Ты мне доверяешь?

××П××

Просыпаюсь я в своей квартире на Карвин-Дью. Онемевшими пальцами скольжу по гладкой поверхности широкой кровати. Шёлковое постельное бельё приятно холодит кожу и горько напоминает о том, что его некому согреть. Не вставая, чуть приподнявшись на локтях, заглядываю в окно прямо над изголовьем кровати, чтобы понять что с погодой сегодня. Пасмурно, тускло и безнадёжно, всё серо… и только разноцветные человечки в перьях и стразах — которые умудряются блестеть и переливаться даже без солнца — снуют туда-сюда, раскрашивая собой улицы. Идея заставляет меня молниеносно вскочить с кровати, небрежно отправляя тонкое одеяло в полёт и на пол. Вот оно! Я долго думал, что бы такого написать ещё, что вышло бы не таким мрачным… Предыдущая картина получилась просто буйством красок, но я делал это необдуманно, и лишь потому, что так посоветовала Китнисс… самого же меня вечно тянет на что-то тёмное и серое, или кровавое и мерзкое, то, что всегда стоит перед моими глазами, стоит их только закрыть. Но такое я стараюсь не запечатлевать на чём-то, кроме моего сознания, не сейчас, когда жизнь только-только заиграла новыми красками. Красками… Их под рукой как раз-таки нет, всё в другой квартире.

××К××

— Прим, где мой творог? — кричу я через всю гостиную, разглядывая пустоту в холодильнике. Ответа не получаю, и поэтому думаю, что, возможно, что-то перепутала, сегодня не суббота, и сестра на своей «учёбе». Мои глаза ошарашенно распахиваются, когда я бросаюсь к телефону. Если сегодня не суббота, то, получается, я прогуливаю работу прямо в этот момент. Но тогда Гейл бы обязательно позвонил мне. В последнее время мы с Крессидой много работаем допоздна, в основном встречаемся после работы. Эффи, Хеймитч, Крессида — все вместе они уговорили меня записать ещё несколько песен, одну из них даже под мой собственный аккомпанемент. И я стала немного рассеянной и несобранной, путая дни недели и время суток. Заглядываю в экран телефона. Нет, сегодня определённо суббота. Зову её ещё раз. — При-и-им? — Чего так кричать? — сестрёнка выходит из ванной, промакивая полотенцем длинные белокурые волосы цвета пшеничного поля. — Ты съела мой творог? — Прости, растущему организму нужен белок, — она игриво пожимает плечами и смеётся, и я поддаюсь ей, усмехаясь в ответ. Да. Сейчас, когда Прим уже не похожа на ту маленькую девочку, а скорее на маленькую женщину, трудно поверить, что она ещё растёт. Кажется, её тело вполне сформировалось, приобрело женственные очертания, прямые линии сгладились плавными изгибами, а острые углы округлились. Она проходит на кухню и ставит чайник. — Прости, я не знала, что он тебе был нужен, могу сходить в магазин и купить новый. — Нет, нет, сиди дома, — я мимолётом заглядываю в окно и отмечаю на улице сырость и поднявшийся ветер. — Тем более у тебя волосы мокрые, а там… — недовольно киваю на окно. — Сама схожу, всё равно масло кончилось и хлеб. — Кстати о хлебе, я всё ещё жду новых сырных булочек, — она хихикает, подначивая меня, и скрывается в своей комнате, пока моя подушка, подхваченная с дивана, летит прямиком в её только что закрывшуюся дверь. Накинув куртку, которую привезла ещё из Двенадцатого — отцовскую, она мне слегка велика, и если бы Эффи увидела, упала бы без чувств прямо на месте, — выхожу. — Выключишь чайник, — кричу я напоследок. Сверху моросит неприятная мелкая изморось, а в лицо бьёт поднявшаяся городская пыль, которую такой смехотворный дождик не прибивает к земле. Перво-наперво иду в бакалейную лавку, расположенную прямо на первом этаже нашего здания, покупаю масло, настоящее, из Дистрикта-9, а не химию, что употребляют местные жители, чтобы, не дай боже, не прибавить в весе. Но творога и хлеба там не продают. Решаю, что раз уж я вышла за ним, то его и получу. Перебегаю улицу, тут же юркнув в соседний двор, и направляюсь в похожий магазинчик. Чего-чего, а их здесь хоть отбавляй. На каждом шагу, что все и не счесть. Покупаю две упаковки творога, свежий хлеб и довольная выхожу из магазина. Не успев сделать и пяти шагов натыкаюсь на удивительную картину: прямо рядом со входом паркуется машина, изумительно похожая на ту, на которой ездит Пит. Медленно подхожу ближе и узнаю на водительском месте самого блондина.

