Язва полезна в любом коллективе.

Я смогла очень ненавязчиво подать ту историю с игрушкой, а потом и думать про неё забыла, снова уйдя с головой в семейные заботы: свёкор с сердцем, муж со своей студией, шестеро детей, каждый из которых со своими пожеланиями, и собственная работа. Иди и не сойди с ума в таком напряженном рабочем графике. Именно поэтому, когда Майкл в один прекрасный день вернулся домой, с порога спальни заговорив о плюшевом мишке, я не сразу врубилась, о чём он вообще говорил. — Милая, тот мальчик из больницы, — Майкл вскинул брови, — не помнишь? — Точно! — Я хлопнула себя по лбу. — Я совсем уже зашиваюсь дома. — Может, мне стоит взять отпуск? — Нет, у тебя сейчас очень важный сезон, — я чмокнула его в губы, — так, что там с мальчиком и мишкой? — Сегодня я узнал, что Владимир Владимирович отправил в подарок мишку с орлом побольше, причём сам подписал ему ярлычок, — Майкл улыбнулся, — представляешь? Это очень мило с его стороны. — Согласись, — я весело хмыкнула, — на вид он всё же типичный агент КГБ. — Да, — Майкл покивал, — я только-только перестал с перепугу вскакивать каждый раз, когда он стремительно заходит в комнату. — Может, стоит как-то избавиться от этого образа? — Энджи, — Майкл нахмурился, — мочить террористов может только агент КГБ, а не принцесса с ангельскими крылышками. Оставь всё, как есть. — И всё же, — я вскинула брови, пожала плечами, — надо, чтобы все чужие его боялись, а свои любили. Нужно показать, что президент думает о будущем страны, а будущее любой страны — это дети. Нужно, чтобы дети его не боялись и не верили тому, что потенциально про него плохого напишут. Ты хорошо ладишь с детьми. Что бы ты посоветовал? — Милая, даже моя многомиллионная, почти что полумиллиардная армия фанатов в первые месяцы обвинений дрогнула, — Майкл тоже вскинул брови. — Как это ни парадоксально, меня спасло то, что обвинение было масштабным и слишком грязным. Президентов всегда обвиняют в коррупции, потому что в коррупцию власти верят даже американцы, которые параллельно верят в то, что живут в самой-пресамой стране. Чего ты хочешь от людей? Если вовремя подать им правильную и удобно перевариваемую ложь, они поверят, поэтому забей и не нервничай попусту, — он засмеялся, покачал головой. — А что ты делаешь в студии, если нужно кого-то продвинуть? То есть, если проблема та же самая. — В студии? — Майкл весело хмыкнул, обнял меня, поцеловал в макушку, — милая, и политики, и артисты должны быть слугами народа, но есть одно очень важное «но». Артисту достаточно просто искренне относить себя к народу, поддерживать его, переживать за него. К примеру, мои ребята по собственной воле бесплатно катаются с концертами по детдомам и городам вблизи нынешних боевых действий. Мы всем коллективом постоянно освещаем работу благотворительного фонда, параллельно я лично внимательно слежу за поведением ребят на публике, чтобы те не напивались, не наркоманили, не буянили, не скандалили. Для артиста это ни много ни мало высшая благодетель, на которую способен далеко не каждый из этой братии. Политики, особенно президенты, изначально, то есть по умолчанию, обязаны всё это делать, поэтому подобным мы никого не удивим. Это сейчас, пока память о Ельцине свежа, россияне каждый раз смотрят на трезвого Путина как на восьмое чудо света, а дальше? — Не знаю, — я покачала головой, крепче вжалась в него. — Путин только-только стал президентом, а я устала от работы со СМИ так, как не уставала за оба срока Ельцина. — Что-то плохое про президента пишут? — Если бы, — я фыркнула, — они пошли куда более умным способом. Понимая, что Путин сейчас во многом так уверенно держится благодаря нескольким семьям вроде нашей, они пытаются выбить из-под него эти «столбы», дабы он был посговорчивее. Они коллективно и организованно травят меня и всех моих коллег и друзей. Достаётся даже тем, кто постоянно живет за границей и имеет иностранное гражданство. Если бы я не следила за всей своей большой «семьей», я бы этого и не заметила, пока не стало бы слишком поздно. Сейчас у меня есть возможность посмотреть и понаблюдать, кто и как себя ведет, и помочь, кому надо, но всё равно мне очень и очень трудно. Я молчу об этом Путину, потому что понимаю, что ему самому тоже не легко живется, но... — Я вздохнула и потерла глаза, — я не знаю, что мне делать. Первая реакция — огрызаться и сопротивляться. — Да, я знаю твой характер, — Майкл поцеловал меня в щеку, — чем сильнее на тебя давят, тем сильнее ты сопротивляешься. Думаешь, если ты покажешь всем, что вне зависимости от тех гадких статей ты всё равно можешь держать всю свою компанию в полной верности Путину, они отстанут? Милая, не хочу расстраивать, но нет. Не отстанут. От меня же не отстали: до сих пор то тут, то там пишут про меня и Джордана. Мол, парень трезво оценил свои возможности и решил отказаться от обвинений за то, что я его усыновил и осыпал наследством стоимостью в миллионы. — Даже если не отстанут, то хотя бы наш народ увидит, что верность президенту абсолютна, и тогда от статей не будет никакого прока. Признаться, я готова применять на этом пути любые методы. — Это видно, — Майкл искренне засмеялся. — Эпизод в больнице, бесспорно, был запрещенным приемом, но-о... — Но? — Но победителей не судят. Ты не соврала в своей статье, ты просто использовала то, что Путин не боится детей, — Майкл прикусил губу, — в том смысле, что не боится с ними взаимодействовать, даже если они не его дети. Не все же могут так пообщаться с чужими детьми, чтобы эти дети ещё настойчиво всучили ему в подарок свою любимую игрушку. Ты знаешь мою позицию: я против того, чтобы детьми играли, но я искренне верю в то, что помощь детям нужно освещать. Так люди, которые каждый день проходят мимо нуждающихся, могут проникнуться и понять, что помочь может действительно каждый. С тех пор, как мы запустили постоянные отчеты о деятельности нашего фонда в массовые СМИ, количество пожертвований сильно увеличилось. Это всё хорошо, но у всей этой истории с детьми есть и обратная сторона медали. — Ты клонишь к чему-то конкретному? — Я вскинула брови, посмотрела ему в глаза. — Да, — Майкл кивнул, — мы недавно говорили с Дианой, и она вспомнила про тот день, когда она обняла больного мальчика. Помнишь? — Я закивала. — Чарльз тогда сказал, что это был грязный и наигранный ход, который он тоже мог бы делать каждый день, если бы хотел дешевого пиара. Если ты будешь постоянно вешать на Путина детей, то и он тоже рано или поздно это услышит. — Чарльз пусть помолчит, — я возмущенно села, — надеюсь, Диана сказала ему, что этот Букингемский ледышка не обнимает своих собственных детей. Вряд ли он стал бы так искренне обнимать чужого смертельно больного ребенка, как это сделала Диана, — я снова