Two Time

Дни, оставшиеся до дня рождения Цзян Чэна, тянулись мирно и без особых происшествий. Через два дня после празднования дня рождения Вэй Усяня омега решил посетить Лань Цижэня. Они почти не виделись с того памятного разговора, поэтому сейчас оба наслаждались неспешной беседой. — Ты планируешь что-то на свой день рождения? — потягивая чай, спросил старший мужчина. Он уже давно хотел лично встретиться с будущим папой своего внука, чтобы расспросить того о самочувствии и последних новостях в его жизни. — Не думаю. Уже холодает, поэтому устраивать что-то на свежем воздухе — это риск заболеть, причём для всех. — Полностью поддерживаю, но, мне кажется, Вэй Усяня это всё равно не остановит. Уверен, он уже начал планировать что-то особенное на твой почти что юбилей. Ваньинь, позволь себе расслабиться и насладиться праздником — ты этого более чем достоин, поверь мне. Кстати, если вечеринка всё-таки состоится, не забудь пригласить и этого старика, — добавляет Лань Цижэнь, хитро поглядывая на омегу. Они весело смеются над последними словами старшего и Цзян Чэн торжественно обещает пригласить альфу куда бы там не придумал Вэй Ин. Обычно Цзян Чэн имеет чёткое представление о том, как проходят такие празднования. Он отмечает свой день рождения в кругу семьи за скромным ужином, а как-нибудь на выходных выбирается на встречу с друзьями. Однако в этот раз подготовкой занимается Вэй Усянь, и на все вопросы о том, что же он планирует, старший омега отвечает лишь смехом и попытками переключить его внимание на что-то ещё. Впрочем, Цзян Чэн не очень волнуется по этому поводу, так как, кажется, сестра тоже участвует в том, что задумал его старший братец, а её благоразумия должно хватить на всех. Матушка, Цзыдянь и горничные, по всей видимости, тоже с нетерпением ожидают дня Х. Цзян Чэн лично наблюдает за тем, как Инчжу и Цзинчжу с энтузиазмом отсчитывают дни, оставшиеся до его дня рождения. Лишь одного человека это всё, кажется, никоим образом не задевает. Ваньинь по пальцам одной руки может пересчитать те разы, когда отец решал присутствовать на именинах своего уже почти двадцатичетырёхлетнего сына. Однако же, в последнее время его отец ведёт себя странно. Все члены семьи отмечают некую перемену в его поведении. Даже горничные и слуги, которые обычно никак не комментируют что-либо, связанное с главой Цзян, не могут не обратить на это внимание. — Что-то не так, Инчжу? — Цзян Чэн останавливается возле беты, которая вот уже несколько минут с обеспокоенным видом смотрит на пустую тарелку в своих руках. Инчжу вздрагивает и поднимает голову. «Со мной все в порядке, — говорит она. — Это касается твоего отца. Обычно он всегда завтракает и ужинает в общей столовой, но после дня рождения Вэй Усяня он стал просить подавать еду в свой кабинет. Я понимаю, что прошёл всего один день, но обычно он делает это только в том случае, когда крупно поссорился с госпожой, однако я не могу припомнить ничего такого за последнее время. Поэтому я всё никак не могу понять, что же так внезапно могло привести его в столь скверное расположение духа?» Даже несмотря на то, что после объявления о его беременности отец фактически ни разу не удосужился с ним поговорить, Цзян Чэн не мог не переживать за него. Он выглядел таким счастливым и довольным на дне рождения своего приёмного сына, но уже на следующий день его настроение кардинально изменилось, чего с ним никогда раньше не случалось. Цзян Чэн даже пытался расспросить Вэй Усяня, подозревая, что он может знать, что происходит, но тот лишь загадочно ответил, что, должно быть, отец наконец-то осознал кое-что важное, но вместо того, чтобы действовать, тратит своё время на осмысление откровений, что ему открылись. Тогда Ваньинь решил на время прекратить свои расспросы — в конце концов, если брат не хотел о чём-то говорить, с него нельзя было и слова лишнего вытянуть. Поэтому он решил подумать об этом позже, а сейчас у него были дела поприятней — расположившись в гостиной с любимой книгой, Цзян Чэн попивал чай из особых ланьских запасов, презентованный Лань Цижэнем вчера в качестве одного из подарков к его дню рождения. Цзыдянь ушла куда-то по делам, а горничных видно не было — Цзян Чэн, однако, подозревал, что Инчжу и Цзинчжу в очередной раз уединились где-то, чтобы решить вопрос детской, — вполне возможно, что они уже в тайне от него занялись её подготовкой. На середине страницы Ваньиня прерывает звонок в дверь. Омега хмурится: он не ждёт гостей сегодня. Вэй Усянь на работе, Не Хуайсан прекрасно знает, как он относится к незапланированным визитам. Разве что это может быть сестра — на всякий случай Ваньинь тянется к телефону на журнальном столике, чтобы проверить, не было ли у него пропущенных звонков или сообщений. — Клянусь, лучше бы это не быть Хуайсану, потому что если это он... — Цзян Чэн хмурится и с ворчанием встаёт с дивана. — Да иду я, иду! Цзян Чэн открывает дверь, ожидая увидеть там кого-то из тех троих, о которых он только что думал, но, к его полному изумлению, за порогом его ожидает совершенно неожиданный визитёр. За дверью стоит человек, одетый в тёмные джинсы, светло-оливковую рубашку и свитер более тёмного оливкового оттенка, что каким-то образом придаёт ему легкий флёр несвойственного ему дружелюбия, не мешая, однако, грозно возвышаться над омегой. Тем не менее, небольшое изменение в атмосфере, окружающей мужчину, не помогает Цзян Чэну унять внутреннюю дрожь: есть всего три человека, с которыми он бы предпочёл не видеться некоторое время, — это Лань Сичэнь, Цзинь Гуанъяо и в меньшей мере Не Минцзюэ. И вот, именно человек из его