××П××

Телефон так некстати завалился за сиденье пассажирского кресла, на которое я вечно бросаю все свои вещи, когда еду один. Нагибаюсь, не додумавшись сразу отстегнуть ремень, он больно режет кожу, но я продолжаю шарить рукой под креслом. Еле зацепившись за него пальцами, аккуратно выуживаю наружу, но неожиданный стук по стеклу заставляет снова выпустить его из рук. Я уже собираюсь излиться праведным гневом на любого человека, которому пришло в голову такое сделать, но, поворачивая голову, обнаруживаю Китнисс. Сердце тут же заходится в бешеном ритме, но вовсе не из-за встречи с ней, а из-за испуга от этой самой встречи.

××К××

Пит опускает стекло, и я неуверенно облокачиваюсь на предоставленную мне раму окна. — Привет, — говорю я. Его взгляд рассеянный и удивлённый. — Ты чего тут делаешь? — я оглядываюсь, давая понять, что именно я имею в виду. Он тут же подбирается и торопливо отвечает. — К тебе приехал. — В соседний двор? — подозрительно вглядываюсь в его лицо. Оно теперь абсолютно расслаблено, глаза смотрят прямо в мои, излучая уверенность и твёрдость. И только неровное дыхание говорит об обратном. — В ваш не проедешь, а оставлять машину на дороге… Я всё ещё строю из себя Мисс Подозрительность, даже хмурюсь для убедительности, и вижу, как Пит напрягается и нервно сглатывает, когда, наконец, не могу больше держать серьёзную мину и улыбаюсь. Тянусь к парню за поцелуем, и он охотно поддаётся на ласку. — И зачем же ты решил приехать? Вот так… без предупреждения. — Хотел пригласить тебя, — сразу же выдаёт Пит. Я удивляюсь, и это удивление, или даже испуг, проявляется на моём лице. — Куда это? — Ко мне. Мои брови быстро летят ещё выше, чем были, и я застываю со взглядом, требующим объяснений. — Ты обещала, что как только я закончу пять картин, то смогу написать тебя, помнишь? Резко выдыхаю, но мозг ещё не успевает переварить поступившую информацию и ответить нужными эмоциями. — Ты закончил все пять картин? — Закончу до твоего прихода, — ухмыляется он, а я ведусь на эту дерзкую улыбку. — Значит, сегодня? — переспрашиваю я, неосознанно прикусывая губу. Внутренности сжимаются и скручиваются, словно кто-то пытается их оттуда вынуть. — Сегодня, — отвечает Пит, следя за моей реакцией. — Хорошо, — выпрямляюсь, больше не облокачиваясь и не заглядывая в его окно. — Напиши мне время и точный адрес, — бросаю я напоследок и многозначительно удаляюсь. Только подходя к своему подъезду, понимаю, что поступила как одна из вечно игривых и немного ограниченных героинь фильмов, которые крутят по телевизору. Шумно выдыхаю и бьюсь лбом об ладошку, поражаясь, какую же глупость я иногда творю.

××П××

Чтобы успокоиться, делаю несколько глубоких вздохов. Сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы почувствовать, как кровь снова гоняется по венам. Чувствую себя как мальчишка, пойманный за чем-то явно непристойным и запрещённым. Чуть было не попался. Мне казалось, моё сердце проломит грудную клетку или, что Китнисс услышит каждый бешеный удар, свидетельствующий о явной лжи. Когда я убеждаюсь, что Китнисс покинула двор, сижу ещё около десяти минут, успокаивая нервы, и наконец поднимаюсь в квартиру. Ну вот, теперь точно придётся перевозить все тряхомудия. Благодарю свою смекалистость за то, что так быстро сообразил с ответом. И что не сглупил. Но чувство вины уже скребётся, продирая себе путь наружу. Я стараюсь отложить это чувство для более позднего приступа самобичевания. Собирался приехать, чтобы написать последнюю картину, но теперь придётся писать дома. Если Китнисс вздумается вернуться сюда, она увидит машину, которая всё ещё стоит во дворе… Собираю кисти и краски в коробку, картины и чистые холсты, все до единой переношу в прихожую. Разбираю мольберт, укладывая его с палитрой. Не рискую взглянуть на неё из окна, слабый электрический импульс пробегает по позвоночнику и мне отчего-то кажется, что она стоит прямо напротив и сверлит взглядом проклятую металлическую штору, за которой я прячусь как трус, готовый убежать почти с повинной.

