Дьявольское отродье

Твари приблизились на расстояние двух шагов к Эрену, пожирая его жадными взглядами. Вернее, лишь одно, а второе лишь всасывало ноздрями воздух, норовя засосать ненароком и парня. Их изломанные конечности жутко скрипели при движении, и в целом монстры выглядели настолько хрупкими, что их существование не было подвластно никаким законам живой природы. Тем не менее, они находились перед ним и имели огромную силу — в самом деле, демонические твари во всей своей красе. В воспаленном мозгу Эрена на мгновение пронеслась мысль о том, что при своём дистрофическом телосложении они даже не смогут нормально съесть его тело, а остановятся на пальцах одной руки, наевшись до отвала. На волоске от гибели такие размышления были вполне иррациональны. Глазастая тварь, первой устав запугивать бедного парня, подняла одну из когтистых лап, намереваясь схватить его за голову. И тогда, когда иных надежд на спасение уже не осталось, Эрен предпринял последнюю попытку: — Левиафан!!! — заорал что есть мочи, срывая голос. Существа напротив слегка опешили, замерев. — Поздно звать на помощь, — заскрипел старушечий голос, сопровождаемый еще более расширившимся оскалом.

***

Если бы отец сейчас был рядом, то он наверняка не встал бы на его сторону. Спасать кого-то? Да к тому же бесполезного человечишку? Это было слишком низко для существ их ранга. И всё же спас. И всё же вылечил. Не претендуя ни на что, в том числе на благодарность. С самого детства его воспитывали как грозного зверя, подчиняющегося лишь его власти. Не знающего ни жалости, ни скорби — он должен был стать воплощением его величия и силы. Как отец… когда-то. Но плевать он хотел на это, доказывал раз за разом, что не собирается быть тамадой на этом празднике смерти. Поэтому и сбежал от божественных прихотей прочь и тем самым обрёк себя на его вечную немилость. Как будто у него когда-то был шанс, чтобы гордо стоять рядом с этим тщеславным ублюдком, не ощущая на себе колких взглядов приспешников и его, снисходительного… Если бы Левиафана спросили о том, почему он спас этого мальчишку, Эрена, он бы навряд ли смог ответить. Он уже второй месяц пребывал в Шварцвальде, находя это место весьма удобным для того, чтобы скрываться и существовать спокойно. Здесь было всё, что любил Левиафан: тишина, много пространства и полное отсутствие кого-либо. Даже бесы весьма редко попадались ему на глаза, вероятно, из-за полного отсутствия людей. Он заметил мальчишку случайно, собирая дикие травы для настоек. Эрен выглядел как ребенок: корчился в камеру, улыбался и говорил типичные человеческие глупости. Левиафан и раньше замечал, что людям свойственно уделять слишком много внимания ненужным мелочам, о которых странно думать перед лицом вечности. Но было в Эрене что-то, что заставило некогда бессердечное чудовище отвлечься от своих дел. Наверное, улыбка — живая, до жути красивая и сладкая, как яблоко в райском саду. Он выглядел подобно прекрасному распустившемуся бутону, набравшему всю силу земли. И Левиафан вдруг почувствовал себя шмелём, которому жизненно необходимо собрать нектар. Блять, как же приторно… Он сам не верил, что такие мысли еще способны генерировать его закостенелый ненавистью разум. С того момента не было мгновения, когда он не думал об Эрене. Сидел на ветви дерева, глядя на то, как тот почти дремал на траве, ходил за ним по пятам, слушая все то, что он рассказывал в свою вездесущую камеру. Даже залез в его вещи, отыскав паспорт. Узнал имя, фамилию, откуда он. С фотографии на него смотрело то же ослепительно притягательное лицо, и он еле удержался, чтобы не украсть её себе. Поэтому, даже под страхом быть найденным рыскающими за ним его приспешниками, он уже не смог пройти мимо того, как этого дурного мальчишку попыталась разорвать на части какая-то тварь. Поэтому и спас. Не мог иначе, не мог видеть, как сорвут и растопчут его цветок. И не дал, не позволил. Он ушел, когда понял, что здоровью Эрена ничего не угрожает. Знал, что в жизни человека такому монстру, коим он является, не будет места. Да и в его собственном существовании кроме бесконечных пряток от его гнева давно ничему не осталось места. Это стало вечным клеймом, наградой за излишне своевольный нрав. Левиафан вернулся к своим травам, позабытым день или два назад. Глушил в себе мысли об Эрене, запрещал возвращаться, чтобы проверить его, чтобы просто снова взглянуть… никогда прежде его не тянуло так сильно к кому-либо, а осознание того, что объект его желаний — запретный плод, человек — все только усугубляло. Он бессмысленно бродил по ночному лесу, стараясь держаться как можно дальше от злополучной хижины, когда почувствовал, как внутри начинает разрастаться неведомое ему ощущение. Было похоже на страх, но Левиафан давно уже сжился с ним, будучи не в силах ни избежать, ни перебороть. А сейчас, спустя столько лет с момента, как он обратился в бега и испытывал это чувство постоянно, даже почти перестал замечать, оставив фоновым шумом. Это же новоявленное ощущение было иным, неугомонно нарастающим подобно разгорающемуся костру. Левиафан знал, что что-то шло неправильно, но не понимал, что именно. Мысли его продолжали возвращаться к Эрену, пока в груди что-то оплетало колкими стеблями все внутренности подобно паразитирующему растению, а разум требовал пойти и проверить, как же там мальчишка. Он списал всё это на собственную слабость и попытался убедить себя, что каждая найденная травинка намного интереснее, чем этот Йегер. Конечно же, не получилось. Бросив последние попытки обмануть себя, Левиафан решил оглядеть ближайшие к хижине окрестности. Пообещал себе, что он делает это только для того, чтобы удостовериться в безопасности Йегера. Чувство внутри него тем временем крепло, заставляя почти бежать вперед. Когда он настиг поляну, на которой расположился деревянный дом, то первое время пытался разглядеть горящую в окнах лампу. Вокруг смердело бесами, что показалось Левиафану странным ― он еще пару часов назад был в этих местах и не чувствовал рядом никого, не могли же они появиться просто так? Он вышел под лунный свет, стараясь разглядеть хотя бы знакомый силуэт по ту сторону окна. И тут же раздался крик, созвучно слившийся с апогеем чувства, заполонившего всё тело Левиафана. Он очутился на пороге дома, только сейчас заметив отсутствие двери и то, во что вылилась его попытка отстраниться от мальчишки. ― Старая, съеби, ― цыкнул он на резко повеселевшую старушку в черном балахоне, восседающую на своём «троне». ― Мы слишком часто стали видеться, Леви, совпадение ли? ― усмехнулась она, в мгновение скрывшись за вуалью лунного света.