персонального чёрного списка сейчас стоит у входной двери их фамильного особняка, объявившись без предупреждения и оглашения войны. Не Минцзюэ смотрит на него почти застенчиво и, явно не зная, куда деть руки, потирает шею. Цзян Чэн удивлён и даже слегка, самую малость, заинтригован — он прекрасно знает, каким устрашающим может быть этот альфа, но никогда не видел его таким — взволнованным и смущённым. — Давно не виделись, не так ли? — Зачем ты здесь? Что тебе нужно? — Я просто хотел поговорить с тобой, Цзян Чэн. Только и всего. Ну а чего хочет Цзян Чэн, так это закрыть дверь перед носом у этого человека и отказаться с ним разговаривать, как бы глупо это ни выглядело. Но он понимает, что так делать не стоит. К тому же, ему слегка любопытно, что привело Не Минцзюэ сюда, хотя в данный момент просьба с ним поговорить вызывает нешуточную тревогу, перерастающую в лёгкую панику. Он не знает. Он просто не может знать. Не может же? Не Минцзюэ, похоже, не замечает душевных терзаний Ваньиня, так же как и неосознанного защитного жеста, которым омега кладёт одну руку на живот. Альфа вызывает у него определённые опасения, хоть Цзян Чэн и понимает, что в нём говорит омежий инстинкт защищать своё дитё от любой потенциальной опасности, и в реальности Не Минцзюэ никогда не причинит ему вред. — Ты не против, если я зайду? На улице прохладно. Но Цзян Чэн не спешит пропускать альфу внутрь. — Зачем ты пришёл? — Мне нужно с тобой поговорить, если ты позволишь. Это важно. Я понимаю, что ты не ожидал моего прихода, но мне это действительно нужно. Цзян Чэн некоторое время изучает альфу напротив и, кивнув, отступает от дверного проема, давая мужчине пройти. Он не чувствует ни малейшей враждебности или осуждения по отношению к себе и решает выслушать, что у Не Минцзюэ на уме. Они располагаются в пустой гостиной и Цзян Чэн радуется про себя, что сегодня остался один, — если бы кто-то знал о приходе старшего Не, перед гостиной уже давно выстроилась бы любопытная толпа. Хуайсан как-то говорил ему, что у его брата острое обоняние и что ему достаточно всего одного вдоха, чтобы считать полную информацию о человеке. Это — один из основных факторов, почему омега хотел держаться от этого альфы подальше, — его личный запах уже начинает меняться, становясь мягче и слаще из-за беременности. Однако с тех пор, как у Не Минцзюэ начались проблемы со здоровьем, пострадал также и его нюх, поэтому Цзян Чэн изо всех сил надеется, что тот не сможет различить и понять причину изменения его личного омежьего аромата. Если он узнает, то, без всякого сомнения, тут же расскажет обо всем Лань Сичэню. Он не должен ни о чём узнать. — О чём ты хотел поговорить? — спрашивает молодой наследник Цзян, расположившись на максимально возможной дистанции, которую позволяют правила приличия. Не Минцзюэ лишь бросает на него растерянный взгляд, не понимая, в чём причина такого показательного жеста, но никак это не комментирует. — Могу ли я спросить, как ты себя чувствуешь? Мой брат говорил, что тебе было нехорошо, но потом ты пошёл на поправку. Не Минцзюэ старается не обращать внимания на лёгкую холодность, даже враждебность, сквозящую в тоне омеги, — в конце концов, он прекрасно понимает, каким потрясением мог стать для того его внезапный визит. — Я в порядке. Ты? — Могло быть и лучше, учитывая то, что произошло, — усмехается Не Минцзюэ, вытаскивая руку из кармана. Цзян Чэн видит, что она повреждена и обмотана бинтами. Он не спрашивает, как альфа получил травму, да и сам виновник не спешит посвятить его в детали происшествия. Он ждёт, пока альфа соберётся поведать ему, зачем же сегодня пришёл. Несколько мгновений проходит в молчании, пока Не Минцзюэ не понимает этот молчаливый намёк. — Я хотел увидеть тебя после того, как узнал, что произошло, но подумал, что мне лучше не появляться перед тобой так скоро. Цзян Чэн уже догадывается, к чему всё идёт, и ему требуется вся его выдержка, чтобы не сорваться и не потребовать от Не Минцзюэ побыстрее выкладывать, что у него на уме, и убираться к чёртовой матери: терпеливость, покладистость и спокойствие — явно не его сильные стороны. Не Минцзюэ вздыхает, похрустывая пальцами и морщась, когда касается правой руки, затем садится прямо и смотрит ему в глаза. — Я знаю, что вы с Лань Сичэнем расстались, и знаю, почему это произошло. Конечно, я не он, но я всё равно хотел бы перед тобой извиниться. — Что? Почему? — недоумевает омега. Не Минцзюэ никоим образом не был замешан в эту историю. Это не он заставил Лань Сичэня лгать ему и изменять за его спиной, это не он подтолкнул альфу трусливо сбежать, поджав хвост, и оставить после себя только жалкий клочок бумаги вместо объяснений. — Я должен был заметить, что что-то происходит, Лань Сичэнь был сам не свой. Я должен был это предот... — За что ты извиняешься? Ты не имеешь ни малейшего отношения к тому, что произошло между мной и Лань Сичэнем. К тому же, ты сам чувствовал себя не лучшим образом, и я знаю, что Хуайсан коршуном следил, чтобы ты не перетруждался и как можно реже выходил из дома. Цзян Чэн с удивлением замечает, что Не Минцзюэ действительно чувствует себя виноватым, даже его запах указывает на это. Разве не Лань Сичэнь должен сейчас быть на твоём месте? И все же, вот что мы имеем. — Я его друг, а значит, это и моя ответственность. Но единственное, что я смог сделать, — это врезать ему. Цзян Чэн на мгновение замирает от шока, а потом весело смеётся, представляя, что чувствовал его бывший, который мог найти общий язык с любым человеком, когда получил по морде от лучшего друга. — Я полагаю, ты сделал это ради меня. Спасибо. Не