××К××

Жую свой творог, уставившись пустым взглядом в стол. Встреча с Питом оказалась неожиданной и странной, но куда больше мои мысли занимает сейчас другое. Я согласилась позировать! Быть грёбаной натурщицей! Мне до сих пор не нравится это слово. От нервов я съедаю две упаковки сразу, и только потом задумываюсь, что, возможно, зря. — Ты чего? — спрашивает Прим, открывая ящик с крупами и заглядывая в него. Хочу ей рассказать, но решаю, что сначала лучше поговорить с Джоанной. — Я сегодня буду поздно, так что не ждите, — предупреждаю её я, продолжая пялиться, но теперь уже в стену. Пит прислал смс практически сразу, назначив встречу на шесть часов вечера. Я понятия не имею, сколько времени займёт мой портрет, так что не имею и ни малейшей догадки о том, в котором часу вернусь домой. — Опять работа с Крессидой? — Мгм, — неразборчиво мычу я в ответ, соглашаясь. Только встрепенувшись, понимаю, что уже поздно что-либо говорить. Ну и пусть. Им же спокойнее будет.

××П××

У меня имеется примерно семь-восемь часов на то, чтобы успеть закончить картину, приготовить хоть какой-то ужин, отдохнуть и принять душ. Быстро оглядываю квартиру. Не мешало бы ещё прибраться… Откладываю эти мысли на потом, принимаюсь писать. Для ускоренной работы в качестве основного материала выбираю акрил, который сохнет намного быстрее, чем, например, масляные краски. Пишу практически всё то же самое, что видел утром из собственного окна. Добавляю побольше серости, скуки, дождя, олицетворяющих моё существование, и разбавляю всю композицию яркими пятнами, именуемыми людьми. Это Китнисс, её влияние на мою жизнь. Она добавляет в неё цвета, новых ощущений и чувств. Пробуждает что-то неведомое доселе. Пока один слой подсыхает, ношусь по квартире, пытаюсь прибраться, или хотя бы создать видимость лёгкой небрежности, но не неряшливости… Этакая холостяцкая берлога, правда, не совсем холостяцкая. После второго слоя и кое-каких мелких деталей принимаюсь за готовку. Сегодня я решаю приготовить баранину, вспомнив, как это блюдо понравилось Китнисс в ресторане. Финник очень удачно сообщил мне, что собирается проезжать мимо, и я заказал у него тирамису, который можно использовать в качестве десерта, и несколько видов фруктов. Вино и у меня дома найдётся. Друг сразу смекает что к чему, когда оказывается у меня на пороге. Он беззаботной походкой шествует в гостиную, оставляя пакет на столешнице и разглядывая принесённый в эту квартиру искусством хаос. — Должен признаться, что когда ты сказал, что пишешь, я не поверил, — он обходит мольберт и вглядывается, но не задерживает внимания. Принимается разворачивать все повёрнутые в сторону стены картины и рассматривать их. — Подумал даже, что вы с Китнисс поругались, и ты решил спиться, — он подмигивает мне, издеваясь и надо мной и над собой, — Но твой заказ меня удивил. Тирамису привёз из ресторана, Джошуа сказал, что наисвежайший. Не сомневаюсь в честности своего же кондитера, так что верю на слово, возвращаясь к последним штрихам картины. — Фрукты купил тут рядом, — медленно продолжает друг, больше не для того, чтобы развивать эту тему, а чтобы не заполнять пространство тишиной, пока он продолжает изучать полотна. — Хорошо, спасибо, — бурчу я почти под нос, тоже увлечённый делом. — О, малая родина. Надо же. — Я слышу тепло и тоску в его голосе. Не нужно даже оглядываться, чтобы понять до какой картины он дошёл. — Если хочешь, могу подарить, но позже. Сначала мне нужно с ними кое-что сделать. Я ещё пока не говорил Финнику о возможности моего продвижения на этом поприще. Скажу, если что-нибудь получится. — Энни очень понравится, — он ставит картину обратно на пол, но лицевой стороной к нам, заставляя её выделяться на фоне других, развёрнутых. — Вы как? — Не знаю, она то кричит на меня, требуя, чтобы я убрался, то сжимает в объятия и цепляется так, что и самые крепкие сети не смогут, понимаешь? Киваю, делая вид, что да. Имея в виду и сети и… другое. Никто никогда не держался за меня в эмоциональном плане. Ни для кого я не был одним из первых в списке самых важных в жизни людей. Может, разве что у отца. — Ты же знаешь, она у меня и так довольно эмоциональна временами, а теперь так вообще. Может зарыдать посреди ночи, может наорать посреди поцелуя. Я невольно усмехаюсь, озарённый случайной догадкой. — Может, она не виновата в этом? — А кто? Я? — он непонимающе схлёстывает руками, ударяя их о свои бёдра. — Ну, гипотетически, ты, — я уже еле сдерживаю улыбку, ожидая, когда же до Финника дойдёт. — Да что я мог сде… — Наконец вижу в бирюзовых глазах просветление, тут же сменяющееся страхом и неуверенностью. — Нет, нет. Она не могла, мы же… — Ага, все так говорят, — наконец позволяю себе засмеяться. Друг тяжёлой тушей плюхается на диван. — Если ты прав, то я… то ты… не знаю, Мелларк, забирай мою машину, ресторан, что хочешь, — он вдруг выскакивает из квартиры, оставляя после себя ветерок и ароматы своего одеколона с нотками морского бриза и чего-то сладкого — сомнительное сочетание, но на Финнике запах раскрывается поразительно изящно. Ну, расстроенным он в любом случае не выглядит. Это радует. Теперь, надеюсь, его не расстроит, если вдруг я окажусь не прав.

