Джин для ванн

In vino veritas (лат. Истина в вине) латинское выражение, означающее, что вино развязывает языки.

Буквально: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Моя тетка травит себя бурбоном. Добавляет в кофе чайную ложку. Иногда две. Кто-то явно корыстный, жуликоватый пустил слух, что это полезно для сердца. Откуда у моей тетки бурбон? Черт разберет! Я даже не удивлюсь, если от Дионисия — хозяина спикизи «Флегетон». Свет уличного фонаря отражается в зеркальце на двери шкафа. Я делаю последнюю на сегодня затяжку, бросаю окурок в форточку, зашториваю окно, откидываюсь на спинку кровати. Действия привычные, ставшие механическими. Наконец снимаю протез, закрываю чертовски уставшие глаза. «А что, если этот бурбон привезли именно мы с Крисом и Айви?» — все не дает покоя мысль. Помню, в июне нашу шайку чуть не перестрелял отпрыск безумного реднека. Помню, вышел сухим из воды. Помню, зауважал Криса. Помню, как Айви стала звонить мне по выходным. Просто так. Узнать, как дела, поведать о тяготах студенческой жизни. И вот, ближе к августу на пороге нашего с теткой дома опять появился Кристобаль Верецци собственной персоной. До этого он время от времени присылал мне подачки в конвертах, подписывался, как «Блудный папаша малыша Тедди». У макаронников с юмором вообще не очень, стоит заметить. «Ну что, как насчет снова сорвать джекпот, шнурок?» — спросил Крис с улыбкой, сверкающей точно серебряный доллар на солнце. Я согласился, не раздумывая. Будь что будет! В конце концов сам же напросился в бутлегеры. Что поразительно, дело тогда прошло… Приемлемо. Как говорил Крис: просто доехали до небольшой дымящей землянки за городом, просто заплатили мордоворотам-муншайнерам, забрали пресловутый джин для ванн, вернулись в Чикаго. Не дело, а музыка! Это была наша первая настоящая удача, и я не собирался останавливаться на ней. На обеденном столе закономерно появились мука, молоко, овощи, бейглы, корнфлекс. Пока соседи сводили концы с концами, я даже выкупил теткино обручальное кольцо. Она была ему не то чтобы рада… «Скажи-ка, откуда все это, мой дорогой несмышленыш? Тебе так славно платят за ремонт машины? Как же часто этот твой итальянец ломает ее!» — удивлялась тетка за ужином и беспокойно поправляла большие круглые очки для чтения. «Часто тетушка, часто. Ты даже не представляешь, насколько…» Потом август незаметно перетек в сентябрь. Теплый, почти безветренный, ощущавшийся, как щедро подаренный четвертый месяц лета. Все продолжало идти своим чередом. Мы с Крисом и Айви просто получали наводку, брали груз, отвозили его Дионисию. Снова брали — снова отвозили. Почти то же, что честная работа на «Еллоу транзит». За это время мне даже ни разу не довелось общаться с Дионисием. Почти не замечаю, как пролетает ночь, только снится всякая чепуха, а ранним утром тетка тормошит меня за плечо и говорит немного взвинчено: — Тебе телефонируют, мой дорогой несмышленыш! Потрудись-ка подняться. О-о, насколько знакомые слова! — Кто там еще? Мистер Верецци? — бормочу заспанным голосом. Тетка неодобрительно качает головой, сердится: — Чует мое сердце — опять разбил машину. Простофиля! И кто ему права выдал?! «Madonna mia!» — ну вот, я уже начинаю думать в точности, как Крис. Причем в мыслях отчетливо слышен сицилийский акцент. Я поднимаюсь с кровати, лениво натягиваю брюки, сорочку… И только начав застегивать пуговицы понимаю, что предстоит телефонный разговор, а не живая встреча. Что поделать? Толком не проснулся. — У аппарата, — правая рука как-то слишком крепко сжимает мундштук с микрофоном, левая держит наушник. — Buongio-o-rno! — довольно тянет знакомый голос. Так торжественно, будто его обладатель облопался спагетти и потягивает молодое вино. — Что-то стряслось, Крис? Нужна помощь с «Лиззи»? — Нет-нет, шнурок. Все хорошо и даже лучше. Дионисий скоро заплатит нам. У него были проблемы с наличкой… Ну ты помнишь. Но теперь… Голос Криса внезапно теряется за едва разборчивыми посторонними звуками. Кажется, кто-то отвлекает его от разговора. Слух режут помехи. Проходит меньше минуты, а я уже представляю всякое: гангстеров, Маленькую Италию, дона Кальвино, подбирающего бедолаге Верецци бетонные башмаки. — Ах, извиняй, шнурок! — наконец возвращается Крис, в его голосе слышны растерянные нотки, — Дети… Моей маркизы, Анжелы, сегодня нет дома. Уехала до самого вечера… Ну так вот, Тед, скажи-ка, могу я попросить тебя о небольшой услуге? — Хочешь, чтобы я поработал еще и нянькой? — При всем уважении, я тебе своих детей не доверю. А вот одну пигалицу… — Так, погоди, о ком это