Минцзюэ несмело улыбнулся омеге. — Почему он всё-таки так поступил? — А он тебе не сказал? Цзян Чэн не удивился бы, если бы его бывший отделался от своего друга лишь общими фразами. В конце концов, даже в записке, которую альфа ему оставил, жалким оправданием служило лишь мнимое «одиночество». — Он сказал, что не было никакой особой причины так поступать. Мне кажется, его оправдания сводились к тому, что, в конце концов, расставание было неизбежно и это когда-нибудь так или иначе должно было произойти. Не в силах больше выносить пристальный взгляд альфы, Ваньинь переводит взгляд на руки, лежащие на коленях, находя их чрезвычайно интересными в этот момент. Затем он вздыхает, распрямляет плечи и разочарованно качает головой. — Он рассказывал тебе, как именно мы расстались? — Ни слова. Трус. — У него не хватило смелости поговорить со мной лично, поэтому он просто оставил мне записку, где сообщил, что ему было одиноко, и поэтому он изменил мне с другим омегой. С тем, кто смог дать ему всё то внимание, которое ему было так нужно. Которого я, по-видимому, был ему не в состоянии обеспечить. А потом он просто покинул город. В тот же день. — Почему ты не потребовал от него объяснений? Ты мог позвонить или хотя бы написать ему. При этих словах Цзян Чэн ощутимо напрягся. Признаться честно, он и сам хотел позвонить Лань Сичэню, но то, что в тот день он узнал о своей беременности, в корне меняло дело. Омега пока не был готов сообщать такие новости альфе, который после пяти лет отношений так подло предал его доверие и растоптал его чувства. И конечно же, он ни при каких обстоятельствах не собирался умолять бывшего вернуться. — Я понимаю, что большинство людей на моём месте так и сделали бы, но у меня было о чём волноваться и кроме Лань Сичэня. Он сам всё для себя решил, поэтому что бы я ни сказал, всё было бы без толку. К тому же я слышал, что он не отвечал на звонки, кто бы ему ни звонил. — Но после? Почему ты не пробовал с ним связаться позже? Почему ты такой настойчивый? — Для меня это не приоритет. Лань Сичэнь — взрослый человек, который принял решение и поступает соответственно. Ваньинь не хотел больше говорить о бывшем. Достаточно того, что правду знали те немногие, которым он доверял, которые точно не ничего не станут рассказывать Лань Сичэню. Не Минцзюэ не был из их числа — они никогда не были особенно близки, поэтому рассказать ему о своём положении значило рискнуть навлечь на себя неприятности, на которые у него, сказать по правде, совсем не осталось сил. — Ты его ненавидишь? Никто не спрашивал Цзян Чэна об этом. Даже его брат. Все автоматически полагали, что иначе и быть не может, и не то чтобы они полностью ошибались, но... — Сначала я действительно его ненавидел. А кто бы на моём месте его не возненавидел?.. Но после я заметил, что начал впадать в депрессию и винить во всём себя. Именно тогда я осознал, что оно того не стоит. Зачем тратить драгоценное время и энергию на негативные эмоции, если можно сосредоточиться на том, что может принести будущее? К тому же мне есть о ком волноваться. И этот кто-то зависит от меня. Цзян Чэн слышит, как Не Минцзюэ при этих словах бормочет что-то очень подозрительно похожее на «ублюдок» и «ни стыда ни совести». — Я действительно рад, что с тобой всё в порядке, насколько это вообще возможно в такой ситуации. Вы были такой красивой парой, так любили друг друга, и то, что он в одночасье отбросил в сторону то, что вы создавали пять лет... Я очень зол на него. Он ещё легко отделался. — Я благодарен тебе за участие, но не мог бы ты кое-что для меня сделать? После этого они ещё некоторое время просто болтали о пустяках и омега чувствовал, что потихоньку его отношение к альфе менялось. Он уже не ощущал той враждебности, с которой его встретил, но пока не спешил открываться старшему Не. Когда альфе пришло время уходить, у Цзян Чэна появилась идея. — Послушай, а ты не хотел бы прийти на вечеринку в честь моего дня рождения, которую устраивает Вэй Усянь? Конечно, только если ты захочешь. Не Минцзюэ выглядел удивлённым такому внезапному приглашению, но ответил, что с радостью придёт. Сразу же после того, как альфа ушёл, Цзян Чэн написал о своём внезапном решении Вэй Усяню. Он знал, что тот отнесётся к нему с подозрением, так как Не Минцзюэ всё-таки долгое время был очень близок с Лань Сичэнем, и шансы того, что на вечеринке, где всем, кроме него, было известно о маленькой тайне Цзян Чэна, он так или иначе узнает о беременности, были высоки. Как Ваньинь и подозревал, Вэй Усянь был встревожен этой новостью и хотел быть уверен, что Цзян Чэн хорошо подумал, но в конце концов согласился с желанием брата — всё-таки последнее, чего он хотел, это расстраивать омегу. Что же сподвигло Ваньиня на такой несвойственный ему импульсивный поступок? Всё было просто: ему было немного жаль мужчину и он мог понять, что тот чувствовал. Знать человека долгое время и считать его одним из самых близких и дорогих себе людей, чтобы в один прекрасный момент увидеть его с совсем другой стороны, той, которая полностью разрушает сложившееся за годы представление о нём и заставляет тебя сомневаться: а знал ли ты этого человека по-настоящему? Вот что мучило Не Минцзюэ. Цзян Чэн прекрасно это понимал, так как сам до сих пор проходил через это. Но у него, в отличие от Не Минцзюэ, была большая группа поддержки, в то время как у альфы не было никого, кроме Не Хуайсана, который мало что мог сделать в этой ситуации. Что могло пойти не так? В любом случае, присутствие Не Минцзюэ поднимет ему настроение и, кто знает, может, они смогут стать друзьями в будущем?

