их ждут две женщины. Бору Сынмин узнаёт издалека, а вот вторую видит впервые. Её волосы собраны в хвост, а из одежды — белая туника, перехваченная тонким поясом, и сандалии. Больше внимания привлекают её глаза, отдающие жёлтым. Сынмин так и не определился, кого она напоминает ему больше: орла или волка.       — Что-то ты загулялся, — обращается незнакомка к Хёнджину.       — Шиён… — Бора касается её плеча, но та сбрасывает руку.       — Вы вдвоём идёте за мной, — Шиён кивает на Бору и Хёнджина.       Сынмин хватается за предплечье Хёнджина, поднимая на него полный непонимания взгляд. Что это значит? Они только нашли друг друга, как их опять разъединяют? Не успевает Сынмин запаниковать, как Хёнджин приобнимает его за талию и наклоняется к уху.       — Всё в порядке, — ласково шепчет он. — Это одно из последствий, которое я предвидел. Подожди в доме, я скоро вернусь.       Сынмин не хочет оставлять Хёнджина одного, но тот звучит твёрдо, поселяя в Сынмине уверенность, что ничего страшного не произойдёт. Ким отпускает его руку и заходит в дом, где его ждут взвинченная Гахён и тот незнакомый мужчина.       — Почему так долго? — хмурится Гахён.       — Нам нужно было многое обсудить, — отмахивается Сынмин. Его мозг сейчас занят другим, он подходит к окну и провожает взглядом Хёнджина, который следует за богинями.       — И что вы решили? — Гахён по красным отметинам на шее понимает, какое «многое» они обсуждали, но не поднимает эту тему.       — Мы помирились, — Сынмин оборачивается и вжимается поясницей в подоконник. — Что здесь произошло, пока нас не было? Ты знаешь, куда они повели Хёнджина?       — Честно говоря, немного. Эта женщина пришла почти сразу после того, как вы скрылись из виду. Спрашивала, где Хёнджин, ведь его видели на горе, говорила что-то про нарушение правил. Бора сказала нам остаться в доме, мол, она сама разберётся, но я поняла только, что мы не должны здесь находиться.       — После того, как мы ушли, я услышал что-то про Верховный Совет, — дополняет Минхо. — Ты и есть тот самый возлюбленный Хёнджина?       — А ты кто?       — А повежливее? Я тоже с ним знаком, но не очень этому рад. Минхо, — Ли протягивает руку. Сынмин её пожимает.

*

      Хёнджин помнит это место. В мирное время здесь накрывали стол и устраивали пиры. Сейчас же нет никакой атмосферы празднества: вместо стульев каменные скамьи, выставленные в круг, а посередине невысокий узкий стол, испещренный надписями. Возле этого стола стоит мужчина с чёрными кудрями и задумчиво водит пальцами по вырезанным в камне буквам.       — Я привела их, — отчитывается Шиён и отходит в сторону. Мужчина поднимает голову, окидывая обоих суровым взглядом.       Чан для Хёнджина — едва ли не единственный авторитет на Халласане, чьего гнева он всегда страшился. Хёнджин в молодости старался его избегать. Не то чтобы Чан злой и жестокий, напротив, в обычное время он добр и заботлив, но справедлив, и рука у него тяжёлая. Ещё ребёнком Хёнджин успел получить от него несколько подзатыльников и выговоров, а также пару предупреждений, но черту терпения Чана он никогда не переступал.       Хёнджин давно не ребёнок и даже не юнец, а значит, за свои поступки должен отвечать в полной мере без каких-либо поблажек, и он это понимает.       — Я никогда не вмешивался в межличностные конфликты, — начинает Чан. — Считаю, что все Боги в состоянии выяснить свои отношения, но вы нарушили несметное количество правил. На это нельзя более закрывать глаза. Бора, ты обвиняешься в превышении своих полномочий и создании нескольких пространств, что не было обговорено ни с одним из Богов. Ты, Хёнджин, отказался от своей божественной крови, однако тебе всё равно хватило наглости явиться после этого на святую гору. О твоём статусе мы поговорим отдельно. А также вы оба привели сюда людей, чем нарушили одно из главных правил. Я не могу лично выбрать вам наказание, поэтому было решено созвать Верховный Совет, и вы оба, как обвиняемая сторона, не имеете права покидать Халласан до вынесения решения. Суд пройдёт по всем правилам, поэтому подготовьтесь заранее.