ты? Постепенно я начинаю догадываться, к чему клонит Крис. — Мы толкаем остатки пойла с прошлой поездки. Нужно присмотреть за Айви. — За мисс Чаттерлей? — меня удивляет его просьба. — Я думал, она сама за кем хочешь присмотрит. — Да-а, она такая! Просто знаешь… В городе неспокойно. До этого-то было паршиво, а теперь еще деревенщины без конца прутся к нам, ищут лучшей жизни. Никто нынче не покупает конину, навоз да овощи. Всем нужен джин! Видел новостные сводки? Читаешь что-нибудь, кроме автолюбительских журналов? — Разве что некрологи и колонку юмора. — Я не сомневался, шнурок! — Крис тихо смеется, сквозь телефонные помехи, хотя скорее выдавливает смех. — Поверь, в Чикаго сейчас правда много приезжих, всякая шпана плодится, как постельные клопы. Сattivi ragazzi! Хамят, пристают к прохожим, воруют. — Эмигрант недоволен приезжими, что-то новенькое. — Прекрати острить, шнурок! — голос Криса становится на полтона ниже, серьезнее. — Наша Айви — девушка с характером. Но иногда много о себе мнит. Кому, как не тебе знать? Она работает сегодня ни свет ни заря, будет искать простофиль, кому толкнуть джин для ванн. Ласковое слово и милое личико творят чудеса, а Айви у нас — искусная чародейка. Я за одно переживаю: она может ляпнуть что-то не подумав, что-то грубое, разозлить полисмена или одного из этих… Migratore. И тогда все… Конец котенку. Какое-то странное чувство играет в груди. Я примеряю воображаемые рыцарские латы, представляю, как буду сражаться с варварами за честь своей милой, солнечной леди… Правда быстро одергиваю себя: речь об Айви, а не о сахарной принцессе. Все эти телячьи нежности не про мисс Чаттерлей. Что ж, хорошо, в таком случае буду бить морды за свою предумышленно милую и косноязычно солнечную леди. — Я тебя понял, Крис, — я вовремя вспоминаю, что вообще-то нужно отвечать на просьбу, — помогу чем смогу и даже почту за честь. Ну и пафос! Осталось только раздобыть меч и щит с гербом — скрещенными пивными кружками. — Bene, bene. Будь к одиннадцати на пересечении Мичиган Авеню и Саут-канал-стрит. Айви уже в курсе. — Погоди, погоди, Крис… Ты говорил с ней? А если бы я отказался? — Кого ты пытаешься надуть, шнурок? — и опять я слышу наигранный смех. — Ты бы не отказался. На этом наш разговор резко обрывается, в наушнике слышны тяжелые гудки. Крис мог бы и попрощаться по-человечески! Не первый месяц знакомы все же. Я ставлю телефон на место, застегиваю оставшиеся пуговицы на сорочке. Тетка вновь тормошит мое плечо, ведет в ванную, велит садиться на табурет, а затем помогает избавиться от неаккуратной щетины. Она оставляет лишь ниточку усов и пару порезов. Не беда. Сам бы я побрился еще хуже. Только надеваю протез, а тетка уже зовет за стол: — Панкейки, мой дорогой несмышеныш. Я приготовила панкейки. Мой руки и приходи есть. Глаза под очками напоминают совиные, мудрые. Сколько в них заботы и какой-то печали! О чем размышляет тетка в такие моменты — для меня всегда загадка. Я соглашаюсь позавтракать, но совершенно забываю про наш утренний ритуал: ем быстро, почти не жуя, не роняя ни единого слова между пышными блинчиками. Вот один, вот другой. Куда я так спешу? Черт его разберет! Не замечаю, как доедаю все до последней крошки, как покидаю дом, как оказываюсь в трамвае и наконец не жалею о центах, потраченных на билет. Так непривычно! Денег теперь если не много, то хотя бы, как в былые, более понятные времена. Небо за окнами облачное, желтое, как латунь. Кажется, его вот-вот закоптит дымом. За трубами завода Форда оно светится особенно сильно. Смольные, заостренные, как у крепости, ворота закрыты, а вдоль ограды тянутся ряды палаток, шалашей из ящиков, картона, обрезков металла. На людях сплошь соломенные шляпы и штопаные комбинезоны. Те, кому не досталось место под брезентом, дремлют прямо на мостовой. Это явно хиллбилли, не чикагцы. Их привел в город тариф Смута-Хоули. Я все думаю об Айви, о наших вечерних беседах про ее учебу. Даже если Гувер окончательно добьет страну, мисс Чаттерлей не окажется среди всех этих бедолаг. В отличие от них, в отличии даже от меня, она еще может выучиться, стать хорошим врачом, спасать жизни, а алкоголь использовать лишь в медицинских целях. Ей бы только взяться за ум… Самонадеянный лихач проносится всего в паре футов, прямо по рельсам, и брань, скрип тормозов режут слух. Трамвай немного не доезжает до остановки, двери с грохотом распахиваются. Я засовываю руки в карманы… Черт, вот же черт! С разочарованием понимаю, что в спешке забыл сигареты. И вот я шагаю по тротуару, кашляя от запаха гари, по-прежнему желая