возмущенно вдохнула, — у Чарльза явно комплексы, и эти комплексы с годами прогрессируют! Почему ты улыбаешься? — Спросила я, тоже засмеявшись. — Диана просила меня передать тебе, чтобы ты не переживала за нее: она тогда и так всё сказала своему мужу, упомянув всё, что только получилось приплести к теме. — Молодец, — я одобрительно кивнула, спокойно легла обратно, — наглый Чарльз. Диана обняла болевшего ребенка, показав всему миру, что таких людей не надо сторониться, а Чарльз думал только о своем рейтинге в газетах. Мелочная душонка. Страшно подумать, что когда-нибудь он со всеми своими непомерными комплексами станет королем. — Диана даже сказала, что она была бы не против, если бы власть перешла от Елизаветы не Чарльзу, а его старшему сыну. — Не сочти за грубость, но Диана умнеет на глазах, — ответила я со смехом, Майкл тоже улыбнулся, а потом заправил мне кудряшку за ухо и вернул разговор к моему изначальному вопросу: — На Пасху можно просто фотографировать желающих детей с президентом. Фотки будут милыми: девочки в платках, мальчики в аккуратных костюмах. Помнишь, какие красивые фотографии получились на нашу первую Пасху? — Майкл с улыбкой вскинул брови. — Конечно, помню, — я нежно поцеловала его в щеку, — после них мы теперь каждый год приезжаем в храм за три часа до начала основных торжеств, чтобы ты успел сфотографироваться с детьми. — Ну вот, — Майкл кивнул, — организуй всё, как ты умеешь, чтобы такие фотки с детьми делали с президентом. При желании первая леди может дарить этим детям угощения или милые пасхальные сувенирчики на память. То же самое можно сделать на Новый год: Кремль, концерт, экскурсии, подарки на память. — Отличная идея, — я радостно улыбнулась, — просто отменная! А еще что? — Еще? — Майкл засмеялся. — Милая, ты сейчас похожа на заказчика, который считает, что приглашенная звезда должна отработать последнюю полученную копейку: Путин рядом с елкой, Путин впереди елки, Путин позади елки, и вместо елки тоже Путин. — Очень смешно, — я цокнула, — надо, кстати, заняться вопросом нормальной елки для Кремля... Майкл вздохнул, лёг на спину, посмотрел в потолок и задумался. Я же была такой уставшей, что даже двинуться не захотела. Через пару минут Майкл воодушевлённо сказал: — Мы в студии уже начали подготовку к приёму части писем Деду Морозу, чтобы выполнить их и вовремя выслать подарки детям, — я закивала: мы с Майклом вместе придумали эту благотворительную акцию, — Кремль тоже может взять часть этих писем, чтобы желания выполняли все сотрудники высшего эшелона. С учетом их возможностей и заработка, они тоже могут позволить себе брать по несколько писем в одни руки. Мы в студии просто вывешиваем письма на доску объявлений, и каждый проходящий сотрудник собирает те, которые может выполнить, далее указывает их номер в бухгалтерии, чтобы потом отчитаться за выполнение, и всё. Легко и просто, зато дети рады. — Да, — я улыбнулась, — только можно добавить случайности в выборе письма? Будет странно, если мы покажем народу, что министры или президент вчитываются в текст и на месте решают, берутся они за письмо или нет. — Заверните конверты в цветную бумагу и повесьте на елки, — сразу ответил Майкл, — это будет куда красивее. Я, конечно, не буду настаивать и указывать тебе, но я бы на твоем месте, наоборот, снизил случайность в выборе писем. В моем понимании было бы особенно хорошо, если бы первая леди сняла хотя бы одно письмо от ребенка из многодетной семьи, одно — от воспитанника приюта и еще одно — от жителя или своего родного города, или какого-нибудь совсем уж Дальнего Востока. Да, будет видно, что письма прям подобранные, но я считаю, что на Новый год должны случаться чудеса. То, что о каком-то конкретном приюте узнает сам президент, резко отрезвит местные власти, и для десятков детей этого приюта действительно случится чудо. — Намекаешь на то, что эти местные власти от страха сразу забегают вокруг приюта с ремонтом и дополнительным финансированием? — Да. У меня иногда сердце разрывается, когда я смотрю на состояние детдомов. Не в дверь, так в окно будем заставлять проводить ремонтные работы. — Милый, ты понимаешь, что ты гений? — Я радостно запищала, обняла его. — Такого у нас ещё не было! — Главное, чтобы государственные деятели согласились, — Майкл повернулся ко мне, приобнял, поцеловал в шею. — Почему от тебя так пахнет карамелью? Хочется откусить кусочек. — Мальчики попросили карамельный крем, вот я и варила, — ответила я и прикрыла зевок ладошкой. — Милая, может, я всё же возьму отпуск? — Нет, любимый, — я потёрлась носом о его, — совсем скоро лето, и мы всей семьёй поедем в Крым. Там и отдохнем. Лучше сейчас кое-как разгрести завалы, чтобы нас не беспокоили потом. — Нет уж, — Майкл покачал головой, — я возьму себе выходные и побуду с детьми, чтобы ты могла отдохнуть. — Точно? — Я привстала на локте. — То есть... На твоей работе это не скажется? — Солнышко, — он поцеловал меня в лоб, — если работа скажется на моей семье, то к черту такую работу. Всё, сейчас же позвоню, и скажу моему заму, чтобы брал дела в свои руки на ближайшую неделю. — Спасибо, — я искренне улыбнулась, — я бы как-то тебя отблагодарила, но сил нет совершенно. Боюсь, засну в процессе. — Спи, не переживай, — Майкл погладил меня по спине, поправил одеяло, а сам ушел звонить своему заместителю. Только я прикрыла глаза, чувствуя, что вот-вот засну, зазвонил телефон внутренней связи. Ощущение было, словно он звенел у меня в голове. — Давай я возьму? — Нет, давай мне, — выдохнула я, протягивая руку. Майкл дал мне трубку, я постаралась поздороваться пободрее, чтобы не создавалось ощущения, будто я хочу ткнуть в то, что уже собиралась лечь спать. В конце концов, сейчас только восемь вечера. Радоваться надо тому, что я вообще могу лечь спать тогда, когда хочу: Диана, помнится, говорила, что у них во дворце раньше королевы никто спать не ложится. — Анжела, — Владимир Владимирович, как мне показалось, обратился более серьезно, чем обычно, — подойдите ко мне. Я в крытом саду у выхода из моего второго кабинета. Майкла тоже прихватите. И побыстрее. И положил трубку. Обалдеть. Что-то явно случилось! — Майкл, вставай, идём быстрее, — я откинула одеяло, побежала за приличной одеждой, — что-то случилось! — Что? — Майкл вскинул брови, — ничего не сказали? — Милый, есть замечательное выражение «не телефонный разговор». С учетом того, что нам по телефону не дали даже намека, — я вернулась с вешалкой в руках, — то, если что-то не исправится, Владимир Владимирович сделает вид, что он вообще не знал и не участвовал. Как говорится, с меня и остальных наших многое сойдет как с гуся вода, а ему сейчас нельзя вляпываться. Майкл тоже распереживался, подождал, пока я переоденусь, и мы быстрым шагом направились