Красной нитью

Где-то в преддебютные времена.

Феликс — тактильный мальчик. И красивый. Хёнджин крутится над ним как над произведением искусства. Хочет потрогать, но знает, что нельзя просто так касаться полотен стоимостью в миллионы долларов. По крайней мере, право на прикосновение надо заслужить. Так же, как и на любовь. Поэтому он бережно помогает Ликси с хореографией, следит за его питанием и дарит самого большого медведя, потому что Феликс — ребенок, а дети любят игрушки. Кажется, медведь Ликси действительно понравился: он щурится, когда по-настоящему улыбается. И, конечно, лезет обниматься. Хёнджин не знает (и не хочет знать), что он чувствует, но ему нравится улыбка их тактильного мальчика. Нет, конечно, улыбки остальных ему тоже нравятся, но на свет в глазах их солнышка он готов смотреть вечно. На Йенни — ¾ от вечности, а на Чанбина даже 1/6 не наберется. Он всегда старается перебегать от мыслей о Феликсе к мыслям о других — так безопаснее. Но не чувствовать себя абсолютно счастливым, когда является причиной настоящей улыбки Феликса, Хёнджин не может. Он старается не думать о том, что Феликс ему, может быть, — есть такая вероятность, совсем небольшая, конечно же, — нравится. Он говорит себе, что ему просто нравится быть причиной солнечного ветра для их маленькой банды. Что это просто интерес к ossi-boy, что скоро они притрутся, и Хёнджин перестанет любоваться. Что скоро он заслужит доверие, прикоснется, и эта маленькая одержимость закончится. А потом радио стреляет в него: — Я буду тонкой нитью на твоем запястье. Эта строчка попадает прямо в висок. Красивый, женский, глубокий голос, так похоже на Ликси. Джинни прокручивает фразу у себя в голове. Первый, второй, третий. И вот уже Википедия рассказывает ему о красной нити, о защите и милому сердцу символизму. Хёнджин — человек искусства, он влюбляется в эту идею едва ли не больше, чем в ее первопричину. Правда, о причине он все ещё пытается не думать: контракт, скандалы и все такое. Поэтому покупает краски и рисует-рисует-рисует. А фраза укореняется в голове. Все глубже и глубже. Прочнее и прочнее. Хёнджин не контролирует чувства. Да и разве можно их контролировать? На секундочку он воображает себя героем мелодрамы: недозволенность, недосказанность, запреты, общая цель. Ему нравится. Особенно ему нравится то небольшое чувство страдания, которое так красиво вплетается в его танцы и помогает сформировать стиль. Он все ещё не верит в реальность своих чувств, поэтому позволяет себе обнимать Феликса и смотреть на него. Иногда — только на него. Но, когда Феликс обращается за помощью не к нему, а к Минхо (Хёнджин старается убедить себя, что главный хореограф просто знает танец лучше), восхищается темнотой Чанбина (Хёнджин хмурится и выводит Чанбина на эгьё) и смеется вместе с Чаном над общими шутками, он чувствует… нет, вовсе не то приятное страдание, которое придает сил и лишает аппетита, а черное, кипящее болото ревности. Хёнджин знает, что ревность — это плохо. И пытается заглушить, заштукатурить его алыми красками. Пока фраза крутится в его голове. Срабатывает. Ровно на мгновение. — Привет! Хочешь пройтись по магазинам? — Феликс хочет попрактиковаться корейскому и заодно накормить своего маленького шопоголика. Джинни соглашается: — Мы же зайдем за канцтоварами? — Хочешь нарисовать нечто особенное? — Феликс мило улыбается. Хёнджин пытается сфотографировать эту улыбку глазами и тянет руку к волосам своего ангела. Кивает. Феликс ластится и улыбается ещё громче. Хёнджин наслаждается этим днем. Есть только он и Феликс. Конечно, Ёнбоки наверняка звал и других, но кто предпочтет реальные магазины онлайн доставкам в их-то возрасте и их положении? Поэтому сегодня Феликс принадлежит только ему. Джинни пытается одеть своего цыпленка в милые наряды, но сегодня Феликс хочет по-взрослому. Хёнджин уже устал кусать губы, любуясь очередной полупрозрачной рубашкой или обтягивающими джинсами. В конце концов, он говорит, что это слишком и не разрешает Ликси купить всякий-там-разврат. Феликс смеется и в отместку покупает Джинни безрукавку. И уводит в магазин художественных товаров. Хёнджин скупает все красные маркеры и целует Феликса в макушку. Просит пойти с ним в общежитие. Феликс, конечно, соглашается. Джинни думает, что пришло время как-то развить их отношения. Нет, конечно, время для признания ещё не настало, но… защитить же его можно? Скоро дебют, в конце концов. Жизнь айдолов не легка. Феликсу надо знать, что Хёнджин рядом и он сможет защитить, поддержать, утешить. Маленький символизм тут уместен. Да, определенно, надо это сделать. Для него, для себя, для них самих. Так будет лучше. Хёнджин немного трусит, но надо быть немного храбрее. — Слышал что-нибудь про талисман в виде красной нити? — Хёнджин усаживает Феликса на диван и берет его руку в свою. Аккуратно поглаживает его запястье. — Что-то иудейское? — Ага. Считается, что это защищает от зависти и сглаза, — Джинни достает красные маркеры и дает один Ёнбоку. — То, что необходимо всем айдолам! — Феликс низко смеется. Он позволяет Джинни абсолютно всё. И даже не добавляет «будущим». Хёнджину нравится, что Феликс так уверен. Он кивает, на секунду зажмуривается и поднимает взгляд на своего ангела. Смотрит ему в глаза. Не отрывает руку от запястья Феликса. Открывает зубами маркер и легко проводит алым кончиком по руке Ликса. Приближается к его губам, касаясь колпачком маркера губ Феликса. Смотрит ему в глаза. — Я буду красной нитью на твоем запястье, — колпачок падает, а Хёнджин тихо, с придыханием поёт на мотив пока-ещё-не-изданного-silent cry. Феликс слегка краснеет, но, кажется, не боится. Но дверь открывается и в комнату заходит Бан Чан. Пикантно. — Оу. Я, пожалуй, зайду попозже. — Нет-нет, я уже ухожу, — Феликс вскакивает, крутится, паникует и проносится мимо. Хёнджин зло смотрит на Криса: — Зайди попозже, — он пытается догнать ангела, но тот растворяется в воздухе. Хёнджин даже звонит. Феликс сбрасывает трубку. Тогда Джинни возвращается. Берет в руки маркеры. Их много: около десяти красных оттенков. И ещё пять алых из ранее купленных красок. Джинни становится неимоверно интересно, чем они отличаются. Поэтому он проводит каждым по своему предплечью. С внутренней стороны. Джинни думает, что ему просто интересно, но становится легче. — Слушай, я поговорил с Феликсом, — Бан Чан как обычно заходит не вовремя. Он откровенно пугается и подбегает к Джинни. Осторожно берет его руку в свои. — Это просто маркеры, не пугайся ты так, — Хёнджин улыбается и вырывает руку. — Просто маркеры? — Ты поговорил с Феликсом? — Да, он немного смутился, но сказал, что все нормально. Просто испугался того, что я подумаю. — А что ты подумал? — А что я подумал? — Бан Чан смотрит Хёнджину в глаза. Хёнджин смотрит в глаза Бан Чану. Тишина становится неуютной. Хёнджин передергивает плечами и отводит взгляд первым. — Если ты захочешь поговорить — я всегда открыт. Хёнджин фыркает: — Лучший лидер, — Бан Чан пытается не показывать того, что слова его задели, и уходит из комнаты. Джинни стыдно, но он знает, что Крис это переживёт.