***

Прошло два дня и наступил день рождения. Его разбудил аромат праздничного завтрака, приготовленного Инчжу и Цзинчжу специально для него, и песня-поздравление, исполненная присоединившейся к горничным Цзыдянь. Потом последовал звонок от Вэй Усяня, буквально орущего в трубку поздравления для лучшего брата в мире, и милое видео от сестры с А-Лином в кадре. — С Днём рождения, А-Чэн! Пока не забыл: ты сегодня отправляешься с Не Хуайсаном подышать свежим воздухом, пока я не скажу тебе, что можно возвращаться. Обещаю — ты не поверишь своим глазам, когда вернёшься домой! В голосе брата слышно столько волнения и радостного предвкушения, что Цзян Чэн не может удержаться от лёгкого смешка. — Кажется, ты взволнован тем, что устраиваешь мне вечеринку. Спасибо тебе за это, я это очень ценю, правда. — Для тебя — всё что угодно, мэймэй! К тому же это вечеринка-сюрприз, потому что ты не знаешь, что я планирую. А ты знаешь, как я люблю сюрпризы! Ах да, точно, как же он мог забыть об этом. Ожидая прибытия Хуайсана, Цзян Чэн занимает себя исполнением рабочих задач. Недавно его мать наконец-то разрешила ему брать работу на дом и начала сама давать ему задания, хоть раньше изо всех сил противилась этому, чтобы не перегружать сына. Однако Цзян Чэна это только раздражало: он же беременный, а не больной, конечно же, он способен сделать что-то полезное до того, как родит ребёнка! И в конце концов Мадам Юй сдалась. Около полудня приехал Хуайсан и, как и было обещано, увёз его подальше от дома. Омега изо всех сил старался занять именинника, пытаясь предупредить любые расспросы о том, что планируется на вечеринку. Конечно, Цзян Чэн с лёгкостью мог добиться от друга любой информации по этому поводу всего лишь приняв устрашающий вид, но что за удовольствие испортить самому себе сюрприз? Через несколько часов Усянь написал им, что уже можно возвращаться, — очевидно, он хотел, чтобы Цзян Чэн оценил всё до приезда гостей. С ворохом пакетов и Хуайсаном на буксире (друг опрометчиво сказал, что раз сегодня его день рождения, то он и угощает, и кто Цзян Чэн такой, чтобы отказаться от столь щедрого предложения), именинник тут же прибыл в родовое поместие Цзян. Снаружи всё осталось, как прежде, но внутри... Дом сиял праздничными огнями, был весь украшен лотосами, увит пурпурными лентами, повсюду висели воздушные шары, были разбросаны блёстки, фиолетового цвета мишура и многое другое, а в гостиной красовался большой яркий баннер с надписью «С Днём рождения, А-Чэн». И посреди этого всего стоял его брат и смотрел на него своим лисьим взглядом, поигрывая бровями. У Цзян Чэна перехватило дыхание. — Ты... ты сделал это для меня? — омега почувствовал, как дрогнул его голос в конце фразы. За все двадцать четыре года своего существования Цзян Чэн никогда не праздновал свой день рождения в такой атмосфере — это всегда был скромный ужин в кругу семьи, торт, и, возможно, одна или две небольших, но настоящих вечеринки, когда он был ещё маленьким. Если ему везло. Это оставило неизгладимый след в душе омеги и за все два десятилетия своей жизни он ни разу так и не отпраздновал свой день рождения как ему этого действительно хотелось. А в чём был смысл? Отец всё равно не придёт, матушка хоть и будет присутствовать, но весь вечер будет тихо злиться из-за того, что муж не соизволил явиться, и хоть брат с сестрой и Лань Сичэнем будут рады провести этот день с ним, всё это всё равно будет чувствоваться как что-то навязанное, вынужденное. Обычного семейного ужина было достаточно, но он не может отрицать, что иметь настоящий праздник на свой день рождения — одна из многих вещей, о которых он мечтал ещё будучи ребёнком и которые так никогда и не стали реальностью. А сейчас Вэй Усянь вот так легко и просто осуществлял его сокровенную детскую мечту просто потому что, по его словам, он этого заслуживал. — Конечно, А-Чэн! Я знаю, как нелегко тебе приходилось в последнее время, но ты, вне всякого сомнения, заслуживаешь этого, — старший омега говорил это с уверенностью, и в его устах это звучало как аксиома, не требующая доказательств. Обняв брата за плечи и заглянув ему в глаза, он ещё раз прочувственно произнёс: «С Днём рождения, А-Чэн». Трио ожидало прибытия гостей в празднично украшенном зале, но Вэй Усянь то и дело бегал на кухню, чтобы помочь Цзыдянь и бетам. Время от времени от него слышалось: «А-Чэн, можешь не волноваться, в этот раз я не отравлю твой пирог, обещаю!» Первым прибыло семейство Лань, состоящее из Лань Ванцзи, Лань Цижэня и А-Юаня. Сразу после них подоспели сестра с мужем, матушка и, как ни странно, Мадам Цзинь. — Твой брат включил в список приглашенных и меня, поэтому, как видишь, у меня не было выбора, — посмеивалась Мадам Цзинь, обнимая его. — С днём рождения, А-Чэн, а заодно поздравляю тебя с появлением маленького комочка радости. Брат и сестра Вэнь приехали почти сразу после родственников, и немного погодя цепочку замкнул Не Минцзюэ. Складывалось впечатление, что Усянь специально предупредил всех не заговаривать о беременности Цзян Чэна, так как за вечер не прозвучало ни одной неоднозначной фразы. Его необычайно тронуло, что никто и не подумал задавать лишние вопросы о том, почему нельзя говорить о его состоянии, — всем было достаточно его нежелания и все присутствующие уважали его решения, какими бы они ни были. Конечно, все догадывались, в чём дело — на вечеринке должен был находиться кто-то не осведомлённый о ребёнке, но факт оставался фактом — для этих людей его чувства и желания не были пустым звуком. Как и все эти годы, несмотря на количество гостей, Цзян Чэн всё ещё остро ощущал отсутствие одного конкретного человека, но в этом году он впервые решил не портить себе этим праздник, подумав, что если отец всё-таки не появится, это будет его упущением. Все эти годы он надеялся, что отец удостоит его своим вниманием хотя бы в этот день, но каждый раз это оканчивалось плачевно — несмотря на то, что он весь вечер