××К××

Когда я стою перед дверью, то не решаюсь нажать на кнопку вызова. В подъезд я проскользнула совершенно случайно, увязавшись за какой-то дамочкой с животным меньше кошки, вилявшим у её стройных и длинных ног. Только в лифте я поняла, что это собака. Ну, или что-то на неё похожее. Продолжаю стоять и нервно перебирать пальцы, то приподнимая руку, чтобы сделать звонок, то опуская, не решаясь на это. Ругаю себя за трусость, уверяю в том, что в этом нет ничего страшного и, наконец, звоню. Проходит всего каких-то полминуты или даже меньше, и дверь передо мной распахивается. Скрестив руки на груди, в вальяжной позе Пит подпирает плечом дверной косяк. На нём обтягивающая чёрная футболка и домашние такого же цвета штаны. — Добрый вечер, чем обязан? Одна из причин почему он мне нравится, это то, что Пит всегда пытается найти способ разрядить обстановку. И я решаю, что нужно подыграть. Намеренно заглядываю за его дверь, как бы изучая номер квартиры. — Знаете, возможно, я ошиблась квартирой, — устремляю взгляд в часы на руке, которых там нет, — мой парень сказал подойти сюда к шести. По лицу Пита пробегает странное выражение лица. — Так что я, наверное, пойду и поищу его где-нибудь ещё. Нарочито медленно разворачиваюсь, выражая крайнюю досаду на лице, даже вздыхаю, так отчаянно, как могу, и ухожу. — Ах, да вы, должно быть, моя сегодняшняя муза, — он вдруг хватает меня за локоть, резко разворачивая, и получается так, что очень быстро и тесно прижимает к себе. Я тут же краснею, но улыбаюсь. Его губы изгибаются в ответ и нежно касаются моих. После чего он поспешно отпускает меня, заметив на лестничной клетке старушку в ужасной леопардовой шляпке с перьями какой-то экзотической птицы. Мы оба еле сдерживаем смех, и Пит закрывает за мной дверь, почтительно здороваясь с соседкой. Жестом приглашает в квартиру, хотя его прихожая находится и так уже на пороге большой гостиной. Небольшая перегородка справа отделяет, судя по всему, ванную комнату. Тут же стоит небольшой комод, стеклянный. Понимаю это, когда случайно касаюсь гладкой холодной поверхности, снимая обувь. Не хочется марать пушистый ковёр, который я вижу впереди, уличной пылью. Да и сам Пит, как я замечаю, ходит без обуви. Прохожу в гостиную. Она вытянутая, прямо посередине стоит диван, обращённый к стене, на которую, наверное, выводится проекторное телевидение, что стоит на специальной подставке внизу. Тут же — на полу — и все картины Пита. Их оказывается больше, чем пять, но он говорит, что половина их них пуста или еле начата. Ещё правее стоит мольберт, больше всего притягивающий внимание. Рядом высокий стульчик. Так вот где меня будут сегодня рисовать, и как. Я поспешно отвожу взгляд, изучая помещение дальше. Пит проходит чуть вперёд и сворачивает влево, огибая длинную столешницу. Провожу по ней рукой. Гладкий холодный камень красивого тёмно-зелёного цвета, похоже, мрамор. Кухня и гостиная получаются совмещённые, прямо как у нас, разве что размеры разные, ну и, само собой, интерьер. Впереди вижу ещё одну комнату с дверью нараспашку, скорее всего, спальня Пита, и там же куда-то ещё ведёт коридорчик налево. Преодолеваю две ступеньки, так же условно разделяющие помещения по высоте и оказываюсь на кухне. Оказывается, чуть дальше, в глубине стоит стол, который накрыт… При входе его и не видно.