⊱─────⊱༻⚜︎༺⊰─────⊰

Бан Кристофер Чан не знает, что и думать. Точнее, он точно не хочет думать о том, что между участниками возникли романтические чувства. Эти мысли слишком панические, поэтому Крис задерживается на Феликсином «ничего такого» и переключается на «лучшего лидера» от Хёнджина. Было обидно: он же правда старается. Делает для них все… Обида неожиданно начинает топить. Крис хорошо ориентируется в темных чувствах и знает, что если не выговорится, то может потонуть, что сейчас райне нежелательно. Поэтому врывается в комнату Минхо: — Хёнликсы меня с ума сведут. Выверенный порядок Минхо сокрушился под натиском «черные футболки к черным футболкам, синие ручки к синим ручкам». Попытавшись спасти хотя бы толстовки, Минхо мужественно взял Чана за плечи: — Крис? — Хёнджин назвал меня лучшим лидером! — Минхо изогнул бровь и попытался усадить Чанни в кресло, решив оставить беспорядок из толстовок в шкафу, раз футболки на кровати спасти не удалось. А ведь он выбирал наряд для вечера с Хани. — Дело не в том, что он сказал, а в том, как он сказал! Как будто я ему всю жизнь испортил, — Чан сдался и позволил себя усадить. Минхо вздохнул и дал Чану головоломку. Пусть займет руки. — Ты знаешь, что это не так. И то, что он так не считает, тоже знаешь, — Минхо ведет себя как хён, потому что знает, что Крису это нужно. Он вживается в роль, тихо вздыхая про себя. — Я застал их целующимися. Ну, почти целующимися. Я помешал. — Какой кошмар. Как Феликс? — Минхо про себя смеется. То, что Хёнджин влюблен в Феликса знали все, кроме оззи-лайна. — Да. А Хёнджин~а, — Крис отбросил головоломку, которую уже начал разбирать и взял Минхо за руки. Удостоверился, что они абсолютно чисты, и прошептал: — Испробовал на своей руке все красные маркеры, которые нашел. Я так испугался. Что я должен был подумать? — Чанни спрятался Минхо под футболку. Минхо задумался. Видимо, чувства перешли какую-то границу. Или, наоборот, не перешли. В любом случае, это решаемо. Никто не умер, не заболел, не потерял голос. Всё решаемо. — Может, как хён, расскажешь им, что чувства — это не страшно? — Минхо пытается напомнить Чанни, кто тут старший. — В нашем положении ещё как страшно, — Чанни слишком близко к сердцу воспринимает контракты. Ну правда же: кому не плевать? Этой индустрии не первый год, все отработано, пути решений есть… Они справятся. Минхо уверен, что чувства — это вот вообще не страшно и даже наоборот. Он пытается убедить в этом Чана. — Ой, да брось ты, — Минхо фыркнул, обнимая Чана и легко похлопывая по спине, — они справятся. Мы справимся. Все будет хорошо. Чан постепенно успокаивается. Непоколебимое отталкивание Минхо от хорошего придает сил. Обида отступает. — Присмотришь за Хённи? Я боюсь, что не замечу. — Конечно присмотрю. На тебе тогда Ликс, — Минхо растрепал волосы Чана и обнял крепче. — С ним проще, — легко согласился Крис. Минхо неуютно и вообще скоро Хани придет: — Хочешь с нами аниме посмотреть? — Да, было бы неплохо. Минхо удивился и опустился на колени к Хёну, чтобы посмотреть в глаза: — Чан. Ничего не разрушилось. Это был даже не полноценный поцелуй, — Минхо действительно не понимает, что плохого в чувствах. — Конечно. Все будет хорошо, — Чан откинул голову назад и закрыл глаза. Крис надеется, что эти нестрашные чувства не сожгут Хёнликсов до тла.

