Язва полезна в любом коллективе.

Семья Майкла вернулась в Америку через несколько дней после его дня рождения, а мы с ним вновь были предоставлены друг другу в нашей большой квартире на Тверской. Одним утром я читала газету и едва не пролила на себя чай от прочитанного. Наш президент в Берлине напился и пытался пьяным дирижировать то ли войсками, то ли оркестром, а потом его чуть не задавил автобус. — Милая? Что-то случилось? — Не, всё в порядке. Просто Петр, Екатерина и Сталин вертятся в гробу, глядя на это. Еще чуть-чуть, и Ленин сбежит из мавзолея, чтобы свергать и этого царька. — Энджи, ему, наверное, тяжело, — Майкл пожал плечами, — все теперь будут помнить, что при нем стали таять последние оплоты вашей армии в Европе. — Понимаю, но, — я покачала головой, выкинула газету в мусорку, — это позор. Посмешище. Мы расписываемся в собственном бессилии. Этот человек есть олицетворение нашего общенационального унижения. Майкл закивал: — Когда к нам придет Анатолий? — Сегодня, — я вздохнула, — поговорим по поводу нашей группы. Потом он еще что-то хотел обсудить. Вроде как, он хочет предложить мне получить образование по экономике. Лично я хотела бы юридическое. Майкл принял ответ, спросил: — А ты уверена, что сможешь потянуть образование сейчас? — Да. Мне достаточно списка литературы, вопросов для зачетов и экзаменов и возможности задать пару вопросов перед сессией. Это же экономический, не физический, не химический, не исторический. — Ты знаешь, что ты будешь самой образованной в нашем звездном кругу Калифорнии? Я засмеялась, чмокнула Майкла в щеку, встала из-за стола, чтобы открыть дверь подошедшему Анатолию. Анатолий Олегович прошел со мной в кабинет и сказал: — Во-первых, ЦСКА теперь снова единый и невредимый. С Тихоновым получилось договориться. Он останется консультантом, важной фигурой, потом получит награду от президента, но на этом всё. — Это очень радостная новость. Спасибо. — Во-вторых, когда к нам пожалует Елизавета Вторая, вы с супругом будете приглашены на торжества в ее честь. — И-и? У нас есть какая-то задача? — Я вскинула брови. — Да, ваша задача привлечь побольше москвичей к этому событию, — Анатолий закатил глаза, — ваш супруг очень хорошо умеет привлекать всеобщее внимание, и нам это сейчас необходимо, чтобы люди по маршруту королевы стояли хотя бы в несколько рядов. По первоначальным опросам, народу ожидается не так много. Вернее, мало по меркам Ее Величества. — Хорошо, будем, — я кивнула, — что-то еще будет? — Да, — Анатолий улыбнулся, — вы хорошо меня знаете, как я погляжу. — Не плохо, — я засмеялась, — по документации? Анатолий подтвердил, вытащил из своего дипломата несколько бумажек с подписями и печатями, и мы приступили к прочтению десятков страниц нудного юридического текста.

***

Через несколько дней мы с Майклом поехали на ледовую арену, чтобы наблюдать за первым матчем ЦСКА в МХЛ этого сезона. И я, и Майкл еле отошли от детей. Маша с Серым буквально выпихивали нас из квартиры. Мы понимали, что с детьми Маша и куча охраны, но всё равно сидели на нервах, коря себя за то, что оставили малюток. Маша сказала, что и сама испытывала такое, когда в первый раз оставляла детей, и нам просто нужно привыкнуть и понять, что мы доверяем тем людям, с которыми мы оставили детей. Доверять-то мы доверяли, а нервы всё равно были ни к черту. Мы не помнили, как мы доехали, как прошли на арену, я даже не помнила, как я говорила слова поддержки ребятам из команды, а потом оказалась на трибуне рядом с Майклом. Из оцепенения меня вырвал гудок, известивший о начале матча. — Милая, согласись, что ребята выглядят куда лучше, чем весной, — прошептал Майкл. — В разы, — я закивала, — они так быстро передвигаются, что я не могу уследить за шайбой. — И талисман всем понравился, — с улыбкой сказал он. — Хочу сказать, что огненный конь вышел всяких похвал. Я закивала, чмокнула его в щеку, а потом искренне обрадовалась, когда на седьмой минуте игры ЦСКА забили шайбу. Я встала вместе с остальными, чтобы аплодировать, и кто-то из журналистов сразу сделал кучу кадров. Хорошо, что я оделась покрасивее. Знала ведь, что журналисты ходят за Майклом везде. Когда я села, журналисты тоже успокоились, стали одним глазом посматривать на арену, а другим — на меня и Майкла. Еще через пять минут всё повторилось: наши ребята забили новую шайбу. Я не знала, как описать это чувство, которое я испытала. Это было похоже на то, что ощущаешь, когда взлетает самолет или машина съезжает по крутому склону. Под ложечкой засосало, а на душе стало радостно. Я поделилась этими ощущениями с Майклом, он сразу улыбнулся и спросил: — Милая моя, ты азартная? — Я? — Я вскинула брови, — я не замечала. — Милая, еще полчаса назад ты сидела вообще без энтузиазма, а сейчас, — Майкл обнял меня за талию, поцеловал в щеку, — могу только посоветовать тебе не увлекаться картами, ставками и прочим таким азартным, — он снова поцеловал меня. Я задумалась, прикусила губу. Видимо, я действительно азартная. Матч закончился с потрясающим счетом «пять-два». Я сразу подбежала к арене, чтобы поздравить ребят, а меня вытащили на лед и подняли на руки. Я коротко вскрикнула от удивления, а мужчины крепко поддержали меня у себя на плечах. Нас сразу сфоткало множество камер, а потом меня аккуратно спустили и передали в руки Майклу. В машине он, засмеявшись, спросил: — Как ощущения? — Отлично, — я улыбнулась, — сначала я испугалась, а потом даже стало приятно. Не переживай: они крепко меня держали. — Я видел, — Майкл подвинулся ко мне, обнял, — я уверен, фотографии получатся очень красивыми. Я умилённо запищала, много раз поцеловала его в щеку и расслабилась в объятиях. Только мы зашли в квартиру, я быстро скинула надоевшую обувь и побежала к моим малюткам. Маша сидела в кресле в той же комнате, читала журнал, а стоило ей увидеть нас, она встала и показала нам быть потише: — Я их кормила, всё хорошо. Они спят. Я закивала, подошла к кроваткам. — Они у вас очень спокойные, — прошептала Маша, — и очень сладенькие. У меня была ностальгия по тем временам, когда мои дети были такими маленькими, — она улыбнулась, обняла меня, — я так за тебя рада. Я тоже ее обняла, поблагодарила и поправила одеяло Саше и Леше. Майкл опёрся на кроватку Кати, с улыбкой посмотрел на нее. Когда мы нагляделись на малышей, втроем перешли в гостиную, чтобы попить чай и рассказать Маше про матч. Она равнодушна к хоккею, поэтому ей интересна не игра, а наши впечатления и мои ощущения от того, что два крутых игрока ЦСКА подняли меня к себе на плечи. Машу домой отвез наш водитель, а мы с Майклом перешли в спальню, чтобы покормить малышей. Я была очень рада взять мою доченьку на руки. Казалось бы, что я уже полтора месяца каждый день по сто раз в день беру малюток в руки, но каждый этот раз для меня столь же особенный как самый первый. — Моя Катенька, — я поцеловала ее в лоб, — мое солнышко, моя радость, — я приложила ее к груди, — я так тебя люблю, моя малышка. Майкл сел рядом со мной, улыбнулся, сказал: — Я понял все слова, что ты ей сказала, хотя ты почти шептала. — Это хорошо, — я тоже улыбнулась, — Майкл, я каждую секунду думаю о малютках. Это моя жизнь. Я никогда не думала, что можно так сильно любить, пока я не встретила тебя, а сейчас я поняла, что можно любить еще сильнее. Это частичка моей души. Я смотрю на малышку, вижу у нее твои глаза, — я поправила ей шапочку, Майкл взял меня за руку, — я понимаю, что это самый дорогой мне человечек. Потом я беру на руки близнецов, и понимаю, что таких человечков у меня три. Я впервые так четко ощущаю, что готова на всё ради кого-то. Майкл поцеловал меня в лоб, помолчал, а потом ответил: — Милая, я, — он выдохнул, — я очень люблю вас. Я тоже готов ради вас на всё. Я улыбнулась, перевела взгляд на малышку. — Моя красавица, — я снова поправила ей шапочку, — я уже вижу, что ты будешь красавицей. — Да, — Майкл засмеялся, — обычно по младенцам ничего не сказать, а по Кэти видно, что она будет похожа на тебя. У нее только глаза мои, а общие пропорции лица твои. — Не знаю, как ты это видишь, — я улыбнулась. — Вижу, потому что смотрел твои детские фотки. Ты была очень сладенькая малышка. Мы переглянулись, и оба засмеялись.

