Валькирия

Год и месяц спустя       Автомобиль подъехал вовремя, встав на перекрёстке рядом с булочной. Дождь вперемешку с жидким снегом моросил по серебристому капоту Майбаха sw38.       Микаса выбрала именно эту булочную, ту, что была возведена у ее прежнего дома. Даже странно, желание оставить что-то позади себя вернуло ее по итогу именно сюда, к тёплой мягкой выпечке, спустя столько времени. Это единственное место, которое она навещала как-то без особых усилий, по привычке. Операторка опускается в салон на заднее сиденье, прикрыв за собой дверцу. Спереди видит своё отражение в подвесном зеркальце, две серые точки впечатались в очертания водителя, который также позволил себе глянуть через зеркало на пассажирку, не поворачивая головы от руля.       — Герр Фриц немного опоздает на сегодняшний приём. Вас предупредили об этом?       — Нет.       — Прискорбно. Однако и вы назначали машину пораньше.       — Если вы не против, предпочту ехать в тишине, — девушка сомкнула колени, не спуская глаз с мужчины. — Интересно, ваш хозяин знает, что фрицами кличут всех немцев за рубежом? Особенно советские люди.       Водитель промолчал.       У Микасы с собой был комплект оборудования, она удерживала технику при себе, решив, что помещать все в багажник будет небезопасно. Хотя, ей бы стоило заглянуть в него, вполне вероятно, что в этом самом багажнике ее и увезут отсюда.       Вид на особняк открылся сразу же, как только ее проводили до ворот. Наружу вышел молодой парень в подтяжках и с каской наездника в руках. Он немного растерянно взглянул на неё в ответ, но тут же собрался, подходя ближе.       — Вам что-то нужно? Герр Фрица сейчас нет на месте…       «Никто не удосужился предупредить даже домашних»       — Мне поручили отснять несколько интервью здесь. — они пожали руки и представились.       — Я Улькин Рейсс. Выходит, вы по работе… К нему. Тогда вам сюда, — парня ждал автомобиль, видимо, собирался куда-то загород на верховую езду, но несмотря на это проводил, открыл дверь в здание, пропуская гостью вперёд.       Микаса тщательно изучила досье мистера Фрица, в нем говорилось о наличии у мужчины многодетной семьи, но дети ничем не похожи на своего папашу. Наверное, жизнь его потаскала. Перебравшись с сумками в парадную прихожую, девушка ещё долго дожидалась появления здесь живой души. В таких домах обязательно собираются важные министры, обсуждают Третий Рейх, а под вечер наверняка вместе проводят кутежи и вакханалии. Только линолеум тут слишком уж гаденький. Скрипит под каблуком.       Микаса заметила на внутреннем балконе второго этажа приоткрывшиеся двери, из которых выглядывали дети. Милая девочка в белом ситцевом платье смотрела на гостью сверху вниз через балюстраду, но что-то не дало ей спуститься вниз и поздороваться; дети просто захлопнули двери, скрывшись из виду.       — Какая радость повстречать вас, — вскинул руками хозяин, держа поводок. Комнату заполонили два неприветливых чёрных добермана, которые только что вернулись с прогулки. — Надеюсь, вы не сердитесь и добрались с удобством. Ланзо, помой уже псам лапы, прошу тебя, — уже меланхоличнее добавил он, обращаясь под конец к помощнику.       Вся фигура Микасы немного напряглась при звуке гортанного рыка. Но стоило сердцу пропустить один пронизывающий удар, как собаки сразу утратили свою враждебность, спокойно усаживаясь.       — Когда начинать съемки? — сейчас она видела перед собой не просто богатенького мужчину ее роста, а почти что старика, с седыми волосами и высокомерным пустым взглядом. Как будто она опоздала на встречу лет на десять.       — Отложите свои вещички в сторону и расслабьтесь. Проведу вам экскурсию, покажу здешние красоты, — поводок был небрежно откинут на диван, сам Фриц в компании двух появившихся сотрудников устремился в коридор. Проходя мимо, он подметил, что девушка пахнет скипидаром — очень удивился, но ничего не сказал. Очевидно, житие в художественной мастерской дало определённые плоды своей жительнице и они неоднозначно на ней отразились.       На стол из красного дерева падает крупная стопка бумаг и одна папка. Не жарко и не холодно. В кабинете просто вакуум и просто «никак». Отдел разведки и табличка с инициалами, которые, возможно, даже ненастоящие.       — Внимательно прочтите условия договора.       — Там ведь уже стоит моя подпись, не так ли? — девушка садится напротив. Ее уже давно нашли и давно все по ее поводу решили, в этом мире по-другому не бывает.       — Нет. Мы же надеемся на честное сотрудничество. Мы — вам. Вы — нам.       С виду никогда не догадаешься, что эти парни связаны с чем-то секретным. Даже сейчас на нем одет этот простой серенький свитер, просто невообразимо.       — Любыми средствами добываете компромат. Он важная шишка, поэтому действовать следует осторожно. Но он полный болван и помешан на молоденьких девушках, что упрощает задачу.       — Как раз это ничего не упрощает. Микаса недовольно складывает руки на груди. — Выходит, и такая информация у вас имеется.       Парень тяжело вздыхает и упирается костяшками пальцев в поверхность стола.       — Разумеется, — он дополнил. — Вам не обязательно с ним спать. Просто будьте приветливее и соблазнительнее. Не мне вас учить. Как только отснимете материал, мы с вами свяжемся.       — Мне все ещё не положено знать, чем он так неугоден?       — Это не разглашается.       Аккерман не хотела готовиться к худшему, но нужно было настроиться на эту операцию.       — Что планируете делать потом? Мы уже как-то с вами говорили о темных временах. Для всех и для германского народа тоже.       — Вы ведь давно знаете о моих намерениях. Я не передумаю.       — Аккерман, Вы поистине удивительны, — хмыкнул с улыбкой мужчина. — Тогда не стану прощаться с вами окончательно. Может быть свидимся.       Мотаться из одного полупустого зала в другой — не такая уж завидная миссия. И слушать всякую светскую болтовню. Около полугода назад с Микасой связалась группировка, предложившая ей неплохой заработок. Они внимательно изучили свою партнершу, и, как выяснилось, она оказалась для них ценным экземпляром. Работу давали хорошую, ничего общего со «вторым планом» не имевшую.       Герр Фриц был человеком привередливым и скрытным, почти не освещал свою жизнь и уж тем более сферу деятельности. Но он был грязным пятном, которое было не так просто устранить. По какой-то невиданной Микасе причине его тщательно берегли другие люди, будто он скрывался от страшного преступления, а кто-то успешно способствовал прикрытию.       Некоторые великие открытия знаменитых разведчиков, добытые ценой терпеливого бесстрашного труда, на который ушли годы, отнятые у собственной жизни, укладывались в короткие строки цифровых знаков. Но конкретно в этом случае все зависело отчасти от психологии. Для такой тонкой работы требовалась женщина, которая могла бы сойти «за свою», только вот милых женщин в Германии миллионы, а знающих все тонкости кинооператорского ремесла и съемок — ни одной. Микаса сначала не знала в какой капкан угодила, поначалу ей просто подкидывали хорошую работу, где не приходилось прислуживать в роли ассистента. Очевидно, ее проверяли повторно, внушали некое доверие. Доверие внушили, но обе стороны знали, что им не по пути, и что каждый будет преследовать свои цели, так что после выполнения этой задачи ее обязуются не трогать. А она не сможет ничего узнать непосредственно о них, так как во всех делах она действовала и будет действовать по принципу «глух и нем», не имея представления о том, про каких людей снимает и на кого собирает кадры. Утешало то, что ей хотя бы не поручали убийства этих самых неизвестных. Но Микаса понимала, что все это отчасти дела военного характера, а не дела кружка любопытной журналистики и желтой прессы. Органы разведки — одно из самых таинственных вещей, что приключилось с ней за двадцать один год ее жизни.       «Теперь мое имя наверняка где-то помечено и у других группировок… Может, на старости лет приедут на мою генеральскую дачу и застрелят»       Такой человек, как Фриц, мог позволить себе многое. Если он обжился в таком неплохом яйце-Фаберже с нехилым достоянием, значит, пытался быть ещё и ценителем искусства. Микаса ходила хвостом за мужчинами, которые с особой гордостью демонстрировали свои изысканные коллекции. Фриц тыкал пальцем то влево, то вправо, в конечном итоге остановившись на трофеях. Он немного щурился, что странно, ведь все эти предметы он видел не раз. Наверное, плохое зрение выработало привычку.       В этой комнате хотелось просто прислониться головой к стене, пустить корни из волос и разрастись зеленой листвой, уползая и заполняя собой единственный пустой угол. Такой же пустой и незначимый, как и все кругом. Только что сказали, что там должна скоро быть китайская ваза.       Аккерман здесь не играет особой роли, ее и за человека тут вряд ли принимают. Комнатное растение. Она здесь если не украшение, то именно растение. Или как те головы, торчащие из стены, что привинчены к дорогим подставкам — трофеи и пойманные обезглавленные животные. Она уже видит свою голову среди оленей и львов, обрамлённую аккуратной рамой.       — Мне передали, что вы ещё и няней хотите стать. Для Флорианы и Абель, полагаю… — старик снова перешёл границы, сократив расстояние между собеседницей, но Микаса не смела отступать. Какая ещё чертова няня? — Прелестно-превосходно! Мы потом все это уладим на бумагах в моем офисе. Лично. И, надеюсь, никто нам не помешает.       Первый рвотный позыв. Микаса с твёрдым лицом поправила пояс на платье. Уже в своей персональной спальне она с облегчением ложится на кровать, надеясь, что нигде нет звукозаписывающих устройств и сейчас у неё есть время, чтобы передохнуть. Залезая в душ, она обнаружила там различные косметические средства известной марки «Нивея»; изображалась кудрявая элегантная дева с прислонёнными запястьями к маленькому подбородку. И хоть на флаконе не было надписи «Выпей меня» или «намажься мной», Микаса решила не рисковать.       Даже странно было увидеть бархатные гобелены прямо у входа, не хватало ещё изображений свастики на ней; китчовый декор в самый лоб, как только открываешь дверь. Микасе не приходится дожидаться, когда ее «носильщик» чемоданов оставит ее одну, он даже не поднимался с ней наверх, увидев ее фирменный и недовольный взгляд исподлобья.       