⊱─────⊱༻⚜︎༺⊰─────⊰

Где-то в начале дебюта.

Когда Феликса исключали, сердце Хёнджина остановилось. Он буквально не мог дышать. Было больно. Очень. Он осмелился поднять глаза на Криса только на третий день. Тот ответил ему взглядом лучшего лидера. Хёнджин поверил. Минликсы вернулись. Хани был так счастлив. Хёнджин знал, что должен подойти и что-то сказать, обнять, ответить на объятия, поднять глаза. Он тоже должен быть счастлив. Но Хёнджину было страшно. Ужасно страшно. Поэтому Феликс начинает заново. Сам. Он подходит, заботится, разговаривает. Дарит любовь. Много любви. Поправить прядь, укусить, отправить селку, принести брауни, восхититься набросками, рассказать, чем отличаются Моне и Мане и перепутать при этом всё и вся, обнять, коснуться там, коснуться здесь, отдать воду, покормить, поесть самому — Феликс проявляет свою любовь. Хёнджин с благодарностью ее принимает. Они не говорят о неслучившемся. Хёнджин боится, а Феликс считает, что всё знает. Просто позволяют себе жить и стараются не спешить. Феликс старается. А Хёнджин ждет, когда ему стукнет тридцать. И надеется, что Ликси его дождется. Однажды дети играли в «Детектор правды». По очереди ребята тянут карточку, на которой написано три общих вопроса. Участник может выбрать один из них и задать. Если ответ «да», то, взакрытую, в общий мешочек кладется красный кубик. Если «нет» — черный. Мешочек передается по кругу, пока не вернется к задавшему вопрос. Он трясет мешочек и выкидывает кубики на стол. Тот, кто угадал верное число красных кубиков, двигается вперед. Крис приподнял бровь: — Считается ли изменой секс без чувств? Четыре красных кубика. Пять черных. Минхо и Сынмин удовлетворенно передвигают фигурки. Феликс не понимает: — Но ведь секс — это просто физиологические потребности. А чувства— это любовь и обещание до самой смерти. Они выше. — Секс — это максимальная близость, которую может предложить тебе человек. Секса без чувств не бывает, — Крис категоричен. — Феликс не об этом. Секс, построенный на негативных чувствах считается изменой? — Минхо решает развести дискуссию. — Изнасилование не считается, а от ненависти до любви — один шаг, — Крис показывает Ли Ноу язык. — Хорошо, а если человеку А просто надо удовлетворить свои физиологические потребности, но по какой-то причине он не может это сделать со своей любовью? — Феликс не унимается. — Секс переоценен! — Хёнджин вскрикивает и смеется, — серьезно, можно любить и без проникновения друг в друга, — он подмигивает макнэ-лайну, сидящему напротив, искренне надеясь, что Феликс не заметил направленный на него взгляд. — Дети, — Крис фыркает и пожимает плечами. — Stray kids, — Чанбин ухмыляется, приобнимая лидера за плечо. Минхо треплет Феликса по волосам и мягко произносит: — Главное, чтобы человек Б не возражал. Нет обмана — нет измены. Феликс принимает такое мнение. Он обнимает плюшевого медведя и зарывается носом в мягкий мех, исподлобья наблюдая за Хёнджином. Интересно, какой кубик положил он? Дети не стесняются камер. А операторы не стесняются их снимать. В какой-то момент «Тик-ток» выходит из-под контроля, и «Баббл» уже не является безопасным местом для Хёнджина. Джинни об этом [почти] никому не рассказывает, а вот стафф напрягается. Они хотят защитить ребенка.

Где-то в декабре 2020.