по кратчайшему пути через сад. Владимир Владимирович сидел за столиком, что стоит у выхода из его кабинета, и читал что-то, что сразу закрыл и перевернул, стоило нам показаться. Он указал на два стула, мы сели. Стало как-то совсем уж нервозно, а он тоном следователя убойного отдела спросил: — Какие у вас отношения с вашим приемным сыном? — С Джорданом? — Спросил Майкл удивленно. — Да, — кивнул Владимир Владимирович, явно в последний миг отказавшись спросить о наличии иных приемных сыновей. — Хорошие, — ответили мы хором, еле поборов желание спросить: «А что?». Владимир Владимирович не любит это. Он и так не в настроении, лучше не действовать на нервы еще сильнее. — Когда вы в последний раз говорили с ним? — Две недели назад, — ответил Майкл, глянув на меня. Ему тоже стало неуютно на неожиданном допросе. — Джордан всё никак не мог определиться, что он будет делать сейчас, когда он закончил обучение в школе. Потом он не звонил, я пытался связаться, но не вышло. — И вы не стали дальше интересоваться, где ваш сын? — Такое уже случалось совсем недавно. Джордан тогда ездил с друзьями на карнавал в Мексику. Он ведь взрослый парень, я не могу трястись над ним как над ребенком. Он ворчит по этому поводу, поэтому я стараюсь дать ему свободу, — Майкл на секунду задумался, — давать свободу, вернее. — И он ничего не говорил вам во время ваших телефонных разговоров? Может, у него были какие-то проблемы? — Нет, — уже с сомнением сказал Майкл, а потом всё же не выдержал, — простите, а что случилось? — Юношу арестовали пять дней назад, — мы с Майклом не успели ничего сказать, как услышали продолжение, — даже не думайте лететь в Штаты. Пока вы тут, я решаю, что с вами будет, но там, — Владимир Владимирович покачал головой, вздохнул, — сейчас я ничем не смогу помочь вам там, но нам всё же нужно подумать о том, что делать с вашим сыном. По тому, как ведется дело, выходит, что ему светит вполне реальный и серьезный срок. — Нам дали пару мгновений на переваривание информации, после чего продолжили. — Скажу вот, что: если вдруг каким-то образом получится так, что Джордан окажется тут, а вы пообещаете следить за тем, что он тут делает, я буду делать вид, что не знаю, не понимаю и, самое главное, не участвую в том, что происходит, то есть совершенно не буду вам препятствовать скрывать сына от американского суда, но, — он вскинул брови, — если он выедет за границу России и там его снова так арестуют, во второй раз я ничем не помогу. — А сейчас поможете? — Робко спросила я. — Я про ранее прозвучавшее «если вдруг каким-то образом Джордан окажется тут». — Сейчас помогу вполне определенным образом. — Простите, — Майкл чуть подался вперед, — даже если Джордан приедет сюда, то что дальше? Он же американец по гражданству. России не придется выдать его по просьбе Штатов? — Если я говорю, что могу помочь и помогу, значит, я знаю, как помочь. Вопрос в другом, а именно в том, согласны ли вы на мои условия. Я понимаю, что вы, как родители, в любом случае захотите помочь и вытащить его. Уж лучше под моим чутким надзором. Более того, если он будет жить тут, то, не дай Бог, рядом с моими дочками окажется хоть что-то из того, с чем его задержали, и тогда мало не покажется ни ему, — Владимир Владимирович вскинул брови, — ни вам. Если он останется в России, то ему придется вести себя как порядочному гражданину. Его неправильное поведение отразится и на вас, и на мне. Это понятно? — Да. Простите, а с чем его задержали? — Спросила я, улучив паузу. — С оружием и наркотиками. Для его возраста и компании ничего оригинального. Как мы поняли по тому, что получили из Штатов, ваш сын был задержан на вечеринке в чужом доме. Вечеринка случилась какая-то бедовая: трое раненых, одна погибшая, несколько задержанных. — Господи, — выдохнул Майкл, перейдя на быстрый шепот. Явно молитва или что-то вроде того. — Да, так уж вышло, — Владимир Владимирович кивнул, дождавшись, пока Майкл договорит. — К сожалению, девушку спасти не удалось, она скончалась в реанимации. Остальные трое пострадавших скоро покинут больницу, у них ничего серьезного. Обычное пулевое ранение. — Ничего серьезного? — Переспросила я шепотом, расширив глаза. — Они живы, — Владимир Владимирович посмотрел на меня, вскинув брови, — пусть радуются уже этому. Вернемся к вашему сыну. Я соглашаюсь вывезти его оттуда сюда только и исключительно ради вас. Взамен я прошу следить за ним. Особенно, если он будет где-то рядом с моими дочками. В случае, если вы с этим не справитесь, я просто выставлю его за эти ворота, и дальше будете разбираться с ним, где захотите и как захотите. Это ясно? — Разумеется, — выдали мы хором, — поверьте, мы проследим. — Замечательно, — Путин кивнул. — Об этом знает очень узкий круг лиц, и расширять его не надо. Джордана привезут сюда через два дня, сами его встретите и объясните, что произошло. И, надеюсь, это очевидно: объясните, что ему тоже нужно будет молчать о том, что произошло. Официальную версию событий вам предоставит Анатолий, и от этой версии нельзя отходить ни на шаг. Если вам зададут вопрос, который не освещен в этой версии, то игнорируйте вопрос. Ясно? — Да, всё ясно. Огромное спасибо, Владимир Владимирович, — сказала я, а Майкл сразу повторил. — Не буду говорить, что не за что меня благодарить, — он весело хмыкнул. — Ждите сына и включайтесь в его воспитание по новой. Если вопросов больше нет, можете идти и готовиться к этому морально. Намек на оконченную аудиенцию был ясен и без королевского звонка, и мы, снова поблагодарив, ушли к себе на территорию. Мой сон как рукой сняло, а ему на смену пришло чувство вины. Вдруг Джордан всё же поддался какому-то искушению? В Америке ведь это раз плюнуть! Особенно в богатом окружении! Сначала прикурить, потом поучаствовать в оргии, потом уколоться, а там и пострелять! — Милая, — Майкл крепко обнял меня, потер, чтобы согреть, — я вижу, о чем ты думаешь. Успокойся. Пусть приедет, поговорим и разберемся. — Майкл, разбираться не в чем: Джордан останется тут под нашим присмотром, пока я не буду убеждена в том, что с ним всё в порядке, — я вжалась в него, — может, надо было уговорить его переехать в Москву, когда мы переехали сюда окончательно? Да, тут не его родная страна, тут другие люди, другой язык, но у него могло бы появиться иное окружение... — Нет. Энджи, Джордан тогда сам не захотел. Если бы мы настояли, он мог бы увериться в том, что ему не дали сделать выбор. Сейчас, когда всё произошло так, как произошло, мы можем действовать с авторитетом и тыкать в то, что произошло, — Майкл поцеловал меня в макушку, вздохнул, — меня больше интересует, почему погибла та девушка и как были ранены другие трое. — Соглашусь, — я кивнула, Майкл сел на лавочку и меня усадил. — Я не верю, вернее, не хочу