гипнотизировал взглядом дверь, она никогда не открывалась, чтобы впустить самого желанного гостя, и надежды в конце концов всегда разбивались, оставляя его сердце израненным и заставляя его чувствовать себя ненужным, отвергнутым. И всегда после этого требовалось немало времени, чтобы прийти в себя, поборов эти ощущения. После того, как с приветствиями было покончено, гостей пригласили в главный зал, где уже были накрыты небольшие столики, уставленные любимыми блюдами Цзян Чэна. — И что же за день рождения без торта! — радостно выпалила Инчжу, выкатывая в гостиную здоровенный пятислойный фиолетовый торт, украшенный цветами и узорами семьи Цзян. Омега застыл, определенно завороженный видом этого пурпурного великолепия. — Вы серьёзно? — уже не обращая внимания, как его голос срывается в конце фразы, он обвёл взглядом семью и близких друзей, собравшихся сегодня для него, чтобы отпраздновать его именины. Эти люди демонстрировали ему столько любви и самоотвержения, что он готов был расплакаться. Как долго ты был забыт, отвержен и никому не нужен? — Я здесь, Ваньинь, не важно, захочешь ли ты вечеринки или решишь остаться дома, чтобы провести свой день рождения в тишине. Я с тобой, и я обещаю, что мы переживём это вместе. — Я знаю, что это должно было произойти намного раньше, но всё же это всё — для тебя, и не потому, что ты хорошо потрудился и это — твоё вознаграждение, а потому, что ты этого заслуживаешь. И всегда заслуживал, — поблёскивая глазами, говорит Мадам Юй и обнимает его. Цзян Чэн с благодарностью возвращает объятие. — Так, но это ещё не всё! У меня для тебя ещё один сюрприз. Все в гостиную! — громогласно командует Вэй Усянь, взбегая по лестнице наверх. Гости в недоумении переглядываются; судя по взглядам, которыми обмениваются матушка и сестра, они тоже не знают, что ещё за сюрприз приготовил неугомонный Вэй Усянь. Заинтригованные, все собираются в гостиной и ждут, пока старший омега вернётся. — Ты готов к лучшему подарку в своей жизни? — озорным ураганчиком влетает в гостиную Усянь, держа на вытянутых руках большую белую коробку. На его лице читается волнение вперемешку со страхом, руки едва заметно трясутся, но никто, кроме самого омеги, не выглядит напуганным. Всем интересно, что же там внутри, но Вэй Усянь, к всеобщему изумлению, отступает и прячется за спиной у мужа, как только коробку забирают из его рук. — Ну смотри мне, если это один из твоих дурацких розыгрышей, я тебе устрою, — беззлобно посмеивается Цзян Чэн и вокруг раздаются смешки. Ваньинь только берётся за ленточку, чтобы развязать подарок, как вдруг из коробки доносится какой-то звук, похожий на тявканье. — Не может быть!... — Открывай скорее, — смеётся Вэй Ин в ответ на его шокированное выражение лица. Крышка быстро оказывается отброшенной в сторону и вот на него смотрят маленькие блестящие глазки снежно-белого щенка с фиолетовой ленточкой на шее. — Знакомьтесь, эта малышка — померанский шпиц, и у неё ещё нет имени. С днём рождения, братишка! — мягко произносит Вэй Усянь, с трепетом наблюдая за тем, как озаряется внутренним светом лицо его А-Чэна, когда он берёт на руки своего нового питомца. Цзян Чэн чувствует себя самым счастливым на свете — в этот день, кажется, сбываются все его самые сокровенные детские мечты. Возле него собирается небольшая толпа: всё хотят потискать милого щеночка, а именинник в это время перебирает клички для новообретённой любимицы. Жасмин — чем не достойное имя для такой красавицы? Решено. Через некоторое время, когда гости по одному стали отходить в сторону, а праздник — вовсю набирать силу, Цзян Чэн подошёл к Вэй Усяню, стоящему рядом с мужем. Лань Ванцзи, поздравив именинника ещё раз, отошёл, чтобы дать им возможность поговорить с глазу на глаз. — Спасибо тебе. Спасибо тебе большое за всё, — Цзян Чэн просто не знал, как выразить словами ту огромную благодарность, которую он чувствовал, — и за то, что сегодня старший омега буквально создал для него сказку, и просто за то, что он всегда был рядом, когда Ваньинь в этом нуждался. — Ты заслуживаешь этого всего, братишка. Как никто другой. А ещё, этого несомненно заслуживает и кое-кто другой, кого ты носишь в своём животике. Цзян Чэн с признательностью отвечает на тёплую улыбку Вэй Усяня и оглядывается. Все вокруг наслаждаются вечером: Лань Цижэнь и Цзинь Цзысюань азартно играют в Уно, А-Лин и А-Юань, кажется, танцуют по-детски приседая и выпрямляясь в такт музыке, Мадам Юй увлечена щенком на её коленях, а остальные рассредоточились вокруг столов с едой или другими играми. — До сих пор не могу поверить, что ты осмелился подарить мне Жасмин. Я же прекрасно знаю, насколько ты боишься собак! — На самом деле, щенки не такие уж и плохие, но, конечно же, я попросил Лань Чжаня о помощи, когда покупал её для тебя. Он позаботился о ней вместо меня. — Не против, если я украду именинника? — неожиданно звучит голос за их спинами. Это Не Минцзюэ. Он выглядит умиротворённым, но в то же время немного смущённым, и это непривычно — видеть его таким. — Конечно, мы фактически закончили. Как тебе вечеринка? — Цзян Чэн знал, что Вэй Усянь отнёсся скептически к его идее пригласить старшего Не, но сейчас, кажется, в нём поубавилось недоверия и подозрения по отношению к альфе. Некоторое время они втроём болтают о разных пустяках, пока Вэй Усянь не замечает, как Цзыдянь скрывается наверху. Тогда он извиняется и, схватив мирно попивающего свой коктейль Не Хуайсана за руку, следует за ней. На вопросы Хуайсана, куда его ведут, Усянь лишь шикает, прося быть потише, и продолжает тянуть за собой. Как омега и предполагал, он находит Цзыдянь в её комнате. Её дверь приоткрыта, поэтому, убедившись в том, что она внутри, он даёт Не Хуайсану знак держаться вне поля зрения беты и стучит. Цзыдянь молниеносно оборачивается на стук — на её лице холодное выражение, — но как только она понимает, кто к ней пришёл, в её глазах разливается тепло и почти незаметная, но искренняя улыбка