Менеджер позвал Хёнджина, Феликса и Чана поговорить. Последний сам напросился, он не может отпустить Хёнликсов одних, вдруг им понадобится его поддержка. Крис знает, что во всем виновата необходимость всё контролировать, но тешит себя мыслями о том, что он, как лучший лидер, сможет их защитить. Знать бы, конечно, от чего. Крису необходимо доказать Хёнджину, что он действительно лучший, что на него можно положиться и, возможно, прошло уже достаточное количество времени, чтобы можно было смириться с их влюбленностью друг в друга. А потому это удобный способ поговорить. Правда Крис не до конца понимает, как там дела у их влюбленности, но тик-токи про Хёнликсов самые… просто самые. Крис определенно не знает и решает сегодня выяснить. Они уже достаточно уверенно стоят на ногах, чтобы позволить себе немного расслабиться. Совсем чуточку. Хотя бы среди своих. Крис решает поговорить об этом после разговора с менеджером. Взрослый садится за стол и приглашает ребят сесть в кресла напротив. Хёнджин садится слева, Феликс справа, а Чан остается стоять. Он готовится дать отпор. — Stray kids — группа с большим потенциалом, — менеджер вкрадчиво начинает. Он говорит мягко, как отец с нерадивым ребенком. Не ругает, не бьет, не кричит. Хёнджин немного напрягается, Чан сжимает кулак, Феликс расслабленно кивает. — И чтобы этот потенциал мог раскрыться, вы должны быть группой. Коллегами, которые делают одно дело. Хёнджин начинает теребить запястье. Он хочет взять красную ручку со стола менеджера и нарисовать эту чертову нить. Ему следовало это сделать ещё тогда. Он должен защитить Феликса. Тот переводит взгляд на Джинни, сводит колени вместе и хмурится. Чан не понимает и оттого сильнее сжимает кулак. — Никто не будет запрещать вам общаться. Просто мы частично вырежем ваши взаимодействия. И дадим Хёнджину немного отдохнуть. Ему пишут в «Баббл» всякие гадости, — менеджер все ещё мягок и показательно пренебрежимо понижает голос на последней фразе. Молчит полминуты и совсем уж спокойно, на английском, спрашивает: — Феликс, ты же не хочешь, чтобы твоему другу писали в «Баббл» всякие мерзости? Феликс вскидывает голову и в красках заверяет, что не хочет. Чан кивает. Хёнджина никто не спрашивает. — Тогда не давай им повода. Менеджер встает из-за стола, легко ерошит Ёнбоку волосы, кивает Чану и выходит. Он не хотел рушить подросткам мир. Хёнджин хочет поговорить. Объяснить. Рассказать. Но Феликс вскакивает и опять куда-то уносится. У Джинни просто физически нет сил бежать за ним. Крис как-то искренне ничего не понимает, но остается рядом с Хёнджином. — Поговоришь с ним? — А кто поговорит с тобой? — Чан больше переживает за Хёнджина, потому что не Феликс тут пугал их красными маркерами. — Минхо, — Хёнджин пожимает плечами. Не хочет он ни с кем говорить. Не сегодня. — Ладно, — Чан тоже ерошит волосы Хёнджину. — Если что, я рядом.