Освежившись, она зацепила вешалкой приготовленный на завтра наряд. В вытянутом зеркале на ножках в виде лап отражалось уже другое платье — черное с элегантным квадратным вырезом, открывающим вид на острые ключицы. Последним штрихом в ее образе будут такие же темные перчатки. Можно подумать, что она носит траур даже тогда, когда обстоятельства того не требуют.       Утром следующего дня Микасу разбудил лай собак, бегавших на перегонки по лестничным ступеням; она ненавидела звук скрежета когтей по полу, и это единственное, что заставило ее встать с кровати. Ещё с детства один только вид псов заставлял кровь стыть в жилах. Сначала даже показалось, что один из доберманов хотел протиснуться в ее комнату. Пообещав себе, что с этого дня она точно будет ночевать в своем доме и потом уже просто приезжать сюда самостоятельно, операторка заглядывает в несколько главных комнат, сначала на кухню и в одну из гостиных.       Служанка как раз несла пакет с кормом, пытаясь совладать с двумя прыгающими рядом псами. Видимо, здесь их кормили раньше, чем наступал общий завтрак.       Как только кормилица ушла, Микаса одним движением подталкивает ногой миску, опрокидывая ее вниз дном. Она и чёрные дьяволы смотрят друг на друга непроницаемым взглядом, после которого повисает пауза. Корм наполовину оказывается застрявшим в щели между главной дверью и гравийной дорожкой, на стыке двух миров. Тонкие высокие ноги вытягиваются и доберманы теперь пытаются пролезть языками за утерянным лакомством, местами безуспешно.       Эркер. Внутри него располагались три кресла полукругом, в центре кофейный столик, а рядом тянулась монстера. Несколько ребят сидело на полу, что-то рисуя, среди них особенно выделялась девушка с длинными волосами, наверное, старшая сестра. Вот они-то все между собой очень похожи. Девушка укладывала пряди пушистой расчёской на одном из кресел, поджав босые ноги под себя.       — Приветствую! — она смотрит в упор своими большими глазами с дурманящей сиреневой дымкой, скорее, рефлекс от сервиза. — Можете присоединиться к нам. Прошу.       Это Фрида Рейсс. О ней она тоже читала.       — Приятно познакомиться. Как вас называть?       — Фридой, — темноволосая улыбнулась, откладывая уходовые принадлежности. — Вы теперь здесь живете?       Аккерман почему-то было неудобно вести разговор, мысли с самого утра шли нескладно, но от неё и не требовалось уметь вести какие-то беседы с жителями этого дома, по-хорошему, она должна лишь создать видимость, что неплохо с ними поладила, чтобы Фриц это подметил и ослабил бдительность. Только вот складывалось ощущение, что старику нет никакого дела до собственных родственников.       — Я здесь ненадолго. Не думаю, что когда-нибудь смогла бы привыкнуть к такой обстановке.       — О, я могу попросить детей уйти. Они часто здесь играют и иногда могут шуметь.       — Я хотела сказать, что очень помпезная и изысканная обстановка, то есть дом. Раньше я почти не бывала в таких. К детям это совсем не относится.       Фрида наклонила головку в бок, тщательнее оглядывая Микасу.       — Хорошо! Теперь понятно, — произнесла она, погладив макушку своей сестры. — Это единственное место, где они могут резвиться и не о чем не беспокоиться. В других комнатах надо вести себя достойно.       Микасе захотелось узнать, почему же в собственном жилище они не могут чувствовать себя спокойно. Как-то непринуждённо речь завела их в тему послушания и непростых отношений с отцом.       — Он отчим, — темные ресницы опустились, и теперь взгляд казался не таким бодрым, как раньше. — Очень странно, что все вокруг считают его нашей родной кровью, он ведь совсем непохож. Все кругом будто ослепли, — Фрида хотела фыркнуть, но воспитание ей это не позволило.       Это отличная новость.       — Он важный в политических кругах человек. Думаю, поэтому вся ваша семья будто покрыта туманом.       — О да, он просто хорошо устроился. Уж не знаю какими тёмными делами он занимался в прошлом… Это все странно, я не должна этого говорить. Но его однажды пристроили к нам, когда отец пропал. Теперь мы все играем роль. — Темные дела? Совершил какое-то преступление?..       Микаса пыталась не углубляться в семейные дебри, но информация могла быть стоящей. Говорить о каких-то особо личных и близких взаимоотношениях она тоже не стала, Фрида осознанно не развивала тему. Возможно, никаких таких отношений вовсе не было, Фриц выглядел совершенно отстранённым и незаинтересованным. Потихоньку все вставало на свои места.       Несмотря на веселость хозяйки по отношению к братьям и сёстрам и на ее живое доброе лицо, было видно, что Фрида может быть очень серьёзной персоной, когда ей это нужно. Подрасти она ещё немного и она точно станет опасным противником или же полезным приятелем.       Вдоль главной площади мелькали солдаты СС в фирменной смертельно-черной форме, их безупречные черепа и зубы следили за всем живым в округе и медленно провожали девушку вслед. Очаровательные улыбки не внушали ничего, кроме животного страха. По сравнению с «гестапо» их методы наводить порядок были внушительнее в несколько раз. Видимо, Микасу приняли за свою в этом черном платье, что могло бы показаться забавным, если бы не было так жутко. Она быстрым шагом проходит мимо, понимая, что ей отчасти повезло родиться с Аккерманской кровью; таких, как она, точно не берут в подобные элитные касты.       