смягчает её суровые черты. — Молодой мастер Вэй, это вы. Всё ли в порядке? — несколько встревоженно спрашивает бета, выпрямляя спину и готовясь спускаться в гостиную, если кому-то нужна её помощь. Она чувствует, что Вэй Усянь зашёл к ней неспроста, и она всегда более чем готова оказать любую поддержку членам семьи, которую уже много лет считает своей. — Всё хорошо, гости развлекаются, а Цзян Чэн сейчас беседует с Не Минцзюэ. Поэтому я решил использовать эту возможность, чтобы поговорить с тобой кое о чём, если ты не против. Вэй Усянь видит, как при этих словах женщина немного расслабляется, но всё ещё остаётся немного настороже, опасаясь, что что-то может пойти не так. — Конечно, спрашивай. О чём ты хотел поговорить? — Не так давно Цзинь Цзысюань передавал тебе некий конверт, утверждая, что это от Мадам Цзинь. Скажу сразу: я не знаю, что там было, я не открывал твою корреспонденцию, к тому же в то время моим основным приоритетом было провести время с Цзян Чэном. Но мне также стало интересно, что за информацию содержало то послание, поэтому я спросил павлина об этом. Я был уверен, что это будет что-то только между вами, ведь все знают, что вы дружите уже много лет, но, к моему удивлению, Цзинь Цзысюань ответил, что это касается корпорации Цзинь. Так поведай же мне, зачем тебе нужна была эта информация? Цзыдянь вздохнула и посмотрела на омегу: она лучше других понимала, что лгать этому молодому человеку не имеет смысла, — каким-то загадочным образом он всегда различал, когда ему пытались сказать неправду, хоть и не показывал этого. — Я встречалась с Мадам Цзинь и просила её проверить кое-что для меня. В тот вечер, когда Цзян Чэн признался, что он беременный, я подслушала ваш разговор и мне показалось, что здесь что-то нечисто. Поэтому я решила проверить Ланей, но в процессе наткнулась на кое-какую информацию, касающуюся корпорации Цзинь, и попросила Мадам Цзинь о помощи. Цзыдянь открыла один из ящичков своего рабочего стола и передала файл Вэй Усяню. — Прочитай это. Мы можем обсудить всё завтра, так как я чувствую, что ты этого так просто не оставишь и тебе есть, что ещё сказать. Омега кивнул и втащил Хуайсана, который смотрел куда угодно, но не на бету, в комнату. — Он тоже видел тот файл. Не обращая внимания на младшего Не, смущённо бормотавшего какие-то извинения, Вэй Ин продолжил: — У меня никогда не было никаких претензий к Мадам Цзинь лично. Павлина я, конечно, недолюбливаю, но ему тоже ничего не грозит с моей стороны — я никогда не посмею расстроить А-Цзе из-за какого-то пустяка. Но если это как-то связано с мерзавцем Цзинь Гуаншанем или его бастардом-разлучником, я не против поучаствовать, что бы ты ни задумала. На глазах Хуайсана формировалась новая коалиция объединённых сил и, глядя на Вэй Усяня и Цзыдянь, он мог думать только об одном. Никому не стоит переходить дорогу Цзянам. Пусть только посмеют влипнуть в какие-то неприятности прямо на моём дне рождения. Цзян Чэн пристально смотрит вслед братцу, утягивающему Не Хуайсана в неизвестном направлении, и прокручивает в голове варианты того, что эти двое могли натворить. В конце концов он заставляет себя расслабиться и перестать столько думать о других, ведь если что случится, то это не должно быть его проблемой. Через некоторое время именинник, извинившись, отходит обновить себе напиток. Разговор с Минцзюэ оставляет по себе глубокое впечатление и даёт пищу для размышлений, поэтому, задумавшись по дороге на кухню, он даже не замечает, что кто-то идёт за ним следом. Человек позади него прочищает горло, давая таким образом знать о себе, и Цзян Чэн автоматически отступает в сторону, освобождая место. По мере того, как его бокал наполняется соком, человек за спиной не двигается и ничего не говорит. Это заставляет омегу слегка занервничать — хоть он и знает, что на вечеринке не должно быть никаких посторонних — и сделать глубокий вдох. То, что он чувствует, сражает его наповал. Запах его отца отдаёт непривычной горчинкой, но это всё же он, и Цзян Чэн не понимает, как он мог не заметить его присутствия раньше. Очевидно, что отец стоит позади него уже некоторое время, ожидая, пока сын обратит на него внимание, чтобы заговорить. Когда в последний раз отец оставался с тобой в комнате один на один? Это было так давно, что ты уже не можешь различить его личный запах, не так ли? Омега оборачивается и застывает. На усталом лице отца ему чудится сожаление с нотками раскаяния, и Цзян Чэн не понимает, как ему к этому относиться. Обычно похожее выражение лица возникает у альфы, когда тот в нём разочарован, но чем он успел разочаровать отца сейчас? Даже до того, как Цзян Чэн вернулся в отчий дом, они редко оставались наедине, а уж в последнее время вообще не виделись. Разве что причина в его беременности, но если это так, то насколько же жестоко со стороны отца выбрать его собственный день рождения, чтобы выразить ему своё неодобрение! Омега выдыхает и пытается собраться: что бы Цзян Фэнмянь ему ни сказал, он не может позволить этому влиять на своё самочувствие. — Ты в порядке, отец? Присмотревшись внимательно, Цзян Чэн замечает глубокие тени под глазами мужчины и слегка поникшие плечи, будто опустившиеся под грузом тяжкого бремени. Его охватывает беспокойство: неужели отцу плохо, а никто этого не заметил? Или же он намеренно скрывает это от домочадцев? Цзян Фэнмянь слабо улыбается в ответ на его слова и еле заметно качает головой. — Бывало и получше, но это неважно. Я здесь ради тебя. Как ты, А-Чэн? — Чувствую себя превосходно и, признаюсь, немного удивлён: не ожидал тебя сегодня увидеть. Кажется, эти слова производят какое-то впечатление на его отца, потому что он слегка вздрагивает, но тут же кивает, склоняя голову в согласии. — Я понимаю. Как ребёнок? Месяц прошёл, а ты только сейчас меня об этом спрашиваешь? Цзян Чэн удерживает себя от любых колких комментариев, которые так и просятся на язык: он действительно наслаждается этой вечеринкой