⊱─────⊱༻⚜︎༺⊰─────⊰

Следующий ураган Минхо выдержал вместе с Ханом. Феликс в слезах, Джисон его утешает, Чан носится рядом и пытается сказать нужные слова. И все это так внезапно. Две минуты назад они спокойно играли в приставку в его комнате. А сейчас Хани пытается выяснить у Феликса, что случилось, а Чанни стремительно убирает мусор, говоря что-то про долг всех артистов. Минхо переглянулся с Хани, устало встал, сунул лидеру грязную кружку и утащил Чана из комнаты. — С ума тебя сведут не Хёнликсы, а твой перфекционизм, — ворчит Минхо по дороге на кухню. — Я даже не понял. Думал, обсудим буллинг. Блин, да я даже не понял, о чем разговор будет. Явно ничего не понимаю в этих гейских отношениях, — Чан злится на себя, но Минхо обижается. — Ну да. Гомо — это же не гетеро, тут все не как у людей. — Ты знаешь, что я не это имел в виду, — идея поссориться с Минхо Крису нравится. Крису вообще нравится притворяться, что старший тут Минхо. Это всегда успокаивало. А младшие имеют право ссориться со старшими, особенно по таким пустякам как толерантность и «все равны и абсолютно одинаковы». Однако Минхо не хочет ругаться. Забирает кружку у Чана, моет ее, пока чайник заглушает их ссору своим веселым бульканьем. — Что там случилось? — Не дословно, но мне кажется, что Феликс подумал, что это он виноват в кибербуллинге Хёнджина, — очень медленно произнес Крис. Он, конечно, знал о том, что происходит, но был уверен, что Хёнджина это каким-то магическим образом не касается и эгосерфингом он не занимается. Про «Баббл» он как-то благополучно забыл. Как можно платить деньги и при этом писать гадости? Крис прекрасно понимает, ещё как можно. Но, опять же, не думает, что Хёнджину от этого сильно плохо. А вдруг? Черт, он снова не справился с тем, чтобы быть лучшим лидером для Хёнджина. Руки начинают дрожать. — Вот оно как, — Минхо садится напротив Криса и протягивает ему чай, — а Хёнджин что думает? — Феликс убежал прежде, чем Джинни смог опровергнуть или подтвердить, — Крис не хочет в это верить, — он обещал поговорить с тобой. Минхо, он ведь там один. Красные фломастеры. Сходишь? — Я могу быть уверенным, что ты не обидишь младших? Крис благодарно молчит и успокаивает дрожь в руках, обнимая горячую кружку. Он не притронется к младшим. — Тихо посижу на кухне. Закажу пиццу. Попристаю к Сынмину. Загляну к ним часа через три и крепко-крепко обниму. — Включишь Чанни, я понял. Хорошо. Выключи Криса. Не говори про суровую долю артистов и айдолов, сейчас они просто дети. Не лишай их этого, — Минхо целует Бан Чана в лоб и уходит. Минхо мог это предотвратить. Джинни показывал ему «Баббл». И фотки разорванных карточек тоже показывал. Правда, сопровождал их смехом, шутками и сочувственными вздохами, мол, «кто же тебя так обидел, что ты мне пишешь, что я (имт 18) толстый. бедная девочка, мне так тебя жаль». Поэтому Минхо даже не подумал, во что это может вылиться. Да и точно ли менеджеры защищают чувства Хёнджина? Может, на первый план поставят его и Хани? Минхо бы не хотел. Когда смотрят только на тебя, тяжело отличить реальность от эфира. Он не успевает додумать, когда оказывается в комнате Джинни. Заходит без стука. В логове хорька уютно. Где бы они не были, в комнате Джинни всегда уютно. Минхо нравится бывать тут. Он садится на кровать и смотрит, как Хёнджин рисует за рабочим столом. Растрепанные волосы, ноги скрещены, пальцы напряжены. Минхо смотрит на парня минут пять, и тот, наконец, не выдерживает: — И зачем ты тут? — Бан Чан считает, что ты себе вены режешь. — Хах. Неужели я в его глазах настолько слаб? — Дело не в слабости. Хёнджин затихает и что-то сосредоточенно рисует. — Как там Ликси? — Почему ты не пошел за ним? — голоса столкнулись друг о друга и раскрошились. Джинни вздохнул. — Он бы меня не послушал. Нам обоим нравится игра в жертву. Сегодня его очередь. — Но ведь вам она нравится, когда вас спасают? — Сегодня не мой ход. — А чей? — Криса? — Хах. Неужели он в твоих глазах настолько силен? Хёнджин затихает. Откладывает карандаш в сторону и поднимает взгляд на Минхо: — Как он? — Когда я уходил, он плакал в объятиях Хани. Но мой Квокка тебе не соперник, — Минхо поднял руки вверх. — Я дурак, да? — Да. Но ещё не поздно. Хёнджин возвращается к рисунку. Для него — поздно. Потому что он не знает, что сказать и как сказать. Тут либо выкладывать всё как есть, либо уходить во тьму. Алый цвет закончился, поэтому Хёнджин выбирает черный. Минхо вздыхает, но понимает, что говорить с ним Джинни не будет. Он прикрывает за собой дверь и идет готовить всем ужин. Пусть от него будет хоть какая-то польза.

⊱─────⊱༻⚜︎༺⊰─────⊰

Где-то в январе 2021.

На самом деле Хёнджину все равно, что там пишут маленькие-обиженные-и-потому-озлобленные стей. Конечно, он зависит от чужого мнения. Но круг этих чужих достаточно узок: мемберы, продюссеры, режиссеры. И он даже почти не расстраивается, когда видит хейтерские комментарии. Со многими даже соглашается. Но вот то, что его действительно расстраивает — это слова о том, что он не дает Феликсу раскрыться. Он не понимает почему. Может и вправду не дает? Эта мысль тревожит. Хёнджин купил лезвия давно. Для бритвы, конечно же. Сменные. Чтобы было, чем заменить, если вдруг что. Ведь про-айдолы всегда должны быть красивыми и с гладким лицом. Хёнджин не любит свою щетину. Он сидит на бортике ванны и крутит в ладони лезвие. Смотрит в зеркало. Холодный свет делает его кожу ещё более бледной. Хёнджин прекрасно понимает, что создавать красные линии на открытых участках — плохая идея. Слишком много замазывать нунам. Где-то вдалеке мелькает мысль о том, что мемберы будут волноваться, но быстро пропадает как несущественная. Бесполезность Хёнджина и то, что он создаст дополнительную работу стилистам, если кто-нибудь заметит — вот, что действительно важно. Поэтому Хёнджин раздевается весь. И смотрит на то, что точно никогда никто не увидит. Хёнджин смеется с того, какой же он все-таки максималист и поправляется: те, кто для него действительно важен, никогда не увидят. Внутренняя сторона бедра. Он хочет увидеть красную линию. Всего одну. Аккуратно, он же не хочет создать им ещё больше проблем своей внезапной смертью. Или пошатнувшимся здоровьем. Одна царапина. Не глубоко. Совсем чуть-чуть. Просто посмотреть. Рука с лезвием опускается на бедро. Холодно и щекотно. Надо чуть-чуть надавить. Это будет не больно. Суни больнее поцарапает. Хёнджин буквально уговаривает себя сделать это. И почти счастлив, когда рука поднимается вверх. А потом Хёнджин вспоминает, как Феликс улыбался Чанбину. Как он держал Чана за руку. Как он обнимал Минхо. Становится больно. Он не просто бесполезен. Он знает, что Феликс по-своему любит Хёнджина, но ему мало этой любви. Он чертов эгоист, который хочет отобрать Феликса у всех и привязать к себе. Он ревнует. Не может отпустить своего ангела. Довольствоваться тем, что есть. Это так отвратительно. Он мерзок. Он даже не может признаться в своих чувствах. Не просто мерзкий. Мерзкий трус. А ещё он не дает ему раскрыться. Хёнджин сжимает лезвие в руке и легко проводит им по бедру. Совсем близко к паху. Никто, кроме него не увидит тонкую алую линию. Секундная боль отрезвляет, и мысли о том, что он не достоин Феликса куда-то уходят. Хёнджин выдыхает. Хёнджин пытается подумать о том, что мимолетные влюбленные страдания перешли черту и пора заканчивать. Но не выходит. Ведь дальше — пустота. Не будет танцев, мемберов, продвижения, его участия в жизни группы. Долгожданный чертов рест. Слишком много времени для собственных мыслей. Слишком много пространства вне Феликса. Слишком пусто. Хёнджин начинает ломаться.