верить в то, что Джордан как-то в это вляпался. Он же видел меня. Как можно было после этого самому податься в наркотики... — Он махнул рукой, сжал переносицу. — Вовремя я выходные взял. Очень вовремя. Господи, об одном прошу, чтобы Джордан никак не был связан с той девушкой, с наркотиками и оружием. Господи, — Майкл посмотрел в небо, — что и когда мы не так делаем с детьми, раз они потом оказываются в таких ситуациях? Сколько мы им говорим, говорим, говорим, куда это потом уходит из их головы? — А есть способ понять, принимал ли Джордан что-то? — Спросила я шепотом. — Помимо анализов. — Да, — Майкл оперся локтями на колени и спрятал лицо в ладонях. — Посмотрим на то, как он будет чувствовать себя, не имея возможности что-то принять. Я невольно вздохнула, а Майкл оживился, повернулся ко мне и, взяв за руку, сказал: — Милая, не переживай. Всё можно исправить. Я не верю, что Джордан как-то связан с той девушкой, а в таком случае всё можно исправить. Посмотри на меня. Сколько лет я уже абсолютно чист от всего? Мой максимум на сегодняшний день — рюмка корвалола. — Хоть бы, — я покивала, стерла выступившие слезы. — А ты что думаешь? — Прошептал Майкл. — Ты же тоже не веришь, что Джордан мог быть соучастником того, что произошло? — Я и сердцем не верю, и по Путину это поняла. Каковы бы ни были его намерения, он не стал бы тащить на одну территорию со своими дочками доказанного убийцу. Вопрос в другом, не совпадение ли, что Джордана так резво задержали? Почему ему не дали связаться с нами или с кем-то из твоих родственников? Что вообще происходит? — Что ты имеешь в виду? — Стандартную западную практику получения вассалов, — я хмыкнула, покачала головой. — Знаешь, почему наши олигархи как миленькие танцуют под любую дудку оттуда? Часто они бывают повязаны и шантажируются спецслужбами страны, в которой они держат деньги. Ко мне тоже недавно подходил кое-кто из этой шайки и намекал на то, что мне стоит вести себя приличнее, если я хочу сохранить и семью, и деньги. — Что-что? — Майкл вскинул брови, крепче взял меня за руки. — Видимо, они поняли, что капитально ошиблись с Путиным, а быстро убрать его не решаются. Ждали второго Ельцина или хотя бы Горбачева, а получили, очень мягко говоря, не то, так и еще со всеми нашими и не только нашими деньгами в руках, — я вздохнула, зарылась руками в волосы, — Майкл, ты веришь в выборы? — Не очень. — И никто не верит, — я вскинула брови, — представь, насколько всё плохо, раз люди в таком количестве пришли на выборы в этом году. Человек обращается к тому, во что он не верит, только перед страхом смерти. Что гадалки, что правильные выборы в России девяностых — небылица, а народ в последней надежде всё равно пришел, чтобы поставить галочку в графе. Представь, как это напугало кураторов из ЦРУ. Они понимают, что, если они срочно не избавятся от всех, на кого опирается Путин, они ему проиграют. Очевидным решением становится избавиться от нас, а еще лучше прогнуть и перетянуть к себе, чтобы мы публично выразили в отношении Путина недоверие и неприязнь. Рано или поздно, прилично подействовав нам на нервы длительным судом над Джорданом и угрозами засадить его до конца жизни, к нам пришли бы улыбчивые люди из числа тех кураторов и предложили бы закрыть дело, разблокировать некоторые наши уже заблокированные активы и поспособствовать в накоплении нового капитала. Нам пришлось бы выбирать, оставить Джордана в тюрьме или предать Путина. — Да, — Майкл со вздохом кивнул. — Энджи, честно, от Америки я уже ожидаю чего угодно. Трамп однажды рассказывал мне, как он так попал с каким-то из своих бизнес-проектов. Даже пока мы разбирались с иском семьи Джордана, Трамп тоже намекнул мне, что мне стоило бы поменьше негативно высказываться в адрес истеблишмента хотя бы на время судебного процесса. Он сказал: «Или молчи, или играй до конца». — Да, он на этом собаку съел... Господи, — я сжала виски, — хоть бы всё было хорошо. Я не переживу, если по моей вине что-то случится с кем-то из детей, — Майкл сразу прижал меня к себе, — но я не прощу себя, если исключительно ради своего ребенка подставлю президента и страну. Если Путин сейчас не удержится в Кремле, Россию распилят. Господи, — я тоже посмотрела в небо, словно надеялась, что кто-то ответит или хотя бы услышит, — не за себя прошу, а за своих и чужих детей, что тут живут: пусть всё будет хорошо. — Аминь, милая. Аминь. — Майкл поцеловал меня в щеку. — Всё будет хорошо. Ты же сама говорила, что Господь с Россией. Не думаю, что Господь оставит нас тогда, когда мы больше всего нуждаемся в помощи, только... Энджи, а как Владимир Владимирович вытащит Джордана сюда? Я за это переживаю. — Не знаю и не уверена, что хочу знать. Спасибо ему за то, что вообще стал этим заниматься. Пусть достает, как хочет. — А он точно сможет? — У нас нет оснований сомневаться в нем. До этого дня он выполнял все, что обещал. Не удивлюсь, если где-то рядом с Джорданом всегда был кто-то вроде нашего Ларри. Поэтому никто из твоей семьи не знает об аресте, а Путин знает. — Думаешь? — Думаю, дорогой. Есть люди, которые не выходят из-под колпака, — я показала кавычки. — За тобой следили ФБР, за мной — ФСК и ФСБ. Видимо, за Джорданом и твоей семьей тоже кто-то приглядывает с обеих сторон. Думаю даже, что Путин специально следил за ситуацией с нашими родственниками в Штатах, чтобы при необходимости первым взять нас в оборот и просто не дать нам даже подумать о том, чтобы предать его и согласиться на условия американцев. Он не в том положении, чтобы рисковать и чрезмерно кому-то доверять, поэтому взял все в свои руки. Это, с одной стороны, жутковато, а, с другой, радует: нам не пришлось идти на поклон и просить его это делать. Мы поняли, что не только он нам нужен, но и он готов на многое ради нас. — Ясно, сработал твой принцип «сильные сами всё дадут», — Майкл покивал, снова поцеловал меня, обнял. — Идём к нам, милая. Ложись спать, ни о чем не думай, а я посижу с детьми. Тебе надо выспаться. У тебя даже глаза красные. Так нельзя. Не случилось ничего, что нельзя исправить. Я буду рядом с тобой, я поддержу всё, что ты решишь делать. Послезавтра я всё же съезжу в студию, раздам им задания, чтобы они потом хотя бы две недели меня не беспокоили, и все эти две недели я буду тут помогать тебе с детьми, с Джорданом и всем, в чем еще смогу помочь. — Спасибо, любимый, — я поцеловала его в губы и крепко прижалась, — я сейчас не в том состоянии, чтобы быть опорой или поддержкой. Сейчас мне нужны опора и поддержка. Спасибо, что сохраняешь такое спокойствие. Майкл улыбнулся, поправил заправил мне прядь волос за ухо и поцеловал в макушку. На душе стало чуточку спокойнее, а потом я поняла, что вот-вот засну в его объятиях, сидя на скамейке, и попросилась в дом.

