В сиреневом саду

Звенящий топот лошадиных копыт пронзал насквозь тишину дождливого вечера. Они расплескивали лужи, нарушая монотонную дробь капель, что стремились вниз, топтали растения, что так отчаянно боролись за своё место в жизни, пусть и посреди тропинки, оставляли многочисленные ямки на мгновением ранее идеально выглаженной дороге, они, казалось бы, нарушали всю гармонию, что могла существовать в этих землях, предвещая что-то, чего не должно было случиться. Скромная карета иногда вздрагивала от кочек, вызывая толику раздражения у женщины, сидящей внутри. Вместе с ней сидела и её дочь, чей пустой взгляд был направлен в небольшое окошко и прослеживал путь дождевых капель, от неба до самой земли. Ни роскошное платье, ни драгоценные украшения, ни кукольная внешность не уберегли её от собственного равнодушия к жизни. Это равнодушие уже давно осело в её сознании, и пускало свои корни прямо к сердцу девушки, намереваясь убить. Холодный взгляд её матери, в общем-то, неплохо с этим справлялся и самостоятельно. В этот летний день праздновались именины одной знатной пожилой женщины, и она, не имея нынче ни родни, ни близких друзей, пригласила к себе в поместье семью, чьё имение располагалось неподалёку. Госпожа Асахина, с кем старушка была наиболее близка, была весьма своенравна, и наверняка любой другой дворянин заимел бы с ней вражду, нежели дружбу, но истощенная одиночеством старая дева была не в том положении, чтобы строить козни. Так и выстроились их соседские отношения: не очень близкие, но, по крайней мере, доброжелательные. На глазах именинницы подрастала и дочь соседки. Однако, к её взрослению они совсем перестали встречаться, по словам госпожи Асахины, девушка много училась. Мафую на её памяти всегда была примерной девочкой, и будь у неё сын, она бы неприменно посваталась за него. Каково же было удивление в её глазах, когда вместо улыбчивой и разговорчивой девочки она встретила лишь мрачную её оболочку. Что успело случиться за время, в которое им не приходилось увидеться? После обмена любезностями старушка пригласила гостей за стол. По той причине, что они с госпожой Асахиной давно не виделись, те быстро разговорились. Они вели привычную в их обществе светскую беседу, делились новостями и сплетнями. Мафую же в это время сидела с привычным теперь уже ей равнодушием, изредка ковыряя вилкой еду. Не хотелось есть. И находиться на этом праздновании не хотелось. Последние годы её не столь длинной жизни, кажется, выжали все соки. Но горько от этого больше не было. Уже было безразлично. За это время разговор женщин зашёл и о ней самой: – Мафую, душенька, отчего ты стала так невесела? Я помню тебя такой яркой и жизнерадостной, а сейчас совсем не узнаю: молчаливая, не ешь ничего, сидишь в грусти и печали. Что с тобой стало? - пожилая дама говорила вовсе не со зла, её лишь слегка обеспокоило состояние девушки. Опомнившись, Мафую резко натянула улыбку, такую, на какую у неё хватало сил, и произнесла своё обыкновенное: "Что вы, все в порядке". В мыслях проносится лишь то, как же она от этого устала. – Не обращайте на неё внимания, она всегда такая, - с легким раздражением произнесла госпожа Асахина, - что ни день, так уныние. Может, замуж её выдать? - задавшись этим вопросом, она изменилась в лице, словно ей внезапно пришло одно из решений давно тяготящей её проблемы. Так оно и было в её понимании, на самом-то деле. Именинница лишь усмехнулась в ответ: – Если бы замужество решало все проблемы, как о нем говорят, счастью в этом мире не было бы предела. - на мгновение взгляд её потемнел, а в потускневших зрачках промелькнуло вспышкой сожаление, - Все вы, молодые, так думаете, но послушайте лучше меня: есть у меня одна служанка, чудесная девочка! Работящая, трудолюбивая, так ещё и голова у неё светлая: как поговоришь с ней, так сразу легче на душе становится. Такие люди, как она - лучшее лекарство на душу! И никакого замужества не надо. Хотя возраст, конечно, скоро уже подойдет. - женщина покосилась на Мафую, что уже, кажется, их вовсе не слушала, а лишь щедро награждала кушанье своим пустым взглядом. – И где же мне сыскать такую служанку нынче? Таких ведь - один на миллион! Легче уж замуж выдать. - Мать стояла на своём. Одарив собеседницу ехидным прищуром, старушка, выдержав небольшую паузу, в этом перерыве взвешивая все "за" и "против", всё же решилась продолжить: – А я, дорогуша, хочу сделку предложить: Я на мели сейчас, того и гляди пропаду, не хватает мне на обеспечение слуг. Я больше в девочке этой не нуждаюсь так сильно, но выгонять жалко, совсем молодая, помрет на улице небось. Быть может, возьмете её к себе? Она проворная, все схватывает на лету, за хозяйством хорошо следит. Чудная, чудная девочка. – закончив свою речь, она сделала глоток из фарфоровой кружки и принялась читать выражение лица госпожи Асахины, пытаясь предугадать ответ. Сделка, на удивление, состоялась. В скором времени девушку перевели в имение Асахин. Мафую, когда впервые её встретила, удивилась немного. Девушка была похожа на фарфоровую куклу: бледная кожа, стеклянные голубые глаза, шелковые белоснежные волосы, на редкость длинные для служанки. Иные обычно обстригали лишнюю длину кос, чтобы не мешали работе. Но больше всего Мафую смутила вовсе не внешность девушки, а загадка её имени: та отказалась называть его, попросив обращаться к ней как к "К". Выяснить что-то у бывшей госпожи служанки не предоставлялось возможным, так что Мафую лишь пожала плечами и смирилась. Ей, в целом-то, равнодушно.