разжиться табаком. Слышу сирены не то пожарные, не то полицейские, а может… Это мчится скорая? В паре кварталов отсюда горит дом. Наверняка козни драных анархистов! Терпеть их не могу. Как брюхо сыто, так «Убей в себе государство!», а как кризис, так «Дайте жрать, мистер президент!» Мелкий дождь то начинается, то заканчивается, капли бьют по носу. Обычная чикагская погода. Хочется бродить, искать убежище, какое-нибудь уютное кафе. А еще бесконечно хочется курить. — Эй, парниша, давно гарцуешь тут? Огоньку? Айви появляется, как призрак, как девочка со спичками из грустной рождественской книжки. Рановато, на самом деле… Даже слишком. Но оно к лучшему. Раньше начнем — раньше закончим. В тонких бледных пальцах мисс Чаттерлей сжимает коробок, держит за ухом папиросу. Мне кажется, ее она стащила у профессора в колледже. — Не откажусь, пичужка. Боже, ты прямо моя спасительница! Она любезно делится папиросой, чиркает спичкой, и в ее голубых глазах отражается, пляшет рыжий огонек. — Канарейка напела, ты решил со мной прогуляться. Тедди, признайся, это свидание? — она лукаво хихикает. — Ты в меня влюбился? Где тогда цветы? Я маргаритки люблю. По коже пробегает холодок. Это от папиросы. — Не торопи события, пичужка, — говорю я, выдыхая сизый дым. — Я просто приглядываю за тобой по просьбе Криса. Вот если у нас будет настоящее свидание — будут и маргаритки, и никельодеон, и даже сахарная вата. Айви отводит взгляд, на щеках вырисовываются забавные ямочки, а с губ так и норовит сорваться: «Чудак ты, и только!» Неловкая все же выходит пауза. Только шум улицы разбавляет молчание, словно голос злой завистливой старухи. — Ладно, поворкуем потом… — говорю я, не сразу понимая, что звучит это совсем не так сурово, как мне хотелось бы. Айви согласно кивает, коротким, но понятным жестом манит за собой в переулок. Мешковатое пальто на ее плечах чем-то напоминает теткино, шляпка-клош по-хулигански сдвинута набок. Дует легкий, даже приятный ветер, а по земле гуляют длинные тени от одежды; бельевые веревки над нами развешаны со второго по пятый этажи домов. Пахнет какой-то сыростью, пылью, кирпичной крошкой… Еще немного дешевенькими духами Айви с карамелькой. — Хочешь узнать страшную тайну? — спрашивает пичужка, как бы случайно дотрагиваясь до моей ладони. — За этим я сюда и приехал. — Только чур не пялиться! — говорит Айви и подмигивает, игриво расстегивая пуговицы. Папироса предательски выскальзывает из моих пальцев. Все это время под пальто мисс Чаттерлей скрывались не просто какие-то жалкие две-три фляжки, а бутылки по пинте и больше… Бутылки и знакомое мне маленькое платье цвета шампанского. Такое короткое, что может шокировать полицию нравов. — Если тебя, мисс Чаттерлей, поймают со всем этим добром — строгим выговором и молитвами по воскресеньям точно не отделаешься. Тут тянет года на три, а то и четыре… — я всерьез задумываюсь о каторге и набившем оскомину сухом законе. — Почему мы вообще ищем покупателей днем, а не ночью или хотя бы вечером? — Пф-ф! — всплескивает руками Айви и застегивает пальто обратно. — Потому что наши доблестные копы не начинают рабочий день раньше полдника. Это еще если пончиков не нажрутся! — Или конфискованного у честных бутлегеров виски. — Да и конкуренция какая большая после заката… Не мы одни ведь такие умные. Она говорит это не слишком уверенно, не глядя мне в глаза. Считает ворон, как будто. Я задумываюсь: кто вообще инициировал продавать пойло по подворотням при свете дня? Сама мисс Чаттерлей или Крис подкинул очередную «гениальную» идею? — Знаешь, сколько утром желающих продолжить веселье? А поправить здоровье? — Айви сочиняет новые аргументы в свою пользу, ни на секунду не останавливается, ведет меня за собой неясно куда, тараторя все быстрее и быстрее: — Я как-то была на вечеринке у одних ребят… Глаза Айви начинают вдохновленно сиять, как у писаки бульварного чтива. Я пытаюсь слушать ее, но невольно пропускаю мимо ушей все: и громкие слова про саму вечеринку, и сплетни про гостей. Мисс Чаттерлей только дай почесать языком, а мне еще надо оглядываться по сторонам, убеждаться, что где-то за углом не притаился коварный полисмен. И все же мне чаще и чаще кажется, что Айви на самом-то деле очень одинока и ждет таких моментов, как маленьких праздников. Если подумать… Кто у нее, кроме меня? Крис с его бандитскими делами, семьей и прекрасной маркизой? Конни — та, что соседка-зубрила? Однодневные друзья и подруги, о которых она так любит трепаться? — Так эти ребята с вечеринки… — пытаюсь я хоть как-то поддержать разговор. — Ага! — продолжает