Two Time

Дорогой Ваньинь, Нет таких слов, которые могли бы выразить насколько я благодарен тебе за те 4 года, что мы провели вместе. Я начал ухаживать за тобой около пяти лет назад и, когда ты наконец-то сказал мне «да», клянусь, не было никого в этом мире счастливее меня. Я был самым счастливым альфой на Земле с тобой, замечательным омегой, которого я в то время искренне считал своей родственной душой и второй половинкой. Поэтому мне так тяжело писать тебе эти строки, особенно учитывая то, что приближается дата нашей годовщины. Я просто трус, Ваньинь. И то, что вместо того, чтобы сказать тебе это всё, глядя в глаза, я оставляю тебе прощальное письмо, лишь доказывает это. Я встречался с другим за твоей спиной. Я не хотел, чтобы всё так вышло, но в момент, когда мне было одиноко, я поддался искушению и позволил себе искать утешение в ком-то, кто не был тобой. Я хотел бы сказать, что это случилось всего раз и никогда больше не повторялось, но это не так. Все эти три месяца, когда я говорил тебе, что задерживаюсь на работе или уезжаю в командировку по делам компании, я лгал тебе. После того, как ты решил помогать своему отцу и брату с их компаниями, мы оба стали чертовски заняты. Я не снимаю с себя ответственности за всё произошедшее, ведь я так же, как и ты, всего себя посвятил помощи дяде и Ванцзи в расширении семейного бизнеса. Но это, в свою очередь, привело к тому, что у нас не осталось времени друг для друга. И постепенно мы стали друг другу чужими. Я изменял тебе три долгих месяца, поэтому я считаю себя не вправе продолжать наши отношения, Ваньинь. Я не хотел, чтобы между нами всё закончилось именно так, но... Человек, которого я встретил, заставляет меня чувствовать себя живым, и я хочу проводить с ним каждую секунду своего свободного времени, а не урывать несколько часов в ночи, когда я лгу тебе, что занят. Ты ни в чём не виноват. Всё, что ты делал для меня, кем ты был для меня, было замечательным, родной. Но я встретил другого и теперь не мыслю своей жизни без него. Я пытался поговорить с тобой о расставании лично, но поскольку последние две недели ты чувствовал себя неважно, я не решился на откровенный разговор, чтобы не сделать тебе хуже. Взамен я понадеялся на то, что тебе будет легче воспринять эти новости так. Пожалуйста, не ищи меня, Ваньинь. Я не смогу взглянуть в твои глаза и увидеть там боль, разочарование или даже гнев. К тому времени, как ты найдешь эту записку, я уже покину город с А-Яо. Ни дядя, ни Ванцзи не знают о моих планах, поэтому, пожалуйста, не спрашивай у них куда я направляюсь. Я искренне надеюсь, что тебе уже лучше, и впредь ты будешь больше заботиться о себе и своём здоровье. Я не понаслышке знаю, как ты можешь забывать про сон и еду, если тебе нужно кому-то помочь или закончить что-то по работе. Мне очень жаль, что у нас с тобой всё сложилось так, как сложилось, но в какой-то мере, наверное, так и должно было случиться. Помнишь, в самом начале моих ухаживаний ты говорил, что мне лучше прекратить попытки завоевать твоё сердце, и что нам не суждено быть вместе? В то время иногда ты начинал вести себя холодно по отношению ко мне и даже отверг несколько моих подарков. Возможно, мне действительно нужно было тогда прислушаться к тебе и твоим пожеланиям. Наверное, нам правда не суждено было прожить эту жизнь бок о бок. Я желаю тебе всего самого лучшего, Ваньинь. Пожалуйста, будь счастлив и забудь обо мне, Лань Сичэнь. Листок бумаги спланировал на пол, выскользнув из ослабевших рук, и вся квартира погрузилась в тишину. Слышно было только тяжёлое прерывистое дыхание человека, который вернулся домой после напряженного рабочего дня в надежде застать там любимого. Цзян Чэн не хотел верить, что всё это происходит с ним. С кем угодно, но только не с ним. Он признавал, что иногда сам сомневался в чувствах А-Хуаня к нему. Он знал, что был не самым простым в общении человеком и омегой, но он думал, что А-Хуань принимает его таким, какой он есть, и что в какой-то мере именно это и делает его особенным в глазах любимого. Он много раз спрашивал альфу, почему тот выбрал его – такого резкого, острого на язык, даже немного угрюмого омегу. «Потому, А-Чэн, что всё в тебе прекрасно. Ты — это ты, именно поэтому я люблю тебя». Выходит, это всё было ложью. И жестокие слова матери стали пророческими. «А-Чэн, если ты не можешь удержать альфу рядом с собой, это — позор. Если у тебя не получается даже этого — значит, ты недостаточно стараешься, значит, ты — недостоин». «Но я действительно старался изо всех сил, матушка. В этот раз я действительно делал всё возможное» — Цзян Чэн знал, что временами он был холоден и невольно отталкивал А-Хуаня, но в его защиту можно было сказать, что он просто не хотел, чтобы любимый видел, насколько несовершенным омегой он является. Он больше не твой А-Хуань. Этот ублюдок даже подписал тот клочок бумаги, что оставил тебе вместо оправданий, своим именем в быту. «У меня были для него действительно хорошие новости. Кое-что, что могло бы заставить тебя гордиться мной, мама». Трясущейся рукой омега вытащил на свет небольшой снимок. Снимок, который, как он думал, заставил бы Лань Сичэня с восторгом и неверием взглянуть ему в глаза, а после, подхватив на руки, закружить по комнате. Похоже, теперь этому не суждено случиться. Снимок, на котором, казалось, можно было разглядеть только размытое пятно, но, взглянув поближе, глазам открывалось нечто иное — изображение семинедельного чуда. Его единственной отрады. «Похоже, что мы с тобой остались одни в этом мире, малыш».