***

Если и было что-то, с чем у нас бывали трудности, так это с тем, чтобы погулять с детьми. Просто так выйти мы не могли, потому что отовсюду сразу набегали если и не журналисты, то фанаты Майкла. В какой-то момент мы решили вовсе отказаться от таких прогулок: убийства и подрывы случались всё чаще прям средь бела дня. Москва на глазах переставала быть тем городом, что я помнила из детства, всё больше и больше становясь похожей на столицу какой-то неблагополучной африканской страны, в которой террористы и мафия шагали по городу как хозяева. Я смотрела на людей и не понимала, почему они всё это терпят. Потом дошло: разве нас кто-то слушал, когда мы голосовали за сохранение Союза? Кто нас услышит теперь? Еще свежи в воспоминаниях расстрел Белого дома из танков, жертвы и раненые, и никто не хотел пополнять этот список собой или членами своей семьи. В какой-то момент даже мне стало страшно за то, что Россия под аплодисменты всего западного мира вот-вот повторит судьбу СССР. Хотелось задать людям в Кремле один вопрос: «На что вы рассчитываете? На украденные и вывезенные деньги? Кто вам их оставит, идиоты?!». Складывалось ощущение, что они натурально не понимают, что с распадом страны на отдельные мелкие республики и княжества они потеряют все свои бизнесы и всё, что успели незаконно или даже законно приватизировать. Я уже давно смирилась с тем, что их не волнует судьба обычных россиян, но никак не могла взять в толк, почему наша «элита» не в состоянии понять, что их самих ждет абсолютно бесславный конец, сравнимый с тем у аристократов, что бежали после Революции Ленина: няньки, уборщики и чернорабочие Европы, или «из князи в грязи». Это в начале века бежали люди со знанием нескольких языков, и они могли работать хотя бы репетиторами, а эти бандитские рожи на что рассчитывают? Без России и российских денег они пустое место. Майкл тоже видел подобное мое состояние, но предпочитал благоразумно молчать. Я, поговорив с Анатолием, тоже немного успокоилась. ФСК пытается делать всё возможное для сохранения целостности страны и без боя Россию никто отдавать не собирается. Вопрос, конечно, в том, чем мы сможем ответить, если весь блок НАТО резко поднимется нас бомбить, но… Останется только пригрозить применением ядерного оружия, напоследок сказав, что мир или будет, но с Россией, или его вовсе может не стать. Считала ли я подобную тактику правильной? Абсолютно. Считал ли так Майкл? Разумеется, нет, но хотя бы признался, что США в таких условиях действовали бы точно так же, и нечего катить баллон на одну только Россию. Короче говоря, к середине девяностых все более-менее вовлеченные люди понимали, что Россия держится только за счет своего ядерного вооружения и наличия в ней людей, которым хватит смелости в обход Ельцина нажать на кнопку, если встанет прямая угроза существованию. При этом приходилось сложа руки наблюдать за тем, как миллионы долларов уплывают в зарубежные банки, высасывая из самой России все соки. Не будем же мы и там угрожать Западу ядерным ударом? Нет, ибо глупо: из-за денег в любом случае никто на кнопку не нажмет, а позориться обещаниями и бездействием не хочется.