××П××

Отодвигаю табурет, стараясь не издавать ножками мерзкого скрежета, и предлагаю Китнисс сесть. Она всё ещё заинтересованно разглядывает обстановку. Затем я сажусь на стул напротив неё. — Я думала, тут будет покрасочнее, — вдруг говорит она. — Ну, в смысле, я не знаю, как живут художники, вдруг вам нужна особая атмосфера или что-то в этом роде, — она забавно пожимает плечами в попытках снова не раскраснеться. Обожаю, когда её щёки заливает румянцем, это самая изумительная вещь, которую я видел. Я ласково усмехаюсь. — Нет, всё оказывается куда банальнее, чем можно представить. Протягиваю ей салфетку, и она укладывает её на свои колени. Ещё с первых секунд, как только увидел её в дверном проёме, я заметил, что она сегодня принарядилась, но теперь мне предоставилась идеальная возможность рассмотреть её получше. На Китнисс сегодня пыльно-розовый топ, подобный корсету. Красивый, но не вызывающий. От линии груди и до самой шеи тянутся, в разных направлениях, как высокий воротник, верёвочки из белого жемчуга разных размеров. Они переплетают её изящную шею, словно плотное колье. Она специально сегодня решила задать мне работёнку посложнее? На ногах обычные брюки, волосы собраны в косу, диагонально пересекающую голову, но пока я усаживал её, успел заметить, что она не такая как обычно, а объёмная и пушистая, украшенная цветами. Теми самыми мелкими цветочками, что я недавно подарил.

××К××

Пит ставит передо мной тарелку, и я с изумлением узнаю на ней уже полюбившееся мне блюдо. — Ты запомнил, — улыбаюсь ему я, за что получаю такую же ласковую улыбку в ответ. Он ставит ещё одну тарелку перед собой и садится. Наливает в бокалы вино, к которому я уже знаю, что не притронусь. На столе ещё пара салатов и корзинка с фруктами. Среди них лежат такие, которые я вижу впервые. — Я думала, что пришла сюда, чтобы меня рисовали, а в итоге меня кормят. Всё так плохо? — С тобой всё прекрасно, просто я подумал, что тебе, да и мне, придётся несколько часов сидеть в одной позе, без движений, без еды. И к тому же, где ты видела, чтобы девушка пришла домой к шеф-повару, и он не заставил её отведать его блюд? — он смеётся. Мы ужинаем, болтая о всякой ерунде, приходящей на ум. Тушёная баранина с черносливом кажется мне ещё вкуснее, чем в тот раз в ресторане. Я пробую неизвестные мне фрукты, доверившись уверениям Пита об их полной безопасности. Уже думаю, что с ужином покончено, как Пит предлагает десерт. Я же предлагаю отвлечься на него позже. Он соглашается.