***

Утром, открыв глаза, я первым делом подумала о том, что было прошедшим вечером. На душе стало тяжело, захотелось просто зарыться в подушки и одеяла и ничего не делать. — Доброе утро, — сказал Майкл, увидев, что я открыла глаза. — А доброе ли? — Милая, ты чего? — Майкл поцеловал меня в висок. — Я никогда не видел тебя такой разбитой. Ты же всегда знаешь, что делать. — Да, если речь идёт обо мне и чужих людях... Тут речь о парне, за которого мы отвечаем. Мы его усыновили, мы должны были отнестись внимательнее, — я стерла невольно выступившие слезы. — Как? Бегать со слюнявчиком, пока не умрем? — Майкл сел ровнее, поцеловал меня в щеки, стер слезы. — Милая, успокойся. Пусть приедет сюда, тогда решим, что делать. — Ладно, — я кивнула, вжалась в него. — А сколько времени? Надо вставать, готовить завтрак для детей. — Не надо, — Майкл весело хмыкнул, прижал меня покрепче, — во-первых, сейчас в любом случае поздновато для завтрака, а, во-вторых, наших старшеньких забрала Людмила Александровна. Она решила дать нам возможность походить с мрачными лицами без того, чтобы придумывать для детей причины подобного поведения. Очень мило с её стороны. — Да, — я кивнула, натянула на себя одеяло. — Надеюсь, наши бесята не утомят её. — Они слушаются её больше, чем нас, обращаясь при этом по имени и отчеству, — Майкл махнул рукой. — Удивительно другое. Представь: я дома, а дети обрадовались тому, что их заберет другая тетя, которую они знают без году неделю. Они даже к родной тете Джанет так не относятся, а тут сразу оделись и побежали. — Ничего удивительного, — я по-доброму засмеялась, — Саше и Леше очень нравится математика, Кате нравится краситься. Людмила Александровна как учительница хорошо находит язык общения с мальчиками и соглашается сидеть с ними и решать задачки, а Катя всегда бежит к Марии и Катерине и или сама красится, или их красит. Хорошо получается, кстати говоря. — Красится? — Майкл вскинул брови. — Ладно девушки, а Кате шесть лет! — И? — Я тоже вскинула брови. — Ты где-то видел маленьких девочек, которые не хотели бы краситься или мерить мамины каблуки? Когда я поняла, что Катя дошла до этого возраста, я повезла её в город и мы вместе выбрали ей её первую косметичку. — А почему я не знаю? — Милый, у нас шестеро детей, — я привстала на локте, — а ты временами бываешь дома только рано утром и поздно вечером. Нечего удивляться, что я могу что-то забыть, если в тот же день происходит что-то еще. — А не рановато для косметики? — Майкл сел в кровати, я тоже. — А выбора нет, — я покачала головой. — Что мне нужно было сделать? Отказать ребенку, запретить, накричать? Майкл, девочка в любом случае захочет накраситься, даже если ты запретишь. Пусть тогда красится своей косметикой. Мало того, что не гигиенично брать чужое, так ещё Кате не подходит моя косметика для белых женщин. Сейчас всё очень удобно: Катенька красится тем, что я ей купила и одобрила, а девушек она красит их косметикой. Все довольны. — Да, кроме меня, — возразил Майкл, скрестив руки на груди. — Если бы я не спросил, я бы не узнал? — Дорогой мой, ты помнишь, много лет назад однажды ты сказал, что не будешь вмешиваться в женские вопросы? — Я вскинула брови, Майкл, разумеется, вспомнил и кивнул. — Чтобы ты знал, женские вопросы охватывают всё от косметики до женского календаря. Я Катина мама! Неужели ты думаешь, что я посоветую ей что-то плохое? Я купила ей косметику с одним условием: краситься дома, не в школу, не на улицу, а для себя. Катя согласилась, так что сейчас она периодически рисует себе на лице что-то интересное. Я бы сравнила это не с обычным макияжем, а тем, каким разрисовывают лица на тематических праздниках, и делает она это именно по нашему соглашению, а не потому что не умеет краситься «по-взрослому». По-взрослому она красит девушек, и тоже замечательно выходит. Такие ровные и аккуратные стрелки даже я себе не с первого раза рисую, а Катя каждую рисует одним взмахом руки. — Ладно. — Майкл вздохнул. — И всё равно, я очень прошу хотя бы рассказывать мне о таком до того, как я сам откуда-то узнаю. — Хорошо. Чаще бывай дома, будешь узнавать сразу. На это Майкл цокнул, встал и пошел переодеваться из пижамы. Я же снова вспомнила о Джордане и укрылась одеялом с головой. Детский способ избавиться от проблем, но зато хоть какой-то.

***

Мы с Майклом занялись нашими младшими детьми, а потом решили проверить новости. Как оказалось, американцы все еще не написали ничего о задержании Джордана, поэтому мы решили повременить с комментариями по этому поводу. В конце концов, зачем переживать сейчас, если можно просто посидеть с малышами и поиграть с ними во что-нибудь? Правильно, незачем, поэтому мы с Майклом удобно устроились в детской и играли в машинки и паровозики. Майкл всё пытался заинтересовать Машеньку куклой, но ей понравился робот. — А помнишь, как мы так сидели с Катей? — Спросил он у меня с улыбкой, усадив куклу за столик. Я кивнула, тоже улыбнулась. — Целыми днями были кукольные чаепития. — А мальчики? — Я тихо засмеялась. — Весь ковер вечно был в конструкторах. — Да, точно, — Майкл покивал, поцеловал Машу в макушку. — Кто бы что ни говорил, а самое большое счастье — это дети. — И у нас таких малышей уже шестеро, — я взяла его за руку. — А я бы с удовольствием еще родила. — Нет, подождем разрешения врача, — возразил Майкл, с тревогой посмотрев на меня. — Не нужно играть с родами. Это самый неоднозначный процесс из всех, что случаются с женщиной. — Конечно, подождем, — я закивала. — А кого бы ты хотел? — Еще дочку, — ответил он, покачав Машу на руках, — у меня уже четыре сына плюс один приемный, а дочек всего две. Я придвинулась к нему, поцеловала в щеку, наши малыши сразу на это улыбнулись и протянули к нам руки, чтобы мы взяли их к себе на колени. Как тут отказать? Когда дети наигрались, мы уложили их в кроватки и спустились на первый этаж, чтобы в тишине посидеть в гостиной. Почти сразу же к нам пришел Джозеф и спросил: — И? Что тут происходит? — А как ты понял, что что-то происходит? — С интересом спросил Майкл. — Вы с утра сами не свои, — хмыкнул Джозеф. Он сел в кресло напротив нас, оперся руками на трость. — К тому же я не думаю, что новоиспечённой первой леди больше нечем заняться, кроме как нянчиться с чужими детьми. Более того, дочки президента тоже как-то странно себя ведут. Будто ждут чего-то. Выходит, что о грядущем знают даже пятнадцатилетние девочки, но не я. Почему? — Папа, я не хотел расстраивать тебя заранее, — виноватым тоном сказал Майкл, — мы думали дождаться приезда Джордана, поговорить с ним и потом рассказать тебе реальную историю, а не предположения. — С чего это вдруг Джордан