***

В последнюю неделю сентября мы ездили к педиатру на обычный осмотр детишек, а я потом заглянула к гинекологу. Мое восстановление прошло по плану, и меня обрадовали тем, что я снова могу порадовать мужа близостью. Сначала я действительно очень обрадовалась, а потом, когда уже сидела в машине, испугалась. Я даже не сказала об этом Майклу. Мне не нравилось, как я выгляжу в зеркале, пусть даже Майкл постоянно говорил мне, что выгляжу я замечательно. Снова начинать интимную жизнь мне было немного боязно. Когда мы приехали домой и уложили детей, Майкл сам подсел ко мне на диван, обнял и спросил: — Что сказал твой врач? — Сказал, что всё хорошо восстанавливается, — я улыбнулась, прикусила губу, ощущая себя плохо от того, что откровенно недоговариваю ему. — Милая, — Майкл поцеловал меня в щеку, — а что про занятия любовью? Не сочти это за намеки, — он вздохнул, крепче обнял меня, — просто я очень по тебе соскучился. — Пока лучше повременить, — тихо ответила я, уложив голову ему на плечо. — Хорошо, — он поцеловал меня в макушку, — не переживай. Мне стало еще более стыдно. Я поняла, что нужно как-то решиться сказать ему правду, но не смогла. Единственное, на что меня хватило, так это на то, чтобы улизнуть в ванную. Мне хотелось вдоволь понежиться в воде, еще я обработала волосы маслом, после которого они становятся как шелковые и позволяют делать красивые прически. Выйдя из ванной, я переоделась в красивое ночное платье. Сексуальное открытое белье мне пока что противопоказано, а вот платье, подчеркивающее грудь, меня приукрасит. Майкл нашелся в гостиной, он читал какую-то книгу. Я подошла к нему, встала ровно напротив, собралась с силами и тихо сказала: — Прости. Я утром соврала. Гинеколог разрешил заниматься любовью. — Милая? — Майкл вскинул брови, усадил меня рядом и с беспокойством посмотрел в глаза, — а почему ты сразу не сказала? Ты чего-то боишься? Не хочешь? Что-то все-таки болит? Я вздохнула, спрятала лицо в руках. — У меня не та фигура, какая была. — Боже, — Майкл крепко обнял меня, поцеловал в висок, — ты хотела бы близости сейчас? — Очень, но, — я потуже запахнула халат, — у нас ничего не было несколько месяцев, и… Майкл покивал, а потом встал и, взяв меня за руку, повел в гостевую спальню. Он закрыл шторы, оставил из освещения только две лампы на тумбах при кровати и уложил меня в самый центр. Майкл лег на меня, нежно взял за руки и поцеловал в шею. — Что ты чувствуешь? — Спросил он шепотом. — Я боюсь. — Не нужно, — Майкл выдохнул, стал снова целовать меня и с удовольствием зарылся пальцами мне в волосы. — Милая, я очень сильно тебя люблю, я тебя обожаю, — он куснул мне мочку уха, сразу поцеловал рядышком, — я с ума схожу от того, как я тебя хочу. В последнее время я не мог спокойно смотреть на тебя, пока ты сидела с голой грудью после того, как кормила детей. Ты сидишь так буквально пару мгновений, пока вдеваешь руки в рукава кофты, но, — Майкл сильно укусил меня за шею, — милая, дай руку. Я вложила свою в его, а он сразу положил ее себе на пах. В этот момент я поняла, что поступила правильно, когда все же решилась рассказать ему про слова гинеколога. Майкл уже несколько месяцев не знает, куда себя деть, а я тут собралась устраивать сцены на почве того, что немного поправилась, пока Майкл в это время согласен на что угодно: хоть в одежде, хоть в темноте, да хоть как. — Можно тогда мы не будем снимать мое платье? — Спросила я шепотом. — Да. Пока мне можно снять с тебя трусики, можно оставить всё, что хочешь. Я не успела даже ойкнуть, Майкл уже разорвал на мне белье, поласкал пальцами, чтобы убедиться, что я действительно возбуждена, и, быстро надев презерватив, вошел в меня, застонав на выдохе. — Как же хорошо, — Майкл выдохнул, уперся лбом в мой, — детка, ты не представляешь, насколько. Даже презерватив этого не портит. Он поцеловал меня, стал медленно двигаться, и я тоже застонала от появившихся приятных ощущений. Это подействовало на Майкла особенно, и он быстро ускорился. Я поняла, что он достиг своего пика, прикусила губу, стала гладить по спине, а он лег рядом на бок и тихо сказал: — Прости, милая. После такого долгого периода я не мог тебя дождаться, — я закивала, — дай мне немного времени, — он поцеловал меня, — и ты тоже вспомнишь, как хорошо бывает во время оргазма. — Жду, — я засмеялась, тоже легла на бок, — а как тебе ощущения? Хуже чем раньше? — Чуть-чуть меньше удовольствия из-за презерватива, — Майкл поцеловал меня в губы, — а так всё замечательно. Не переживай, милая. Ты прекрасна. На душе стало как-то особенно приятно. Я сама поцеловала Майкла, а в процессе почувствовала, как подзабытая страсть возвращается ко мне. Я сразу подумала о том, какой дурой была, пока переживала всю первую половину дня. Нужно было прямо на входе домой прыгнуть на Майкла и не париться! Я сама на него села, стала гладить по груди, а он провел руками от моих лодыжек до талии. — А вот это уже моя Энджи, — сказал он на выдохе, — хочешь побыть сверху? — Я закивала. — Хорошо, тогда я лучше сяду, чтобы тебе помочь. Майкл оперся спиной на изголовье кровати, я снова села на него, поцеловала в губы и с удовольствием ощутила, как он прижимает меня к себе за затылок и талию. Было приятно: пусть даже сверху я, но всё равно понятно, что это Майкл тут всё решает. Я почувствовала, что он уже готов к следующему разу, аккуратно приподнялась, и сама медленно села до упора, сразу же вцепившись ему в плечи. Майкл нежно поддержал мне грудь, а я стала в своем темпе двигаться на нем, едва сдерживая рвущиеся наружу стоны: мне действительно не хватало наших занятий любовью, и я переживала месяцы вынужденного воздержания не лучше Майкла. — Помоги, пожалуйста, только аккуратно, — выдохнула я ему в поцелуй, и он начал двигаться сам, удерживая меня за бедра, но при этом помня о моей просьбе. Я испытала первый за прошедшие четыре с чем-то месяца оргазм: ощущения нахлынули так, словно в голове взорвался фейерверк, в сердце заработал дополнительный моторчик, а в животе все бабочки магически превратились в тепло и даже жар. Я еле сдержала совсем уж громкий стон, всё так же крепко держась за плечи Майкла и уже самостоятельно качаясь на нем круговыми движениями, чтобы продлить удовольствие. — Как мне этого не хватало, — сказал Майкл, продолжая ласкать мое тело руками. — Моего оргазма? — Спросила я с улыбкой. — Да, — он кивнул, — от своего мне не так хорошо. Хорошо, но будто чего-то не хватает. А у тебя какие ощущения от презерватива? — Хорошо, что моей смазки достаточно, иначе было бы неприятно, — я поцеловала его в губы, прикусила нижнюю, — лучше на всякий случай купить специальную. — Как скажешь, — Майкл сам поцеловал меня, — хочешь еще? По твои глазам вижу, что ты устала. — Двигаться устала, а кончать еще не устала, — ответила я со смехом, — иди ко мне. Возьмешь меня сбоку? Лицом к лицу? Майкл активно закивал, удобно уложил меня, взял под коленкой и вошел. Ощущения были замечательные.