××П××

Я усаживаю Китнисс на левый край дивана, где свет особенно удачно подчёркивает черты её лица и заостряет проглядывающие сквозь морские бусины ключицы, которые должны быть сокрыты от глаз и спрятаны от взглядов, но они всё-таки решают заявить о себе, словно нарушая законы. Нарочно. Намеренно. Китнисс разглядывает стоявшую у стены напротив картину, единственную, так и оставшуюся стоять лицевой стороной. Мимолётом глядя на этот пейзаж, в голове пробегает мысль, что Глория очень удачно решила устроить себе пляжный уикенд в Четвёртом. Но воспоминания о ней и вообще о её присутствии в моей жизни тут же омрачают настроение. Смотреть Китнисс в глаза становится тяжелее. Я долго думаю над тем, какую же позу она должна принять, не зная как подступиться. В итоге она берёт инициативу, подминая ноги под себя и наотрез отказываясь сидеть по-другому. Делаю вид, что недоволен, но на самом деле это не важно, я просто выклянчил безобидный поцелуй, я даже не собирался писать её ниже пояса. Облокачиваю её локтем на подлокотник и вручаю в руку бокал с вином. Просто потому что этот образ мелькнул в моем сознании пару секунд назад. — Это обязательно? — спрашивает она, хмуро вертя его в руках. — Да, такова моя задумка, — я отхожу к мольберту, вглядываюсь, примеряюсь. Пару раз возвращаюсь к ней, мягко касаясь её подбородка и поднимая его чуть выше. В итоге, когда я остаюсь доволен результатом, приказываю девушке не двигаться и принимаюсь делать быстрый карандашный набросок. — Ты был в Четвёртом дистрикте? — спрашивает Китнисс, когда ей надоедает глухая тишина, разбавляемая недолетающим до неё звуком скользящего по шершавой поверхности карандаша. Она пытается повернуть голову чуть левее, чтобы посмотреть на меня, но после моего укоризненного взгляда возвращает её в прежнее положение и вздыхает. — Однажды. Финник предложил поехать, я согласился. — Море на твоей картине, с чем оно у тебя ассоциируется? — В данный момент с волнением. И это океан. — Точно. Так почему? — Китнисс хмурится. Я продолжаю выстраивать перед собой её очертания. Пока получается довольно быстро и естественно. Процесс идёт легко и непринуждённо. — Видишь, как много там волн? — Я бы смогла их хоть сосчитать, если бы ты разрешил повернуть мне голову, - усмехается она, подразнивая. — Тогда поверь мне на слово. Когда я писал их, то представлял всё то, что творится у меня внутри. Новая волна, накрывающая предыдущую — новое переживание, преследующее меня в жизни, не дожидавшееся, пока уляжется и успокоится другое, — с плохо скрываемой тоской в голосе произношу я. Честно, даже не знаю, почему я заговорил об этом, а не сказал что-нибудь отстранённое и завуалированное. Китнисс молчит, а через пару минут выдаёт фразу, от которой мне остаётся только в изумлении открыть рот. — Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь нарисовать прекрасную водную гладь. — А ещё я думаю о том, что мне остаётся только поцеловать её за эти слова. Любуюсь ею, застыв, и она переводит неуверенный взгляд на меня. В её глазах я вижу плещущуюся ласку и теплоту. Не может быть, чтобы эта девушка действительно испытывала это ко мне. Я не заслужил. — Кажется, это называется штиль? — как-бы непринуждённо добавляет она в попытке прервать наступившую тишину.