захотел приехать в Москву? Он же не хотел? — А теперь нет выбора, — ответил Майкл со вздохом. — Пап, его арестовали в Америке. — А сюда его везут, чтобы спасти от ответственности там? — Уточнил Джозеф. Майкл покачал головой: — Мы еще не знаем, насколько он виноват в том, что случилось. — Когда он приедет? — Послезавтра, — выдохнула я, потерев лицо. — Разговор, как понимаете, не телефонный, поэтому мы вот в таком эмоциональном состоянии. Ждем. — А где он будет жить? — Джозеф вскинул брови. — Тут, — ответил Майкл, обведя взглядом гостиную. — Рядом с нами, чтобы мы могли проследить. — Президент разрешил оставить арестованного парня там, где живут его несовершеннолетние дочки? — Джозеф хрипло засмеялся. — Да уж. Сильно вы двое ему нужны. Но я бы на вашем месте ходил за Джорданом по пятам с ремнем в каждой руке. Поверьте мне, по Путину видно, что если Джордан хоть пальцем тронет кого-то из девушек, защищать вам будет больше некого. — М-да, — я хмыкнула. — Дожили. Будем бегать за двадцатилетним парнем. — Энджи, дочка, за раздолбаями надо бегать до смерти, — Джозеф покачал головой, встал, — как вы понимаете, я для этого уже стар. Меня устраивают мои послушные внуки и замечательно воспитанные дочки президента, а за вашим приемным раздолбаем я бегать не буду, поэтому желаю удачи вам двоим. Джозеф помахал нам и ушел к себе, а мы с Майклом в шоке переглянулись. — Если честно, я все-таки рассчитывал на его помощь, — прошептал Майкл. — Но Джозеф прав, — я вскинула брови, — мы виноваты, нам и следить. — Энджи, в чем мы виноваты?! — Оставили его там в одиночестве! — Милая, в каком одиночестве? — Майкл устало вздохнул. — У Джордана в Америке друзья, родная мама, мои родственники. Мы всё ему дали, а если даже сейчас что-то пошло в неправильном направлении, то всё еще можно исправить. Как хорошие родители, именно этим мы и займемся. Мы были бы виноваты и стали бы плохими, если бы сейчас забили, понимаешь? Самое главное — вовремя протянуть руку помощи и помочь, даже если человек считает, что помощь ему не нужна. — Ты прав, — я закивала, потерла щеки. — Господи, хоть бы это всё было неправдой. Понятно, что можно помочь, но потерянного здоровья не вернешь. — Посмотри на меня, — Майкл обвел себя руками, — по мне сейчас и не скажешь, что я очень многое пережил в первые тридцать лет своей жизни. Джордану всего двадцать. С учетом того, что мы по телефону не видели никаких плохих признаков, сейчас можно исправить абсолютно всё. Я бы больше переживал за оружие. Плохо, когда человек, не связанный с силовыми структурами, берется за ствол. Вот это действительно тревожно. Я прикусила губу, согласилась. Майкл подсел поближе ко мне, обнял. — А ты давно маме звонил? — Нет, три дня назад говорили. А что? — Нет, ничего. Просто спросила. — Кстати! — Майкл чуть дернулся. — Вчера вечером, когда ты уже спала, звонила Диана, представляешь? — Я удивленно вскинула брови. — У них с Чарльзом опять проблемы. Диана сказала, что Королева на очередном их разговоре жестко оборвала его, не пожелав слушать его стенания по поводу развода, который ему не дают. — Знаешь, — я хмыкнула, — мне кажется, что Чарльз так и не дождется своего счастья. Ему уже дофига лет, а он так и не стал королем. Вот-вот женщины, включая эту Камиллу, вовсе перестанут его интересовать. Ради чего он так поступил со своей жизнью? Отказался бы от трона, жил бы счастливо с Камиллой. — Диана то же самое сказала, — Майкл закивал. — Она очень хочет приехать к нам в Москву и повидаться, но их спецслужбы считают, что в Москве опасно. При этом она всё равно не оставляет попыток уговорить свой офис на поездку. — Если их спецслужбы пропадут отсюда пропадом, тут снова будет безопасно, — я цокнула, — будто кто-то из террористов покусится на своих косвенных спонсоров. Диана может приезжать абсолютно спокойно, а если с ней тут что-то случится, то это явно заказ из ее же дворца. — Я очень хотел сказать ей это всё, но потом решил, что бесполезно, — на это я кивнула. — А про нового президента она что-то сказала? — Спросила, — поправил Майкл. — А что спросила? — Правда, ли что он женился по расчёту, чтобы прикрыть чрезмерно близкую дружбу с каким-то мужчиной, ни фамилии, ни имени которого Диана не запомнила, и выехать в Дрезден. — ЧТО?! — Я аж дернулась, когда до меня дошел смысл этого длинного предложения. — Помимо коррупции во власти все люди охотно верят в нетрадиционную ориентацию власть имущих. Даже с учетом Камиллы люди сомневаются в Чарльзе, а мы... — Энджи, забей, — он пожал плечами, засмеялся, — в Чарльзе сомневается даже Диана. Кто будет сомневаться в Путине? Меня другое заинтересовало: это правда, что из СССР не выпускали не женатых? Я не знал. Я вздохнула, потерла глаза. — Милый мой, чтобы в то время выехать из СССР, нужно было пройти тридцать этапов комиссии, но это для обычных граждан, а не тех, кого готовили в разведку. Хотя, — я вскинула брови, — я не видела не женатых сотрудников Комитета... Наверное, на каком-то этапе им действительно было положено иметь семью, чтобы продвинуться по службе. С женатого и имеющего детей всегда спрос больше: он понимает, что потом за его предательство ого-го, как сильно, заплатят жена и дети. У семьи предателя нормального будущего не будет. — Диана сказала, что Путин поспешно женился за год до отъезда, когда уже точно знал, что должен уехать, — Майкл тоже вскинул брови. — Ты случайно не знаешь, как они с супругой познакомились? Вернее, когда? — Нет, и незачем знать. Каковы бы ни были его мотивы, это его дело. Не пьет, ни ее, ни детей не бьет, в карты не играет и голубей не разводит, так что откровенно винить его не за что, раз его супруга сама согласилась выйти замуж. — А причём тут голуби? — Майкл недоуменно нахмурился. — Потом посмотрим фильм «Любовь и голуби», поймешь. Нам бы для начала с Джорданом разобраться. — Разберемся, — Майкл кивнул. — И всё же мне интересно, как Владимир Владимирович собирается нам помогать в том, чтобы не отправлять Джордана обратно в Америку. — Наших граждан мы отправлять не обязаны, — я пожала плечами. — Он может только дать гражданство и упереться в то, что не отдаст своего гражданина, раз обвинение держится на словах людей, которые сами по себе могут быть точно такими же подозреваемыми, если принимать во внимание показания Джордана. — Но ведь Джордан не подавал заявок на получение, — Майкл вскинул брови, — он ни слова на русском не знает. — Дорогой, когда ты в последний раз бывал в Москве не в центре? — Я цокнула. — Людей, которые ни слова не знают на русском, там полно. Поверь, у многих за коррумпированные девяностые появились гражданства, и ничего. Живут. Наш Джордан хотя бы выучит