Айви, восторженно играя тонкими бровями. — Так вот, у нас закончился бренди. И был на вечеринке рыжий мальчонка по имени Честер Маклейн… — Ты даже помнишь его имя? — Еще бы! Он спозаранку вылакал пузырек туалетной воды. Говорил, что ему паршиво, а это «лекарство» ничуть не хуже того, что гонят второсортные бутлегеры. Честер потом пускал пузыри изо рта, как заправский циркач. — Он хотя бы выжил? — Вроде как… Вдруг Айви стискивает губы. Останавливается, чуть прижимаясь к бетонной ограде, хватает меня за предплечье, наконец смотрит четко в глаза и прикладывает свой палец к моему рту. — Ч-что стряслось-то?! — беспокойно шепчу я. — Тс-с! Только погляди, какие славные голубки! — Айви качает головой в сторону. — Во-о-он там. Я перевожу взгляд, обращаю внимание на магазинную вывеску «Долго и счастливо», затем замечаю шумную парочку под ней: рассерженного юношу в очках и его пухленькую подружку. О! Какая драма! Как жутко взбешенная пассия превращает просто напряженный разговор в скандал, как бьет своего ухажера по лицу несчастным букетом роз. Как говорит что-то о деньгах и папе… Шекспир бы позавидовал. Я сходу не могу понять, что у них стряслось. Может, этот малый — лгун и сластолюбец. Может — обычный жигало. Может — просто тряпка. Хотя… Что, если за его подружкой тоже грешок имеется? Может, она — сама вертихвостка, каких поискать. — Смотри и учись, Тедди! — роняет Айви с ехидной ухмылкой. Она напоминает мне охотящуюся кошку. Осторожно подбирается ближе к цветочной лавке, выжидает, когда вспыльчивая подружка швырнет букет в грязь, когда уйдет и оставит своего бедолагу одного, наедине с отчаянием, злостью… Теперь главное поймать нужный момент и сыграть на эмоциях. Уж кто, а пичужка знает свое дело. — Эй, парниша, тебе дамочка сердце разбила? Выпить хочешь? У меня тоже день не задался… Конечно, сначала парниша сопротивляется, хочет уйти. Но этот его порыв быстро проходит. Айви искусно плетет непринужденную беседу, будто паук, заманивающий мушку в паутину. Она мягко улыбается, угощает алкоголем, поправляет гладкую черную челку, слушает, дарит незнакомцу поддержку и как бы одним своим приветливым видом внушает: «Все будет хорошо!» Я наблюдаю за этим минуту, две, пять, десять, и мне становится капельку грустно: что, если и со мной мисс Чаттерлей добра лишь потому, что жалеет или добивается своих, исключительно корыстных целей… Желваки постепенно стираются с лица юноши — потенциального покупателя, пропадает багровый гневный румянец. Айви доброжелательно хлопает его по плечу, расстегивает верхнюю пуговицу своего пальто и достает бутылку адского пойла из партии, что мы недавно забрали в Нэппервилле. Ну вот и все, теперь клиент точно готов. Попался, как рыбка на дохлого червя. Передает деньги, берет бутылку, вскоре уходит. Хорошо хоть не стал домогаться! Интересно, что будет с ним дальше и какую цену ему заломила мисс Чаттерлей? — Три! Три отборных, славных моллюска! — ликует она, размахивая купюрами, как флажками. — Что все-таки стряслось у этих двоих? — сухо спрашиваю я, а мои пальцы все трутся друг о друга, будто безжалостно мнут сигарету. — О-о, парниша долго не хотел раскалываться… Но половина пинты развязала ему язык. Истина в вине, как говорится. — Айви довольно одергивает лацканы, прячет деньги. — Парнишу турнули с неплохой работенки, а его беспечная Шеба решила дать деру в Канаду. К папеньке обратно на шею. Ничего необычного. — Ничего необычного? А почему бы этой Шебе самой не заняться делом? Моя тетка бы все отдала, но не бросила в беде. Почему не продать безделушки? Почему не помочь, не поддержать близкого? — Понятия не имею, — Айви пожимает плечами. — Эти люди нам никто. Лично мне плевать на их проблемы. И тебе должно быть. Думай, как бизнесмен. — Тебя так Крис научил? — Жизнь научила. Айви вроде права, но я отчего-то сержусь, хочу спорить, ругаться, курить. Просто… Слишком резко и неприятно меняется мое отношение: к этому юноше, к его пассии, к самой ситуации. Я представляю себя на месте совершенно незнакомого мне человека с совершенно знакомыми проблемами, не выдерживаю и грубо шиплю, задевая край протеза губами: — Разве так должно быть? Скажи, пичужка, это такие нынче нравы? Такая нынче любовь?! — Ты меня об этом спрашиваешь…? На лице Айви недоумение с щепоткой страха. И вдруг я понимаю — перегнул палку. Черт! Так, ладно, все… В бездну теткины пуританские замашки! Надо унять гнев, свою рабочую, да и чисто мужскую солидарность. На дворе как-никак двадцатый век. Сегодня каждый сам за себя. Права. Ну, конечно, Чаттерлей права! — Прости, пичужка. — Пустяки. — Айви