××К××

Я сижу так уже около получаса. Пит говорит, что почти закончил детали карандашом и через несколько минут я смогу посмотреть. В следующий раз он разрешит мне это сделать столько по окончании всей работы. Оказывается, позировать для рисунка не так уж и страшно. Воображение в моей голове всегда рисовало мне распутных девиц, которые возлегают перед творцами практически в чём мать родила. А на деле это так же безобидно, как беседовать с человеком. Только… процесс всё же немного интимней. Или такое впечатление создаётся лишь потому, что со мной сейчас именно Пит. — Можешь подойти, — говорит он, не отрываясь и продолжая ещё что-то добавлять. Я огибаю сооружение, за которым он сидит, заглядывая из-за плеча Пита, на него же и опираясь. На большом — для меня — белом полотне изображена я. На рисунке нет мелких деталей, но уже довольно чётко понятно, что это я. Узнаю свои очертания лица, губы, нос, изгиб бровей. Шея и всё, что ниже, подверглось менее детальному зарисовыванию, думаю, там он будет рисовать сразу красками. Так странно смотреть на себя на чём-то … подобном. Меня никогда не рисовали. Я даже фотографировать себя мало кому позволяла. — Не нравится? — встревоженно спрашивает Пит, притягивая в свои объятия. Его крепкие руки обвивают мою талию, и я чувствую себя намного уютнее. — Нет, всё идеально. Даже слишком. — С тобой не может быть слишком, — загадочно улыбается он, прислоняя свои горячие губы к моему лбу. — Десерт? Я провожу ладонью по его лицу. — Позже. Если только ты сам не хочешь… Но Пит молчит и остаётся на месте. Я возвращаюсь на своё место, принимая уже привычную позу. А Пит подготавливает краски. Впервые внутри зарождается ещё неосознанный мною страх, что он слишком быстро закончит.

××П××

Так проходит час за часом, я любуюсь Китнисс, запечатляя её не только в своей памяти, но и на чём-то материальном. Своими руками. Своей душой. Сердцем. Все мышцы ужасно устают, в спине неприятно тянет, кисть то и дело немеет, но я продолжаю. Не останавливаюсь. Китнисс совсем расслабилась. Чувствует себя непринуждённо, комфортно, под надёжной защитой и зорким, но ласкающим взглядом. Это радует. — Ты давно живёшь в этой квартире? — мы не перестаём разговаривать, по-прежнему узнавая друг друга. — Около года, раньше жил с родителями. А ты когда-нибудь хотела бы вернуться в Двенадцатый? — спрашиваю я, не успев прежде как следует подумать. — Не знаю, — после некоторого времени отвечает Китнисс. — Всю осознанную жизнь мой дом был там, потому что там была моя семья. Сейчас моя семья здесь и… Значит, и дом тоже здесь. К тому же в Двенадцатом меня ничего не ждёт, кроме леса. — Как-нибудь я напишу тебе огромную картину, на которую ты будешь смотреть, и уже никогда не придется скучать по лесу, потому что он всегда будет при тебе, — обещаю я. Заканчиваю первый слой кожи, теней и бликов окружающих её. Требуется буквально несколько минут, чтобы можно было продолжать, и я снова предлагаю: — Десерт? На что Китнисс в этот раз охотно соглашается.

××К××

Гляжу на часы на стене кухни, Пит не ругает меня за то, что я верчу головой. Пол одиннадцатого. И он, и я уже успели устать. И от процесса, и от разговоров, и от гудящей тишины, которая наступает в перерывах между ними. Час назад он даже разрешил включить телевизор, но тот и отвлекал его, и никак не заинтересовывал меня. Пит, конечно, устал больше. Я временами замечаю, как он то и дело снова разминает кисть руки или передёргивает плечами, поглаживает поясницу. Это я расселась на мягком диване, и единственная тяжесть — это бокал вина, от которого уже немеет рука, ну, и тяжёлое жемчужное ожерелье топа, которое я ощущаю при каждом движении грудной клетки. Каждый вздох даёт о себе знать. Но мне нравится наблюдать за Питом. То, как он полностью погружён в процесс, как его взгляд мечется с одного угла холста на другой, как он смотрит на меня, копируя и перенося детали. Каждый такой его взгляд словно мягкое касание. Будто бы каждый дюйм моей кожи, что оказывается под его кистью, на самом деле сейчас оказывается под его горячими пальцами. В какой-то момент мне даже кажется, что так и есть, когда странный обжигающий холодок пробегает по коже, заставляя её покрыться мурашками. Размышления сами собой складываются в заключение, что я не хочу, чтобы когда-нибудь он рисовал ещё чьи-нибудь портреты. Не хочу, чтобы он смотрел так ещё на кого-то. Чтобы так будоражаще касался кого-то одним своим взглядом.

вряд ли вам бы понравилось читать 24 страницы в подобном ритме, так ещё и сразу от лица обоих, пришлось поделить) поверьте, для вас же лучше, да и всем нам нужно немного отдохнуть ахпхха поэтому...

продолжение следует...