русский и будет под нашим присмотром. — А как так получилось, что в СССР не знали русский? — Майкл засмеялся, — это очень странно. Не умеет Россия колонизировать, не умеет. — Ну вот так как-то, — я вздохнула. — Я еще раз говорю: сейчас сделать гражданство не проблема, но сразу после того, как Джордан придет в себя после переезда, он начнет учить русский. — Хорошо, — он кивнул, — бедный ребенок. После английского русский очень сложный. У меня до сих пор мозг болит, если я долго говорю, хотя я уже давно говорю. — Бедный мой милый, — я тоже засмеялась, чмокнула его в щеку, и, посмотрев на часы, спросила, — может, сходим за детьми? Я соскучилась по нашим ангелочкам. Дома так тихо без них. — Идем, я уже тоже еле сижу, — Майкл кивнул, встал и подал мне руку. — Наверное, и Людмила Александровна устала. Мы вышли на дорожку, идущую через наиболее красивую часть сада с прудом, и Майкл сказал: — Я был прав: пруд тут смотрится отменно. Хорошо, что мы сделали его побольше и перекинули мостик. Так прекрасно бывает посмотреть на рыбок. — Да, — я улыбнулась, — но я всё еще жду то, что ты попросил у Матвея. Что ты, кстати говоря, попросил? У нас весь дом и так оформлен. — Нет, не буду говорить. Лучше сразу увидеть, чем услышать. — Мне уже страшно... — Не бойся, — Майкл засмеялся, — оно мобильное. — Ладно, идет, — я чмокнула его в щеку. Дойдя до крыльца и поднявшись, Майкл нажал на звонок. Нам открыла домработница, она же проводила нас до гостиной. Майкл удивленно расширил глаза и спросил у меня на ухо: — Это точно наши мальчики? Почему они так спокойно сидят? Дома их не усадить. — Сейчас узнаем, — прошептала я, и мы подошли поближе к детям и Людмиле Александровне. Поздоровавшись, мы искренне поблагодарили её за помощь и внимание, забрали детей и пошли с ними домой. По дороге мы спросили, как у них прошел день, и они стали отвечать хором. Поняв это, мальчики решили дать Кате шанс выговориться первой, чтобы потом по-человечески рассказать свои истории. Катенька радостно заговорила про то, как они с Машей и Катей сходили поплавать в бассейн, потом красились, а потом еще посидели в крытом саду, выбирая наряды, что ателье Антона для них сошьет. Получился откровенно «девчачий» день, но девушкам будет полезно: они почти постоянно сидят со своими уроками, а отдыхать тоже нужно. После Кати, то есть уже дома заговорили Саша и Леша: — Людмила Александровна объяснила, как переводить одни единицы в другие! А еще мы склеивали объемные модели фигур! Вот! — Саша вытащил из своего рюкзака очень приличные бумажные фигурки, — это куб, а это конус. Это цилиндр, а это призма, а это пирамида! А вот это октаэдр и, — Саша вздохнул, задумался, повертел модельку, — а! Додекаэдр! Их развертку дядя Вова подсказал. Тут в додекаэдре двенадцать правильных пятиугольников, которые соединены как два цветка. Леша на это закивал и продолжил: — А еще дядя Вова сказал задачку про длину сухопутной и морской границы России, и мы с Людмилой Александровной посчитали эту длину в метрах, километрах, милях, футах и ярдах! Наша граница и так самая большая в мире, а дядя Вова сказал, что она вовсе нигде не заканчивается. Я рефлекторно выдохнула «Аминь», вызвав улыбку Майкла. Мы похвалили мальчиков, они стали дальше разбираться в своих тетрадках и разглядывать модельки, и Майкл шепотом спросил: — Милая, это задачи для первого класса? Особенно это, — он показал додекаэдр, — я до сегодняшнего дня не знал о существовании такой вещи. — Нет, — я покачала головой. — Наверное, конец началки, но конкретно октаэдр и додекаэдр вовсе с из геометрии старших классов. А что? Майкл засмеялся: — Нет, ничего. Просто у меня такое ощущение, будто я из села попал в профессорскую семью. Мои дети, кажется, уже умнее меня. Через пару лет вовсе перестану их понимать. — Справедливости ради хочу сказать, что у мальчиков талант в математике. Всю программу до этого они знают. Думаю, Людмила Александровна стала объяснять им то, что объяснила, посмотрев, что последним было написано в их тетрадях. — Что мне сказать? — Майкл улыбнулся, — только одно: Бог услышал мои молитвы, и у детей мозги твои, а не мои. Я в шутку цокнула, подсела к детям разглядывать их поделки с ними, а Майкл усадил Катю к себе и стал слушать ее по новой, улыбаясь каждый раз вместе с ней и целуя её то в щеки, то в макушку. Саша и Леша тем временем сказали мне: — Дядя Вова сказал, что ты знаешь еще больше таких фигур, — Леша показал додекаэдр. — Какой-то, — он посмотрел в свои записи, где рукой Владимира Владимировича было выведено, — би-три-го-нальный додекаэдр, например. Я куда больше удивлена, что «дядя Вова» о таком знает. Интересно, откуда. — Обязательно сделаем такой, — я кивнула, порадовавшись, что я, как это ни странно, помню его развертку и без подглядывания в книжки. — Хотите, сейчас? — Да! Хотим! — Хорошо, доставайте цветную бумагу. Сделаем в двух цветах, чтобы главный элемент битригонального додекаэдра был заметен. — Папа, может, посмотрим мультик какой-нибудь? — Спросила Катя, — всё это дело с модельками — скука ужасная. — Согласен, солнышко, — Майкл чмокнул ее в щеку, встал, держа ее на руках, — мы пошли к телевизору, а будущим светилам математики удачи. Потом покажете, что получилось. Мне уже тоже интересно, что там такого в этом, — он вздохнул, так и не вспомнил, — доде-чем-то. Мы с мальчиками помахали им, и я стала чертить на бумаге линии, следя, чтобы они успевали за мной. Разумеется, тут чертеж вышел куда сложнее, чем при обычном додекаэдре, но оно того стоило: после вырезания и склеивания у нас получились отменные модельки с яркими желтыми звездами на темно-синем фоне. Совсем как на небе. — Мама! Спасибо! — Саша и Леша поцеловали меня в щеки с обеих сторон, а я прижала их к себе и крепко-крепко обняла. — Мои солнышки, я всегда рада так с вами посидеть. Устали? — Немного пальцы устали от ножниц и ладони в клею, — ответил Саша, посмотрев на меня, — но так интересно! Я поцеловала его и Лешу, а потом все-таки решила спросить кое-что: — А Людмила Александровна и дядя Вова еще что-нибудь интересного говорили? — Дядя Вова? Не, он только спрашивал про наши занятия по дзюдо. Дядя Вова недолго сидел с нами: он поговорил, пока обедал, а потом снова ушел к себе. У него очень много работы, а Людмила Александровна весь день с нами просидела. Вот бы наша учительница в школе была на нее похожа! Она очень хорошая. Добрая и объясняет хорошо. Я еле сдержала улыбку на лице: как я своим ангелочкам скажу, что никакой школы с доброй и хорошо объясняющей учительницей не будет, а будут отдельная комната в доме и домашние учителя? О-ох! — Мама? — Саша посмотрел на меня, — ты чего? — Ничего, а что? — Ты