***

С того дня наша жизнь окончательно вошла в прежнее русло. Мы радовались жизни по полной: малыши здоровы, интимная жизнь бьет ключом, а из работы только периодические визиты Анатолия. Мы сами не заметили, как подошел октябрь. Мы бы и не заметили, если во вторник одиннадцатого числа не узнали бы из новостей про падение рубля. Курс доллара за несколько минут поднялся на тридцать три процента, и случилось то, о чем мы недавно говорили с Анатолием. Спрос валюты мгновенно превысил предложение, люди стали невыгодно менять тысячи рублей на долларовую бумажку, занимая стометровые очереди у касс или у перекупщиков. Я, напротив, позвонила в офис Аэрофлота, Останкино и анимационной студии, ребятам из ЦСКА и обошла соседей, настоятельно порекомендовав всем не рыпаться и сидеть дома тихо, не светя своими накоплениями. Это стоило мне значительных усилий. Каждый, буквально каждый человек, ни разу в жизни не имевший дела с экономикой, математикой и вопросами управления, считал за нужное рассказать мне истину жизни. Я поддержала жалобы на Ельцина и Геращенко, являвшегося председателем ЦБ, но категорически не рекомендовала менять рубли на доллары по нынешнему курсу. Весь день мой телефон разрывался от звонков то одних, то других, и каждый раз мне приходилось повторять всё по новой. Когда к ночи курс скакнул обратно к показателям прошлого дня, мой телефон резко замолчал, чтобы снова начать трезвонить через час. Как оказалось, все люди, последовавшие моему совету в счастье отпивались дома валерьянкой или чем погорячее, а те, кто посчитал, что умнее меня, заливали алкоголем потерянные деньги. Хорошо еще, что не обвинили в том, что я недостаточно убедительно убеждала их не менять рубли на доллары. Буквально через два дня нам с Майклом пришло красивое письмо в богатом плотном конверте. После вскрытия мы поняли, что получили приглашения в Кремль, в приложении к которым четко прописывалось, что и куда нам нужно будет надеть ради соблюдения королевского регламента во время пребывания Елизаветы в России. Майкл весь тот вечер смеялся с того, как я ругалась на этот регламент. — Милая, она же королева! — Плевать! — Я цокнула, — чем она лучше остальных? — Тем, что она королева? — Майкл еле сдержал улыбку. — Мне интересно, если бы ты была президентом и тебе пришлось бы встречать Елизавету, ты- — Я бы наплевала на регламент и нарядилась бы в красное платье в пол! — Я улыбнулась, Майкл засмеялся, — я бы еще тебя заставила нарядиться в тот твой наряд с Грэмми! Ох, весь Кремль блистал бы в тех цветах, в которых было бы платье Елизаветы, просто чтобы ее было не так видно, потому что Кремль не для британской монархии строили, а для правителей России и только России, и хозяином там может быть только правитель России, искренне любящий страну! Ельцин там временный поселенец, обманом вошедший в святая святых. — Милая! — Майкл засмеялся громче. — Ты очаровательная коммунистка! — Чисто для справки, — я вскинула брови, — меня не бесит сама Елизавета, меня злит только то, как все носятся с королевской семьей. Почему лидеры других стран должны так плясать под дудку Букингемского дворца? Это за какие такие заслуги? За то, сколько страданий они причинили этому миру? Люди, которые рукоплескают им, слепы! Королевская семья Британии как и правительство Британии сущее зло! Они хуже американцев, честное слово! — Звучит как отличная предвыборная речь. — Или объявление войны блоку НАТО. — Или объявление войны блоку НАТО, — Майкл закивал. — Одно другому не мешает. Могу сказать одно: ты была бы самым красивым лидером среди всех даже в черном платье. Я снова цокнула, засмеялась, вчиталась в приглашение, но потом отбросила его, услышав, что близнецы заплакали. Дети мне важнее какой-то там старушенции и ее регламента.

***

Восемнадцатого октября вся милиция и спецслужбы Москвы стояли на ушах по маршруту, по которому Елизавета Вторая должна была проехаться на своем Роллс Ройсе. Мы с Майклом заблаговременно приехали по этому же маршруту в Кремль (толпа действительно собралась), встали туда, куда нам показали, и дожидались, пока Ее Величество тоже приедет. — Красивый зал, — прошептал Майкл, оглядевшись. — Даже жаль, что мы в таком зале в черной одежде. Хорошо, что мне разрешили оставить мой сверкающий галстук. — Это Георгиевский зал, — прошептала я в ответ, улыбнувшись, — и да, такое ощущение, будто мы все в трауре. Особенно наша первая леди. Если бы не твой сверкающий галстук, всё вовсе было бы печальнее некуда. — А где первая леди? Я еще ни разу не видел ее. — Там, правее, Наина Иосифовна Ельцина, — я повернулась и легонько кивнула в нужном направлении. — Какая-то она грустная. — Я бы тоже была грустной, если бы была первой леди России и муж заставил бы меня наряжаться как на похороны ради чужой старушенции. К тому же ей еще надо следить за тем, сколько муж выпьет во время застолья, а это трудно: он сильный как… Фиг рюмку из рук вырвешь, короче говоря. — Милая, — Майкл засмеялся, спрятал улыбку, — я надеюсь, что ты помнишь, что я очень громко смеюсь. Не смеши меня, когда приедет старушенция, но запоминай все казусы: мы потом расскажем о них Диане. Я улыбнулась, поцеловала его в щеку. Буквально сразу после этого наступило резкое оживление и Елизавета Вторая вошла в зал в ярком желтом платье. Ей подарили букет желтых цветов (якобы случайно прямо под цвет ее платья), сделали фотографию, а потом Ельцин решил помочь ей снять пальто. — Один, — шепнул Майкл. Мы еще до начала церемонии решили считать разы, в которые наш президент нарушит протокол. До монарха Британии дотрагиваться нельзя. Откуда же Ельцину, простому человеку из СССР, знать, как надо прислуживать чужим монархам? Он СССР ради этого развалил: чтобы наконец узнать. — А она очень элегантно от него увернулась, — прошептала я в ответ. — Нашим избирателям надо у нее поучиться так аккуратно и элегантно избегать этого человека. — Милая, — Майкл улыбнулся, прикусил губу, — не смеши меня. Я мило пожала плечами, и мы все пошли в другой зал смотреть, как с каждым новым тостом Ельцин становится всё веселее. Майкл даже пошутил, сказав, что он бы столько не выпил: отключился бы прямо во время произнесения очередного тоста. Я же смотрела на всё это и тяжко вздыхала, боясь того, куда нас этот «тамада» своими тостами заведет. На следующий день мы отправились в Большой театр. Королева сидела с президентом в главной ложе, а мы с Майклом удобно устроились в более «приземленной». Для Майкла это было первое посещение Большого театра, и он никак не мог перестать вертеться. Он смотрел то в одну сторону, то в другую, потом на сцену, а затем сказал: — Это один из самых красивых театров, которые я видел. Невероятное место даже сейчас. Представляю, как тут бывало красиво в лучшие дни. — Тогда придем сюда на Новый год. Тут будет замечательная постановка. — Обязательно, — Майкл улыбнулся, а потом со смешинками в глазах прошептал, — мне кажется, или королева не знает, как отделаться от Ельцина? — Пусть сунет ему регламент, — фыркнула я, — я уверена, там есть пункт, в котором пишется, сколько слов можно сказать монарху, не надоедая ему. — Милая, — Майкл тихо засмеялся, поцеловал мне руку. — Меня просто бесит их отношение к России, — прошептала я. — Ельцин тоже раздражается, видишь? — Майкл глянул на него, кивнул. — Потому что даже он понимает, что вина за смерть родни Елизаветы не только на коммунистах. Это британская корона отказалась принять Романовых, а коммунисты просто решили пресечь угрозу повторного воцарения и правильно сделали. В государстве должна быть стабильность. Куда бы они этих Романовых дели? Майкл, хоть и нехотя, но согласился с моими доводами. Началось представление, я, замолчав, взяла Майкла за руку, и мы вместе посмотрели на сцену.