натужно улыбается краешком губ, будто я — ее следующий покупатель, и ей кровь из носу нужно оставаться в образе хорошенькой собутыльницы. — Хочу на тебя пообижаться, а не выходит. — И все же, как думаешь, что будет с нашим клиентом? Она немного оживляется, крутит пальцем в воздухе, осторожно предполагает: — Если бы не я, он мог и руки на себя наложить. Или чего хуже наделать. Один знакомый чуть не зарезал супружницу, узнав, что она ходит в водевиль. Но наш случай не такой. В нашем случае все будет, как надо. Парниша промочит глотку джином, ну погрустит, ну проспится. С утра печаль отступит, и он начнет жить заново. — Ага, без сил и с привкусом собачей мочи во рту. Айви брезгливо фыркает, а я до сих пор чувствую неприятное, как зубная боль, смущение перед ней. Зря дал волю эмоциям. Вспоминаю слова Криса: «Не трогай проблему, если проблема не трогает тебя». Как же он чертовски прав! Ну, ничего… Жизнь продолжается. День продолжается. Тянется, как расплавленная резина. Солнце то исчезает за курчавыми облаками, то появляется, немного печет, его свет блестит на мокрых перилах пожарных лестниц. Мы с мисс Чаттерлей кочуем с улицы на улицу, из переулка в переулок, слышим приглушенный плеск Мичиган-Авеню, перекрываемый сигналами автомобилей, звучащими, как голоса хищных птиц. Встречаются всякие люди… От забулдыг до вполне приличных с виду горожан, от разорившихся брокеров до удравших с занятий студентов, ищущих приключений. И Айви виртуозно находит подход к каждому. А если не находит — то я помогаю найти. Конфузы случаются, но нечасто. В основном Айви, как по схеме, заводит беседу, смеется, заигрывает, иногда дразнит. Это наверняка ее утомляет, но работа есть работа. У Айви Чаттерлей она получается блестяще, и к полудню мы с божьей помощью продаем половину товара. Да-а! Все-таки я был прав: пичужке определенно стоит выучиться на врача, но спасать ей нужно, оказывается, не жизни, а души. Пустить бы ее талант на благое дело! Вышел бы отменный мозгоправ, не хуже доктора Фрейда. К душным алым сумеркам у нас остается всего две бутылки; одна большая, другая поменьше. Айви задумчиво поглядывает на меня, косой луч света из чьего-то окна падает ей на лоб и губы. С неба в пятый раз за день просеивается мелкий дождик. Мне очень хочется попробовать завести легкий шутливый разговор. Айви умеет общаться так, а у меня всегда получается неуклюже. Может, в сотый раз спросить ее про учебу? Или вспомнить какой-нибудь забавный случай? Например, сегодняшнего особенно отличившегося грубияна с Лэйк-стрит. Тот возмутился, мол три доллара — грабеж, и вообще нас стоит сдать полиции… Ни в какую полицию он, естественно, не побежал. Просто хотел поторговаться. Я все надеюсь, остаток вечера пройдет спокойно: найдем какого-нибудь пьянчугу, продадим бутылки и все. По домам. Хотя… Было бы неплохо продолжить вечер с мисс Чаттерлей. В кофейне, в дайнере, хоть у мифического Дионисия в спикизи. Это куда интереснее, чем считать мух в компании тетки и ветхого альбома со старыми фотографиями. План созревает у меня на ходу. Все до банального просто. Наберусь решимости, скажу: «Эй, пичужка, я обещал тебе кофе, помнишь?». И неважно, что такого обещания я ей никогда не давал. Жаль, конечно, этот план летит в тартарары. — Глянь-ка на того красавца у ветродуя! — с хитрым прищуром окликает меня Айви. Крохотную аллею по обе стороны теснят доходный дом и бурлеск. Я замечаю старенький, желтый в шашечку «Штуц Биркэт» на обочине, замечаю и его владельца — мужчину в черной кожаной куртке, вроде той, что сам обычно ношу. Их любят шоферы такси и гонщики. На спине гордо красуется нашивка «Лихие котяры». Любимая команда, что ли? Или таксопарк? Сильно сомневаюсь, что наш клиент — гонщик. Так… Автолюбитель, копающийся под капотом своего дряхлого железного коня. Пичужка сгорает от любопытства: — Как думаешь, Тедди, извозчик выложит пятак за хихикающую водицу? Владельцы таксомоторов — они ж хуже самых жадных бутлегеров! Покупают за одну цену, потом продают в три раза дороже. Бизнес у них такой подлый. — Этот выложит! Слова Айви не далеки от истины. Не люблю я их… Таксомоторщиков этих. Вот только машина… Старый «Штутц». Уж больно она меня смущает. Момент — и на меня как будто снисходит озарение. Я вовремя соображаю: а ведь этот шофер и извозом явно не промышляет. Сажать пассажира в дымящий, грохочущий — «Штуц» преступление похлеще побоев. Мужчина в кожаной куртке закрывает капот, поднимает обильно покрытое потом лицо, все в рытвинах, обрамленное густой безобразной щетиной. Точно не извозчик! Точно! Но