Была озвучена просьба: принести к сегодняшнему ужину парочку свежих газет из города. Микаса прекрасно знала, к кому за этим следует обратиться. Найдя Йоханнеса по его знакомым выкрикам о новостях посреди площади, она материализовалась рядом.       — Ого! Что тут забыла леди? — наигранно произнес мальчик, продолжая одной рукой удерживать увесистую сумку газет, а другой культяпкой размахивать.       — Ты не рад?       — Я просто не помню, когда в последний раз видел леди здесь! — он сморщил носик, поправляя козырёк на голове. — Увлеклись политикой?       Рядом подошла солидная женщина, кинула монетку и взяла одну газету, ничего не произнося. Видимо, этот выпуск сегодня несет мужу. Микаса хотела последовать ее примеру, но Йоханнес умело отскочил в сторону. Он знатно подрос за это время и наверняка ощущал себя куда сильнее и раскрепощённее, чем год назад. Уличная жизнь быстро старит.       — Ты чего? — спросила девушка, насупившись. — Дело в деньгах? — она опустила руку в сумку, опуская подбородок.       Беспризорник повёл плечом и крутанулся ещё раз, будто затевал танец. Народу на площади прибавилось. Аккерман передала ему приличную сумму две недели назад, поддерживая с ним связь какими-то окольными путями. Этого, конечно, тоже не особо хватало, но на двоих можно было поделить спокойно.       — Зайди ко мне за спину, — прошептал он. Микаса недоуменно шагнула навстречу, путаясь с прохожими. — Там как раз лежит стопка, свежие новости… Сам не читал, но знаю только заголовки оттуда, которые надо озвучить.       Мальчику не нужны были деньги за газету, в этом отношении он служил Микасе неким докладчиком бесплатной информации. Те газеты, что он продавал сегодня, несли в себе местами недостоверные источники, в отличие от тех нетронутых, что лежали рядом. Поэтому девушка понимающе кивнула и одним движением взяла себе охапку ещё не развязанных листов.       — Можно было просто притвориться, что я заплатила тебе… Никто бы не догадался, — на это юный Шпрау улыбается только шире, продолжая обслуживать желающих.       Практически до шести часов работа не давала никаких плодов. Микаса ожидала, что удачный улов только начинается, учитывая интересные подробности Фриды и домочадцев, но за время съемок ничего интересного так и не произошло. Она тащилась с гигантской камерой по этажам, Фрицу задавали какие-то вопросы, на которые мужчина отвечал сухо и как-то неоднозначно. Список вопросов заготовлен заранее и был известен ему ещё вечером того дня. Конечно, этого стоило ожидать. Один из помощников долго пытался выяснить корни Микасы, но самому Фрицу было совершенно неважно, кто именно собирался брать интервью или кому предстояло стоять за камерой. «Пусть это будет хоть альбинос-неандерталец! Давайте уже закончим с этим!..»       У девушки ещё было время до всеобщего сбора, поэтому после съемок она решила заменить аккумуляторы и выйти в сад с другой стороны двора. Следующий мотив будет как раз на природе — поначалу вечно ходящий по пятам «советник» Герберт долго сокрушался из-за неподходящего пейзажа, который упорно предлагал старик. Фриц хотел выехать загород, куда, по всей видимости, и отправился на днях Улькин Рейсс. Там и личные кони и поле для гольфа. Но помощник Герберт настаивал на местности у самого дома. Тут достаточно строго, ничего ярко в глаза не бросается и не блистает особой роскошью. Показывать перед всеми свои царские хоромы не входит в планы правильного служителя Рейха. Хмыкнув, девушка взъерошила волосы и широким шагом направилась на шум воды. Где-то за особняком должен быть фонтан.       — Сегодня ничего не будет…       — Я ведь ещё ничего не сделал.       Микаса ушла в тень от заброшенной оранжереи. Разговор между стариком и Фридой. Старшая сестра стояла у стенки, сердито держась за свой подол.       — Не хочу об этом. Ты снова забылся, не стыдишься даже детей.       Хозяин зачем-то отряхнул руки. Он стоял спиной к Микасе, поэтому она не видела его выражения лица. Не было сомнений в том, что Фриц переходил черту, но неужели настолько? Это то, что скрывается под внешним безразличием? Вскоре он удалился, оставив падчерицу одну; по ней не скажешь, что что-то произошло вообще, она лишь меланхолично убрала прядь с лица и подняла с травы чьи-то садовые ножницы. Похожий инцидент не заставил себя долго ждать, Аккерман ничего толком не смогла подслушать, но когда Фриду настойчиво взяли за предплечье, брюнетка решила не покидать это место как можно скорее, наоборот, она подняла гравий с земли и запустила его блинчиком по поверхности воды в фонтане. Камушек тотчас привлёк внимание обоих; Фриц нахмурился и прищурено огляделся, а фройляйн только поджала губы, но сохранила самообладание. Дурак так ничего и не понял, а вот она вполне себе могла догадаться, кто из жильцов был в состоянии вмешаться в ситуацию.        Герберт явился в столовый зал в солидном двубортном пиджаке. На вязаном жилете — цепочка. Он был преисполнен чувством собственного достоинства.       Фриц же вальяжно восседал в своём кресле со спокойствием Ульфрика Буревестника, и лицо его выражало глубочайшее равнодушие ко всему на свете. А кулак, прижатый к скучающей щеке, подпирал его голову на протяжении целого часа; Микаса в какой-то момент допустила мысль, что сейчас с ними сидит мумия, и стоит только дунуть на фигуру, как мужчина рассыпется на месте.       — О! А вам идет чёрное, — подметила бородатая цель сегодняшней операции, в который раз за этот вечер обращаясь к полуазиатке.       Микаса, делая вид, что не придаёт значения этим словам, или действительно пренебрегая ими, нежно обхватила рукоять столового ножа.       Стол был длинный и широкий, как на советах парламента. Вполне ожидаемо было услышать за столом темы большевизма и антисемитизма, что так умело одним только упоминанием способны были надругаться над вечерней трапезой.       — Как считаете, Польша присоединит себе территории Чехословакии? Ведь не только Германия заинтересована в этом вопросе.       — Она хорошо пристроилась! Сначала пусть решится проблема с ужасающими условиями жизни немцев на этих самых территориях. И только потом уже будем делить.       — А вы слышали про начинающего вождя английских фашистов Освальда Мосли? — поинтересовался один из гостей, впихивая салфетку за ворот. — Надеюсь, он станет значимой фигурой и народ за ним потянется. Наш рейхсканцлер уже давно предупреждает всех о такой сильной и страшной мощи, как коммунизм. Францию и США обязательно нужно поставить в известность, что самые страшные враги обитают именно там, в Советах. От их влияния хорошо бы избавляться уже сейчас! Иначе потом будет поздно, я говорю вам!       На стол подали утку и стейк. Микаса сидела тихо, не намереваясь заводить с кем-то беседу, хоть и понимала, что это может вызвать подозрения. Не потому, что она не могла поддержать политические беседы, это даже к лучшему, дело в ее излишней молчаливости.       Но ведь никто не мог ее раскрыть, потому что сам Фриц одобрил ее присутствие здесь. Изначально операторка думала, что будь она хоть официальной любовницей Фрица, с неё бы здесь все равно не спускали глаз. Проблема Аккерман была в том, что она не выглядела легкомысленной дурой.       Но как выяснилось, другие мужчины просто с недоверием посматривали в ее сторону, возможно, осознавая, что есть риск сболтнуть лишнего. Но разговоры были по большей части поверхностными, все уходило либо в еду, либо в сплетни и вагон лицемерия.       — Фрида, не хочешь сегодня прислуживать нам за столом? — он обратился к ней, не поворачиваясь. Как будто почувствовал ее присутствие спиной. — Столько гостей прибавилось.       Она сглотнула, входя в помещение и приблизившись к столу, но Микаса привстала и подняла взгляд на Фрица.       — Давайте я. Мне будет приятно.       Мужчина пожал плечами и добавил, что она сегодня гостья в его доме, но если так угодно, то он и все присутствующие будут рады. Ему хотелось и самому как-то расшевелить молчаливую Аккерман, и такая инициатива с ее стороны только возымела эффект.       Она села обратно, предлагая сидящим близ мужчинам блюдо с закусками, особенно из ее рук охотно брали мёд, Микаса изящно скребла ложечкой по медовому дну банки, добавляя его в чашки желающим. Когда принесли «второе», застольная беседа забила новым ключом, на этот раз не только политика, но и задушевные беседы, приукрашенные красными мордами тех, кто достаточно выпил.       — Вы видели новые известия, господин Фриц? «Фёлькишер Беобахтер» продолжает радовать.       — Вы о сегодняшних принесённых газетах? Скукотища смертная.       Герберт нахмурил густые брови и всем своим видом показал что-то вроде «кхм-кхм». Фриц поджал губы, давая понять, что сдаётся и небрежно хватает одну из газет, делая вид, что что-то понимает в ней.       — Предпочитаю слушать народный радиоприёмник Геббельса. Но и в нынешних выпусках есть некоторые вещи, стоящие внимания. В наше непростое время всегда надо быть начеку.       Еженедельная газета сия специализировалась на коротких преувеличенных описаниях излюбленных нацистских тем: унижение, принесенное Версальским договором, слабость парламентаризма Веймарской республики, злодеяния мирового еврейства и большевизма, и всему этому противопоставлялись нацистские патриотические лозунги и истории подвигов.       Микасе тоже передали ознакомиться, но она также неохотно решила пройтись глазами только по заголовкам. Но все же немного задержалась на некоторых отрывках.       — С вами все в порядке, вы будто побледнели? — замечает Фриц. Этой гадюке больше нечего делать, только внимательно ее рассматривать.       — Особенность моей кожи, — спокойно проговаривает брюнетка, откладывая газету на стол.       — О, это я подметил ещё с утра, моя дорогая фройляйн. Чистый перламутр, — ответил он артистично, готовясь к принесённому только что десерту.       Правая колонка выпуска была самой краткой, текста оказалось немного, но зато там находились новости с фронта.       — Надеюсь, вы не собираетесь нас сейчас покинуть, — тихо и почти ядовито произнёс Герберт, отчего Аккерман была вынуждена придвинуть обратно свой стул и сесть ровно. — Мы только собрались произносить тост.       Рядом пробежала младшая дочь Рейссов с чугунным паровозиком. За ней ее брат Дирк начал проводить рельсы по полу, в какой-то момент уткнувшись ими в туфлю девушки. Он поднял свою небольшую голову, безжизненно смотря на Аккерман. Однако она не услышала его звонкого «простите, тетенька», в голове пробежалась сюрреалистическая мысль, что она находится в доме давно умерших или несуществующих людей.       — Предлагаю тост. За то, чтобы жизнь наша была, как в кино!       — Не дай Бог, — беззвучно бросает Микаса.       Ей удается досидеть до конца трапезы, вскоре взяв часть стейка в отдельную тарелку, и унося ее в свою комнату. По пути ей казалось, что пластинку поставили в ускоренном темпе, и все кругом было чрезмерно быстрым и каким-то даже болезненным, как бывает в непонятных снах у человека с температурой. Но каждый раз кто-то препятствовал ее ходу, задавая вопросы «для приличия», в этот раз ее спросили насколько хорош был сегодняшний стейк, раз девушка решила оставить кусочек недоеденным и припрятать его «на потом». Этот инцидент показался встречному гостю даже милым, он никак не стал в чем-либо упрекать очаровательную прожорливую операторку. Извиняясь, девушка не заметила, как столкнулась с Фрицем на повороте, благо, никого рядом уже не оказалось. Мясо соскользнуло с тарелки и девушка не побрезговала опуститься за ним на пол.       — Да что вы, не ползайте! Что-то обронили? Лучше позовём Уну, она сейчас приберёт.       Она подняла на него голову, все ещё находясь снизу. Голыми руками нащупывала пропавший стейк, аккуратно зажав его пальцами. Снова его прищур.       — Я выронила ключ. Уже нашла, — сейчас она назвала себя идиоткой, так как никакие в мире ключи не сваливаются на пол со звуком глухого шлепка.       — Извините меня, не увидел! Вы такая резкая особа, — лицо его немного изменилось, как только он почувствовал на своих брюках слабое натяжение. Девушка пыталась приподняться с пола, найдя для себя опору в мужчине. Подобные махинации у его ног очевидно были ему по душе. Если это был заигрывающий знак с ее стороны или же очаровательная неуклюжесть, он хотел увидеть продолжение.       — Это вы меня извините. Наверное, стоило попросить вашу руку, — девушка убрала пальцы с дорогой ткани, сдержанно уводя их себе за спину. — У вас прекрасные брюки, сэр… — она начала немного заикаться, но тотчас пресекла эту деятельность. — Вот в них и приходите завтра на съемки.       Фриц громко и от души рассмеялся.       Некоторые персоны остались в гостевой, затеяв игру в бильярд, пока девушка поднималась в свою комнату, аккуратно держась за перила. Другие охотно уселись за популярную игру, которую частный производитель выпустил относительно недавно и цель которой была «набрать» как можно больше евреев, отняв у них предприятия. «Набравший» шесть евреев –выигрывает. А в нижнем углу игровой карты было написано –«Отправь их в Палестину». Игра отражала главный посыл нацистов о том, что все чуждые элементы германского общества должны покинуть Германию.       Закрыв спиной дверь, тяжело прислонившись к ней, Микаса ощутила, как к горлу подступает горький ком. Нужно все осознать, нужно успокоиться. Чтобы отвлечься, она поправляет волосы и закрывает везде окна. От шума снизу почти никак не избавиться, что-то все равно слышно сквозь пол и стены.       Усаживаясь на край постели, она чуть нагибается вперед, обхватив голову руками. Снизу снова доносится отвратительный раскатистый смех.       — Вот бедняга, вы только гляньте. Разорвало парня! — произносит немец, видимо, наткнувшись на ту же военную колонку в газете, что и девушка некоторое время назад. — Наш ведь лётчик! Героическая смерть, ничего не скажешь.       — Наши Люфтваффе? Это те, что в Испании все ещё кружат? — мужчина многозначительно хмыкнул. — Он что, врезался? Не посчитал бы это подвигом. Обо мне бы лучше статью написали. Я столько делаю для нашего Рейха, причём в четырёх стенах, вы даже не представляете.       — Не просто же врезался, а подбил! Это все-таки…       Гул в гостевом зале усиливается и перемешивается.       Микаса слышит только собственный пульс и чувствует, как ее пробило на мелкую дрожь. Удивительно, что за столом она сохранила самообладание, наверное, только маленький Дирк мог догадаться о ее плотно стиснутых зубах за девичьими губами.       Даже не пришлось отыгрывать заикание в момент обольщения, запинки были настоящими, что удивило саму Микасу. Наверное, вызвано шоком.       Никаких опрометчивых движений. Лишних слов. Как-то она вытерпела эту аудиенцию, подобно тем барышням на балах, которым приходится не замечать отсутствия воздуха у себя в лёгких из-за сжимающих их тела тугого корсета. Этот корсет Аккерман носит большую часть своей жизни.       Из-за нечеткого снимка репортёра было сложно определить личность изображённого в газете человека. Но имя с фамилией говорили сами за себя. Леви Аккерман. Он служил не только в роли пилота, в его истребителе была встроена камера. За счёт неё можно хорошо видеть куда попадает снаряд, снимая при этом происходящее, а учитывая, что он всегда быстро и четко наводил фокус, то и в случае точного прицела ошибки быть не могло. Подбил удачно. Однако кроме устрашающе не ясной фотографии мужского тела в военной форме и лётного транспорта ничего больше не было. Он упал вместе с врагом?       Вся информация. Никаких подробностей. Эта неопределённость убивала ещё больше.       Как это могло с ней случится? Почему сегодня?       