Где-то летом 2022.

Проблемы с рукой начались незаметно. Апогей настигает, когда он бьется о дверь и вскрикивает. Взволнованный Чанбин отвел его к доктору. Тот поохал, поахал и сказал руку беречь. Концертов ещё много, а правая рука у Хёнджина одна. Чанбин воспринял всё серьезно и рассказал Крису. Тот посмотрел на Хёнджина и приказал руку замотать. Сопротивление не имело значения. Хёнджин обиделся и ушел. Он правда пытался не думать. Ни о будущих комментариях стей, ни о сочувствующих взглядах мемберов, ни о Феликсе, которого подвел. Он очень старается. Но упорно вспоминает проколы: рест, буллинг, кибербуллинг, Феликс, неудачная прическа, теперь ещё и рука. Чёртова рука. Хёнджин не выдерживает. Срывается и бежит в ванную. Достает лезвия. Пытается прислушаться к чувствам. Но слышит только:

ты бесчувственная сволочь и мразь. всех подводишь. ты очень плохой человек, хван хёнджин

Конечно, он знает, что голос не настоящий. Он зажмуривает глаза и пытается заглушить его песней. stray kids, ateez, bts, got7, что угодно. Хёнджин про-айдол, поэтому голос в голове прорывается сквозь текст и шепчет слова ненависти. Тогда Хёнджин кидает лезвия в раковину и поворачивается к открытой двери в спальню. Понимает, что красные маркеры остались в Корее. Медленно подходит к двери. Закрывает ее. Поворачивается к зеркалу. Раздевается.

Репетиция тем же летом.

