Ghosting

Однажды осенью Хюнин Кай принял чувства Хисына. Младший явно был на грани, немного дёрганный и отвлекался всё время, что они кормили бедную рыжую кошку, а потом, проходя под разноцветными деревями, листья с которых падали на землю, подобные слёзам, он наконец-то решился. Хисын замедлил шаг, нервно одёргивая руку и тихо выдыхая. – Кай. – позвал он. – Я… Хюнин наблюдал, как шоколадные глаза Хисына опустились на его губы, и где-то глубоко внутри он смирился. Может быть, именно это и должно было случится. Может быть, так было бы лучше. Он позволил Хисыну наклонится, позволил соединить их губы, ощутил холодные дрожащие пальцы, обхватившие его лицо. Младший почувствовал вкус немного сладкого кофе и набрался храбрости. Он был неопытен и нетерпелив, но нежен. И это было так мило, что Кай заметил, как улыбается в поцелуй. Ты похож на осень, Хисын-а, жестами передал он, когда они оторвались друг от друга. Тёплый и уютный. На лице Хисына зажглась улыбка, и он сбавил шаг по дороге домой.

._.

– Ты занят завтра? Хюнин Кай наклонил голову, думая. Что-то было завтра? Взгляд упал на календарь Субина, криво висевший на лице. Двенадцатое сентября. – Это мой день рождения. – голос Ёнджуна прозвучал в его голове тихим эхом. – Тринадцатое сентября. Да. Прожестикулировал он прежде, чем успел подумать. Прости. Хисын надулся. – Серьёзно? Блин. – но он не стал говорить об этом дальше, вернувшись к статье, которую читал для пары по философии. Кай чувствовал, как глаза Субина сверлят его затылок.

._.

Ты мне нравишься. Жестами сказал он в один из можества дней. Это не было сознательной мыслью или решением, о принятии которого он отдал себе отчёт. Всё произошло само собой. Хисын наклонился, чтобы поцеловать его в лоб. – Ты тоже мне нравишься. – Когда ты не сказал “тоже”, я всё понял. – признание Ёнджуна звенело в голове также ясно, как колокол. Холодные тиски сжали сердце Кая, но он усилием воли отогнал их, скрыв дрожь в улыбке, вернув поцелуй Хисыну в лоб. С днём рождения, Хисын-а.

._.

– Вау! – Хисын удивлённо выдохнул. – Это огромная куча плюшей. – он повернулся к Каю. – У них есть имена? Конечно же у них есть, возмущенно жестикулировал он. – У всех? Чёрт. – взгляд Хисына скользнул по полкам, заполненными игрушками, ненадолго задержавшись на Паннья на кровати Кая, но больше ничего не сказал. Вопреки своим желаниям Кай вспомнил Ёнджуна, руку на бедре, пока он выводил имена плюшей на ней. То, как сияли его глаза, как он был увлечён каждой, их историями и шутками. Кай моргнул, отгоняя воспоминание из его головы. Пошли поедим. По какой-то причине Хисын чувствовал себя чужим в этой комнате, будто ему не было там места.

._.

– Я вернусь перед ужином. – крикнул Субин, надевая ботинки и прислонясь к дверному косяку, чтобы завязать шнурки конверсов. – Не натвори глупостей, не открывай незнакомцам и не включай плиту. Я не ребёнок, хён. – Как скажешь. Люблю тебя. – махнул он рукой, закрывая дверь. – Пока, Бом! Кай вздохнул, повернув голову. Погода была хорошей, ему нечего было делать, и почему-то он чувствовал себя сегодня хуже, будто что-то давило на него и не позволяло улыбаться свободно и беспечно. Субин сказал, что это временная депрессия. Что всё пройдёт. Он направился к двери, позабыв о друге на диване. – Кай. – Рука Бомгю схватила его за запястье, не давая уйти. – Подойди на минутку. – его голос был хриплым и оборвался в середине предложения. Он говорил тихо, обречённо, и, обернувшись, Кай увидел под его тёмной чёлкой блестящие дорожки от слёз. Покрасневшие глаза избегали прямого контакта взглядами – Бомгю просто тянул Кая за рукав свитера, немного настойчиво. Его руки тряслись. – Ты можешь– – Бомгю остановился и отпустил, почти забирая свои слова обратно. Сердце Кая разбилось, пока он смотрел на него. Он потянулся к своему другу, держа его холодную, дрожащую руку в своей. – Ты можешь побыть со мной немного? – пробормотал Бомгю, отказываясь смотреть на него. Он не знал, что именно вывел старшего из себя. Может быть, воспоминание. Кошмар. Прогулка в парке. Или, может быть, он был не единственным, кого это сжирало заживо – чувство тоски, такое сильное, что причиняло физическую боль, терзало и проливало горячие слёзы по его лицу, снова и снова. Они прижались в объятии к друг другу на диване, на заднем плане шёл какой-то старый фильм, а Бомгю заливал рубашку Кая беззвучными слезами. Он плакал так, словно от этого зависела жизнь. Это было странное зрелище – Бомгю обычно был тем, на чьём плече плакались, опорой группы, которую невозможно ранить. Видя его таким, Кай пожелал, чтобы всё стало лучше – чего бы это не стоило. Небо за окном потемнело, и на телефоне Кая высветилось сообщение от Субина – он задержится на работе допоздна. А Бомгю всё ещё сидел рядом, несколько часов спустя, с мокрыми от слёз щеками и красными глазами. Рука Кая, обнимавшая его плечи, делала его только меньше. Вскоре он заговорил. – Прости. – хриплый голос приглушён тонким материалом кофты Кая. Голова Бомгю была прижата к его груди, тонкие руки обхватили тело Кая, держась так крепко, словно младший мог сорваться и убежать. – Я подумал, если кто-то и поймёт, то это ты. Кай кивнул, похлопав старшего по спине, а про себя задавался с вопросом, не с этим ли сталкивался Субин каждое утро всего месяца (и иногда даже сейчас, когда он просыпался от сладкого сна, только для погружения в эту удручающую реальность). – Просто… - его голос сорвался и он подавил ещё один всхлип. – Я так сильно по нему скучаю. – признался Бомгю. – Думаю, он был первым человеком, который воспринял меня всерьёз. Пока Бомгю говорил, Кай переместил их в более удобную положение, они лежали переплетавшись на узком диване. Его руки убрали спутанные волосы с лица друга, пытаясь стереть дорожки от слёз. – Я люблю Тэ и Субин-хёна, Хисын замечательный, но… – он икнул, его руки, сжатые в маленькие кулаки, прижались к спине Кая. – Ты и Ёнджун смотрите на меня, словно у меня есть что-то впереди. Не как остальные. Вы не хвалили меня из жалости. – Просто… Я убирался в гараже, и… – его глаза остекленели, когда хлынул новый поток слёз. – Он подарил мне гитару перед тем, как ушёл. Её доставили спустя несколько дней, но на подарочной карточке был этот самый почерк, как у курицы лапой. Они плакали вместе, прижавшись друг к другу на диване в гостиной, вцепившись один в другого так, словно больше никого не существовало.