Микаса ничего не говорит и не кричит, о чем потом, возможно, будет жалеть. Она только коротко и рвано выдохнула, откидываясь на спину.       Она же его забыла. Вычеркнула.       «Зачем напомнил о себе?..» — сероглазая проводит рукой по шелковистому сливовому покрывалу, задумавшись о том, что сейчас в их время просто особенно необходимо защищать тех, кто тебе дорог, даже такой ценой. Возможно, даже ценой собственной жизни. Вносить свой вклад.       То, что она не была так важна для Аккермана, Микаса поняла ещё в киноакадемии, когда обнаружила в фотолаборатории снимок своего портрета, который оператор снял в момент ее подготовки к пению. На съемочной площадке. Пробный снимок тогда лежал почти у самой корзины, видимо, его отобрали из всей общей стопки и отложили за ненадобностью.       В дверь неожиданно постучали. Даже странно, что Фриц имеет привычку стучать в собственном особняке, решил поиграть в учтивого джентельмена? Стоило ожидать, что он заявится к ней сам. Тем более, после того, что было. А завтра, как ни в чем не бывало, будет использовать ее уже в роли своей слуги, которая будет с восторгом снимать с ним репортажи и показывать миру, какой он важный и нужный. Девушка просто притворилась спящей, повернувшись на другой бок, дальше продолжая бесчувственно и скучающе буравить дыру в занавеске от балдахина.       Через пять минут стук снова повторился. Печально, что в таких домах не делают звукоизоляционные комнаты, как в камерах для допросов.       — Микаса… Это я. Могу войти? — шепот Фриды прозвучал среди стен очень живо.       — Я даже не знаю, что сказать, — мысли потихоньку начали упорядочиваться. Микаса мотнула головой, уже концентрируясь на хозяйке. — Нужно что-то?       Фройляйн держала в руках поднос с чайником.       — Это за помощь во время ужина. И за то, что хотели поставить его на место.       — Я ничего не сделала. Чтобы что-то поменять в вашем случае, недостаточно проучить, здесь нужно кое-что потяжелее.       Девушка не стала садиться на кровать к Микасе. Они не подруги и не родственницы. Но ей хотелось как-то расположить Микасу к беседе.       — Мне нравится смотреть, как вы пытаетесь повлиять на нашу неспокойную жизнь, при этом выполняя свою работу. Но лучше всего оставить это. Или вы собираетесь снять об этом репортаж?       — О чем? — Микаса прекрасно понимала «о чем». Фрида пришла за тем, чтобы точно удостовериться в своих догадках.       — Он пристает ко мне ещё давно… Но ничего серьёзного не было и не думаю, что будет. Я стараюсь держать дистанцию и все контролировать. Поверьте, лучше так, чем устроить скандал.       Аккерман сердилась. Сначала сердилась на Фриду и ее безэмоциональность и нежелание что-либо менять, потом на старого мудака, потом на себя. Будучи подростком ей тоже пришлось пережить домогательства со стороны двух мужчин, после чего она никогда не давала относиться к себе, как к диковинной кукле. А любая грубость, пусть даже в романтическом плане, без ее разрешения не допускалась тем более.       Микаса не сразу, но все же пообещала, что не станет докладывать об этих громких в биографии Фрица деталях.       Следующим днём рабочий настрой снова поубавился, если до этого девушке приходилось вставать особенно рано и сильно заранее выезжать на локацию, к чему она сильно привыкла за весь свой операторский стаж, то в этот раз все неожиданным образом поменялось, в этом доме просто невозможно куда-то спешить, здесь все тянется так долго и мучительно, словно все кругом наслаждались этим. По привычке Аккерман просыпалась сама к половине седьмого, а потом долго не могла придумать себе действительно важное и интересное занятие.       — Мы встанем под навесом, — заявил Герберт, как-то слишком уж грубо отряхивая одежду Фрица, оттащив его к конкретному месту.       Все ещё только собирались. Солнце находилось высоко в небе и слепило глаза, особенно Фрицу, который жалобно жмурился. Микаса так и планировала: поставить объект на свету, чтобы равномерно осветить его, но господин никак не мог не закрывать глаз, отчего Герберт снова вмешался. Другой выход — сняться под сенью деревьев и кустарников, которые могли бы несильно контрастировать, ведь под навесом их особняка мужчину не разглядеть. Возможности камеры ещё не настолько велики, чтобы выделить человека в темноте при таком ослепительном свете.       — Значит так, вы ведь помните свою речь? Не поддавайтесь на глупые провокационные вопросы, я вам уже говорил. Искусство ораторства должно литься из вас, как из врожденного правителя, — он подозвал какого-то парнишу и поручил ему обязанности «швеи». Вокруг метались люди, которых девушка не знала. Вероятно, сегодня приехала ещё одна специальная команда людей, руководящая творческим процессом.       Фрицу все это в очередной раз не нравилось, но он продолжал дёргаться по ниточкам кукловода. И не забывал воодушевлённо посматривать на свою пассию с тёмными кругами под глазами, по просьбе которой он сегодня стоял в понравившихся ей вчера брюках, которые она успела облапать, и удачно подобранному к ним пиджаку.       — Повторяйте за мной! — Герберт хлопал несчастного хозяина по щекам, будто проверяя его на наличие инсульта. Просил его заранее озвучить зазубренные фразы. Пару раз перебил его, поправляя. Но вскоре осекся и встал поодаль, выполнив свой долг. Рядом прошли уборщицы в передниках, которым было велено подмести двор. Микаса стоит за штативом камеры, немного облокотившись на него. Кадр уже давно выстроен, но все вокруг не унимались.       — Поправьте ему воротник. Опустите ниже, — резко и устало произнесла брюнетка, указав пальцем. Никто даже не удивился ее простому обращению к господину Фрицу, все только засуетились ещё больше.       — Все там нормально, — недовольно пробурчал Герберт. — Что вы там разглядели…       — Видно галстук, воротником сверху прикройте. А ещё у вас кольца одеты будто не на те пальцы, они выглядят слишком тугими и плохо смотрятся. Запустите их на мизинцы в таком случае, — девушка удостоверилась в органичности получившейся картинки. Но на этом ее маленькое участие закончилось, потому что все вопросы по изображению решались уже вместо неё. И это очевидно, ведь интервью создают они, а от кинооператора требуется только запустить камеру и стоять помалкивать. Его не должно быть видно и слышно.       Выдохнув, Микаса от скуки чуть не начала зевать. Сегодняшняя ночь была странной, она спала как убитая, но не чувствовала отдыха. Изможденная тревожными мыслями, которые иногда рандомно встревали у неё в течение дня, девушка чудом держалась стойко. Она то забывала о той газете, то снова вспоминала, и когда вспоминала, то становилось горько.       В тот момент, когда несколько художников-постановщиков и «личный психотерапевт» Фрица все с ним обсудили и обговорили, двор рассекли адские гончие. Все отступили в стороны, как раз освобождая путь к хозяину, которого чуть не сбили с ног. Он почти что гаркнул; его собственные животные, которые никогда себя так с ним не вели, сейчас вставали на задние лапы, пытаясь прорваться пастями куда-то в карманы, чуть ли не вгрызаясь в ткань. Их быстро оттянули назад за имеющиеся ошейники.       — Да что с ними?! Злые какие. Невменяемые, — паренек пытался удерживать их, пока Фриц продолжал стоять в указанном месте и произносить речь.       — Думаю, репетиция окончена. Нам надо начинать снимать, — Герберт мельком повернулся к оператору, а потом начал двигаться в сторону дома, явно для того, чтобы отругать служанок.       Для Аккерман такое поведение псов не было ничем аномально, она единственная, кто знал, что зубастые пасти просто уже второй день подряд плохо питаются и теперь чуть ли не трясутся от злости, с трудом находя в себе силы не сожрать Фрица вместе с его штанами, пахнущими стейком. Зато они отлично «навострили нюх» в целях выживания. Микаса больше не станет методично лишать псов сытных полдников и вмешиваться в их рацион, посягая на их собачью собственность в виде мисок.       Незаметно для окружающих, девушка остановила запись камеры, которая шла с тех пор, как вся эта нелепая суматоха только начиналась. В момент, когда липовый Фриц уже официально отвечал на вопросы, Микаса уже не заботилась о красоте кадра, изначально вообще не планировав продолжать съемку. Никто бы этого и не заметил, учитывая скудоумие всех этих индивидуумов в кино-технической стороне дела. Она сразу это поняла, как только переступила через порог их особняка с единственным чемоданом, и притом без компаньона механика. Девушка отлично справлялась и без него, но мужчин это никак не заинтересовало и не смутило ещё в первые дни ее пребывания здесь. Микаса просто не могла позволить себе иметь в этом деле лишнего наблюдателя рядом с собой, а договариваться с разведкой насчёт второго участника игры она не смогла; не было надежного человека, да и по словам ее «коллег», Фриц все равно бы не одобрил пускать мужчин-профессионалов к себе. Милая неопытная девушка в особняке — вот что его устраивает. Даже не качество самого интервью.       К вечеру начинается град.       В дверь к Микасе стучатся, теперь уже не видимый ей до этого человек. Дворецкий поручил ему отнести несколько вешалок с нарядами для гостьи, уже по наставлению Фрица. Это оказались какие-то тряпки, видимо, старик преподнёс ей подарок, только вот жест этот был выполнен в предверии темноты, и для Микасы это не было особой загадкой. Часы на отбой ко сну ещё не звенели, поэтому у девушки как раз имелось в запасе время поблагодарить прекрасного мужчину за дары — повод сблизиться, остаться наедине и как раз дать ему возможность овладеть собой.       Аккерман никуда не спешила, через полчаса ее уже здесь не будет. Кивнув учтивому работнику, она хотела уткнуться щекой к оконному холодному стеклу, но отчего-то держала дистанцию. Даже с окружающими ее предметами. Все кругом осточертело.       Слабое отражение ее внешности в окне имело более мягкие очертания. Какой-то даже восковой лик. Хорошо, что можно было оставить мягкую Аккерман там, в некоем зазеркалье.       Сама же она не станет отсиживаться. Ведь через три дня в Германии объявят о всеобщей мобилизации; приведение вооружённых сил в военное положение. Страна влезла в политический конфликт, стремительно и незаметно для других, о чем не раз говорилось в разведке. Вспомнились слова Оруо. Множество молодых немцев, ещё не подозревая этого, будут вынуждены попрощаться с домом, отправляясь на фронт.       Среди них будут и те, кто пойдёт добровольно.