Хёнджин танцует экспрессивно, старательно. Он помнит, что врач просил не напрягать руку, поэтому пытается контролировать движения плеча, компенсируя все ногами. Хёнджин думает, что достаточно заботится о себе. Минут через двадцать после начала тренировки, Джинни почувствовал, что бедра слипаются. Штаны стали липкими. Хёнджин не понял, почему. Он бы и не заметил, если бы Минхо не взглянул на него своим пугающим до мурашек взглядом. Хёнджин отвернулся и провел рукой по бедру. Поднес ладонь к глазам, и задумался о том, что именно так себя и чувствуют девчонки. Он улыбнулся собственной шутке, а потом резко запаниковал, потому что если увидят ребята — засмеют. Или, что намного хуже и куда более вероятнее, начнут выяснять в чем дело. Поэтому Хёнджин срывается и бежит в туалет. Наверняка там есть что-то, что помогает женским группам выживать. Он закрывается в кабинке и падает на крышку унитаза. Запоздало понимает, что спасение, если есть, то в женском туалете, но сначала надо оценить масштаб бедствия, так? Может, все и не так плохо? Он пытается снять узкую ткань, но становится больно. Хёнджин шипит и останавливается. Решает снимать потихоньку. — Джинни, открой, — мягкий голос Минхо пугает, и Джинни замирает. Он зажмуривается и старается не дышать. Молится, чтобы детские правила сработали. — Пожалуйста, — Минхо с глухим стуком упирается головой в дверь. Хёнджин понимает, что ещё пара секунд и последнюю защиту попросту выбьют. И на шум обязательно кто-нибудь сбежится. И засмеют. Или начнут расспрашивать. Одинаково плохо. Хёнджин открывает дверь и собирается выйти. Минхо обхватывает его за талию. Джинни и его шутливые оправдания теряются в этих объятиях. Поэтому момент, когда Минхо опускает руки на штаны Хёнджина и начинает их аккуратно стягивать, он пропускает. Больно. Хёнджин кусает Минхо, чтобы больно было не только ему. И чтобы подавить крик, но это вторично. Минхо легко гладит Хёнджина по волосам: — Отпускай, я уже всё, — он пытается тихо улыбнуться. Усаживает и осматривает повреждения. Ничего не говорит. Уходит смочить бумагу. Хёнджин начинает извиняться. Минхо резко перебивает и спрашивает на английском: — Почему? И Джинни видит в этом шанс. Они оба не знают английский, а значит Джинни может все рассказать. Потому что никто из них ничего не поймет, и это не будет считаться правдой. А ещё потому что, когда Джинни думает на английском, он относится ко всему проще. И, возможно, потому что, когда Джинни думает на английском, Феликс смотрит только на него. — Я знаю, что я не являюсь обузой, но я чувствую себя так. Для группы. Для него. В особенности для него. Боже, сначала этот скандал с буллингом. Потом рука. Я бесполезный. Я ничтожество. Я тяну вас на дно. И я просто хотел… я не хотел, — Минхо аккуратно смывает кровь. Считает количество порезов. Второй. Вспоминает оказание первой помощи и перевязывает ниже ранений. Слушает, и старательно не смотрит Джинни в глаза, потому что знает: если он хоть как-то даст понять, что давно научился понимать английский на слух, Хёнджин замолчит. Четвертый, — Этого всего я не хотел. Мне просто было так больно. Я правда старался. Я вел дневник, я рисовал. А потом они замотали запястье. И я вспомнил. Я буду красной нитью на твоем запястье. Понимаешь? Я хочу быть красной нитью на его запястье. Я хочу оберегать его, я хочу защищать его, я хочу любить его, я хочу быть его, а для него благополучие нашей банды важнее всего, — слезы льются по щекам и падают на голову Минхо. Хёнджин стирает их ладонью и гладит Минхо по волосам. Десятый. — И потом я просто не смог. Было так больно. Я такой мерзкий. Я как будто очищаюсь, когда делаю себе больно. И ещё я думал, что красное на белом — это красиво. И нить. Так красиво. Я не хотел никому мешать, — Минхо заканчивает протирать бедро. Пятнадцатый. — Выговорился? — голос Минхо слегка грубее, чем он хочет показать. Он утирает лицо Джинни как маленькому ребенку. Прижимает его к себе. — Да, спасибо, — Хёнджин переходит на корейский, — Хён, ты скажешь кому-нибудь? — старательно уверенным шепотом. — А ты хочешь, чтобы я сказал кому-нибудь? Хёнджин отрицательно качает головой и жмурится, сжимаясь в объятиях Минхо. — В следующий раз, когда захочется потворить красоту, просто напиши мне. И поговори с Феликсом. — Хорошо. Феликс подходит к Джинни в раздевалке и мягко обнимает сзади. — Ты как? Хёнджин облокачивается на свое солнышко и честно отвечает: — Не очень. — Я могу как-то помочь? — М-м, как насчет вечернего киномарафона? — Конечно, милый. Вечер Хёнджин проводит в объятиях Ликса. Они не говорят о случившемся, потому что Джинни боится, а Ликси думает, что всё понимает. В какой-то момент Феликс чувствует, что старший уснул и ласково укладывает того в свою кровать. Они не в первый раз спят на одной кровати, в этом нет ничего такого. Но почему-то сердечко бьется громко-громко. Ликси даже боится, что разбудит Хёнджина, но все равно крепко обнимает того со спины. Так Хёнджин и просыпается. В объятиях Ликса. На секунду он даже позволил себе подумать, что это его Ликси забросил ногу на его ноги и забрался ручкой под толстовку. Становится неконтролируемо больно, и Джинни ускользает в ванную. Смотрит на свое отражение. Ищет лезвия в чужих вещах, изо всех сил страшась их найти. Вспоминает об обещании Минхо. И впивается ногтями в запястье. Боль должна отрезвить. Не будет же он, в самом деле, будить хёна в шесть утра. Это слишком. — Джинни? — растрепанный Феликс очарователен. — Солнышко? — Мне стало холодно. — Тебя согреть? Феликс кивает и уходит обратно. Хёнджин проверяет ногу [не хватало ещё пугать Ёнбоки внезапными кровавыми пятнами], а после ложится рядом. Хёнджин думает, что обязательно поговорит с Феликсом сегодня. В такие моменты он осмеливается предположить, что чувства взаимны и у них всё получится. Что голос в голове заткнётся, а пустота исчезнет. Навсегда. Потому что когда Ликси улыбается ему, когда смеется и смотрит только на Хёнджина, обнимает его, танцует для него, пустота замещается облаками сахарной ваты (розовой, фиолетовой, голубой), а голос поёт Феликсу дифирамбы. И никакой ненависти и ломающих страданий. Хёнджин счастлив. Когда Ликси кладет ему ладошку на грудь, Хёнджин хочет быть счастливым. Нахер такие тяжкие страдания, даже если они помогают танцевать, держаться на диете и сочинять песни. Лучше жить счастливым. Хёнджин очень хочет поговорить, но каждый момент — неподходящий. То интервью, то ребята рядом, то Минхо смотрит, то трансляция. Ни одного дня только для Феликса и Хёнджина. Джинни наконец понимает, что имел ввиду менеджер. И пытается справиться со своей болью искусством. Когда не получается — теребит запястье. Это вошло в привычку. Хёнджин говорит себе, что это лучше, чем резать бедра. И пытается в(ы)дохнуть.