***

Июнь выдался холодным в тех краях. Ночь забирала с собой солнце, а вместе с тем и крохи тепла, но Мафую это не беспокоило: она привыкла к холоду в глубине своей души, так что снаружи он казался даже привычным. Ночью она часто выходила в сиреневый сад. Она много думала раньше. Иногда ей даже казалось, что лучше бы уж она родилась в обедневшей семье, где ей пришлось бы с ранних лет подрабатывать, чем платить за свои богатства жизнью с таким человеком, как её мать. Да она же за её грехи в жизни не расплатится, никаких богатств не хватит! Мафую никогда не понимала, как можно было относиться к людям настолько, настолько ужасно. В сиреневый сад девушка приходила не просто так. Под шелест нежных лепестков она не редко делала записи в своём небольшом дневнике, который прятала от матери. Это стало её маленькой традицией ещё с десяти лет, когда она впервые почувствовала, что её обожаемая мама не желает ей добра. Она вообще никому его не желает. "А ужасен ли человек из-за того, что ужасно относится к людям? Отношение к другим определяет, насколько человек плохой? Или хороший? Вот эта загадочная "К", кажется, хороший человек. За столь короткое время, которое она находилась в имении, я не раз замечала, как та по-доброму относилась абсолютно ко всем: к другим слугам, к животным, цветам, к маме. И почему она не называет своего имени? Не важно. " - заметки в дневнике, сделанные Мафую по прибытию новой служанки. Рассматривая свою заметку, девушка продолжала задаваться вопросом, написанным ею. Тогда какой человек она? Она не делала никому ни добра, ни зла, так кто она? Кем она должна быть? Кем она должна быть... "– Мамочка, не бей тётю, не надо, пожалуйста, она не виновата! –Хочешь на место этой дряни? Она разбила мою любимую чашку, она должна знать своё место! Мафую, и ты когда-то поймёшь, почему рабынь нужно избивать. - продолжая наносить служанке увечья под тихий плач маленькой девочки твердила ей мать" Привычкам своим девушка не изменяла и пришла к сирени и в тот день. Начало июня, скоро уже перестанет цвести, так что нужно использовать это время. К её удивлению, на этот раз она была там не одна: – Что ты тут делаешь? - не упрёк, но и не проявление интереса. Простой вопрос, ответ на который не важен. – Пишу стихи, - тихим голосом произнесла новоиспеченная служанка. Несмотря на то, что ответ был негромким, в нем не читался страх, который был свойственнен всем работникам в этом имении. Но интересно было другое: откуда девушка-служанка умеет писать? – Откуда ты обучена грамоте? – Непокуда Вам знать это, госпожа, - всё так же спокойно произносила девушка, и постаралась как можно скорее перевести тему разговора, - Вы тоже любите это место? Глаза Мафую выдали её удивление, вернее сказать, она опешила. Она слишком привыкла, что все, кто работает на её мать, так же сильно опасаются и её саму, боясь заводить хоть какой-то диалог. Немного помявшись, она все же отвечает: – Я... прихожу сюда, чтобы побыть одной, - казалось, сейчас её прервут, предложат оставить наедине, но этого не происходит. Голубые глаза все так же внимательно смотрят, выжидая продолжения, - но я не против посетителей. Я не знала, что ты тоже сюда приходишь. И про стихи не знала, - она снова немного запнулась, хотела ещё добавить что-то, но из уст оно так и не вырвалось. – Я могу Вам почитать, если желаете. Асахина лишь слабо кивнула, обрадовавшись от того, что её поняли. "Свет лунный озарил сиреневый цветок, И тот лепестки свои зажёг, Они сияли, нежно-нежно Но на них смотрели столь небрежно Не замечали их величественного цвета Не замечали столь очевидного секрета И всё словно потеряло свои смыслы И люди стали столь корыстны Но на сотню таковых найдётся праведник; Он заберёт с собой их все грехи И за это не поставят ему памятник И он, изъяв последний лепесток с ветви Лишь пожелает сиреневую цветь В глазах чужих последний раз узреть." – О ком ты это писала? - подняв свой робкий взгляд произнесла Асахина. Ей показалось, что она узнала что-то лишнее, чего знать была не должна. Однако, ответа не последовало. Служанка лишь продолжила любоваться цветами, и в этой ночной тишине они просидели до рассвета.