выпить, по-моему, любит. Уж больно неприятная рожа. Что-то подсказывает мне, лучше обойти его стороной, да и час уже поздний. Нам с Айви не нужны неприятности… Правда сама Айви так не считает. Просто берет и порхает навстречу опасности, словно моль на зажженную керосинку. Я собираюсь сказать «стой!», а она уже крутится около шофера и его горе-корыта. — Что стряслось, дружище? — мило спрашивает Айви. — Помочь? Ты же тут проездом, так? — Из Канзаса. Выговор у этого мужика что надо! Первоклассный казарменный бас. — Из Канзаса! — Айви пытается подыграть. — У меня там… Тетка. А сама я из Салфер-Спрингс, штат Огайо. Читала, в ваших краях пыльные бури… — Да, — рычит мужчина и нервно дергает застежку на кожаной куртке. — Ела когда-нибудь собаку на завтрак? А в наши краях их сейчас любят. Деликатес. Теперь ты узнала, что хотела, кошечка? Брысь отсюда! Ну слава богу! Сейчас Айви вернется, и мы просто уйдем. Черт с ними, с бутылками! Подарим кому-нибудь. Да хоть выльем. Мне не жалко. Но наши с Айви мысли снова не сходятся. Она крепко стоит на своем, не теряет надежды очаровать владельца старого корыта. Все так же приветлива, так же наивна. — Не вешай нос! — она касается груди потенциального клиента, но тот отталкивает ее. И все равно Айви продолжает, будто ничего не случилось. — Брось. Я догадываюсь, каково тебе… — Нет, не догадываешься. — Перестань! Может, тебе просто нужно расслабиться, выпить? У меня есть джин. Я замечаю, как шофер резко меняется в лице, как на лоб наползают глубокие морщины, кривятся полные искусанные губы. Я не спешу вмешиваться. Я все надеюсь, обойдется. Просто наблюдаю со стороны, просто опять воображаю, что у меня в пальцах сигарета, которую я то и дело мну. Сигарета… Эх, лучше бы что-то потяжелее... Точно! Я нагибаюсь, поднимаю камень с земли, крепко сжимаю его в кулаке. Слышу хруст собственных костяшек, ощущаю колотящийся пульс. — Угощаешь муншайном, деточка? — голос у шофера становится еще грубее, но в нем слышна какая-то скорбь. — Ты, я смотрю, хуже лобковой гниды… Вошь. Обыкновенная уличная вошь. Ну и каково это — толкать отраву, добивая простых ребят? Ты скажи, скажи! Не прячь глазенки, детка! Айви отстраняется, но по-прежнему не собирается давать заднюю. А зря, черт возьми! — Полегче, парень! Покупать и выпивать всех этих замечательных ребят я не заставляю. У нас свободная страна. — Включи свою хорошенькую головушку! — шофер все повышает и повышает голос, почти нависает над замешавшейся пичужкой. — Ты пользуешься тем, что многие лишились всего, побросали фермы и бегут в города. Люди слабы. Людям сейчас нужны пособия, а не бутылка… — Кому чего не хватает, дружище. Тебе бы я все же посоветовала взять бутылку, — в голосе Айви ни намека на злость или обиду. Так, женское подшучивание. Я напрягаюсь. Ноздри шофера раздуваются, примерно, как у быка на корриде. Айви медленно пятится назад, руки выставляет перед собой, инстинктивно готовясь защищаться. — Ты, парниша, часом не из армии спасения? — щебечет она уже совсем жалобно. Понимает: еще немного — отступать станет совсем некуда. А потом мое сердце больно ударяется о ребра. Ублюдок в кожаной куртке ударяет пичужку ребром ладони, задевает щеку, и она спотыкается, падает. Только бы не пришлось собирать ее по частям… Я больше не сдерживаю себя, словно снимаю автомашину с тормоза, шагаю навстречу, вижу в глазах обидчика чисто животную, подлинную ярость. Еще миг — он может ударить Айви ногой. Если я не успею… — Что, ковбой, любишь бить женщин? — говорю я так громко, что на нас обращают внимание какие-то зеваки у бакалеи напротив. Ничего. Черт с ними, с зеваками! Надеюсь, копов не позовут. — А ты еще кто? — злобная гримаса вмиг стирается с лица шофера. Теперь на нем одно недоумение. — Если хочешь, можешь звать меня Оцеолой — добытчиком скальпов. — Что с твоей мордой, вождь полурожих? Она мне больно знакома. Протез… Конечно! Всем расскажи да покажи. Уж перед кем, а перед таким уродом не стану отчитываться. Я с трудом продолжаю говорить собранно, спокойно, насколько это вообще возможно в данной ситуации: — С моим лицом все как надо, а если ты еще хоть слово вякнешь — зубы будешь вставлять комплектом. — И откуда ж я тебя все-таки знаю… Даже как-то не хочется калечить твою наглую физиономию. Скажи-ка, эта пигалица с тобой? — брезгливо указывает урод в кожанке на поджавшую колени Айви. — Потрудись научить свою мелкую дрянь хорошим манерам, иначе в следующий раз она у меня получит, как следует! Я срываюсь. Я откровенно срываюсь. Крис как-то сказал: «Если драка неизбежна — бей первым». И я крепче сжимаю