Где-то в осени 2022

Хёнджин думал, что ему станет легче, когда снимут гипс. Но нет. Отголоски боли слышатся в руке. Хёнджин знает, что будет больно, но не может же он предстать перед stay в гипсе ещё и в камбеке. Это опять всех подведет. Поэтому Хёнджин разминает руку: сминает запястье, давит на предплечье, вращает кисть. Феликс тихо подходит и берет руку Джинни в свою. Массирует. Немного больно, но Джинни учится держать лицо. Им ещё столько всего предстоит. Феликс, конечно, замечает, а потому легко целует запястье Джинни. Тут же извиняется: — Чтобы не болело. Хёнджин потирает место поцелуя и улыбается. Искренне. — Ты знаешь, что я люблю тебя, ангел? — самым шутливым тоном на планете. — И я тебя, — Ёнбоки улыбается в ответ, ещё раз задерживая губы на чужом запястье, и тащит Джинни к выходу, — пойдем, Чанбин наверняка с ума сходит. В Хёнджине что-то доламывается. Конечно, Чанбин. Кто же ещё. Хёнджин зажмурился и отпустил Феликса. Тот обернулся, ничего не спросил и приобнял Джинни за талию. Конечно, Ангел его не отпустит. Сам.

⊱─────⊱༻⚜︎༺⊰─────⊰

Когда они вернулись домой, Хёнджин пригласил Минхо погулять. За ним такого раньше не наблюдалось, поэтому Ли Ноу согласился. Зря. Хёнджин повёл их в гору, сказал, что там будет просто потрясающий вид. Притом ещё и в сложную гору, людей было мало, а взбираться было долго и сложно. Они, конечно, оба тренированные и подъём их не убивает, но Минхо ноет всю дорогу. Джинни загадочно молчит и ухмыляется. На вершине скамейка, хилый заборчик над обрывом и безумно красивый вид. Минхо показательно умирающе плюхается на скамью и любуется Сеулом. Хёнджин облокачивается на перила. — Вы с Хани встречаетесь? — простой вопрос. — Нет, — простой ответ. Хёнджин молчит, Минхо наслаждается видом. Он в принципе знал, что Джинни захочет обсудить Феликса. Вот только Минхо не их личный психолог и даже не король их шипперов, поэтому он не хочет в это лезть. Конечно, Минхо хочет, чтобы все были максимально счастливы, но можно как-нибудь без него? Пока Минхо готовится к сложному на его взгляд разговору, Хёнджин обвязал красную ниточку вокруг своего запястье и протянул Минхо лезвие. — Выглядит глупо, но можешь разрезать? — Хёнджин протягивает ему руку, на которой вьется красная ниточка. — Перерезать не надо? — Минхо нервно шутит и берет в руку лезвие. Для того, чтобы младший не поранился. — Если хочешь, — Хёнджин пожимает плечами. Минхо давится смешком. — Зачем? — Минхо. Пожалуйста, — Хёнджин смотрит на него серьезно. Минхо не хочет. Ему кажется это личным. Он не хочет вмешиваться. Но обрыв высокий. Заборчик хлипкий. И они тут одни. Минхо испугался. Он посмотрел на нитку: запястье обвивает весьма свободно, можно стянуть через кисть, резать не обязательно. Много пространства. Минхо точно не заденет бледную кожу. Он снова смотрит на Хёнджина. Пытается увидеть в его глазах что-то, за что можно уцепиться и не делать этого. Минхо всё ещё верит в Хёнликсов, и это позволяет ему поверить в Минсонов, но эту мысль он отбрасывает за неподходящестью момента. — Джинни, он тебя любит, — Минхо обреченно сдается и берет руку Хёнджина в свою. Крепко. — И я его люблю. Но нам всем нужно, чтобы я отпустил его. — Почему? — Как ты не понимаешь? — Не понимаю. Ты сказал всем. Лично мне не нужно. — Минхо, я эгоист. Если я не остановлюсь, группа может пострадать. — Ты просто вбил себе это в голову! Феликс хоть знает? Почему ты решил за вас обоих?! — Минхо кричит. — Минхо, пожалуйста. Так будет лучше, — Хёнджин спокоен. — Не смей делать ему больно, — Минхо опускает голову и аккуратно перерезает нить. Красное падает на ранний-белый-и-совсем-ещё-невинный-снег. И вправду красиво. Хёнджин касается ладонью щеки Минхо. Поднимает его голову. И целует. Легко и быстро. — я художник, я так вижу, — извиняется Джинни и заключает Минхо в объятия, — спасибо. — не смей делать ему больно, — Минхо повторяет, но обнимает Джинни в ответ. Очень сложно не злиться, но Минхо старается. Хёнджин поднимает остатки нити. Подходит к перилам. Отпускает. — Обещаю. Я буду оберегать его. Без привязи. Свободно.