Тревога

      Рудольф пару секунд потратил на то, чтобы понять смысл слов, слетевших с искусанных губ человека. Не прошли… значит Тони до сих пор его любит? По мере осознания этого факта по телу вампира растекалась сладкая истома, а в животе была странная лёгкость, но, несмотря на застилающее душу счастье, хотелось плакать. Секвиллбэк не помнил какого это, но был абсолютно уверен, что, если бы мог, обязательно позорно разрыдался, показывая Томпсону, что на деле он остался тем же ребёнком, будто и не было никаких тренировок. В отличие от него, смертный определённо вырос. В отличие от него, Тони не бежал от своих чувств. Людей было принято считать слабыми и жалкими из-за невероятно короткой жизни, но именно из-за ее длины они умели ценить каждое мгновение и были гораздо смелее величественных кровососов. Вот и Томпсон не побоялся признаться Рудольфу, и не просто признаться, а целых два раза. Секвиллбэку было невероятно стыдно за своё поведение на балу. Потому что он, черт возьми, любит Тони.       Человек молча стоял, наблюдая за быстро меняющимся выражением лица друга: от удивления до стыда. Видимо, слушать Томпсона ему было неприятно. Да уж, на что Тони надеется после того, как его уже отвергли? Он и сам не знал. Просто то, с какой яростью и ненавистью он буквально рвал Феликса и Фонсо, а потом с каким трепетом и заботой помогал человеку освободиться, заставило на секунду допустить мысль о взаимности.       — Я… — растерянно начал Рудольф, пытаясь подобрать слова.       — Можешь не отвечать, — снисходительно вздохнул Тони, не правильно поняв намерение вампира, — Просто… надеюсь, что мы хотя бы сможем остаться друзьями.       Секвиллбэк удивленно вздернул голову, а человек хлопнул его по плечу, осторожно проходя мимо, потому что из-за отсутствия адреналина холод вдруг стал гораздо острее, кусая кожу и еле зажившие ранки.       — Стой! — Рудольф резко развернул Томпсона на себя, прижимая к груди, которая тут же стала вздыматься чаще, — Ты не даёшь мне и шанса объясниться…       Тони слегка расслабляется в объятьях друга.       — Неужели? Ну дерзай, — хмыкает смертный. Он пытается казаться спокойным, но сердце бьется где-то в горле, потому что от слов, которые сейчас скажет Секвиллбэк, зависит… слишком много.       Рудольф зачем-то вбирает в грудь побольше воздуха (что-то вроде привычки ещё с жизни), рассеянные мысли собираются в кучу, а глаза закрываются, потому что так легче сконцентрироваться.       — Тони, ты… мой самый близкий и единственный друг, — на этих словах вышеупомянутый сжимается, — И я так сильно тобой дорожу… все эти годы я тренировался лишь ради тебя, мне это наследство уже по горло, поверь… Мне нельзя было рассказывать тебе про тренировки и, благодаря твоему признанию, я представляю, как больно тебе было. Прости, я такой эгоист, — голос дрогнул от переизбытка чувств, которые было слишком сложно оформить в нормальные слова, Рудольф чуть сильнее прижал Томпсона к себе, чтобы его слабое тепло хотя бы чуть-чуть успокоило, — Но я… все равно… люблю тебя.       Последняя фраза была сказана уж совсем в шею смертного и от того довольно тихо и глухо. Насколько же смехотворен был наследник великого клана, сейчас так смущающийся признаваться любимому человеку. Однако Томпсону было совсем не смешно. Голова кружилась, а остатки крови били в виски с такой силой, что скажи Секвиллбэк ещё хоть слово, Тони бы не расслышал. Он и сейчас не был уверен в том, не галлюцинация ли все происходящее. Переварить услышанное за секунду было невозможно, но основную суть он точно уловил: его чувства взаимны! Судорожный облегчённый выдох. Конечности налились свинцом, потому что человек, наконец, позволил себе расслабиться. Он и не знал, насколько был напряжен, поэтому ноги тут же подогнулись, но Рудольф, конечно, поддержал ослабевшего смертного.       — Ты как? — обеспокоенно спросил вампир, покрепче перехватывая Томпсона.       — А ты как думаешь? — человек прикрыл глаза, облокачиваясь на Секвиллбэка, потому что мышцы никак не переставали мелко трястись, — Счастлив до одури, конечно.       Тони уже не мог говорить или даже думать, чувствуя, как кружится голова. «Наверное, температура…» — это было последней мыслью, перед тем, как в глазах потемнело. Однако забытье было не пустым и гадким, скорее сладким и расслабляющим. Организму явно требовалась передышка в виде сна, а после — сытного обеда.       