***

Из театра мы вернулись в самом лучшем расположении духа. Представление нам очень понравилось, а осознание того, что мы свою роль отыграли и теперь можем спокойно посидеть в квартире, только грело душу. На следующий день в новостях показали кадры с Елизаветой в Питере. Как оказалось, они поехали туда, потому что Королева должна покинуть Россию морем, так как это ее первый визит сюда. Я покачала головой с мыслью «маразм крепчал», а потом нам с Майклом бросилось в глаза то, что народу собралось в разы меньше чем в Москве: Майкл же не поехал. Мы с ним посмеялись над этой ситуацией и думать забыли, потому что с головой вернулись вниманием к нашим малюткам. Мы молча сели в кресла рядышком и со счастливыми улыбками смотрели на наших ангелочков. — Милая, они такие сладкие, — выдохнул Майкл, — спасибо тебе, — он поцеловал мне руку, — я до сих пор не могу поверить. Это всегда было моим самым большим желанием, и теперь три малыша спокойно спят в кроватках прямо передо мной. — Я сама до сих пор не верю, — я улыбнулась, обняла его, — и всё-таки я рада, что сама родила. Я слышала, что некоторые мамочки, родившие через кесарево, после родов чувствуют незаконченность беременности. У меня всё хорошо. Я бы даже сказала, что у меня нет и намека на депрессию. Это твоя заслуга, — я поцеловала его, — ты очень мне помогаешь. Спасибо. — Даже не начинай, мне это в радость, — возразил Майкл, обняв меня покрепче, — я так радуюсь, когда могу подержать моих ангелочков на руках, — он зарылся лицом мне в волосы, — если я при этом еще помогу моей любимой жене, это вовсе замечательно. — Самый лучший муж на свете, — я поцеловала его в губы, прижалась крепче, — давай тоже приляжем? Майкл согласился, мы легли на кровать, стали ждать, пока малютки проснутся, чтобы покушать. Это всегда особенный момент: в квартире идеальная тишина, а потом вдруг «бах», и сразу три младенца начинают плакать. Стоило Катеньке проснуться, глазки открыли и мальчики. Майкл подошел к их кроваткам, стал развлекать, а я взяла себе дочку. Сейчас ее очередь кушать. Грудь у меня всё-таки не безграничная по объему. Каждый раз, когда я так беру малышку на руки, я не могу не заглядеться на нее. Моя маленькая красавица всегда посмотрит на меня своими темными глазками и улыбнется, чуть только я с ней заговорю. Мальчики тоже мне улыбаются, но ведь дочка для матери всегда ближе. Когда Катя наелась, я отдала ее Майклу, который и так с нетерпением ждал, пока ее можно будет взять на руки. Он буквально каждую секунду старается подержать ее на руках.

***

После отъезда королевы жизнь снова вошла в свое русло. В начале ноября меня пригласили на Первый канал, чтобы разрешить вопрос с отсутствием программы на Новый год, при этом меня ждали, как это сейчас модно говорить, агенты наших крупных звезд. Как оказалось, они решили пойти на уступки и всё-таки выступить на Голубых огоньках бесплатно, то есть так, как изначально должны были выступать до своих капризов. Я решительно отвергла это щедрое предложение, а Майкл меня активно поддержал. В ту минуту агенты впервые за наш разговор напряглись. Они не ожидали, что я буду стоять на своей позиции. Переговоры зашли в тупик, и они уехали ни с чем, а ко мне подбежало руководство канала, чтобы начать угрожать жалобами на имя Ельцина. Разумеется, я на эти пустые угрозы не отреагировала и уехала домой. Через два дня меня снова пригласили на канал, агенты на этот раз были куда более улыбчивыми и настроенными на переговоры. Когда речь зашла о Голубых огоньках, я спросила, по какой такой причине изначально были затребованы космические гонорары. Внятного ответа не последовало. Хоть я и понимала, что их, попросту говоря, подкупили мои конкуренты, у которых я увела Первый канал прямо из-под носа, я снова дала от ворот поворот всем агентам. Для себя я уже твердо решила, что никаких огоньков в этом году не будет, поэтому просто пудрила этим агентам мозги и тратила их время, как они недавно делали это мне. С искренним интересом я подходила только к вопросам управления Аэрофлотом и анимационной студией, а всё остальное время посвящала детям. Начинался самый важный и сложный период их развития: они постепенно начинали самостоятельно переворачиваться, пытались держать головы и даже садиться. Если Леша и Саша были немного пассивными в этом плане (что в принципе неплохо согласовывалось со статистикой по мальчикам и девочкам), то за Катей нужен был глаз да глаз. Чуть только стоило нам с Майклом отвернуться, она уже пыталась что-то взять в руки, в рот или просто кататься по доступной площади, переворачиваясь то на спинку, то на животик. В такие моменты было особенно весело сидеть рядом с ней: она переворачивалась, смотрела на меня и Майкла, улыбалась, снова поворачивалась, пыталась найти нас взглядом, и если не получалось, пыталась как-то повернуться. Майкл в дочке души не чаял, даже случайно приучил к своим рукам и пению на ночь. В итоге получилось, что мальчиков спать укладывала я, причем делала это без особых проблем, а Катя отказывалась засыпать, пока Майкл не походит с ней по комнате, напевая какую-нибудь тихую мелодию. Когда ближе к концу декабря у нашей малышки начали прорезываться нижние резцы, Майклу вовсе не приходилось долго сидеть без дела: чуть что, и он вставал, чтобы походить с Катенькой на руках. В один такой вечер Майкл ходил по гостиной с дочкой на руках, пытаясь хоть чуть-чуть ее успокоить, а я, уже уложив мальчиков в их кроватки, сидела на диване и не могла перестать улыбаться: у меня самый лучший муж, который только может быть. Он не ушел в другой конец квартиры, не спрятался на работе, а с улыбкой ходит с малышкой по квартире, лишь бы отвлечь ее от распухших десен. — А я еще переживал, что заброшу распевки, — пропел Майкл, укачивая Катю. Она всё ещё плакала и пыталась заснуть пальчики в рот и потереть ноющую десну. — Давай поиграем с ней в ладушки? — Что это? — Майкл вскинул брови, — милая, настолько русские слова еще не закрепились в моем мозге, — и это он решил пропеть. — Идите сюда. Майкл подошел, мы аккуратно усадили Катю (благо, что она уже отлично садится и сама), и я, взяв ее за ручки, стала напевать песенку «Ладушки, ладушки, жили у бабушки!», хлопая в ладоши. Катя звонко засмеялась, а когда я ее погладила по животику, а потом и подвигала ее ручки, как если бы воробушек махал крыльями, Катенька сразу забыла про десны, стала улыбаться, смеяться, а я передала «бразды правления» Майклу. Он запомнил такую простую песенку с первого раза, стал сам играть с дочкой, а я просто сидела рядом и с теплотой смотрела на них. В какой-то момент, пока Майкл в перерыве между отдельными куплетами обратился ко мне, Катенька улыбнулась и очень громко, четко, привлекая внимание к себе, сказала: — Па! В тот момент и я, и Майкл в счастье уставились на малышку, а он даже спросил: — Милая! Ты слышала? — Да, — я широко улыбнулась, поцеловала его в щеку, много-много раз поцеловала Катеньку, — как я рада, это так мило! Майкл, — я повернулась к нему, — ты замечательный папа. Я не знаю людей, у которых малыши начинали с этого слога. Майкл в счастье покачал головой, взял Катю в руки, стал обнимать и целовать, а потом посмотрел на меня: — Спасибо, Энджи. Я так рад. Ты себе не представляешь, насколько. Это моя принцесса, моя жизнь, — он поцеловал ее в щечку, — самое дорогое, что только может быть. Я закивала, села рядом и обняла их обоих. И я, и Майкл прекрасно понимали, что я даже не подумаю расстраиваться из-за того, что первым слогом после обычного «агуканья» было «Па!», а не «Ма!», поэтому продолжили радовать Катеньку своим присутствием и вниманием. Когда она заснула, мы уложили ее в кроватку, сами тоже улеглись, и Майкл первым делом сказал: — Я очень счастлив, — он прижал меня к себе, — у меня перед глазами до сих пор тот момент. — Майкл, милый, — я поцеловала его, — я сама до сих пор об этом думаю. Я очень рада, что Катенька сказала свой первый слог, — я снова поцеловала его, — я очень рада. Майкл крепко обнял меня, зарылся лицом мне в волосы и прошептал: — Так хорошо. Я очень хорошо чувствую жар, чуть только к тебе придвинусь, но куда сильнее я чувствую рядом с тобой домашний уют. Ты для меня как родной берег. Я погладила его по спине, поцеловала и крепко прижалась. — Я люблю тебя, — сказала я по-русски. — Я люблю тебя больше, — ответил он тоже на русском, — очень сильно люблю. Я еще крепче прижалась, Майкл тихо засмеялся, улегся удобнее, чтобы мне было легче на него прилечь.