***

Эрен давно пришёл к мысли, что никогда не стоит ждать чьей-то помощи. Он придерживался этого правила все свои взрослые годы, достигая цели и справляясь с трудностями самостоятельно. Ни разу не жаловался друзьям и семье, насколько порой бывало хреново, ни разу не опускался до того, чтобы просить их о помощи. В привычном мире эта схема работала как исправные швейцарские часы, но сейчас, вместе с наступившей ему на горло новой реальностью, пришлось сместить и прерогативу с гордости на желание жить. Тварь схватила его за голову как безвольную куклу, коей Эрен и стал, угнетенный чувством страха и безысходности. Наивно было предполагать, что Левиафану, вытащившему его с того света однажды, захочется идти на поводу глупости Йегера второй раз. Зеленые глаза Эрена остановились напротив черных точек, плавающих в озерах бельм, и он мысленно начал прощаться со всем дорогим ему миром, молясь, чтобы всё это закончилось как можно быстрее. Безглазая тварь распахнула свою бездонную пасть, намереваясь вонзить клыки в тело парня. Глазастая продолжала держать его на весу, отчего казалось, что шея вот вот переломится, как в петле. По глазам Эрена текли слёзы боли, но он не кричал, а только изредка тихо похрипывал. После той последней попытки голос в самом деле покинул его, заставив страдать в тишине. Он почувствовал, как тело вновь разрывает жгучая боль, когда клыки сомкнулись на его животе. Картинка в глазах начала пульсировать, и он беззвучно закричал, совершив попытку освободиться. Безглазая тварь лишь сильнее стиснула пасть, и было слышно, как на деревянный пол градом потекла кровь. Лунный свет призрачным покрывалом ложился на поляну, и небо было подобно спокойной темной воде, в которой горели тысячи сияющих точек, изредка подмигивающих друг другу. В центре небосвода горделиво расположилась одиночка, самое крупное пятно в этом море ― луна, завершившая период своего роста. Это была одна из самых прекрасных ночей в лесу, настолько, что было не жалко умереть в неё, дополнив небосвод еще одной яркой звездой. Но Левиафан всё еще боролся за свой цветок, не намереваясь так просто сдаваться. Он появился тогда, когда корни растения уже возвышались над землей, держась в почве парой тонких нитей. Грабители, заметив его появление, напугались до полусмерти, почти сразу оставив попытки своего неудачного похищения. Они скрылись за порогом дома, ускакав прежде, чем ему пришлось схватить хотя бы одного из них. Это были самые мелкие бесы, которые обычно перебиваются мелким подыхающим зверьем, не в силах добыть себе пищу получше. Убийство людей почти всегда равно смертной каре для такого мелкого черта. Удивительно, сколько наглости и жадности в самых ничтожных из нас. Эрен лежал на полу в луже собственной крови, а в его правом боку зияла рваная рана. Лицо парня было смертельно бледным, дыхание ― неуловимым и прерывистым. Левиафан склонился над ним, разомкнул пальцами рот и пропихнул в горло уже знакомую красную горошину, надеясь, что успел. ― Эрен, если ты сдохнешь, я тебя убью, ― прошипел он почти в ухо мальчишке, ощущая, как тело того слегка вздрогнуло. Губы парня изогнулись в тени улыбки и замерли, грудь его перестала вздыматься. Левиафан схватил запястье Эрена, пытаясь прощупать пульс ― его не было. Из-за спины мужчины выглянула старушка, улыбаясь грустной морщинистой улыбкой.