***

      Открыл глаза парень, с трудом их продрав, в своём номере, заботливо укрытый большим одеялом. Во рту был мерзкий железный привкус, а вместе с этим сухость. Жажда заставила двигаться, и Тони, повинуясь ей, медленно облокотился на руки, поднимая корпус, из-за чего еле зажившие ранки начали ныть. А если вспомнить их количество, то сейчас у человека болел чуть ли не весь торс. Томпсон не стал сдерживать тихий болезненный стон и так же продолжил свой путь до края кровати. Сейчас эта большая постель казалась ещё больше, потому что, чтобы добраться до пакета с едой и водой, надо было ее преодолеть. Стиснув зубы, Тони-таки с неё слез, тут же чувствуя холод. Он и не заметил, что лежал под одеялом в одном белье, а сейчас стоял голыми ногами на прикроватном коврике. Парень присел, быстро вытягивая к себе бутылку воды из шуршащего пакета.       Иссушив ее почти полностью, он, наконец, смог нормально мыслить. За окном было темно, но уже гораздо светлее, чем… а сколько времени прошло? Тони хотел достать телефон, но тот покоился в кармане его брюк, которых сейчас на нем не было. Интересно, кто их снял?.. От догадки парень вспыхнул.       За стеной послышался гул обеспокоенных голосов, а через пару секунд в комнату влетел Рудольф с Анной, однако тут же замерли, не увидев человека на месте.       — Меня ищете? — Тони начал неловко вставать, показываясь из-за кровати все больше.       Секвиллбэки облегченно вздохнули, а потом девушка стремительно посинела — вид практически голого взрослого парня не мог ее не смутить.       — Я уже хотел сказать, что тебя и на минуту оставить нельзя, — запричитал Рудольф, помогая Томпсону встать, — Как ты себя чувствуешь?       — Простите, но я, пожалуй, пойду! — девушка петардой выскочила из комнаты, не выдержав вида человека.       Парни тихо рассмеялись, но через несколько секунд взгляд Рудольфа вновь стал серьёзным и очень тяжелым. Он как можно быстрее постарался донести смертного до тёплого места, а теперь помогал отцу разбираться с гостями, при этом стараясь не покидать друга. Интересно, правильно ли называться друзьями, учитывая все обстоятельства?       — Гораздо лучше, чем на сырой земле со связанными руками, — хмыкнул Томпсон, пытаясь перевести все в шутку, — Душ бы принять, и буду как огурчик.       Секвиллбэк недоверчиво покосился на друга, всего исполосованного тонкими красными линиями. Наверное, это больно. Рудольф бы мог поспособствовать заживлению, но делать это без позволения Тони не решится.       — Я провожу, — предложил вампир.       

***

      Человеку вернули одежду, которая, оказывается, была не так уж далеко: на соседнем стуле покоилась аккуратная стопка. Вероятно, за это надо сказать спасибо Анне. Тони принял душ, пока за дверью его караулил Рудольф, к которому периодически кто-то подходил и что-то спрашивал, но за напором воды расслышать что именно было нереально.       

***

      — Как хорошо быть чистым! — едва ли не взвыл Томпсон, заходя в свой номер, пока дверь за ним закрывал вампир.       Рудольф мягко улыбнулся, пытаясь набраться смелости для вопроса. Нет ничего такого в том, чтобы помочь Тони заживить раны, но почему-то сейчас Секвиллбэку казалось это чем-то… интимным.       — Смертный, твои раны… ведь все ещё болят? — аккуратно поинтересовался вампир, наблюдая, как человек стягивал с себя одежду, которую надел, лишь бы не разгуливать по замку голышом.       — А? — слегка растерялся парень, окидывая израненный торс быстрым взглядом, — Ну…да. Но это ничего! Заживёт.       Рудольф взволнованно сглотнул, немного приближаясь к Тони.       — Я бы мог ускорить этот процесс… — слишком уж тихо предложил вампир.