***

К Новому году мы с Майклом снова сходили в Большой театр, а потом зашли за сцену, чтобы поговорить с составом. На мое удивление Майкл сразу же подошел к одному конкретному мужчине, который сегодня играл не главную роль. Я тоже подошла, узнала, что это Николай Цискаридзе. Мы мило побеседовали на отвлеченные темы, а потом сделали общую фотографию со всем коллективом и отдельную именно с Цискаридзе. Когда мы ехали домой, я спросила у Майкла, чем вызван подобный интерес, и он с восхищением сказал: — Придет день, когда весь мир будет знать его как одного из лучших артистов балета. Милая, мы обязаны ходить на все представления, в которых он будет выступать. Я давно не получал такого удовольствия, — он посмотрел мне в глаза, — неужели ты не чувствуешь разницы между Цискаридзе и другими? Она огромна, примерно как между мной и, — он засмеялся, — ладно, не хочется кого-то оскорблять, так что просто скажу: Цискаридзе еще официально коронуют на его поприще. Поверь мне, — Майкл сделал паузу на вдох, — я давно не видел таких скромных артистов. Ты же видела, какой он культурный и скромный? — Я закивала, — вот! Я поражен до глубины души и уже жду что-то новое с его участием. Я согласилась, а мельком подумала о том, в каком состоянии находится Большой театр. Про себя я очень надеялась, что предатели и взяточники до него не доберутся, но понимала, что надежды мои не оправдаются. На душе стало неспокойно, ведь русский балет является частью огромного достояния не только России, но и мира, и терять его было бы сродни катастрофе. В итоге, пока мы доехали до дома, я решила как можно скорее обсудить с Анатолием вопрос возможности передачи управления Большим в наши руки. Дома Майкл снова вспомнил про Цискаридзе, а я, не столь сильно сведущая в искусстве, думала о том, как сохранить место работы Цискаридзе в относительном порядке. Новый год был омрачен событиями, имевшими место быть на юге, поэтому мы с нашими друзьями решили собраться на «старый» Новый год в январе. Не сказать, что настроение было сильно хорошим, но и не столь отвратительным, как тридцать первого декабря. Радовало только то, что я через свои газеты дала народу понять, что звезды эстрады откровенно продали души приватизаторам. Сказать, что реакция последовала мощная, ничего не сказать. Конечно, и там я немного проплатила первоначальную активность, зато потом люди сами стали требовать новых артистов взамен престарелых и продажных, требовали лишить эту престарелую эстраду права зажимать новые таланты и просто в массовом порядке отказались покупать билеты на некоторые концерты: денег и так не столь много, чтобы тратиться на людей, которые, как оказалось, тебя самого даже за человека не считают. Разумеется, я сразу же дала объявления о новом лейбле, который запускается по инструкциям и рекомендациям лучшего профессионала своего дела, а именно под личным наблюдением Майкла Джексона. Майкл действительно принимал активное участие и влиял на то, кого из претендентов продюсеры брали в разработку, а кого нет, так что мои слова были не на пустом месте: за сцену России взялся сам Король поп-музыки. Буквально на следующий день к нам приехал Анатолий, и я решила немного его задобрить. Я угостила его чаем, даже детей показала, зная, что он очень тепло относится к щекастеньким малышам. Анатолий действительно понянчил мальчиков, вспомнив, как несколько лет назад так же возился со своими сыновьями, и к нашему разговору о работе он подошел с куда более хорошим настроением. — Анжела, — он улыбнулся, сел в кресло напротив меня, — чего вы хотите? Вы меня еще ни разу так долго не поили чаем, пирожными, печеньем и тем более не пытались задобрить меня детьми. Давайте, выкладывайте, чего вы боитесь у меня попросить. Я поняла, что нужно действовать прямо: такое Анатолий ценит. — Я хочу управление над Большим театром. Над его бухгалтерией и логистикой, если быть точнее. — Оригинально, — Анатолий весело хмыкнул, — вынужден признаться, что вы меня удивили. Большой? Вы серьезно? Или вы решили поставить передо мной невыполнимую задачу, чтобы потом попросить что-то из нефти, дабы я понял, насколько облегчилась задача? — Нет. Я серьезно. — Зачем? — Анатолий вскинул брови. — Как это «зачем»? — Я тоже вскинула брови и горячо продолжила, — это не частная конторка, это Большой Театр, являющийся лицом Москвы! Я вам скажу, что завтра будет с этим лицом, когда туда придут приватизаторы! Логистика рухнет, и мы будем всё закупать за границей. Артисты разъедутся, бюджет будет отмываться через дорогие декорации, и ставить там будут полную хрень, а не нормальные произведения. И это я еще молчу о том, по какому механизму будет происходить ценообразование на билеты. Дайте Большой Театр мне, и я смогу не только удержать его на плаву, но и вывести с его помощью весьма солидную сумму, которую мы хотим вывести из других компаний. — Это действительно возможно? — Спросил Анатолий, подавшись вперед. — Конечно. Причем очень легко и самым банальным методом «в лоб», то есть через искусственное завышение себестоимости декораций, костюмов, оформления зала и ремонта помещений. Разумеется, что это будет только на бумаге и реальные средства Театра затронуты не будут. Более того, если вы доверите Большой мне, то я могу даже подкинуть туда деньжат из Аэрофлота и Останкино. — А как вы переведете эти деньги в Большой? — Это сложно, путанно, но выполнимо. Поверьте, выполнимо. Я полночи об этом думала. — Всего полночи? — Анатолий хмыкнул, — знаете, в такие моменты вы меня пугаете. Допустим, что мы как-то вышли на диалог по поводу Большого. У нас сразу спросят, насколько успешным было управление ОРТ. Вы думаете, Россия не заметила отсутствие Голубых огоньков? Не скажу, что люди были расстроены, ведь поводов для расстройства и без этого хватало, да и вы очень хорошо намутили воду через газеты, но… — Отмажемся. Вы же сами понимаете, что если сдобрить отмазку деньгами, то можно даже