***

Героиня из подросткового романа о гламурных вампирах как-то сказала фразу: «Смерть ― это лёгкость, жизнь куда труднее». В случае Эрена всё сложилось куда прозаичнее. Он открыл глаза и не увидел перед собой ровным счётом ничего ― повсюду была непроницаемая чернота. Последнее, что помнил: чудовищная боль и голос Левиафана. Кажется, тот что-то говорил Эрену, но он не смог расслышать, проваливаясь в забытье. Просто был рад, что он всё-таки пришел к нему, не бросив на растерзание тем тварям. Просидев на месте еще какое-то количество времени, Йегеру не осталось ничего, как подняться на ноги и попытаться отыскать вокруг хоть что-то. Очень далеко его взгляд уловил пятнышко света, и Эрен пошёл вперед, размышляя о том, куда попал. Здесь было очень холодно, пахло гарью и маслом. Под ногами на ощупь был бетонный пол, пространство вокруг же ощущалось необъятным, он не встретил ни единой стены на своём пути. Пятно впереди потихоньку начало расширяться, впоследствии преобразовавшись в дверную арку, следом за которой шёл освещенный висящими на стенах факелами коридор. Стены его были обложены красным кирпичом. Оглянувшись на мгновение назад и встретившись взглядом со всё той же бесконечной чернотой, Эрен двинулся вперед по коридору, ощущая, как с каждым шагом ему становится всё более жарко. Путь вывел парня к уходящей в темноту лестнице. Йегер вытащил последний факел из держателя и начал подниматься вверх, держа тот перед собой. Лестница оказалась бесконечно долгой, в какой-то момент единственный источник света потух. Эрену пришлось отбросить его в сторону и продолжить свой подъём в темноте, придерживаясь за левую стену. К этому моменту воздух вокруг стал настолько раскаленным, что обжигал слизистые, и Йегер прикрыл нос и рот руками, а по его телу потек ручьем пот. Наконец, лестница окончилась широкой деревянной дверью, из-за которой бил свет. Парень потянул дверь на себя, обнаружив за ней просторный зал, посередине которого коптила огромных размеров печь. Комната была четырехугольной, вылитой из бетона. На полу перед печью валялись бревна, служившие, вероятно, топливом. Слева возвышалась еще одна дверь, и Эрен поспешил к ней, надеясь поскорее уйти от этой ужасной жары. ― О, новенький, ― раздался веселый голос откуда-то справа. Йегер глянул в сторону звука и заметил сидящую в кресле женщину с кочергой в руке. Она приветливо улыбнулась и помахала ему рукой. Это была обычная женщина средних лет, с завязанными в хвост каштановыми волосами. На её лице расположились очки, которые, на удивление, не запотевали и не трескались при таком пекле. Женщина была одета в темно-серое длинное платье, полностью скрывающее её тело. ― Простите, вы не подскажете, где я оказался? ― поинтересовался Йегер, всё меньше понимая происходящее. ― В аду, дорогой, ― усмехнулась женщина, приподнявшись со своего кресла и двинувшись в его сторону.