и ему бы не хотелось портить настроение ни себе, ни другим. — С ним тоже всё в порядке. Матушка позволяет мне работать из дому, но следит за тем, чтобы задания были не слишком тяжелыми, поэтому мы не перенапрягаемся. — Я рад это слышать. Они замолкают и в помещении повисает неловкая тишина. Старший мужчина напряжён, и Цзян Чэн не может избавиться от ощущения, что отец чувствует себя некомфортно из-за него. Всё, чего он хочет в данную минуту, — это вернуться к гостям, сбежав от этой гнетущей атмосферы. Это — не первый раз, когда он чувствует себя загнанным в угол зверем даже в комфорте своего собственного дома, и, по всей видимости, далеко не последний. В присутствии отца его всегда настигало это чувство: все его инстинкты вопили о том, что он должен либо тотчас же скрыться с его глаз, либо смириться и молча принять всё, что бы отец ни решил высказать ему на этот раз. — Что ж, мне кажется, тебе не очень комфортно находиться рядом со мной, поэтому, думаю, мне лучше вернуться к гостям. Наслаждайся вечеринкой. Цзян Чэн видел, что отец хочет что-то ему сказать, но что-то удерживало его от этого. Он отчаянно хотел схватить альфу за плечи, потрясти и добиться от него откровенности, ответов на все свои вопросы, но знал, что как только он попробует настоять на своём, отец сразу же отгородится от него стеной благожелательного равнодушия, показывая, что это — не его ума дело. — Дело вовсе не в этом, я просто пытаюсь привести свои мысли в порядок, чтобы то, что я хочу сказать, не было воспринято неверно, — еле слышно проговорил Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэну пришлось напрячься, чтобы его расслышать. — У меня сложилось впечатление, что ты уже несколько дней пытаешься привести свои мысли в порядок, ещё с празднования дня рождения Вэй Усяня. Он что-то тебе сказал? — Просто заставил кое-что понять. О том, как я обращался с тобой в последнее время. Омега вздохнул, почувствовав, к чему клонит отец: — Если это насчёт моей берем... — Я горжусь тобой, А-Чэн, — внезапно перебил его Цзян Фэнмянь. — И мне жаль, что понадобилось так много времени, чтобы наконец-то сказать тебе это. Не без посторонней помощи, но я наконец-то осознал, что моё молчание по поводу твоей беременности ранит тебя. Я совсем этого не хотел, так же, как и не думал, что это заставит тебя решить, что я не смогу полюбить этого внука. Это совсем не так: я уже люблю твоего ребёнка, и я уверен, что из тебя получится замечательный родитель, независимо от того, будет ли Лань Сичэнь рядом или нет. Не в силах вымолвить и слово, омега вскинул поражённый взгляд на отца. Всё это время он изо всех сил старался не думать о реакции отца на то, что он остался беременным без пары, о его разочаровании или даже осуждении. Однако он не мог отрицать того, что был уверен: его малыш не сможет получит такую же долю внимания дедушки, как А-Лин или А-Юань. И его нельзя было осуждать за подобные мысли. Даже посторонние люди замечали очевидное, болезненное для Ваньиня предпочтение, которое его отец отдавал Вэй Усяню и Цзян Яньли перед ним, лишь изредка одаривая родного сына взглядом в его сторону. Он был продолжением своей матери, брак с которой не принёс Цзян Фэнмяню ничего, кроме горечи, а его нерождённый ребёнок — продолжением его самого. Поэтому услышать, что отец совсем так не думал, было… неожиданно. Это не отменяло того, что альфа отсутствовал в жизни своего сына слишком долго, чтобы можно было об этом забыть, но это уже было шагом навстречу, шансом исправить ошибки. — Не буду лгать, я действительно считал, что из-за моей... ситуации ты не сможешь принять моего ребёнка полностью и полюбить его так же, как и остальных внуков, но я рад, что ошибся. Я всегда знал, что с радостью позволю тебе участвовать в его жизни, если таково будет твоё желание, но я бы никогда не заставлял тебя это делать, если бы ты не захотел. Поэтому, если хочешь, ты можешь быть частью будущего своего внука так же, как и остальная семья. Еле сдерживая слёзы, вызванные этими словами, Цзян Фэнмянь улыбнулся. — Я бы очень этого хотел, А-Чэн. Я также надеюсь, что мы сможем улучшить наши отношения. За все эти годы Цзян Фэнмянь имел великое множество возможностей наладить отношения с сыном, но он не воспользовался ни одной из них. И теперь его сын стоит перед ним и, несмотря на все обиды прошлого, даёт ему ещё один шанс. Пока он даже не думал интересоваться этим, пока он обращал своё внимание на что угодно, кроме своего ребёнка, Цзян Чэн вырос прекрасным человеком с огромным сердцем, всегда открытым для тех, кого он считал близкими. — Конечно, отец. — Думаю, все уже гадают, куда пропал именинник, поэтому вот, — по-доброму смеётся глава семьи и протягивает омеге свёрток, который всё это время прятал за спиной. — С днём рождения, А-Чэн. Цзян Чэн принимает подарок и порывисто обнимает отца, который на пару мгновений застывает от неожиданности, но потом всё же возвращает ему объятие. Молодой мужчина отстраняется первым и разворачивается к выходу, чувствуя, что груз на его плечах становится намного меньше. Сколько времени прошло с тех пор, как ты обнимал его в последний раз? Десять лет? Больше? Возможно, теперь наконец-то у тебя появится возможность делать это чаще. — О, и А-Чэн? — Да, отец? Цзян Чэн поворачивает голову и на этот раз видит широкую усмешку на лице альфы. — Я знаю, что ты станешь гораздо лучшим родителем для своего малыша, чем мы с твоей мамой. Это много значит для омеги. Слова отца — фактически признание своих ошибок как родителя: даже если они с женой и преуспели в чём-то, это не перекрыло провалы в воспитании собственного сына. Задолго до того, как забеременеть, ещё будучи подростком, Цзян Чэн пообещал себе, что он никогда не будет таким, как его родители. Его ребёнок никогда не будет испытывать недостатка в тепле и ласке, не будет сомневаться желанен ли он и не есть ли его жизнь лишь бременем, приносящим окружающим одни неприятности. Он всегда будет