не сильно стараться отмазываться. Пока мы лезем впереди БАБ-а, у нас очень хороший шанс скупить побольше людей с важных позиций. Вам же пригодился тот генерал? — Очень. — Вот, — я развела руками, — подумать только! Мы покупаем человека, чтобы он не передавал важную стратегическую информацию третьим лицам. В таких условиях всем будет плевать, что мы не сделали Голубые огоньки, если мы худо-бедно отмажемся и хорошо приплатим. — Допустим. Кто сядет в Большой? — Жена одного из наших партнеров. Она балерина в прошлом. Ушла из-за травмы. По-моему, это будет очень символично. Она будет светить лицом как балерина, а следить за бумагами и деньгами будет мой хороший друг. Поверьте, копейка не улетит незамеченной. Осталось только найти нужных людей и способ заплатить им, чтобы нашу кандидатку поставили к рулю управления Большим. — Допустим, — Анатолий кивнул, — я решу этот вопрос в ближайшее время. Что-то еще хотите обсудить? — Нет. Обсуждать особо нечего. Я, конечно, с нетерпением жду запуска и «ОРТ. Дети», но куда сильнее я жду момент, когда мы с нашими партнерами получим газо-нефтяной краник. Я уверена, что я правильно позабочусь о средствах, которые мы получим. Анатолий посмеялся, стал сам расспрашивать меня о моей деятельности по Аэрофлоту. Я рассказала ему о том, какие выводы сделала из предоставленных характеристик имеющихся самолетов. Некоторые древние модели я предлагала полностью вывести из эксплуатации и сосредоточиться на модернизации других, и без того более современных и надежных самолетов. Нельзя допустить монополии Боинга, или мы в один день можем оказаться без гражданского авиапарка. Я даже вплотную занялась этим вопросом: каждая катастрофа с участием Боинга и хотя бы одним погибшим обсасывалась в моих газетах со всех сторон, причем каждый раз в разных изданиях, чтобы не примелькаться народу. Инциденты с отечественными самолетами тоже попадали в печать, но, как правило, жертв у нас действительно бывало меньше или вовсе не бывало: жесткая посадка не всегда значит гибель всего экипажа. Пару дней после этого визита Анатолия нас с Майклом никто не беспокоил, а потом начался весьма беспокойный период. Семнадцатого числа весь мир облетела новость о сокрушительном землетрясении в японском Кобе, которое унесло жизни более шести тысяч человек. Майкл очень переживал еще несколько дней, буквально не находил себе места, а потом с ужасом рассказал мне, что узнал от своих друзей из Японии: — Представь, вместо государства воду и гуманитарную помощь людям поставляет якудза! Мафия, Энджи! А я уважал японское правительство, а они бросили людей! — Майкл, — я вскинула брови, отложила журнал, — а чего ты хотел от японского правительства? Ущерб оценен приблизительно в два или три процента от ВВП всей Японии. Японии сейчас не до людей, как бы парадоксально это ни звучало. Сейчас оклемаются, может, выплатят что-то. Майкл снова стал похож на рыбку: открывал и закрывал рот, но не знал, что сказать. Из нас двоих он до сих пор верит в какие-то чудеса и справедливость. Я уже ни во что не верю кроме математики. — Стой, Энджи, а почему у мафии есть деньги, а у государства нет? Япония же не самая бедная страна! — Потому что мафия работает иначе. Особенно японская. Ты знаешь, что провинившиеся члены мафии отрезают себе фалангу пальца на руке и приносят ее своему боссу? Майкл проникся, рефлекторно покрутил запястья, посмотрев на руки, а я продолжила: — У них есть целый бизнес по перекатыванию денег оттуда сюда и обратно. Они берут кредиты в банках, не возвращают, тратят на себя. Они живут припеваюче, так что с их стороны было бы наглым не помочь своему же народу. Правда, я считаю, что этот шаг нацелен на повышение доверия к мафии, нежели совершается из реальных добрых побуждений. Ты знал, к примеру, что в Японии есть классовая система, и не всех японцев будут брать на хорошие должности? — Майкл покачал головой, сел. — Теперь знай. Я сама была в шоке, когда узнала. Потом еще сильнее удивилась: мафия таких различий не делает и берет к себе всех. — Обалдеть, — Майкл выдохнул. — Есть в этом мире что-то святое? — Нет. Есть то, что в будущем пойдет на пользу, и то, что пойдет во вред. Не сказать, что такой ответ устроил Майкла, но он немного успокоился. Как оказалось, зря: уже через неделю ему из Америки позвонил знакомый и рассказал, что открылось судебное разбирательство по убийству, в котором подсудимым выступил знаменитый чернокожий игрок в футбол. Этот товарищ еще прошлым летом убил жену и ее любовника (что показательно, жена была белой), оставив двоих своих детей наполовину сиротами. Суд над ним обещал стать одним из самых громких разбирательств за последнее время, и мы с Майклом (хоть и старались это скрыть) облегченно выдохнули: фокус общественного внимания в делах судебных с нас отойдет. Правда, мы поспорили: Майкл сказал, что парня посадят, даже если улик не будет, а я сказала, что его отпустят, даже если улики будут, просто чтобы не ворошить «черную» тему. Посмотрим, кто был прав. Только-только мы мы так облегченно выдохнули, как на следующий день мир едва не пал жертвой ядерных ударов. Норвегия решила запустить какую-то исследовательскую ракету, действительно запустила, предварительно оповестив наши ведомства, но до наших СПРН почему-то это предупреждение не дошло. Спасибо разработчикам системы управления и самим ракетчикам, угроза миновала: система сама сказала, что ракета не ядерная, а безопасная. Всё разрешилось быстро, но Ельцину всё же пришлось потянуться за чемоданчиком. Когда все угомонились, я спокойно встала с дивана и пошла на кухню готовить нам ужин. Майкл обалдело открыл рот и поспешил за мной, на ходу спросив: — Милая, ты после такого еще собираешься готовить?! — Ну да, — я засмеялась, — раз ядерного удара не будет, то нам надо подумать о том, что мы будем сегодня кушать. — Энджи, — Майкл развел руками, походил туда-сюда, — а если бы был?! — Если бы был, мы бы