камень в руке, бью урода-таксомоторщика, как следует. Все происходит так быстро… Один шаг, один яростный удар, черные мушки перед глазами… Я слышу треск. Слышу сдавленный стон. Вот же черт… Никогда раньше не ломал челюсть незнакомому человеку. Эмоции стреляют в голову, в виски. А потом мне будто вводят анестезию. Я вижу, как кровь темными струйками стекает по подбородку горе-шофера, по его фирменной куртке с нашивками. Янтарные от слабых проблесков света глаза все злее и злее. — Ну сейчас ты у меня получишь, полурожий! Он хочет перехватить инициативу, врезать мне под дых, но не успевает. У него не получается даже замахнуться; я мгновенно реагирую, заламываю ему руки, лицом бью о капот «Штуца» и рычу сквозь одышку, хрип: — Только попробуй… Только, сука, попробуй! Он пытается вырваться, а моя хватка лишь усиливается. Он хочет ругаться, а я хочу бить его по губам. И тут наши взгляды случайно пересекаются, замирают. Я слышу скомканное: — Стой! Стой! Не бей. Я вспомнил… Я вспомнил, откуда знаю тебя! Знаю, парень! Мне кажется, он просто боится, просто тараторит какой-то несвязный бред, лишившись надежды взять верх в драке. — Конечно, ты меня знаешь. И забудешь очень нескоро. — Нет, постой, — голос шофера становится если не жалобным, то явно каким-то просящим, сдавленным. В нем так и сквозит слабенький призыв: «Услышь!» — Я вспомнил! Я видел тебя на фото… На обложках спортивных журналов, черт тебя дери! В «Чикаго трибюн»! Несколько лет назад. Ты Лоуренс, кажется… Восемь побед в гонках. Южные штаты, Англия, Северная Италия, Фр-ранция. Ты был на гран-при в Сен-Тропе… Разбился… И тут мне становится тяжело дышать. Слова — как выстрел шрапнелью. Колют в груди, точно там образовалась рваная рана. — Именно. Разбился. Разбился, сучий ты потрох! Лоуренс попал в аварию и сгорел заживо. — Изменился… — лепечет шофер в кожанке и из последних сил давит гадливую ухмылочку. — Ты очень изменился, Лоуренс. — Ошибаешься. Я — не он. — У меня хорош-шая память. Гонка на Ривьере, в Сен-Тропе — незабываемая… Я бешусь сильнее, хочу снова ударить урода и вдруг слышу испуганный голос Айви: — Тедди, хватит! Прекрати, пожалуйста! Не хочу, чтобы она вмешивалась. Честное слово, не хочу! Ладно… Главное, пичужка цела. Отряхнулась, встала на ноги. C ней все в порядке. Я убеждаюсь в этом, и на сердце становится чуточку легче. Отбрасываю ненужные мысли. Дышу снова, как надо. Только никак не могу отпустить ее обидчика, все сильнее и сильнее сдавливаю ему руки, словно собираюсь оторвать к чертовой бабушке. — Кого только сейчас не выкидывают на улицу… — сострадательно, очень искренне произносит шофер, будто и не было болезненного удара в челюсть. — Скажи, мистер Лоуренс, сколько стоит ваше грязное пойло? — он едва шевелится, тяжело сглатывает, но сил чесать языком не теряет. — Пять… Айви пытается назвать цену, но я резко перебиваю ее: — Для тебя восемь долларов, ублюдок. Плати, бери бутылки и проваливай. Усилием воли заставляю себя ослабить хватку. Даю противнику вырваться, словно удав, играющий с мышкой. Чуть что — снова схвачу и одним ударом в челюсть эта «мышка» не отделается. Шофер немного отходит назад, отряхивается, плотно сжатым кулаком вытирает кровь с подбородка. В глазах уже злобы нет. Почему? Мне решительно не ясно. В них одно изумление. Надо же, признал во мне звезду автогонок! Спасибо, что не Лоуренса Аравийского! Его руки быстро опускаются в карманы куртки, затем брюк. Испачканные машинным маслом пальцы находят несколько серебряных долларов и пару зеленых купюр. Он протягивает деньги… Почему-то мне, а не Айви, хотя торговка тут она. И говорит, то опуская, то поднимая взгляд: — Плачу только потому, что уважаю тебя, Тед Лоуренс. Уважаю, как спортсмена. — Ты хотел сказать, бывшего спортсмена. — Бывших спортсменов не бывает, — окровавленные губы растягиваются в полуулыбке. — Я все же когда-то ставил на тебя свою зарплату… Твоя победа в Новом Орлеане оплатила мне лечение. Несколько лет назад. А твое поражение в Сен-Тропе… И я бы поговорил про Сен-Тропе, но почему-то больше этот горе-шофер не роняет ни слова. Не хочет. Шмыгает носом, держится за челюсть. Наши бутылки он небрежно закидывает в багажник драндулета. Думаю, спиртное будет использовано не по назначению. Может, вовсе вылито в канализацию. Впрочем, туда ему и дорога. «Штуц» трогается с места, кутается в вечерний туман, в городскую копоть, делаясь похожим на призрака. Айви достает синий платочек, пытается оттереть тротуарную грязь с пальто. Любая другая девушка бы разрыдалась, а эта чертовка просто нервно хихикает, берет меня за