рядом и обязательно будет прислушиваться к своему чаду, открыто разговаривая с ним обо всём, чтобы проблемы его ребёнка никогда не были обесцененны или проигнорированы. Это было его мечтой — иметь здоровые отношения и со своим партнёром, и со своими детьми. И сейчас будущее, о котором он грезил, хоть и частично, наконец выглядит более вероятным, чем когда-либо. Поэтому он со всей искренностью благодарит отца и возвращается к гостям. Празднование продолжается до вечера, а потом гости понемногу начинают разъезжаться. Цзян Чэн знает, что запомнит этот день рождения надолго, — впервые он чувствовал себя таким счастливым в свой праздник, окружённый любовью и заботой людей, которые искренне о нём волнуются. Он пытается помочь Цзыдянь и горничным с уборкой, но его решительно выпроваживают из кухни и велят немедленно идти отдыхать, поэтому он вынужден сдаться, тем более, по дороге в спальню его настигает сонливость. Однако есть ещё кое-что, что ему нужно сделать перед сном. Пока Вэй Усянь отсутствовал, он получил от Не Минцзюэ один хороший совет, которому хотел последовать. С этой целью, переодевшись в пижаму, Цзян Чэн вытащил из тумбочки маленький, ещё неиспользованный блокнот. Приготовив ручку, омега задумался, с чего ему начать. Откровенно говоря, он не хотел бы, чтобы его первая попытка была наполнена злостью, но альфа советовал выплеснуть на бумагу то, что у него на душе, какие бы эмоции его ни обуревали. — Могу ли я кое-что тебе посоветовать? — Хмм? — Попробуй переносить на бумагу то, что тебя волнует. Пиши себе или Лань Сичэню, или кому бы то ни было. Необязательно отправлять это адресату, но это хороший способ выпустить пар и поделиться тем, что у тебя на душе, без необходимости разговаривать с кем-то и без страха осуждения. Конечно, это не всем подходит, но, как ты сказал, есть некоторые вещи, которые ты не можешь рассказать даже брату и сестре. Держать это в себе — не лучший вариант. — Ты тоже так делаешь? — Время от времени. И хоть я и не знаю, через что тебе доводиться проходить, но иногда это действительно нужно — дать себе возможность выпустить эмоции на свободу, даже если всего лишь в письменной форме. Омега делает глубокий вдох и приступает к письму одному конкретному человеку. В голову лезут непрошенные воспоминания о начале их отношений и о письмах, наполненных теплом, осторожной нежностью напополам с искрящимся предвкушением чуда, которые они писали друг другу как часть традиционного ритуала ухаживания. Однако сейчас, по всей видимости, всё будет с точностью наоборот. Дорогой Лань Сичэнь, После всего, что между нами произошло, я больше не могу молчать. Я хочу, чтобы ты знал, через что ты заставил меня пройти. Прошло уже больше месяца, а ты ни разу не попытался связаться со мной, чтобы объясниться. Ни единого грёбаного раза. После всего, что мы пережили вместе, после всех этих лет отношений, ты просто выбросил меня на помойку, словно мусор. Ты хоть представляешь, какой стыд я испытывал, рассказывая родителям о том, что произошло? Как моя мать после этого обвинила меня в том, что я никогда не был достаточно хорош для тебя, поэтому ты и ушёл; как она оскорбляла и унижала меня из-за этого, в то время как ты прохлаждался не пойми где? Как горько мне было видеть жалость остальных членов семьи? Тебе повезло, что я не из тех омег, которые любят выставлять всё напоказ и привлекать к себе внимание по поводу и без, а то бы я ни секунды не сомневаясь поведал прессе о твоей измене. У тебя даже не хватило мужества порвать со мной лично. Оставить мне жалкий клочок бумаги... Ты трус, Лань Сичэнь. Трус, который даже не смог признаться в неверности, глядя мне прямо в глаза. Знаешь ли ты, сколько мучительных часов я потратил, пытаясь понять, когда и почему всё свернуло не туда? Думая, в чём была моя вина и что бы я мог делать лучше или по-другому, чтобы не допустить такого финала? Но потом я понял, что в случившемся не было моей вины. Нет, Лань Сичэнь, во всём виноват ты. Я вкладывал всего себя в наши отношения, а ты в это время преспокойно спал с другим. Тебя никогда не было рядом, когда мне было плохо. Сейчас я думаю, что, возможно, именно в это время ты был с ним, в его постели. В самом деле, какой же ты трус, Лань Сичэнь! Возможно, нам действительно не суждено быть вместе, но только потому, что после всего произошедшего я наконец понял: это ты был недостаточно хорош для меня. Не я. Ты никогда меня не заслуживал и мне жаль, что я впустую потратил на тебя столько лет. Я долго ждал, чтобы ты пришёл и как настоящий альфа сказал мне правду в лицо. Но ты так этого и не сделал. Поэтому впредь даже думать не смей связываться со мной, если когда-либо почувствуешь вину или ещё что-то. Не трудись искать встречи со мной — я больше никогда на неё не соглашусь. И в заключение: пошел ты, Сичэнь! Можешь засунуть свои жалкие оправдания себе в... Надеюсь, я встречу кого-то, кто будет достоин меня больше, чем ты когда-либо смог бы быть. От Цзян Чэна. Лань Сичэнь судорожно сжимает письмо в руке и смутно чувствует, что кто-то обнимает его со спины, пытаясь утешить. Он слышит голос того человека, но не может разобрать ни слова из того, что ему говорят. Он весь оцепенел и даже не осознаёт, что кто-то пытается его поддержать. Так же, как и не осознаёт, что по его щекам градом катятся слёзы. Всё, что он может, — это просто молча стоять и пытаться справиться с невыносимым чувством боли и вины, не замечая ухмылки человека позади себя.

***

Смотрите в следующей серии: Цзян Чэн чувствует сильный, до отвратительного сладкий аромат. Он не знаком с его владельцем, но у него есть определённые догадки насчёт того, кому он может принадлежать. Вот только он не уверен, хочет ли сейчас говорить с его обладателем. Омега чувствует лёгкое прикосновение к своему плечу и собирается с силами, чтобы обернуться и посмотреть на человека, источающего этот приторно-сладкий запах. — Здравствуй, Цзинь Гуанъяо. Приятно познакомиться.