уже не разговаривали, — я ему подмигнула, надела фартук и достала из шкафа рис. — Энджи! Русские действительно какие-то странные! Я иногда вас боюсь! — Не нужно: мы добрые, а на фоне американцев вовсе белые и пушистые. А что нам делать? — Искренне спросила я. — Будто от того, что мы будем переживать, Америка передумает пускать на нас свои ракеты. — Вообще-то, это Россия чуть было не запустила свои туда. — И это вина одной лишь Америки, — я цокнула, — развалили Союз, а теперь удивляются тому, что связь между ведомствами разладилась. На их счастье, сейчас в Кремле сидит их человек, и он уж точно никогда бы не нажал на красную кнопочку, даже если бы от Москвы ничего не осталось. Вот поэтому хороша система с автоматическим запуском ответочки: даже при бездарном трусливом и ничего не стоящем президенте Россия будет отмщена. — Тебе не жалко людей? — Майкл вскинул брови. — Кому суждено, попадут в рай быстрее, если он, конечно, есть, — я пожала плечами, — а если его нет, то… То так тому и быть, ибо око за око. Мир без моей страны, в которой я и моя семья защищены от издевательств и рабства, мне не нужен. При этом я понимаю подобные мысли и у американцев. Мягко скажем, что если они лишатся своего государства как защитника и гаранта безопасности, то сразу же окажутся хорошими целями для мексиканцев и черных, которым они знатно насолили. Месть будет кровавой. — И то правда, — Майкл выдохнул, посмотрел в потолок, — Господи, пошли сюда нормального президента! Дай нам знак, что это он, и мы сами внесем его в Кремль, даже если он будет сопротивляться! — Аминь, — я улыбнулась, открыла холодильник, — что будешь? Курицу или всё-таки мясо? — Без разницы, — он покачал головой. — Милый, — пропела я, подходя к нему, — ты чего? Русские от одного малюсенького пятиминутного ядерного кризиса не раскисают. Наоборот, мы можем порадоваться и возгордиться: наши СПРН работают. Представь, какой позор был бы для нас, если бы мы не заметили запуск этой ракеты. Думаю, что следующей действительно запустили бы ядерную. — Милая, я же не русский, — Майкл рассмеялся, — у меня нет такого порога стрессоустойчивости. Я чуть коньки не отбросил! — Русским можно стать, — я ему подмигнула, — главное в этом деле успокоиться и действовать по наитию. — Мое наитие сейчас говорит мне выпить валерьянки. — Хм, — я вскинула брови, — тоже вариант. Она в гостиной в шкафу слева от телевизора на второй полке снизу в контейнере с жидкими лекарствами. Майкл покивал, ушел за лекарством, а я как ни в чем не бывало продолжила готовить обед. Окончательно Майкл успокоился только к следующему дню. Он походил по соседям, убедился, что все отреагировали на ядерный кризис как я (а кто-то даже спросил: «Какой кризис? Был кризис?!»), и снова ушел в себя на полдня. Когда он вернулся в свое обычное состояние, он пришел ко мне в кабинет, сел в кресло для посетителя и на полном серьезе спросил: — Милая, что с вами не так? Если бы это произошло у границ США, все люди уже бежали бы в свои бункеры, которые так рекламировались все шестидесятые. — Ты преувеличиваешь, — я махнула рукой. — К тому же лично я не вижу никакого смысла в этих бункерах. Я не знаю, что лучше: умереть сразу или потом мучиться, успев увидеть, как люди постепенно скатываются по модели поведения в самые низшие формы, а планета переживает ядерную зиму. — Хм, — Майкл покивал, — в трех квартирах мне сказали, что в бункерах нет смысла, потому что они всё равно не помогут. Ни они, ни одежда, ничего. Оказалось, вам это ваши преподаватели в университетах тоже рассказывают. — Да, это тоже. — Как-то это странно… Ваши преподаватели действительно говорят вам, что в случае ядерного удара всем, кто был рядом, конец? — Да, — я кивнула, — мне самой в МГУ преподаватель то же самое сказал после долгой лекции о бункерах и одежде. Майкл, если будет удар, то все, повторяю, все из этой зоны умрут от лучевой болезни. Кто-то раньше, кто-то позже, но умрут, потому что облучатся. — Тебе не кажется странным, что вы так спокойно об этом говорите? Людям нужно иметь надежду. — Майкл, люди с техническим образованием, которые понимают принцип действия ядерного оружия, не будут полагаться на пустые надежды. Мы просто знаем, что так будет. Милый, странно пропагандировать среди населения мысль о том, что маленькая яма под домом может уберечь людей от ядерной войны. Это глупо. Все эти бункеры и прочие постройки могут помочь только при применении более-менее обычных видов вооружения, а после ядерного удара наступит глобальная катастрофа, не совместимая с жизнью человека. Поэтому нет смысла в лишний раз переживать: или живем дальше, или все умрем относительно быстро. Поэтому те страны пока что не приступают к распилу России в лоб: знают, что не доживут до момента, когда смогут порадоваться награбленному. В этом и есть смысл ядерного сдерживания, милый. — Жуть, — Майкл поежился, — а ваши теперь будут докладывать СПРН о новых исследовательских ракетах? — Надеюсь, иначе действительно может выйти ошибочка. — Господи! — Майкл посмотрел в потолок, — где тот самый президент, который нам так нужен? Где его только носит?! Я улыбнулась, тоже посмотрела в потолок, а потом на Майкла и ответила: — Набранный вами абонент занят или находится вне зоны доступа сети. Оставьте свое сообщение после окончания прочтения «Отче наш». — Милая! — Майкл засмеялся, покраснел от смущения. — Я серьезно, — я пожала плечами, — думаешь, ты один с этим вопросом обращаешься? На линии еще полторы сотни миллионов. Даже я иногда в сердцах взываю именно к Господу с вопросом о президенте. — Ладно, — он кивнул, — надо сходить в церковь и помолиться за него там. — Помолимся, — я улыбнулась, — пойдем в воскресенье и помолимся. Майкл успокоился, откинулся в кресле на спинку, но в ту же секунду все трое наших малышей заплакали. Мы сразу встали, пошли посмотреть, как мы можем им помочь и успокоить. Такая жизнь родителей: ни на минуту не присядешь.