расстроилась? — Саша вскинул брови, — Людмила Александровна хорошая, но ты самая лучшая мама! Самая-самая-самая! — Мой родной, — я поцеловала и его, и Лешу. — Это вы у меня самые-самые-самые лучшие. Кстати, — я улыбнулась, решила сменить тему, чтобы мальчики не переживали, — к нам скоро приедет Джордан. — Надолго? — Зачем? Вот это вопросы. Следствие и дознание на выезде. Помнится, мама так говорила про меня: я тоже в детстве постоянно задавала кучу вопросов, не всегда свойственных детям. — Надолго и просто так, — я улыбнулась шире. — Вы разве не хотите, чтобы он приехал? Он может играть с вами. — Но он только по-английски говорит, а нам легче на русском, — ответил Леша со вздохом. — К тому же это он сейчас так говорит, что будет играть. Он же старше нас. Через пару дней скажет, что ему с нами скучно. Он по возрасту ближе к Маше и Кате дяди Вовы, чем к нам и нашей Кате. Они и на немецком, и на английском свободно говорят, даже иногда переводят дедушке то, что мы хотим ему сказать, но не можем. Мда. Устами ребенка, как говорится... чем тут возразишь? Особенно с учетом того, что я еще толком не знаю, замешан ли Джордан в том, в чем его обвинили. — Думаю, Джордан начнет учить русский, — это единственное, что мне пришло в голову. — Ну-ну, — Саша вскинул брови, — а что он будет тут делать? — Жить? — Я весело хмыкнула. — Ладно, — кивнул Леша. — Но в свой баскетбол пусть сам играет! Нам ни американский футбол, ни баскетбол не нравятся, только нормальный футбол и хоккей. — Мама, — Саша нахмурился, — что-то всё-таки не так? Ты грустная. — Солнышки мои, всё в порядке. Мама просто устала немного, — я поцеловала их обоих, — у всех мам такое бывает. Мальчики мне не особо поверили, но не стали спорить. Мы взяли наши додекаэдры и пошли к Майклу и Катеньке, получили похвалу, а дочке очень понравилась моделька, и свою я отдала ей, чтобы она на нее смотрела, когда хотела. Досмотрев мультик, мы с Майклом уложили всех детей спать и вернулись к себе в спальню. — Я сказала мальчикам про Джордана. — А я сказал Кате. — И? — Что «и»? — Майкл засмеялся. — Дядя Вова очень «плохо» на них влияет: сразу вопросы в стиле «имена, явки, пароли». Один обед, а какой эффект. — Да, аналогичная ситуация, но, справедливости ради, это, наверное, больше из-за меня. Я тоже в детстве была такой. — Да? — Я закивала. — Но по делу дети интересуются, тут ничего не скажешь. — А что Катя спросила? — Надолго ли, почему и зачем, а потом даже уточнила, знает ли дядя Вова об этом. — Майкл тяжко вздохнул, — даже ребенок знает, кто в доме хозяин. — Я просто уточню: ты переживаешь за ситуацию в целом или за то, что в доме хозяином стал дядя Вова? — За всё, — Майкл вздохнул. — Я Катин папа, и хотелось бы, чтобы она именно во мне видела больший авторитет, чем в дяде Вове. — Не знаю, что сказать, — ответила я, ложась на спину. — А если бы ты в детстве жил почти что в одном доме с президентом своей страны? Ты бы кого считал большим авторитетом? — Президент моей страны в моем детстве вряд ли сел бы со мной за один стол, — Майкл цокнул. — Спроси любого черного, для нас наши президенты сплошные уроды и расисты. Часто очень заслуженно. А «дядя Вова» подкупает тем, что нянчит всех наших детей так, будто они его. Будто он не видит, что нянчит чёрных детей. Выдержки ему не отнять. — Да, тоже верно, — я кивнула. — Могу сказать одно: тебя Катя любит больше, чем меня, это факт. Дядю Вову она просто очень сильно уважает, помня, что он вернул ее мне, когда она потерялась. — Милая, я бы не сказал, что она любит меня больше. — Может, мне кажется? — Конечно, кажется. Ты ее мама. Кто может быть ближе? — Любимый папа, к примеру, — я засмеялась. — Энджи, даже если так, то по той причине, что мы с ней больше по художествам, чем по математике. Мальчики любят тебя, потом у них в рейтинге стоит дядя Вова, потом Людмила Александровна и только потом я. — Я цокнула, а Майкл возразил, — на прошлой неделе, когда ты уехала в город, а я был дома с детьми, к нам пришла Людмила Александровна. В комнату спустились Леша и Саша, увидели нас и побежали к ней при том, что родной отец стоял в метре от нее. — А зачем подошли? — Саша обо что-то порезался и попросил Людмилу Александровну помочь с пластырем. Я был в метре, Энджи. Родной отец. — Милый, согласись, что у нее лучше получается обрабатывать раны, чем у тебя, — я весело хмыкнула. — Только Катя может вытерпеть твои навыки, да и то по очень большой любви. Помнишь, как ты намазал ей коленку зеленкой? — А чем еще мазать? — Не, всё правильно, но бедный ребенок плакал от зеленки больше, чем от коленки. Саша решил не повторять этот опыт: он видел, как Людмила Александровна однажды мерила мне давление. Уж если человек умеет это, то и палец как-нибудь заклеит. Всё логично. — А почему она мерила тебе давление? — Майкл сразу сел ровнее. — В один день оно у меня упало почему-то, а она была рядом. — И я опять не знаю?! — Я не хотела, чтобы ты переживал. — Анжела! — Цокнул Майкл по-русски и хлопнул себя по лбу, выдыхая. — Я? — Я мило похлопала глазами. — А почему не врач мерил давление? — Милый, Людмила Александровна, конечно же, сразу вызвала местного врача, но и сама посмотрела, что со мной. Она умеет оказывать первую доврачебную помощь, и я очень ценю то, что она стала это делать, а не стояла в сторонке, молча ожидая врача. — Ясно, — Майкл кивнул. — Энджи, а почему давление упало? — Тем утром я поесть забыла. Я же на диете. И так не ем, а тут еще поесть забыла. — Милая, может, черт с ней, с этой диетой? — Майкл с беспокойством посмотрел на меня. — Ты от этого так сильно устаешь. — Если я осталась бы при том своем весе, то уставала бы еще больше. Большой вес давит на скелет, на легкие и на ноги. Нет уж. Мне нужен мой вес. Сейчас я похудею до него и потом буду жить спокойно. — Энджи, неужели нет более щадящей диеты? — Майкл повернулся ко мне всем телом. — Для женщин? — Я вскинула брови. — Нет. Главный гормон поддержки нормального веса есть мужской гормон. Женщина для серьезного похудения может только сокращать еду и усиливать спортивные нагрузки. — На сколько ты похудела за последний месяц? — На норму, которая предусмотрена врачом, — я цокнула. — Майкл! Что за допрос? Ты, вроде как, сегодня с Владимиром Владимировичем не обедал. — Нет, не допрос, я просто интересуюсь. Ты такая нервная от голода, дорогая. — Я спать, — я снова цокнула, отвернулась на другой бок и натянула на себя одеяло. Майкл вздохнул, лег впритык ко мне, залез под одеяло и обнял со спины, поцеловав в шею. Я сразу остыла, расслабилась. — И всё же подумай про свою диету. — Хорошо. Я поговорю с врачом. Майкл снова поцеловал меня, мы удобно устроились и заснули.