руку и крепко сдавливает ладонь. — Ты правда побеждал на гонках? — спрашивает Айви через какое-то время, сверля испуганным взглядом. — Если и побеждал, теперь-то какая разница? — Нет, ты ответь, Тедди. — Ну, побеждал… Лучше скажи, с тобой все в порядке? — Бывало хуже, — она снова давит смешки, — однажды я танцевала чарльстон и сломала ногу, представляешь? Месяц ковыляла, будто хромая кляча. Айви пытается казаться невозмутимой, несломленной, но я вижу, как сильно ее колотит. Точно при лихорадке или как бывает наутро после лишней порции виски. — Умеешь, все-таки, находить неприятности на свою голову. Непутевая ты. — Какая есть. — Айви закусывает нижнюю губу. На ней теперь маленькая царапина. — Ты о себе тоже думай, Тедди. Хоть иногда. Этот охламон-моралист… Ты видел его лицо? Он же хотел убить тебя! — Может, и хотел. — Тогда зачем ты полез? Я бы сама справилась. Честное слово, справилась! — Ты же моя партнерша. Айви удивленно смотрит на меня, словно я только что признался ей в высоких чувствах. Неловко… Мне правда неловко, и я добавляю, стараясь показать как можно меньше эмоций: — Партнерша по бизнесу. Боевая подруга. Друзей в беде не бросают, правда? В Европе я знавал многих боевых товарищей… — Так про Европу тоже не выдумки? Айви вдруг оживляется, любознательно хлопает ресницами. Чую, сейчас она просто завалит меня вопросами. И зачем сболтнул лишнего? Вот же… Несмышленыш! А ведь хорошее слово подобрала моя тетка. Очень точно меня характеризующее. В особенности мое сумасбродное прошлое. — Ну да, как-то был проездом… То тут, то там. Раньше многие болели автогонками. — Расскажи, а? — Потом как-нибудь. Нет в этих гонках ничего выдающегося. Я тогда просто водил машину за деньги, как и сейчас. — А какую машину? Кадиллак? Паккард? На чем там ездят знаменитые гонщики? — На ведрах, пичужка. На ведрах. Разноцветных таких, с колесиками и порядковыми номерами. Часть гонщиков, как правило, не доживает до финиша. Твое любопытство потухло? — Ни капельки. — Айви упирает руки в бока, пытается заглянуть мне в душу, но не может. — Ты отвечаешь так, будто я тебе чужая, будто ты убил человека! — А если и убил? Вдали слышится эхо полицейской сирены. Вдруг эти копы по нашу душу? Я понимаю: надо убираться. Чем быстрее — тем лучше. Меня начинает напрягать и эта аллея, и эти зеваки по обе ее стороны, и этот мелкий дождь. Я шагаю по мостовой, ускоряюсь, веду за собой пичужку, с четкой установкой беречь, защищать ее от всего нашего мерзкого мира. Хотя бы в этот вечер. — Не верю, что ты мог убить человека, Тедди, — мимоходом щебечет Айви. — Хм-м, а если я куплю тебе выпить? Ты расскажешь про гонки? — Потребуется много джина. Тебе все равно не хватит наличности. — Поэтому ты будешь лакать «Зеленую фею»! Даром ли говорят, что истина в вине? — Умная какая нашлась! Думаешь, я такой же дурачок, как один из твоих клиентов? Думаешь, мне так просто развязать язык? — говорю и шутливо треплю ее по волосам. — Наивная-наивная маленькая девочка. Не в вине ведь истина. — Ну тебя! Вовсе и не маленькая... За поворотом на семьдесят девятой Ист-стрит нам удается купить сигарет. Они с фильтром, дамские. Но сойдут и такие. Пичужка делится спичками, я курю, иду медленно, как пароход, дымя, не сбиваясь с курса. Правда куда проложен этот курс — одному дьяволу известно. Айви снова пытается узнать о моем прошлом, а я все молчу, воображаю толпы болельщиков, рев гоночной трассы. Нет, все-таки это было не в моей жизни… Этим жил совершенно другой человек, другой мистер Лоуренс: любитель риска, автомобилей и приключений. Сколько раз думал об этом — вывод всегда был один. Этот «другой мистер Лоуренс» сейчас мне глубоко неприятен. — Тедди… — неожиданно тон Айви меняется. Он снова серьезен, как после перепалки. — Ты сказал таксомоторщику, что мистер Лоуренс горел… Ну, то есть, ты горел, — она немного теряется, — а ты правда был при смерти? Это очень страшно? — Умирать — нет, — отвечаю я, как ни в чем не бывало. — Это просто никак. Прежде, чем я родился, меня не было миллиарды лет, и я нисколько от этого не страдал. А вот гореть, пожалуй, да… Страшно. Мы останавливаемся на светофоре, и у пичужки наконец выходит привести свой коварный план в жизнь: снова взять меня за руку, приподняться на цыпочки, как перед поцелуем. Теперь я почему-то убежден: она поддержит, она выслушает. — Говори все, как есть, — вздыхает Айви. — Я просто за тебя волнуюсь. Не думай, что я заигрываю, как с теми ребятами-покупателями. Я могу быть настоящей, если захочу. — А ты хочешь? — С тобой — хочу. Что ж, Чаттерлей... Ты победила без боя.